Социологические воззрения П.Н. Ткачева

Петр Никитич Ткачев (1844-1886) —видный революционный деятель и теоретик заговорщицко-бланкистского направления в народничестве, социолог, литературный критик и публицист[333].

Существо его социально-политических воззрений состояло в утверждении возможности социального переворота и коренных преобразований силами революционного меньшинства, что отличало его политическую доктрину от таковой Лаврова и Бакунина. В.И. Ленин писал, что «бланкизм есть теория, отрицающая классовую борьбу. Бланкизм ожидает избавления человечества от наемного рабства не путем классовой борьбы пролетариата, а путем заговора небольшого интеллигентного меньшинства»[334]. Мысль о сужении политической борьбы до заговора, отмечал Ленин, давно опровергнута не только в литературе, но и в практике классовых выступлений[335].

Взгляды Ткачева формировались и получили свое развитие в то время, когда массовое демократическое движение делало первые шаги и было еще крайне слабым, а разрозненные действия революционеров быстро подавлялись самодержавием. В этих условиях часть революционеров, утратив веру в самодеятельность народа, стала возлагать надежды исключительно на хорошо законспирированное боевое меньшинство. Бланкистские идеи в области политики и тактики способствовали образованию волюнтаристического течения в социологии. В свою очередь волюнтаризм стал философской санкцией бланкизма.

В политическом плане волюнтаристическая концепция Ткачева была изложена им в брошюрах «Открытое письмо Петра Ткачева г-ну Фридриху Энгельсу» (1874) и «Задачи революционной

136

 

пропаганды в России» (1875). Статьи содержали выпады в адрес марксистов и были известны К. Марксу и Ф. Энгельсу. Маркс, ознакомясь с ними, оставил на титульном листе одной из них совет Энгельсу: «Берись за дело, но в насмешливом тоне. Это так глупо, что и Бакунин мог приложить руку»[336]. Энгельс так и сделал, высмеяв в остроумной форме претенциозность Ткачева, пренебрежение к кропотливой подготовительной работе революционера. Анализ возможностей и характера свершения социалистической революции в России стал для Энгельса центральной проблемой, ради которой он вел критику Ткачева. Русский бланкист думал, что грядущая революция будет социалистической и может победить значительно легче, чем в Западной Европе. В подтверждение такого оптимистического заявления он выдвигал три соображения: отсутствие в стране буржуазии, силы, наиболее враждебной социализму; бессилие русского государства, которое «не имеет социальных корней», и, наконец, инстинктивное стремление русского народа к социализму. В целом рассуждения Ткачева Энгельс оценил как «противоречивые, вращающиеся в порочном кругу», а его заявления о свершении революции по желанию меньшинства — «ребяческими», как результат полного незнания Ткачевым «азбуки социализма»[337].

Ткачев заявлял, что возможна победа социалистической революции при отсутствии пролетариата и буржуазии. Энгельс вынужден был разъяснить, что наличие и достаточное развитие этих обоих классов есть необходимое предварительное условие революции, поскольку только пролетариат в состоянии совершить переворот, а буржуазия способствует концентрации и такому росту производительных сил, при котором становится возможным уничтожение классовых различий[338].

Правильно в общем определив природу западноевропейского государства как государства буржуазного, Ткачев, подобно другим народникам, не увидел классовой сущности русского самодержавия. Оно выступает у него надклассовой силой, «висит в воздухе», «не воплощает интересы какого-либо сословия». Отсюда — грядущей революции будет легко с ним справиться. Энгельс на основе рассмотрения послереформенного состояния России показал всю несостоятельность такого суждения. Подводя итог, Энгельс писал: «не русское государство, а скорее сам г-н Ткачев висит в воздухе»[339].

