Происхождение от родителей, принявших православие до брака в силу ст. 185.

6. Согласие данного лица на принятие священного подвига самодержавной власти, ибо по силе ст. 36 и 37 допускается отречение от Престола для лица, имеющего на него право; кроме того, по существу дела всякий подвиг не может не предполагать участия воли человека в его приятии. Когда Великий Князь Константин Павлович получил известие о присяге ему из Государственного Совета, он в письме от 3 дек. 1825 г. писал его председателю кн. Лопухину, «что в сем случае отступили от законной обязанности принесением мне неследуемой присяги, тем более, что сие учинено без моего ведома и согласия. Вашей Светлости и то должно быть известно, что присяга не может быть сделана иначе как по манифесту за Императорской подписью».[ 32 ]

7. В отделе о гражданских правах Членов Императорского Дома статья 65 изд. 1857 г. (соответствующего № изд. 1906 у нас нет) говорит: «При торжественном объявлении совершеннолетия лиц, по крови к Императорскому Дому принадлежащих, они присягают в присутствии самого Государя, как в верности Царствующему Государю и отечеству, так равно и в соблюдении прав наследства и установленного семейного распорядка». Присяга эта приводится в приложении IV к Основным Законам и составляет клятву в верности монархическому принципу, запечатленному в Основных Законах. Вот эта присяга: «Именем Бога Всемогущего перед Святым Его Евангелием клянусь и обещаюсь Его Императорскому Величеству моему Всемилостивейшему Государю... и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику Его Императорскому Высочеству Государю Цесаревичу Великому Князю... верно и нелицемерно служить и во всём повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все к Его высокому Его Императорского Величества Самодержавию, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять, споспешествуя всему, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной относиться может, а по званию моему Члена Императорского Дома обязуюсь и клянусь соблюдать все постановления о наследии Престола и порядке Фамильного Учреждения, в Основных Законах Империи изображённые, во всей их силе и неприкосновенности, как перед Богом и Судом Его Страшным ответ в том дать могу. Господь Бог мне в сем душевно и телесно поможет. Аминь». Если таким образом престолонаследие дойдёт до такого Члена Императорского Дома, который отказался от такой присяги, или не соблюл такой присяги, то ясно, что закон его не может призывать к наследованию по тем законам, которых он сам явно не признаёт. Так например, если бы Великий Князь Михаил Александрович не по революционному насилию, а добровольно объявил, что он примет власть только от Учредительного Собрания, то есть в силу лишь народного суверенитета, то это было бы отказом с его стороны признать обязательность Основных Законов, построенных на монархическом принципе, и таковое его публичное волеизлияние исключало бы его призвание к престолонаследию по силе этих Основных Законов, ибо закон не может призывать к престолонаследию того, кто отвергает вложенную в него идею и его обязательность.

8. Хотя Основные Законы ничего не говорят об этом, но они не могут не предполагать известной неопороченности призываемого лица в силу уже общих законов. Закон не может призывать к престолонаследию лицо присуждённое по суду к лишению права занимать общественные должности. Мы уже приводили мнение Рема относительно осуждённых уголовным судом преступников. Так как Члены Императорского Дома не изъяты из подсудности общим уголовным законам то, в случае осуждения к наказанию, лишающему прав состояния и права на занятие общественных должностей, они, не теряя принадлежности к Царствующему Дому, теряют права на престолонаследие, ведущее к осуществлению высшей государственной власти. Равным образом над таким лицом Церковь по церковным правилам не могла бы совершать рукоположения и миропомазания, ибо согласно 4 правила Кирилла Александрийского, принятого 2 правилом Трулльского Вселенского Собора в число правил, стоящих наравне с постановлениями Вселенских Соборов, Церковь до рукоположения должна предварительно исследовать жизнь рукополагаемого.

