Кант И. Логика/ /Кант И. Трактаты и письма. М., 1980. С. 331–334.

Этика.

ВСЯ МОРАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ ПОКОИТСЯ НА СВОЕЙ ЧИСТОЙ ЧАСТИ.

... Из всего практического познания моральные законы вместе с их принципами не только существенно отличают­ся от всего прочего, в чем заключается что-то эмпириче­ское, но вся моральная философия всецело покоится на своей чистой части. Будучи применима к человеку, она ничего не заимствует из знания о нем (из антропологии), а дает ему как разумному существу априорные законы, которые, конечно, еще требуют усиленной опытом способ­ности суждения, для того чтобы, с одной стороны, распо­знать, в каких случаях они находят свое применение, с другой стороны, проложить им путь к воле человека и придать им силу для их исполнения.

ВСЕ НРАВСТВЕННЫЕ ПОНЯТИЯ ВОЗНИКАЮТ A PRIORI В РАЗУМЕ.

...Все нравственные понятия имеют свое место и воз­никают совершенно a priori в разуме, и притом в самом обыденном человеческом разуме так же, как и в исключи­тельно спекулятивном...; они не могут быть отвлечены ни от какого эмпирического и потому лишь случайного познания...; именно эта чистота их происхождения де­лает их достойными служить нам высшими практическими принципами...; насколько мы каждый раз привносим эмпирический [элемент], настолько лишаем их истинного влияния и безграничной ценности поступков...; не толь­ко величайшая необходимость в теоретических целях, ко­гда дело идет только о спекуляции, требует, чтобы поня­тия и законы нравственности черпались из чистого разума и излагались во всей чистоте и, более того, чтобы был определен объем всего этого практического или чистого познания разума, т. е. вся способность чистого практиче­ского разума, но...все это имеет величайшее практиче­ское значение.

ВЕЛЕНИЕ И ИМПЕРАТИВ РАЗУМА.

Представление об объективном принципе, поскольку он принудителен для воли, называется велением (разума), а формула веления называется импера т ивом.

Все императивы выражены через долженствование и этим показывают отношение объективного закона разума к такой воле, которая по своему субъективному характеру не определяется этим с необходимостью (принуждение). Они говорят, что делать нечто или не делать этого хорошо, но они говорят это такой воле, которая не всегда делает нечто потому, что ей дают представление о том, что делать это хорошо. Но практически хорошо то, что определяет волю посредством представлений разума, стало быть не из субъективных причин, а объективно, т. е. из основа­ний, значимых для всякого разумного существа, как та­кового. В этом состоит отличие практически хорошего от приятного; приятным мы называем то, что имеет влияние на волю только посредством ощущения из чисто субъек­тивных причин, значимых только для того или иного из чувств данного человека, но не как принцип разума, имею­щий силу для каждого.

ГИПОТЕТИЧЕСКИЙ И КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВЫ.

Все императивы, далее, повелевают или гипотетически, или категорически. Первые представляют практическую необходимость возможного поступка как средство к чему-то другому, чего желают (или же возможно, что желают) достигнуть. Категорическим императивом был бы такой, который представлял бы какой-нибудь поступок как объ­ективно необходимый сам по себе, безотносительно к какой-либо другой цели.

... Существует императив, который, не полагая в основу как условие какую-нибудь другую цель, достижи­мую тем или иным поведением, непосредственно пред­писывает это поведение. Этот императив категорический. Он касается не содержания поступка и не того, что из него должно последовать, а формы и принципа, из кото­рого следует сам поступок; существенно хорошее в этом поступке состоит в убеждении, последствия же могут быть какие угодно. Этот императив можно назвать импе­ративом нравственности.

... В отношении счастья невозможен никакой импера­тив, который в строжайшем смысле слова предписывал бы совершать то, что делает счастливым, так как счастье есть идеал не разума, а воображения. Этот идеал покоится только на эмпирических основаниях, от которых напрасно ожидают, что они должны определить поступок, посредст­вом которого была бы достигнута целокупность действи­тельно бесконечного ряда последствий.

…Вопрос же о том, как возможен императив нравствен­ности, есть, без сомнения, единственный нуждающийся в решении, так как этот императив не гипотетический и, следовательно, объективно представляемая необходимость не может опереться ни на какое предположение, как при гипотетических императивах.

Если я мыслю себе гипотетический императив вообще, то я не знаю заранее, что он будет содержать в себе, пока мне не дано условие. Но если я мыслю себе категориче­ский императив, то я тотчас же знаю, что он в себе содер­жит.

... Существует только один категорический импера­тив, а именно: поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь поже­лать, чтобы она стала всеобщим законом.

ОТЛИЧИЕ МАКСИМЫ ОТ ОБЪЕКТИВНОГО ПРИНЦИПА ПОСТУПКОВ.