Столь же ошибочными были и представления Ткачева об экономической основе и движущих силах социалистической революции. Энгельс убедительно доказывал, что не существует чудотворной силы общинного устройства, в которую верили все народ-

137

 

ники. Крестьянская община и русская артель могут стать экономическим базисом грядущих социалистических преобразований и Россия сможет миновать капиталистическую ступень развития лишь при условии, «если в Западной Европе, еще до окончательного распада этой общинной собственности, совершится победоносная пролетарская революция, которая предоставит русскому крестьянину необходимые условия для такого перехода, — в частности материальные средства, которые потребуются ему, чтобы произвести необходимо связанный с этим переворот во всей его системе земледелия»[340]. В противном случае община будет разрушена естественным ходом буржуазного развития страны. Поэтому, писал Энгельс, Ткачев говорит чистейший вздор, утверждая, что русский крестьянин-собственник стоит ближе к социализму, чем пролетариат Европы.

Политическая программа Ткачева опиралась на его социологическую теорию, которую он разрабатывал во многих статьях. Основные социологические работы Ткачева — «Экономический метод в науке уголовного права» (1865), «Производительные силы Европы» (1865), «Очерки по истории рационализма» (1866), «Что такое партия прогресса» (1870), «Закон общественного самосохранения» (1870), «Роль мысли в истории» (1875), «Анархия мысли» (1876), «Анархическое государство» (1876), «Накануне и на другой день революции» (1877) и др.

Наиболее всесторонне Ткачев рассматривал три социологические проблемы: 1) «основные начала» общества, содержание и место экономического интереса в жизни людей; 2) социальный прогресс; 3) роль политической власти революционного меньшинства в историческом развитии.

При решении проблемы, что такое общество, Ткачев указывал на принципиальные различия между обществом и природой. В этой связи он остро критиковал «органическую теорию» Спенсера и его последователей за биологизацию общественной жизни. Согласно Ткачеву, естественные и общественные науки изучают два совершенно различных объекта с абсолютно несхожими свойствами. Предмет наук естественных — явления физической природы, которые существуют помимо воли людей и всегда действуют «однообразно и правильно». Науки же общественные изучают события и процессы, которые сознательно совершают люди и которые не имеют «ничего постоянного и правильного»[341].

Законы природы, говорит Ткачев, устанавливают вечную, обязательную связь между причиной и следствием. Законы общества также вскрывают «известную связь», известные отношения между людьми, их действиями, их «мыслями», но не являются неизменными, и даже на их место можно поставить другие отношения согласно воле и желанию людей. Социологические законы являются

138

 

«продуктом человеческой воли я человеческого расчета, они возникают и уничтожаются вместе с обществом»[342]. С этим различием природы и общества тесно связано и другое: природа не имеет определенной цели прогресса, иное дело общество, человек хорошо, представляет свои собственные желания и идеалы, имеет определенные цели[343].

Ткачев подчеркивал, что в истории действуют не слепые бессознательные силы, а целенаправленная разумная деятельность человека, и весь ход общественного развития осуществляется через поступки отдельных людей и социальных групп. Но отсюда он делает ошибочный вывод: раз законы истории проявляются в процессе деятельности человека, то, следовательно, они созданы им. Такое заключение было основой волюнтаристических положений социологии Ткачева. Вместе с тем законы истории понимались им как последовательное развитие определенного экономического «начала», заложенного в основании общества. Ткачев ввел это понятие под влиянием знакомства с работами К. Маркса. По мнению русского социолога, экономическое начало отражается в определенных социальных интересах. Последние причинно обусловливают исторические явления, учреждения и поступки людей. Признание, хотя и в такой интерпретации, экономического фактора в качестве основы истории позволило Ткачеву высказать ряд верных и глубоких положений о классовой структуре и социальном прогрессе общества. Здесь сказалось прямое влияние марксистских идей.

Социальный организм, по мысли Ткачева, имеет коренное отличие от организма животного и человека не только по характеру законов и целей. В любом природном организме должно сохраняться «единство жизни», т.е. один его орган не может разрушать другой и все части должны находиться в гармонии. Иное в обществе, где постоянно существует «антагонизм общественных сил»[344]. В природе победа одного организма над другим является показателем прогресса; в обществе гибель одного социального объединения под ударами другого — «лишь торжество грубой силы»[345]. В природе борьба за существование — «почти единственный фактор органического развития»; в гражданской истории — это «факт производный, продукт известных экономических отношений» и не имеет всеобщего значения, как в природе[346].