Что касается того, какие преступления препятствуют рукоположению, то многие церковные правила говорят об этом в Связи с принятием в клир и в священный чин. Так как царская власть, как мы ещё раз увидим при обозрении священного коронования и миропомазания, есть именно священный чин, то тем более не могут игнорироваться церковные правила, существующие для введения в клир; правила же эти очень строги, как видно из следующих примеров. По 18 Апостольскому правилу: «кто взял в супружество отверженную от супружества не может быть ни епископом, ни пресвитером, ни диаконом, ни вообще в списке священного чина». По правилу 19 Апостольскому: «Имевший в супружестве двух сестёр или племянницу, не может быть в клире». Согласно 22 правилу Анкирского Собора, поставленному 2 Правилом VI Вселенского Собор» наряду с Вселенским, «виновные в вольных убийствах да будут в разряде припадающих, совершенного же общения да удостаиваются при конце жизни». По толкованию св. Василия Великого такие лица должны нести епитимью 20 лет с лишением причастия. Также толкует Византийский юрист Вальсамон; по толкованию Зонары, для таких лиц причастие допустимо только при смерти. Как же Церковь могла бы совершить царское рукоположение и миропомазание с преподанием особой благодати для таких лиц? Также по существу дело стоит с точки зрения Церкви, если член Императорского Дома совершит деяние, не наказанное уголовным законом поражением его прав состояния и прав на занятие общественных должностей, но тем не менее уже констатированное общественной властью и препятствующее Церкви по её правилам совершить рукоположение и миропомазание. Вопрос же о наличности соответствующего покаяния для прощения и принятия в священный чин может быть решён только высшей иерархической властью Поместной Церкви.

Русская историческая традиция идёт дальше и отводит высшему иерархическому главе поместной церковной власти огромное значение при замещении Престола не только, когда требуется выяснить чисто церковный вопрос, который никто вообще не может решить кроме духовной власти, но и при чисто светской борьбе отдельных князей за Престол: Митрополиты Пётр, Феогност, Алексей в XIV столетии, (татары, как известно не только не мешали влиянию Церкви, но покровительствовали ей) Митрополиты Фотий, Иона в XV столетии, а в патриарший период участие патриарха имело руководящее значение и при установлении новой династии за пресечением старой. Так избрание на царство Бориса Годунова было решено голосом патриарха Иова, а Михаил Феодорович, задолго до избрания, был предуказан патриархом Гермогеном. Последнее так соответствует пониманию царского сана, как священного чина в Церкви.

Патриарх Иов в соборном определении об избрании Бориса на царство выражается так: «Понеже видихом безгосподарно Российское Царствие и стадо Христово небрегомо и гиблемо, и того ради скорбехом и в печали быхом, яко овца не имуще пастыря, и по благодати св. Духа даже и до нас смиренных епископов дойде, тою благодатью имамы власть, яко Апостольские ученици многи испытани, и по правилом, сшедшимся Собором поставляти своему отечеству пастыря и учителя и Царя достойно, егоже Бог избра». В эпоху смуты, когда терялись в исканиях выхода из безгосударного положения, всем руководили не бояре, о которых, современник писал, что, «они прельстися на славу века сего, Боге отступили и приложились к западным и жестокосердным, на своя овца обратились», а св. патриарх Гермоген, отстранивший кандидатуру инославного Королевича Владислава, которому уже под влиянием бояр присягнула Москва, и властно сказал он послам, ездившим к Владиславу: «а будет в Вашем умысле нарушение православной христианской вере, то не буди на вас милость Божия и будьте прокляты от всего Вселенского Собора». В живом сознании единства веры, руководимая патриархом Россия спасла свою политическую независимость и целость.

__________

Г. Корево и автор одной анонимной брошюры исходят, при определении прав престолонаследия, из совершенно необоснованного предположения, что статья 25, сама по себе содержит в себе все титулы для предъявления права на Престол, очередь которого определяется только голым правом первородства, и что закон непременно должен упоминать о последствиях неисполнения его требований, если лицо не удовлетворяет требованиям закона. Закон же держится другой методы и в разных отделах упоминает о тех требованиях, наличность которых он предполагает для престолонаследия, а, в случае отсутствия таковых у лиц, следуемых в порядке первородства, призывает следующих, удовлетворяющих его требованиям, как это делается и во всех других законодательствах. Мы уже говорили в другом месте, к каким странным заключениям приводил бы закон, если бы определять наследника по методе г. Корево.

