III. Порядок престолонаследия в линии великих князей московских в удельное время и после до конца династии рюрика.

В оглавление книги

В соответствии с частноправовым воззрением на удел, как на собственность, и главным основанием для наследия стала являться теперь воля собственника завещателя. Это воззрение переносится с удела на великое княжение и, если в XIII веке могли играть роль при передаче великого княжения генеалогические представления об общности рода, и старшие Всеволодовичи владели великим княжением по очереди старшинства, то теперь само великое княжение – центр политической жизни на севере – стало пониматься как вотчина. При Иване Калите в 1323 г. после долгой борьбы со старейшими родичами – Тверскими князьями – оно было закреплено Московскими князьями за своим родом; а в 1389 г. Дмитрий Донской уже благословил своего старшего сына этим княжением, как своей вотчиной, а Василий II уже не отделял его от остальной владельческой массы, смешивая его с своей московской наследственной вотчиной. Московские удельные князья основывали свою политику не на генеалогических расчетах, где они чувствовали себя бесправными по своему положению младшей линии Всеволодовичей среди родичей, не на преданиях старины, а на ловком и умелом использовании обстоятельств. Они увеличивали свои владения посредством скупки, захвата оружием, через Орду, договорами с удельными князьями, привлечением на свою сторону авторитета Митрополита.

В течение 14 и 15 веков им удалось объединить значительную часть земель, населённых великорусским племенем. Первый Московский князь Даниил, Александрова племени, сын Александра Невского, в долгой и упорной борьбе победил своих старших братьев Дмитрия Переяславского и Андрея Городецкого. Московский князь, говорил Ключевский, враг всякому великому князю, кто бы он ни был: казалось самая почва Москвы питала в её князьях неуважение к понятиям и отношениям старейшинства.[ 04 ] Эта-то политика искусного домостроительства наравне с искусной дипломатией по отношению к другим великим княжениям и своим удельным превратили во второй половине 15 века Московское великое княжество в национальное великорусское государство, поглотившее в себе все те раздробленные владения, на которые разбилась русская земля за удельный период 13 и 14 веков[ 05 ]

Что касается порядка престолонаследия, то в течение 103 лет с Ивана Калиты Великим Князем почти всегда становился старший сын предшествовавшего Великого Князя, у которого не оказывалось ко времени его смерти младших братьев. Счастливое сочетание обстоятельств было в том, что дяди уходили из жизни раньше, чем могли бы предъявить свои права старшинства перед племянниками – сыновьями старшего брата. До самой Смерти Василия Дмитриевича переход по нисходящей линии не вызывал споров и, наконец, этот порядок стал обычаем, отчеством, дединой, нормой долженствования. Так что, когда брат Василия 1-го, Юрий Шемяка захотел оспаривать права на престол у сына Василия I Василия Васильевича, то встретил противодействие со стороны Духовного Собора 1447 г., сравнившего притязания Юрия с Адамовым грехом гордости сравняться с Богом. Новопосвящённый Митрополит Иона, под угрозой интердикта на всю землю, требовал верности сыну Василия Василию, а бояре говорили: «Государь наш, Великий Князь Василий Дмитриевич дал великое княженье сыну своему Великому Князю Василию». Василий II упрочил престол за старшим сыном Иваном, назначив его Великим Князем – соправителем. Так же поступил Иоанн III, назначив сына своего от первой жены Ивана наследником – соправителем, а за его смертью, сыне его Дмитрия при наличии своего сына Василия от второй жены Софии. При этом возведение своего внука на великое княжение Иоанн решил освятить торжественным церковным венчанием по Византийскому образцу; это нововведение уже знаменовало появление проблесков нового взгляда на государя не как на вотчинника, а как на главу политического союза, в котором призвана действовать не личная воля вотчинника, а акт общественной власти. Это влияние государственных идей сказалось и в том, что Иоанн III не ограничился в своём завещании усиленным материальным преимуществом в пользу старшего наследника, как делали и его предшественники, но дал ему и политическое преимущество над удельными братьями: право чеканки монеты; права суда были предоставлены только Великому Князю Московскому; он же ввёл ограничения в право удельных князей располагать по своему усмотрению вотчинами, установив право Великого Князя на удел бессыновнего удельного князя. После Иоанна III царствовал, однако, не внук его Дмитрий – сын старшего сына, им вновь разжалованный, а его сын Василий, посаженный им же на великое княженье.