По убеждению Ткачева, основой общественной жизни является «экономический принцип», «экономические начала», которые ре-

139

 

гулируют отношения людей. Поступки людей, осознаны они или нет, обусловлены «экономическим интересом», который составляет «нерв общественной жизни», «душу истории»[347]. Ткачев так сформулировал «центральное положение» социологии: «Все наиболее характеристические явления общественной, политической, юридической, а следовательно, умственной и нравственной жизни народов определяются основными факторами их жизни экономической»[348], их экономическим интересом.

В понятие экономического интереса, что для него было тождественно экономическому фактору, Ткачев не всегда вкладывал одинаковое содержание. Иногда он рассматривал материальный интерес только как порождение извечных качеств человека, таких как стремление к улучшению жизни и самосохранению. Но чаще всего экономическое, материальное начало связывалось с сословно-классовыми интересами трудящегося, помещика или капиталиста. Соответственно последнему пониманию Ткачев представлял и всю историю западноевропейских народов как три периода развития и смены экономических принципов[349].

Вначале — первобытное общество при господстве экономического равенства, где отношения людей регулируются исключительно физической силой. Затем ведущее положение стало принадлежать владельцам земли, или, по определению Ткачева, «собственникам недвижимого капитала». Отныне люди начинают разделяться на группы не по личным способностям, а по своему имущественному положению. Помещик оказывается «главным центром», вокруг которого вращается вся общественная жизнь, он оп­ределяет ее политические, юридические, умственные и нравственные отношения. Следовательно, помещик — «высший регулятор всех условий окружающей его жизни». Третий период характерен самостоятельностью трех факторов производства: свободного труда, земельной собственности и капитала. Но при сосредоточении капитала в немногих руках свобода и самостоятельность труда оказываются «фиктивными, номинальными», а их носитель попадает из зависимости от владельца земли в зависимость от собственника капитала. «Образуются три различные лагеря, или, если хотите, партии. Каждая партия является представительницей одного из факторов экономического производства, представляет свои требования, свою программу, свои идеалы, свое миросозерцание, наиболее соответствующее требованиям и интересам представленного ею фактора»[350]. В дальнейшем с поглощением помещичьего землевладения капиталистическим производством образуются не три, а два лагеря. Из изложенного видно довольно сильное влияние марксистских идей на социологические воззрения Ткачева. Но оно было односторонним, идеи марксизма часто искажались.

140

 

Ткачев подчеркивал, что коренная причина зла в России одинакова с Западной Европой. Только там фальшивость и несправедливость общих экономических принципов выступают более открыто, чем в России.

Большое место в социологии Ткачева занимала проблема общественного интереса. Он отождествлял интерес с материальной, объективно существующей стороной, а также с потребностями личности, группы или класса. Но социолог не учитывал отражение материального интереса в различных формах духовной деятельности — от смутных влечений до систематизированных идей, которые превращаются в идеальные побуждения. Отсюда и исторический путь развития, намеченный Ткачевым, страдал крайним схематизмом, упрощенно прямолинейным характером анализа, сведением всех социальных явлений исключительно к материальному интересу без учета обратного воздействия политической и духовной сторон жизни общества. Кроме того, Ткачев не понял структуры и взаимоотношений различных сторон способа производства, не увидел значения орудий труда и не достаточно оценил результаты практической деятельности масс в деле победы нового экономического строя.

В ряде исторических и литературоведческих статей Ткачев анализировал силы, под воздействием которых происходит формирование общественного сознания (религии, морали, литературы, философии). Он высказывал много верных и интересных положений о зависимости общественной и индивидуальной мысли от классовой борьбы. В то же время Ткачев весьма упрощенно понимал эту связь, часто усматривая в духовной деятельности людей исключительно экономический интерес. Философия и религия оказываются зеркалом, в котором «с математической точностью отражаются и повторяются экономические потребности данного времени и народа»[351].