XV. СТАТЬИ 184 и 185 ОСНОВНЫХ ЗАКОНОВ. ВОПРОС О САНКЦИИ ЗАКОНОВ. О ЗНАЧЕНИИ 185 СТ., КАК ОХРАНЫ ПРАВОСЛАВИЯ НОСИТЕЛЯ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ. ИСТОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ И ИЗМЕНЕНИЯ СТ. 185-й В 1886 И 1889 г. О СОПОСТАВЛЕНИИ СТАТЕЙ 184 и 185. СВЯЗЬ СТАТЬИ 185-й С ПОНЯТИЕМ О ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ. О ТАК НАЗЫВАЕМЫХ АУТЕНТИЧНЫХ ТОЛКОВАНИЯХ СТ. 185.

В оглавление книги

Вследствие переиначивания метода закона при отыскивании наследника по закону получается оригинальное положение. Закон предполагает наличность определённых предположений и исполненных требований для престолонаследия, а автор анонимной брошюры спрашивает, где же указано в законе последствие неисполнения этого требования. Последствие определённое: закон призывает к престолонаследию того, кто его требованиям соответствует. Вывод г. Корево и автора анонимной брошюры основан на том, что в случае неравнородных браков указаны самим законом в ст. 36 определенные последствия для потомства в виде лишения прав на Престол, но не надо забывать, что в вопросе равнородных браков во-первых дело касалось введения совершенно нового для русского права юридического принципа, который требовал особых мер для своего укрепления, а во-вторых речь идёт об особом status 'е потомства, о полном устранении всего потомства от престолонаследия; тогда как статья 185-я лишь отодвигает очередь в пользу лиц, отвечающих требованиям закона в агнатском порядке престолонаследия; кроме того, в потомстве лиц, женившиеся на инославных принцессах, могут явиться лица, отвечающие правилам агнатского престолонаследия (пример: в потомстве Великого Князя Константина Константиновича от брака сына его Иоанна Константиновича с сербской православной принцессой Еленой Петровной произошёл князь Всеволод, имеющий в основном порядке престолонаследия права на Престол). Поэтому сопоставление этих двух статей 36 и 185, как говорящих о разных вопросах, совершенно неуместно.

Автор анонимной брошюры говорит по поводу ст. 185-й, что никакой санкции по поводу нарушения Членом Императорского Дома, могущим иметь право на наследование Престола, в 185-й ст. не имеется. Поэтому-де предположение, что такое нарушение влечёт за собой устранение от престолонаследия как самого нарушителя, так и его потомства, является совершенно необоснованным, тем более, что названная статья 185-я находится не в разделе о порядке наследования Престола, а в главе о гражданских правах членов Императорского Дома. Но неужели из того, что статья о присяге Членов Императорского Дома находится в главе о гражданских правах, Член Императорского Дома, отказавшийся присягать Основным Законам, может быть ими призываем к престолонаследию только потому, что эта статья не помещена в порядке преемства Престола? Неужели из того, что ст. 57 и 58 о священном короновании не помещены в отделе о преемстве Престола, вытекает, что на Престол может вступить лицо, которое заранее объявит, что оно не станет принимать ни священного коронования, ни миропомазания за ненужностью этого в его глазах? Закон в ст. 57 и 58 ничего не говорит о санкции. Следовательно, по этой методе их тоже можно не исполнять без последствий для лица оказывающегося? Кроме того, санкция предполагает определённое нарушение правила, при совершении же бракосочетания с инославными принцессами, таковое бракосочетание может происходить с разрешения Государя в силу разрешения закона, именно статьи 184-й, которая допускает таковые браки и таким образом не исключает ни жену, ни потомство из состава Императорского Дома. Но в силу ст. 185-й, если лицо мужского пола Императорского Дома, которое, как таковое, призывается в агнатском порядке престолонаследия, не исполнит этого требования, то, оно, сохраняя в силу ст. 184-й все прочие права, присущие Членам Императорского Дома, в случае, если дойдёт до него Престол, обходится в пользу следующего лица а порядке первородства. Сама редакция ст. 185-й указывает, что её постановления поставлены в связь с вопросами престолонаследия.