Максима есть субъективный принцип [совершения] по­ступков, и ее должно отличать от объективного принципа, а именно от практического закона. Максима содержит практическое правило, которое разум определяет сообразно с условиями субъекта (чаще всего с его неведением или же его склонностями), и, следовательно, есть основополо­жение, согласно которому субъект действует; закон же есть объективный принцип, имеющий силу для каждого разумного существа, и основоположение, согласно кото­рому такое существо должно действовать, т. е. императив.

ПРИНЦИП НРАВСТВЕННОСТИ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЭМПИРИЧЕСКИМ.

Все эмпирическое не только совершенно непригодно как приправа к принципу нравственности, но в высшей степени вредно для чистоты самих нравов; ведь в нравах подлинная и неизмеримо высокая ценность безусловно доб­рой воли как раз в том и состоит, что принцип [соверше­ния] поступков свободен от всех влияний случайных при­чин, которые могут быть даны только опытом. Никогда не­лишне предостерегать от этой небрежности или даже низ­менного образа мыслей, при которых принцип ищут среди эмпирических побудительных причин и законов; ведь че­ловеческий разум, когда устает, охотно отдыхает на этом мягком ложе и в сладких обманчивых грезах (которые за­ставляют его, однако, вместо Юноны обнимать облако) подсовывает нравственности какого-то ублюдка, состря­панного из членов совершенно разного происхождения, который похож на все, что только в нем хотят видеть, но только не на добродетель для тех, кто хоть раз видел ее в ее инстинном облике.

ЧЕЛОВЕК НЕ СРЕДСТВО, А ЦЕЛЬ САМА ПО СЕБЕ.

... Человек и вообще всякое разумное существо суще­ствует как цель сама по себе, а не только как средство для любого применения со стороны той или другой воли; во всех своих поступках, направленных как на самого себя, так и на другие разумные существа, он всегда должен рассматриваться также как цель.

... Если должен существовать высший практический принцип и по отношению к человеческой воле – катего­рический императив, то этот принцип должен быть таким, который исходя из представления о том, что для каждого необходимо есть цель, так как оно есть цель сама по себе, составляет объективный принцип воли, стало быть может служить всеобщим практическим законом. Основание этого принципа таково: разумное естество существует как цель сама по себе.

НИКОГДА НЕ ОТНОСИТЬСЯ К ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ КАК К СРЕДСТВУ.

... Практическим императивом, таким образом, будет следующий: поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так­же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству.

Этот принцип человечества и каждого разумного есте­ства вообще как цели самой по себе (которое составляет высшее ограничивающее условие свободы поступков каж­дого человека) взят не из опыта.

ЧЕЛОВЕК ПОДЧИНЕН ТОЛЬКО СВОЕМУ СОБСТВЕННОМУ И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВСЕОБЩЕМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ.

Нас не удивит теперь, почему должны были оказаться неудачными решительно все предпринимавшиеся до сих пор попытки найти принцип нравственности. Все пони­мали, что человек своим долгом связан с законом, но не догадывались, что он подчинен только своему собственному и тем не менее всеобщему законодательству и что он обя­зан поступать, лишь сообразуясь со своей собственной волей, устанавливающей, однако, всеобщие.законы сог­ласно цели природы.

... Я буду называть это основоположение принципом автономии воли в противоположность каждому другому принципу, который я причисляю поэтому к гетерономии.

 АВТОНОМИЯ ВОЛИ.

Автономия воли есть такое свойство воли, благодаря которому она сама для себя закон (независимо от каких бы то ни было свойств предметов воления). Принцип ав­тономии сводится, таким образом, к следующему: выби­рать только так, чтобы максимы, определяющие наш вы­бор, в то же время содержались в нашем волении как всеобщий закон.

ГЕТЕРОНОМИЯ ВОЛИ ОБОСНОВЫВАЕТ ЛИШЬ ГИПОТЕТИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ.

Если воля ищет закон, который должен ее определять, не в пригодности ее максим быть ее собственным всеоб­щим законодательством, а в чем-то другом, стало быть, если она, выходя за пределы самой себя, ищет этот закон в характере какого-нибудь из своих объектов, то отсюда всегда возникает гетерономия. Воля в этом случае не сама дает себе закон, а его дает ей объект через свое отношение к воле. Это отношение, покоится ли оно на склонности или на представлениях разума, делает возможными только гипотетические императивы: я должен сделать что-нибудь потому, что я хочу чего-то другого. Моральный же, стало быть категорический, императив говорит: я должен по­ступать так-то или так-то, хотя бы я и не хотел ничего другого

«ВЕЩИ В СЕБЕ» И ЯВЛЕНИЯ.

... За явлениями мы должны допустить и признать еще нечто другое, что не есть явление, а именно вещи в себе, хотя мы, конечно, знаем, что поскольку они могут стать нам известными только так, как они на нас воздей­ствуют, то мы не можем приблизиться к ним и никогда не можем знать, что они такое сами по себе. Это должно при­вести нас к различению (хотя и грубому) чувственно вос­принимаемого мира и мира умопостигаемого, из которых первый из-за различной чувственности у отдельных вос­принимающих мир субъектов также может быть чрезвы­чайно различным, тогда как второй, лежащий в его ос­нове, остается всегда одним и тем же.