Экономическую детерминированность социальных явлений Ткачев пытался связать с принципом свободы воли, без которой невозможна свобода выбора и осознанного изменения социального пути. Ткачев был не в состоянии понять действительную диалектику свободы и исторической необходимости, но он делал определенные шаги в сторону такого понимания. Для него личность есть носитель сознания «свободы действия» и одновременно личность — «продукт необходимости». «Являясь, с одной стороны, по­следствием предшествующих звеньев в мировой цепи причин и следствий, она (личность — И.Л.),с другой стороны, роль причины для звеньев последующих. При этом личность может породить такие последствия, которые нельзя объяснить лишь факторами предшествующей истории». На этом и основывается утверждение Ткачева, что личности являются «не слепыми страдательными орудиями, а, напротив, активными и самостоятель-

141

 

ными деятелями»[352]. Подчеркивая активный характер субъективного фактора в истории, Ткачев абсолютизирует его значение. Следует заметить, что, анализируя ранние этапы общественного развития, он отмечает роль объективных начал в историческом процессе. Касаясь же современных общественных отношений, Ткачев делает крен в сторону преувеличения роли субъективного фактора.

Весьма важное значение Ткачев в своих социологических воззрениях придавал решению проблемы прогресса.

Он различал прогресс в природе, в индивидуальном организме и в человеческом обществе. Внутри же общества он выделял прогресс в отдельных социальных сферах: экономический прогресс, прогресс правовых учреждений, духовный прогресс и т.д. Социальный прогресс состоит из трех элементов: движения, что отличает прогресс от застоя, направления, что указывает на его поступательность, и цели, в которой воплощается представление людей о счастье, дается образец того, что должно быть. Последний элемент одновременно является и критерием развития[353].

Основой всего социального прогресса Ткачев считает прогресс в экономике, а его «самый действенный, энергичный стимул» определяет как «накопление капитала», «борьбу за богатство». Экономическая борьба способствовала возникновению и развитию мануфактур, а затем фабрик. Она постоянно усовершенствовала производство.

Всю гражданскую историю, по мнению Ткачева, пронизывает антагонизм частных интересов, они и порождают борьбу «капитализированных сил», которые внешне воплощаются в различных юридических нормах. Рабовладение и феодализм должны были пасть в результате «внутренних противоречий»[354]. Такими противоречиями при феодализме была несовместимость экономических интересов феодала, бюргера, крестьянина.

Причины утверждения нового «экономического интереса» Ткачев трактовал со значительным волюнтаристическим оттенком. Для победы экономического интереса необходимы, по его мнению, две вещи: материальная сила и организация этой силы. Носите­лями первого элемента являются люди, в большинстве своем «невежественные», «не способные к стройной целесообразной организации». Придать материальной силе организацию и направить ее к определенной цели в состоянии лишь «интеллигентное меньшинство», воодушевленное определенной идеей[355].

Экономическое развитие, по Ткачеву, ведет к усложнению государственного и политического строя, повышает умственный уровень людей. Однако при капитализме экономический прогресс

142

 

превращает человека в вещь, он «действует не по своей логике, а по логике Капитала, он стал простым орудием в его руках»[356].

Ткачев делал из этого вывод: чтобы спасти общество от гибели, а человека от деградации, необходимо уничтожить основную причину борьбы — несоответствие между потребностями людей и возможностями их удовлетворения. Это есть, по мнению Ткачева, основная цель социального прогресса. «Верховный критерий прогресса» и одновременно конечная цель общественного движения — «установление возможно полного равенства индивидуальностей... и приведение потребностей всех и каждого к полной гармонии с средствами их удовлетворения... Все, что приближает общество к этой цели, то прогрессивно; все, что удаляет, то регрессивно»[357].