Что статья эта разумеет обращение ко всем агнатам, а вовсе не только к тем из них, которые непосредственно имеют право на Престол, показывает её ясный грамматический смысл. Если бы закон хотел иметь ввиду лишь последних лиц, то он употребил бы известное ему по ст. 37-й и более подходящее для выражения этой мысли выражение «имеющий право», а не «могущий иметь».[ 33 ]

Чтобы не исполнять требования ст. 185-й, надо было бы предварительно её отменить компетентной властью и, если она основана на Церковном законе, то отмена её должна происходить в порядке существующего церковного законодательства с участием Поместного Церковного Собора и Патриарха. Можно, конечно, сомневаться, чтобы Церковный Собор и Патриарх вступили на путь обессиливания правил, оберегающих православие лиц, призванных носить священный чин. Монарх же ограничен в издании такового рода правил уже в силу своей обязанности быть по силе ст. 64-й Основных Законов верховным защитником веры и блюстителем православия. Как же мог бы он ослаблять правила, установленные для того, чтобы носитель верховной власти отвечал принципу своей власти и своему назначению – быть не номинальным выразителем веры народа, а, в качестве священного чина, исповедником жизнью и кровью своей возложенного на него подвига веры, и стяжателем благодати Божьей через смирение этого подвига.

Ослабление вероисповедных правил закон допустил только в субсидиарном когнатском престолонаследии, в крайности, во избежание лишь горшего зла – перемены Династии, избегать чего побуждает история всех стран. Там поэтому закон не остановился перед допущением не только лиц, происходящих от иноверных родителей и женатых на особе иной веры, но примирился даже с фактом иного вероисповедания самого кандидата до вступления на русский Престол, если призываемое лицо раньше занимало другой Престол и исповедовало иную веру. Но и тогда это положение рассматривается законом, как переходное, ибо в таковом случае когнаты превратятся в агнатов, и вступят в силу правила основного порядка престолонаследия.

Постановление закона в ст. 185-й ясно требует в связи с престолонаследием от агнатов Дома, вступающих в брак, совершения брака с принцессами уже принявшими до брака православие. Исполнение этого требования должно быть налицо при престолонаследии агната; вот если не окажется в Царствующем Доме агната, отвечающего этим требованиям закона, и налицо окажутся с одной стороны агнат, не отвечающий вероисповедным требованиям закона, а с другой стороны когнат, отвечающий вероисповедным требованиям, уступающей агнату в очереди, как таковому, то такой конфликт может быть разрешён лишь законодательным толкованием, ибо конфликт касается столкновения двух принципов – принципа преимущества агнатского престолонаследия с принципом охраны веры носителей верховной власти.

Законодатель допускает послабление вероисповедных требований только в субсидиарном порядке престолонаследия, и потому совершенно напрасно г. Корево и автор анонимной брошюры ссылаются на пример Герцога Петра Голштинского, крещённого в лютеранской вере и принявшего православие лишь при объявлении его наследником. Тогда как раз действовал порядок, ради устранения которого и создан Акт 5 апр. 1797 г., и самое наследование Петра III происходило по женской линии за неимением мужского потомства. Вернёмся к 185-й статье.

Мы видели, что, создавая предположение для агнатского престолонаследия, она по существу вовсе не нуждается в санкции, ибо она не устраняет данное лицо вообще от престолонаследия, но создаёт, конечно, предпочтение в пользу другого лица, соответствующего требованиям закона. Однако, если бы норма закона и могла бы по существу своему ждать санкционирования, то и тогда не надо забывать, что в государственном праве вопрос о санкциях не может быть решаем так же, как в уголовном, где nulla poena sine lege.

Вот что пишет о санкциях закона вообще Дюги: «Есть много законов, которых нельзя санкционировать силой государства. Это – все те законы, с которыми государство обращается к самому себе или к своим прямым органам. Если, например, парламент в согласии с главой государства издаёт противоконституционный закон, то, очевидно, невозможно, чтобы сила вмешивалась для противодействия этому нарушению закона (предполагается нарушение закона, стоящего выше воли обыкновенного законодателя). Если парламент игнорирует делать то, что он обязан, то невозможно заставить его делать это силой. Если глава государства превышает свою власть, совершает незаконный роспуск, то нет средств подавить это силой. Употребление силы повело бы к гражданской войне. Декларация прав, конституционные законы вообще не могут быть нормально санкционированы силой. Они не имеют в иные моменты иной санкции, как лояльность и добросовестность людей, их применяющих. Надо прибавить, что они имеют санкцией социальную реакцию, более или менее сильную, но определённую, которую производит всегда их нарушение; хотя бы они не были санкционированы материальной силой, они суть истинные законы в материальном смысле, т. е. правила, устанавливающие объективное право. Пусть не возражают, что нет верховного суда для оценки актов, совершенных органами власти. Такого рода суды могут быть для суждения о конституционности законов. Но, если бы суд такой и был, из этого не вытекало бы санкционирование конституционных законов принуждением. Ведь если суд аннулирует противоречащее декларации прав решение парламента, объявленное главой государства, то это решение ещё надо привести в исполнение силой, а сила в руках парламента и главы государства: нельзя употребить силу против них, и решение будет приведено в исполнение только, если этого хотят высшие органы государства. Таким образом, конституционный закон остаётся лишённым прямой санкции закона».