Принцип первородства, который освятил было Иоанн III торжественным венчанием своего внука – сына своего старшего сына, был им же нарушен, согласно вкоренившимся вотчинным началам, которые он и выразил словами: «Разве я не волен в своём внуке и детях? Кому хочу, тому и дам княжение». В свою очередь Василий III, умирая, приказал сына и наследника Иоанна, которому не исполнилось и четырех лет, отцу своему Даниилу Митрополиту, и Даниил тотчас по смерти государя немедленно привел его братьев и бояр к присяге новому государю и матери его правительнице государства Елене; а через некоторое время в присутствии духовенства, князей, бояр и народа торжественно благословил Иоанна Св. крестом на великое княжение. Порядок престолонаследия вновь вызвал споры в царствование Грозного во время его болезни, когда бояре отказывались присягать его сыну Дмитрию, не хотя служить малому мимо старшего – двоюродного брата царя удельного князя Владимира Андреевича Старицкого.

В этом споре, не имевшем, за выздоровлением царя, никаких последствий, сказалось нежелание царя поступиться своим правом предсмертного распоряжения вотчиной, правом, завещанным удельной эпохой. В действительности, за смертью старшего сына Иоанна IV вступил за ним на престол его второй сын Феодор, для занятия которым престола явился дополнительный титул в виде избрания Земского Собора, умолившего его быть, царем.

Из обзора порядка престолонаследия до времени смуты мы видим, что со времени Дмитрия Донского действовал принцип завещания предшествовавшего государя в пользу одного из своих мужских нисходящих потомков.[ 06 ] Иоанн III говорил во время венчания на великое княжение своего внука митрополиту: «Отче Митрополит! Божьим изволением от наших прародителей великих князей старина наша оттоле и до сих мест; отцы наши, великие князья сыновьям своим старшим давали великое княжение, и я было сына своего первого – Ивана при себе благословил великим княжением; по Божьей волей сын мой Иван умер; у него остался сын первый Дмитрий, и я его теперь благословляю после себя великим княжением Владимирским, Московским и Новгородским, и ты бы его, отец, на великое княжение благословил».

Принцип первородства, однако, не сделался обязательным для завещателя: воля последнего могла торжествовать: «Разве я не волен в сыне своем и внуках?» говорил Иван III, и сам же он разжаловал венчанного внука и передал царство второму своему сыну Василию, мимо внука от первого сына. Принцип этот, как мы видели, не был определяющей идеей в Киевской Руси, где в преемстве столов участвовало много факторов и где вече выбирало князей нередко из младшей линии (Владимир Мономах); не ему, а своему политическому искусству обязана получением великого княжения в татарское время младшая московская линия князей, боровшаяся со старшими родичами – Тверскими князьями. Не признавался он обязательным началом и тогда, когда при Иоанне III Московские князья стали независимыми, самостоятельными государями всея Руси. Завещательное распоряжение могло с ним не считаться и предоставить престол другому нисходящему потомку мужского пола. Но, за отсутствием завещательного распоряжения, он оставался регулятивной идеей, призывая к великому княжению из сыновей умершего князя прежде всего его старшего сына; старшему сыну давался неизмеримо больший удел в сравнении с другими, а с конца 15 века ему одному вручается государственная власть, прочие же стали получать уделы с властью, уже зависимой от великого князя. Сами завещательные распоряжения проложили путь началу единодержавия, содействовав тем самым победе принципа государственного над частноправовым принципом дробления территории между наследниками.

Нельзя не обратить внимания на значение обычая в Московском государстве. Тем сама государственная власть ставит себя под защиту и санкцию обычая. Она даже защищает самое введение новых установлений ссылкой на обычаи, ссылаясь нередко на вымышленную старину, как бы не считая возможным творить новое право по своему усмотрению. Отсюда объясняется и вышеприведенная ссылка Иоанна III во время венчания внука его Дмитрия на прародительской обычай в оправдание этого венчания; также и Грозный, желая венчаться на царство, говорил «хочу поискать прежних своих прародительских чинов, как наши прародители цари и великие князья и сродник наш Владимир Всеволодович Мономах на царство и на великое княжение садились». Этим же объясняется и то, что не создавали общих юридических принципов, а жили прецедентами, братством действом, т.е. жили, как жили отцы и деды. Принцип первородства и не мог поэтому получить большей обработки, чем того требовала практика жизни; жизнь же эта представляла повод для его уяснения только в борьбе племянников с дядями.