Достигнуть цели социального прогресса Ткачев рассчитывал с помощью коренного экономического преобразования путем социалистической революции, в которой ведущее место занимает политический заговор меньшинства[358].

Социальный прогресс зависит у Ткачева от экономических условий. В то же время русский революционер не мог примириться с тем, что экономически отсталая Россия вынуждена ждать многие десятилетия своего часа, когда ее медленно развивающаяся промышленность и сельское хозяйство создадут благоприятные условия для победы социализма. У Ткачева мы видим разрыв социологических положений и политических устремлений, противоречие в решении проблемы объективного и субъективного в истории. Ткачев стремился найти выход, обратясь к революционному меньшинству, которое по своей воле якобы способно резко изменить пути исторического развития. Ткачев стал различать два вида прогресса: прогресс как последовательное развитие определенных экономических начал, переход с одной экономической ступени на другую, и прогресс как скачок, как отрицание старых экономических принципов и замена их новыми[359].

Ткачев был прав, когда писал, что политическую власть, а сле­довательно, и силу имеют лишь те классы, которые господствуют в сфере экономической жизни, только экономическая самостоятельность дает возможность использовать политические права. Таков, считал он, «естественный порядок» движения общества, по кото­рому за экономическими изменениями должны следовать соот-

143

 

ветственно и политические преобразования. Но в свою очередь политическая власть защищает и упрочивает породивший ее экономический порядок, от которого она находится в полной зависимости. Получается «заколдованный круг»: трудящиеся классы не в состоянии изменить свое экономическое положение, пока у них нет политической власти, а политическую власть они не могут завоевать, пока не получат экономическую силу. Разорвать этот крут можно лишь нарушив «естественный порядок» развития общества. «Конечно, нарушение естественного порядка возможно только на короткое время, но как бы ни было коротко это время, его все-таки будет достаточно для того, чтобы осуществить экономическую реформу, которая... сводится к простому правительственному декрету. Таким образом, узел распутывается сам собой»[360].

Итак, согласно Ткачеву, захватив государственную власть, даже без господства в экономической области революционное меньшинство способно провести в интересах народа коренные экономические преобразования, восстановив тем нарушенное соответствие между экономической основой и политической властью. Произойдет исторический скачок от старых экономических принципов, на которых держалось все общество, к новым основам.

Марксизм не отрицает скачков в процессе революционного развития, но он рассматривает их как явление, подготовленное всем объективным ходом истории, а не как результат порыва революционного меньшинства. Теория скачка Ткачева была утопична в своих политических выводах о возможностях свершения социалистической революции в России. В то же время это была величайшая догадка о различии буржуазной и социалистической революции. Первая, по мнению Ткачева, сохраняет в неизменности господствующий принцип частной собственности. Вторая, социалистическая революция, связана с отрицанием любого собственнического принципа, поэтому совершенно иной и способ утверждения новых основ жизни общества.

Ткачев высказал лишь догадку о двух типах революции, но в своей теории исторического скачка он, во-первых, не учитывал реальных условий, при которых может произойти революция, объективный анализ подменялся волей революционного меньшинства. Во-вторых, государственная власть как диктатура класса, пришедшего к власти, низводилась Ткачевым до диктатуры замкнутой группы революционеров, а политическая борьба ограничивалась захватом власти.

Социология Ткачева, как и его теория в целом, в конце 60-х— начале 70-х годов XIX в. не имела последователей. Однако с начала второй революционной ситуации в связи с поворотом народнического движения к признанию роли политической власти продолжателями его волюнтаристических идей стали народовольцы.

144

 

Проповедь Ткачева подготовила программное положение народовольцев о захвате власти. Разгром «Народной воли» явился по существу крахом волюнтаристической доктрины Ткачева. В дальнейшем эсеры попытались в какой-то мере реставрировать социологические положения, идущие от Ткачева, сочетая их с некоторыми идеями Лаврова и Михайловского.