РАЗУМНОЕ СУЩЕСТВО ПРИНАДЛЕЖИТ И К ЧУВСТВЕННО ВОСПРИНИМАЕМОМУ, И К УМОПОСТИГАЕМОМУ МИРАМ.

Разумное существо должно поэтому рассматривать себя как мыслящее существо (Intelligenz) (следовательно, не со стороны своих низших сил), как принадлежащее не к чувственно воспринимаемому, а к умопостигаемому миру; стало быть, у него две точки зрения, с которых оно мо­жет рассматривать себя и познавать приложения своих сил, т. е. законы всех своих действий: во-первых, посколь­ку оно принадлежит к чувственно воспринимаемому миру, оно может рассматривать себя как подчиненное законам природы (гетерономия), во-вторых, поскольку оно при­надлежит к умопостигаемому миру, – как подчиненное законам, которые, будучи независимы от природы, осно­ваны не эмпирически, а только в разуме.

В ОСНОВЕ ВСЕХ ДЕЙСТВИЙ РАЗУМНЫХ СУЩЕСТВ ЛЕЖИТ ПРИНЦИП НРАВСТВЕННОСТИ.

Как разумное, стало быть принадлежащее к умопо­стигаемому миру, существо человек может мыслить при­чинность своей собственной воли, только руководствуясь идеей свободы: ведь независимость от определяющих при­чин чувственно воспринимаемого мира (какую разум не­обходимо должен всегда приписывать самому себе) есть свобода. С идеей же свободы неразрывно связано понятие автономии, а с этим понятием – всеобщий принцип нрав­ственности, который в идее точно так же лежит в основе всех действий разумных существ, как закон природы в основе всех явлений.

ОТСУТСТВИЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ МЕЖДУ СВОБОДОЙ И ЕСТЕСТВЕННОЙ НЕОБХОДИМОСТЬЮ.

... В практическом отношении тропинка свободы есть единственная, на которой возможно при нашем поведении применение своего разума; вот почему самой утонченной философии, так же как и самому обыденному человече­скому разуму, невозможно устранить свободу какими бы то ни было умствованиями (wegzuvernünfteln). Следова­тельно, философия должна предположить, что нет настоя­щего противоречия между свободой и естественной необ­ходимостью одних и тех же человеческих поступков, ибо она так же не может отказаться от понятия природы, как и от понятия свободы.

ЧЕЛОВЕК ПОДЧИНЕН НЕОБХОДИМОСТИ И СВОБОДЕН В РАЗНЫХ ОТНОШЕНИЯХ.

...Невозможно избежать... противоречия, если субъ­ект, мнящий себя свободным, будет мыслить себя в одном и том же смысле или в одном и том же отношении и тогда, когда он называет себя свободным, и тогда, когда в отно­шении того же поступка он признает себя подчиненным закону природы. Поэтому неотложная задача спекулятив­ной философии – показать по крайней мере, что ее заб­луждение относительно указанного противоречия объяс­няется тем, что мы мыслим человека в одном смысле и отношении, когда мы называем его свободным, и в другом, когда мы считаем его как часть природы подчиненным ее законам, и что оба эти смысла и отношения не только очень хорошо могут существовать рядом друг с другом, но и должны мыслиться необходимо соединенными в од­ном и том же субъекте; ведь иначе нельзя было бы ука­зать, на каком основании мы должны были обременить ра­зум идеей, которая, хотя ее можно, не впадая в противо­речие, соединить с другой достаточно обоснованной идеей, тем не менее впутывает нас в дело, из-за которого разум в своем теоретическом применении быстро заходит в ту­пик.

ПОНЯТИЕ УМОПОСТИГАЕМОГО МИРА – УСЛОВИЕ, ЧТОБЫ РАЗУМ ЧЕЛОВЕКА МОГ МЫСЛИТЬ СЕБЯ ПРАКТИЧЕСКИМ.

Понятие умопостигаемого мира есть, следовательно, только точка зрения, которую разум вынужден принять вне явлений, для того чтобы мыслить себя практическим; это было бы невозможно, если бы влияния чувственности были· для человека определяющими; однако это необхо­димо, поскольку человеку не должно быть отказано в со­знании самого себя как мыслящего существа, стало быть как разумной и деятельной благодаря разуму, т. е. свобод­но действующей, причины. Эта мысль приводит, конечно, к идее другого порядка и законодательства, чем те, ка­кие присущи механизму природы, относящемуся к чувст­венно воспринимаемому миру, и делает необходимым по­нятие умопостигаемого мира (т. е. совокупности разум­ных существ как вещей самих по себе), однако без како­го-либо притязания мыслить дальше, чем позволяет фор­мальное условие этого мира, т. е. сообразно со всеобщ­ностью максимы воли как закона, стало быть с автоно­мией воли, которая может существовать только при нали­чии свободы воли; напротив, все законы, направленные на объект, дают гетерономию, которую можно найти только в законах природы и которая может относиться только к чувственно воспринимаемому миру.