Мы привели эту длинную выписку только для того, чтобы показать, что государственные законы, определяющие основные принципы государства (в Франции декларация прав, в России закон о престолонаследии) обычно лишены санкции, как в смысле указывания последствий их нарушения, так и в смысле обычного применения силы для их исполнения, но опираются на правосознание и лояльность, которые всегда предполагаются у высших органов власти. Поэтому, раз закон требует, чтобы лицо мужского пола Императорского Дома, могущее наследовать Престол, вступившее в брак, было женато на принцессе, принявшей православие до брака, то оно и должно удовлетворять этому требованию, если оно хочет использовать свои права на Престол в своей очереди по первородству. Без этого оно может натолкнуться на ту социальную реакцию народного правосознания; о которой говорит Дюги, в силу несоответствия лица требованиям православного правосознания народа, запечатленном в статье 185-й Основных Законов.

Г. Корево на стр. 91 спрашивает: «сказано ли в ст. 185-й или в какой-либо иной статье Основных Законов, чтобы мужское лицо Императорского Дома, могущее иметь право на наследование Престола, женясь с соизволения Царствующего Императора, согласно ст. ст. 183-й и 184 на иноверной равнородной особе без предварительного восприятия православной веры, обязано было отречься от прав на наследование Престола или лишалось сих прав? Сказано ли в Основных Законах, чтобы дети от подобного брака, хотя и сопречтённые к Императорскому Дому волею Императора в силу надлежаще обнародованных манифестов или указов и пользующиеся по сему преимуществами, принадлежащим Членам Императорского Дома, не имели права на наследование Престола?» Отвётим:

1) закон не обязывает к отречению уже потому, что отречение могло бы поразить и потомство, для которого означенные препятствия могут в дальнейшем устраниться. Хотя communis opinio doctorum утверждает, что отрекаться можно только за себя, но относительно потомков communis opinio различает потомков, существовавших или, по крайней мере зачатых в момент отречения, относительно которых отречение считается бесусловно недействительным, и потомков зачатых после отречения. Относительно последних многие юристы, в том числе такой первостепенный знаток княжеского права, как Рем, считают, что отрекшийся не может быть проводником прав наследования для своего потомства, зачатого после отречения. Корона приобретается рождением, но через рождение может быть приобретено только то свойство, которое родители имели во время зачатия; если же они его утратили ко времени зачатия, то его и не могут наследовать те, которых не было в зачатии во время отречения. Общее положительное право признаёт, например, действительность отречения за будущее потомство со стороны принцесс, выходящих замуж, когда они совершают такое отречение.

Пример устранения препятствия в линии деда, не отвечающего в силу ст. 185-й требованиям о наследовании агнатов, и отца, также не отвечающего, в лице внука мы видим на примере князя Императорской Крови Всеволода Иоанновича. Погибший от большевиков его отец Князь Иоанн Константинович имел мать лютеранку, но женился на православной принцессе сербской Елене Петровне и от этого брака имел сына, который в лице своём имеет все права на Престол в основном порядке престолонаследия, как происходящий от православных родителей.

2) Что касается того, сказано ли в ст. 185 о лишении права на Престол, то не сказано, ибо ст.185 не устраняет вовсе от престолонаследия, а устраняет лишь из основного порядка престолонаследия, установленного для агнатов, и относит этим самым лиц, не отвечающих правилам агнатского престолонаследия, к субсидиарному когнатскому престолонаследию. Не изменяя status'а лица, статья и не говорит о лишении прав на престолонаследие; она говорит лишь о наличности положительных предположений у кандидатов на Престол, призываемых в агнатском порядке.