 

Субъективное направление

В социологии народничества субъективное направление занимает видное место, а его ведущие теоретики — П.Л. Лавров и Н.К. Михайловский — создали оригинальную социологическую концепцию. Кроме них в русле рассматриваемого направления выступал и С.Н. Южаков. Несмотря на некоторые отличия в теоретических положениях, в целом ее представителям присущи общие черты, что объединяет их в одно направление. Субъективисты считали личность главной социальной силой, своеобразным социальным атомом; совокупность индивидов с их желаниями и потребностями образует общество. В.И. Ленин отмечал, что субъективисты имеют дело не с действительными личностями, которые существуют в обществе и связаны с ним сотнями нитей, а с абстракциями, неким вместилищем собственных идеалов[361].

Другая характерная черта субъективистов — принципиальное противопоставление природы и общества: в природе действуют причинные связи и закономерности, в обществе — телеологические закономерности и целевые факторы. При оценке социальных явлений ими применялся ценностный подход, отсюда и сквозная проблема всей субъективной социологии — свобода выбора идеала, выдвижение на первое место категории возможности без учета реальных условий ее воплощения в действительность. В этой связи сложился и субъективный метод социологии, требующий рассмотрения общества с позиций определенного нравственного идеала, изучения общества исключительно как продукта выполнения нравственно-идеальных установок.

Субъективное направление возникло в конце 60-х годов XIX в. и существовало до Октябрьской революции, пройдя за это время, как и народническая социология в целом, значительную эволюцию.

В конце 60-х — начале 70-х годов происходит поиск ответа на вопрос, волнующий демократическую молодежь: что она должна сделать, чтобы изменить «народную долю». Субъективная социология Лаврова и Михайловского была таким своеобразным ответом. «Исторические письма»[362] Лаврова и «Что такое

145

 

прогресс?» Михайловского стали манифестом нового направления в социологии. Субъективисты не видели в русском обществе реальных революционных сил, способных изменить судьбы страны. Полукрепостническая Россия спала, по выражению В.И. Ленина, «вековым сном». Все надежды субъективисты перенесли на критически мыслящую личность. Они полагали, что человек, воодушевленный передовыми идеалами, в состоянии постепенно путем социалистической пропаганды подготовить народ к революции. На этой основе выстраивалась вся социологическая теория Лаврова с его субъективным методом. В значительной степени к ней близки и воззрения Михайловского. Михайловскому наравне с Лавровым принадлежит философское обоснование тезиса о возможности изменить общественное развитие в направлении, которое избирает передовая интеллигенция в соответствии с выбранным идеалом.

В начале 70-х годов главные проблемы субъективной социологии касались философского обоснования метода исследования общества и разработки теории социального прогресса. При этом фокусом воззрений было выявление значения личности как субъекта развития и социального познания. На личности замыкались все связи сложного общественного организма.

Уроки неудачного «хождения в народ» имели большое влияние и на дальнейшее развитие субъективного направления в народнической социологии. Делалась попытка теоретически осмыслить народнический опыт. Участники «хождения в народ» считали самодержавное правительство основной причиной неудачи социалистической пропаганды. В этой связи намечается поворот к теоретической разработке проблемы государства как силы, активно влияющей на историю народа. Наиболее отчетливо и рано это проявилось в работах П.Л. Лаврова «Русской социал-революционной молодежи» (1874) и «Государственный элемент в будущем обществе» (1875). На эту же тему были написаны Н.К. Михайловским «Политические письма социалиста», опубликованные в 1879 г. в газете «Народная воля».