Относительно детей статья не говорит буквально, но это ясно вытекает из её смысла, которого не оспаривает сам г. Корево, говорящий, что очевидно статья (стр. 89,90) эта имела ввиду обеспечить православие супруги будущего Императора. Ясно, что закон, сберегая православие супруги лица взрослого, имеет ещё более ввиду влияние на потомство, чем на него самого, ибо один уже воспитан в православии и самим саном и передкоронационной клятвой поддерживается в вере и традициях своего народа, а потомство ещё подлежит соответственному воспитанию, возложенному самим законом природы на мать. Закон и это потомство не лишает прав престолонаследия, но призывает его в порядке субсидиарном.

В эпоху от Петра I до Павла I, когда действовал порядок, ставивший Престол в зависимость от воли Царствующего Императора и воли случая, при отсутствии завещания, русская история была свидетельницей полного отчуждения Престола от веры и миросозерцания народа. Именно к устранению этих прискорбных явлений Император Павел восстановил монархию, Престол которой не зависит от воли случая и настроения людей, а Император Николай I особо охранил Престол – носитель православного миросозерцания – от вторжения в него иноверной культуры введением статьи 142-й (ныне 185-й). По выражению проф. Суворова, «неправославный Государь также невозможен на Русском Престоле, как Римский папа лютеранин». И если там его духовная культура обеспечена стажем службы и выбором со стороны лиц, прошедших такой же стаж, то у нас для этого служит соответствующий брак лица, вступающего на Престол, как гарантия для православной культуры его потомства. Эту роль и играет ст. 142 (185).

Сам Государь в качестве блюстителя правоверия не может её отменить: её особый и основной характер подчёркнут упоминанием в скобках статьи 40 (теперь 62) и ссылкой на Акт 5 апр 1797 г. № 17910. Ввиду такого прямого назначения ст. 185 казалось бы излишне останавливаться на значении слов «могущий иметь право на наследование Престола», ибо цель статьи ясна: она озабочивается, чтобы Престол был замещаем лицами, наилучше обеспечивающими несение высокого священного сана, и очевидно, обращается ко всякому агнату, предъявляющему права на Престол.

Но лица, пожелавшие возвести генеалогическое древо в исключительную роль Фатума древних греков, не желают читать определённых требований закона. Они спрашивают, где санкция. Пусть спросят ещё, где санкция у ст. 64-й, гласящей: «Император есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель православия и всякого в святой Церкви благочиния». Санкция есть очень определённая – невозможность иметь преданность со стороны народа к лицу, не отвечающему самому смыслу учреждения, выросшего не только из национальной истории, но и из Церкви. При наличии агнатов, удовлетворяющих требованиям закона, агнаты, не удовлетворяющие таковым, могут наследовать лишь за неимением таких, которые им удовлетворяют, ибо они не лишены права на наследование Престола, но лишь уступают им в очереди.

Вместо признания прямого смысла ст. 185-й вместе с признаниём её цели г. Корево и автор анонимной брошюры поставили себе задачей ограничить круг лиц, обнимаемых понятием «могущего иметь право на наследование Престола», упуская из виду назначение самой статьи призвать из генеалогического древа соответствующие царскому сану поколения и то, что раз таковые имеются, нельзя приносить их в жертву принципу первородства, неправильно понимаемому. Повторяем, принцип этот лишь указывает путь, по которому надо искать наследника, соответствующего всем предположениям закона для престолонаследия. Так обстоит во всех государствах, где он применяется, так же обстоит н в наших Основных Законах.

Чтобы доказать наличность вероисповедного индифферентизма законодателя 1) приводятся для толкования Основных Законов примеры из Петербургского периода истории до Павла I, устранить которые как раз и призван Акт 5 апр. 1797 г., 2) игнорируется положение Императора в Церкви, как особого чина, и вместе с тем и ограничения его власти, вытекающие не снизу, а свыше, 3) приводятся примеры из когнатского престолонаследия, 4) придаётся вопросу о санкции значение, неподобающее в государственном праве и, наконец, в довершение всего 5) искусственно суживается круг лиц, обнимаемых статьей 185. Для означенной цели привлекается история этой статьи после появления её в Своде Законов.