В 80-х — начале 90-х годов субъективная социология претерпела некоторую внутреннюю эволюцию. В ней появились две новые тенденции: во-первых, интерес к анализу экономического; фактора, к определению его роли в жизни общества, что было заметно у Лаврова, и, во-вторых, обращение к социальной психологии, попытка исследовать общество с помощью категорий психологии. Последнее отчетливо видно в работах Михайловского. Однако исходные позиции, такие как верность субъективному

146

 

методу и взгляд на личность как главный источник социального прогресса, сохранялись. В книге «Что такое „друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?» В.И. Ленин настоятельно проводил мысль, что основная идея Маркса о естественно-историческом процессе развития общественно-экономической формации «в корень подрывает» «ребячью мораль» субъективистов, претендующую называться социологией[363]. Идеи субъективистов, писал Ленин в работе «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», «не могли дать ничего, кроме утопии или пустой морали, игнорирующей борьбу классов, происходящую в обществе»[364].

После краткой характеристики идейной эволюции субъективного направления в социологии народничества, связанной с коренными социально-политическими изменениями в России, перейдем к рассмотрению и анализу теоретических проблем.

П.Л. Лавров

Петр Лаврович Лавров (1828-1900) был видным философом и историком, литературным критиком и крупным революционным деятелем[365].

На формирование социологии Лаврова оказали значительное воздействие не только его революционно-демократические убеждения, но и утопический социализм, который был тесно связан с революционными устремлениями социолога. Социалистические идеи Лаврова являлись утопическими по своему социально-экономическому содержанию.

Ф. Энгельс первый дал марксистский критический анализ работ Лаврова в одной из статей серии «Эмигрантская литература»[366]. Вероятно, русский социолог признал его в какой-то степени справедливым, поскольку через год он прислал Энгельсу свою новую работу с просьбой высказать о ней мнение[367].

К 80-м годам относится появление марксистских работ Г.В. Плеханова, в которых критиковалась идеология революционного народничества, в том числе и субъективная социология Лаврова. Лавров встретил их крайне недоброжелательно. В «Вестнике „Народной воли” (1884, №2) он поместил рецензию на книгу Плеханова «Социализм и политическая борьба». Избегая рассматривать существо узловых проблем, поставленных Плеха-

147

 

новым, Лавров ограничился осуждением принципиальный выступлений против народничества, которые якобы лишь мешают действию «революционной армии». В 1885 г. Плеханов вновь выступил с большой, хорошо аргументированной книгой «Наши разногласия», направленной против системы взглядов и политических программ революционных народников. Однако теперь Лавров еще меньше был в состоянии что-либо противопоставить марксистской критике.

Начиная с середины 90-х годов В.И. Ленин уделял значительное место критике субъективной социологии народников, в том числе и Лаврова. «Если имя Лаврова не так часто встречается на страницах ленинских работ, — справедливо заметил Ш.М. Левин, — то это объясняется тем, что В.И. Ленину пришлось в гораздо большей мере иметь дело с Н.К. Михайловским, философско-социологические воззрения которого были, однако, чрезвычайно близки и родственны взглядам Лаврова»[368]. Основные социологические работы Лаврова 70-х годов, кроме «Исторических писем»: «Формула прогресса Михайловского» (1870), «Социологи-позитивисты» (1872), «Знание и революция» (1874), «Кому принадлежит будущее» (1874), «Введение в историю мысли» (1874), «О методе в социологии» (1874), «Государственный элемент в будущем обществе» (1876). Такое выделение социологических работ Лаврова условно, поскольку постановку и решение социологических проблем содержат в различной степени все его статьи и книги, посвященные антропологии, литературоведению, этике, истории цивилизации, истории науки, истории общественной мысли, а также статьи по рабочему движению[369].В 80-90-е годы Лавров написал ряд работ по социологии. Из них наиболее крупные — «Противники истории» (1880), «Теория и практика прогресса» (1881), «Социальная революция и задачи нравственности» (1884,1885), «Задачи понимания истории» (1898). Им были написаны также два тома «Опытов истории мысли Нового времени» (1888-1894) и «Важнейшие моменты в истории мысли» (1903)[370].

148

 

Наибольшее внимание Лавров уделял следующим социологическим проблемам: 1) соотношение между социологией и историей, 2) предмет и метод социологии, 3) роль личности в истории, 4) теория прогресса, 5) роль государства в жизни общества.

Философия Лаврова сложилась в конце 50-х — начале 60-х годов под сильным влиянием многих русских и западноевропейских теорий и предшествовала его социологии. Из русских мыслителей значительное влияние на формирование воззрений Лаврова оказали революционные демократы 40-60-х годов, он называл их духовными отцами тех, кто шел в народ.

К социологии он пришел сформировавшимся философом и ученым, выработав в основных чертах антропологический принцип как исходный взгляд на природу, личность и общество.

Свою философию Лавров конструировал на антропологическом принципе. Антропологизм, по его словам, признает человеческую личность в единстве материального и духовного, ощущающего и действующего, нравственного и социального; антропология обнимает различные отрасли знания, обращенные к человеку. Положив в начало всей философии человеческую личность, Лавров тем самым закладывает и гносеологическое обоснование субъективного метода в социологии. Антропологизм Лаврова имел одну отличительную черту: человек рассматривался им не только как естественный организм, но и как индивид, который изменяется под влиянием социальной среды.

Философские принципы Лаврова во многом являлись исходными моментами в построении его социологии. Из учения о природе и личности, как оно было изложено им в начале 60-х годов, в дальнейшем выросла социологическая концепция общественного прогресса. В своей «Биографии-исповеди» Лавров называет себя «учеником Маркса», однако он не пошел дальше признания влияния экономических потребностей на жизнь или взгляды людей[371]. Философии и социологии Лаврова присущ эклектизм, решение вопросов с различных, часто внутренне противоречивых позиций, что давало повод для его критики как справа, так и слева. Беспринципное смешивание различных философских и политических взглядов вызвало резкий отзыв Энгельса о нем. Энгельс писал, что по своей философии Лавров «является эклектиком, который старается из самых различных систем и теорий выбрать наилучшее»[372].

149

 

В поисках философии, способной понять действительность, Лавров обратился к позитивизму. По его мнению, «позитивизм ставит ясно и определенно задачу человеческой мысли, задачу, которая при ее разрешении охватит реальный мир, идеальный процесс познающей мысли, исторический процесс развивающейся цивилизации и практический процесс рационального обучения»[373]. Особенно заметно воздействие на Лаврова социологии Конта, в основном его понятия о субъективном и объективном методе, необходимость которых выводится из несовпадения законов природы и общества. Главная сила позитивизма, по мысли Лаврова, заключается в его тесной связи с наукой, сами же границы позитивизма очерчены пределами научной проверки. Лавров признавал за позитивизмом только постановку задач, на основе выполнения которых должна быть создана новая философия. Такую философию, считал он, едва ли можно назвать позитивизмом или даже его отраслью. В его интерпретации позитивизма заметна материалистическая тенденция[374]. При разработке своей социологии Лавров прежде всего стремился выявить различия и связь между социологией и историей, для этого саму историю он рассматривал в двух планах — как область человеческого знания и как процесс.

Все знание людей Лавров разделял на две области: естествознание и историю. К первой он относил некоторые феноменологические науки (геометрия, механика, физико-химические науки, биология, психология, этика, социология), которые исследуют законы повторяющихся явлений, и ряд наук морфологических (астрономия, геология и др.), изучающих распределение форм и предметов в группах. В отличие от естествознания гражданская история исследует события, которые не могут повторяться, область ее внимания — происшедшие изменения.

Однако, по мнению Лаврова, несмотря на различия социологии и истории, любое социологическое исследование невозможно без помощи истории. Общество и его законы могут быть познаны в той степени, в какой осмыслена сама история. Социальные вопросы тесным образом переплетены с историческими, создавая органическую связь. Это положение основывается на том, что и социология и история начинают изучение общества с изучения человека как естественного явления.

Социология, считает Лавров, не только согласует свои выводы с положениями механики, химии или физиологии, но и с открытиями, сделанными исторической наукой. Социология лишь опирается на законы естествознания, свои же законы она

150

 

отыскивает в истории[375]. Социология развивается по мере улучшения пони