Но история как раз и доказывает то, что хотят ею опровергнуть. Статья эта впервые появилась в своде 1832 г., была заменена другой в 1886 г. при пересмотре Учреждения об Императорской Фамилии. Пересмотр этот был возложен Александром III на особую комиссию под председательством Великого Князя Владимира Александровича. Среди изменений явилось следующее: ст. 142(теперешняя 185) гласила в редакции этой комиссии так: «брак наследника Престола и старшего в его поколении мужского лица с особою другой веры совершается не иначе, как по восприятии ею православного вероисповедания (ст. 40 Основных Законов)».

Но не прошло и трёх лет, как Император Александр III издал специальный Указ Сенату 6 июня 1889 года,. где сказано: «Признав за благо восстановить действие статьи 142 Свода Основных Государственных Законов издания 1857 года, повелеваем: согласно с первоначальным начертанием Основных постановлений о браке Членов Августейшего Дома Нашего, ст. 60 Учреждение об Императорской Фамилии, изложить в следующем виде: “Брак мужского лица Императорского Дома, могущего иметь право на наследование Престола с особой другой веры совершается не иначе как по восприятии ею православного исповедания” (ст. 40)». Особый Именной Указ восстановил действие ст. 142; следовательно, он исходил из мысли, что текст соответствующей статьи 1886 года изменял содержание, а не только редакцию ст. 142, как совершенно справедливо отметил г. Масленников в своей брошюре «Записка по вопросу о престолонаследии».

В соответствии с таковым фактом восстановления в 1889 году действия статьи 142, проф. Коркунов и установил совершенно ясное положение, что, если до 1859 года некоторые исследователи под словом «могущий иметь право на наследование Престола» и понимали лишь лицо, непосредственно имеющее право, то теперь таковое толкование исключено, раз сам законодатель восстановил текст статьи 142 в отмену статьи, ограничивавшей требование перехода в православие только невестами лиц, имеющих непосредственное право на наследование Престола, т. е. (прибавим выражение закона) наследника Престола и старшего в его поколении лица мужского пола.[ 34 ] «Закон, пишет он на предыдущей странице, как бы ограничивал это правило, (запрещающее вступать в брак с принцессами неправославными), относя его только к лицам, могущим иметь право на Престол, а между тем это право могут иметь все мужские лица Императорского дома. Исключение составляют только отрекшиеся». Проф. Коркунов признаёт правильность этого вывода, но говорит он, это как бы не вяжется с фактом бракосочетаний с неправославными принцессами.

В действительности, полагаем мы, здесь нет никакого несоответствия. Такие браки совершаются в силу ст. 141 (184), которая утвердила послабление, введенное при Петре I (18 авг. 1721 г.), разрешившее бракосочетание с иноверными принцессами; ст. 141 обусловила такие браки для лиц обоего пола разрешением Царствующего Императора. Очевидно законодатель считал, что Император может быть судьёй, насколько такой брак вредит или не вредит интересам Дома и вероисповедным требованиям в смысле наличия достаточного количества лиц для престолонаследия. Статья эта очевидно подразумевает, что такой брак сам по себе, от наличности иноверной супруги, не мешает супругам и потомству входить в состав Императорского Дома, который по идее представляет собой учреждение, где традиции вероисповедные и национальные должны блюстись особенно тщательно. Без этой статьи можно было бы допустить, что жена и дети от таких браков вовсе не могут входить в состав Императорского Дома, ибо он есть выразитель и служитель известной религиозной идеи. Статья же 142 (185) говорит о другом предмете в связи с престолонаследием и говорит, что со всякого агната будет при престолонаследии спрошено, удовлетворяет ли он условиям брака с принцессой по крещению иноверной.

Г. Корево думает, что отмена в 1889 г. статьи, составленной в 1886 г., вызвана наличным тогда составом Царствующего Дома, именно наличием трёх неженатых сыновей Александра III (Николай родился в 1868 г., Георгий, родился в 1871 г. и Михаил родился в 1878 г.), а потому, в случае смерти Великого Князя Николая до брака или в браке, но до рождения сына, могли бы наследовать Георгий и Михаил, которые бы не подходили под запрещение соответствующей статьи 1856 г. Мы не имеем в распоряжении актов Министерства Императорского Двора, и, конечно, можем гадать как угодно о мотивах восстановления силы ст. 142, только обратим внимание на то, что состав семьи Александра III оставался и в 1889 г. тот же, что и в 1886 г., а потому те же мотивы были и тогда, и кроме того не думаем, чтобы законодатель не стремился бы в Основном Законе формулировать свою мысль независимо от постоянно меняющегося состава Фамилии: слишком уж часто пришлось бы пересматривать тогда Основные Законы, что не соответствует их назначению. Если бы в 1889 г. законодатель стремился ограничить круг агнатов, которым он ставит требование брака с православной невестой, то он выразил бы эту мысль, однако он этого не сделал; он просто говорит о лицах мужского пола Императорского Дома, могущих иметь право на наследование Престола, т. е. об всех агнатах, ставя в связь этот вопрос с престолонаследием.

Почему было в 1889 г. восстановлено действие прежней ст. 142-й? Можно предполагать многое. Может быть Император Александр III слишком доверился комиссии и не обратил внимание, что нанесен этим изменением коренной удар самому назначению Императорского Дома – быть хранителем веры, ибо снятие такого ограничения для агнатов Императорского Дома могло бы постепенно привести к полному разрыву Императорского Дома с православной народной стихией; он мог обратить внимание и на то, что законодатель ссылкой в скобках на статью 40 указывал на неразрывную связь статьи с принципом господствующей веры; мог обратить внимание на то, что она основана на Акте о престолонаследии 5 апр. 1797 г. № 17910, где Государь назван Главой Церкви в смысле блюстительства правоверия; мог обратить внимание и на то, что статья ссылается на акт церковного законодательства, следовательно и изменять её можно только путём церковного закона; мог вспомнить и то. что он – один из вернейших сынов православной Церкви – обязан в силу своего сана и чина блюсти интересы Церкви и православие своего Престола. На эти мысли наводит торжественная форма восстановления ст. 142 посредством Именного Указа: таким способом простая редакция не восстанавливается.

Комиссия под председательством Великого Князя Владимира Александровича, по-видимому, смотрела на вопросы веры легче и готова была ограничить требования брака с православной невестой лишь наследником Престола и его старшим поколением. Александр III очевидно думал и решил иначе. Думать, что в 1886 г. законодатель изменил только редакцию, пояснявшую лишь смысл выражения «могущий иметь право на наследование Престола», а потом в 1889 г. снова удовлетворился старой редакцией, – мы не имеем никакого основания. Напомним, что г. Корево на стр. 23 при толковании ст. 57 под словом «имеющий право на Престол», подразумевает самых отдалённых от престолонаследия лиц Императорского Дома; почему же в ст. 185 под «могущими иметь право на наследование Престола» он разумеет лишь непосредственных наследников? Скорее бы наоборот. К тому же сам г. Корево соглашается с тем, что ст. 185 имеет ввиду обеспечить православие супруги будущего Императора: при его же толковании оно всегда в опасности в случае несчастья с ближайшими лицами к престолонаследию или отречения их от Престола. Отчего же, признавая цель законодателя, он не хочет допустить, что законодатель, совершенно ясно и точно указал средства достижения этой цели при всех возможных переменах и превратностях в судьбе лиц ближайших к престолонаследию?

Г. Корево находит, что если ст. 185 разумеет всех агнатов, то такое толкование приведет к противоречию ст. 185 со ст. статьей 184: одна как будто разрешает Членам Императорского Дома браки с иноверными, а другая запрещает их Членам Императорского Дома до принятия православия иноверными принцессами.[ 35 ] Но противоречия никакого нет. Обе статьи говорят о разном круге лиц; круг ст. 184 гораздо шире: он обнимает и мужчин и женщин, а ст. 185 говорит только об агнатах. Затем обе статьи говорят о разных предметах: ст. 184 вносит послабление в обычай, требовавший перехода в православие лиц, вступающих в брак с лицами Императорского Дома, и разрешает эти браки, не поражая прав и преимуществ, связанных с принадлежностью к составу Императорского Дома; а ст. 185 говорит в связи с престолонаследием об особо повышенных требованиях для агнатов.