Глава 54. Разделенные воспоминания (часть первая)

Я стою в коридоре, все еще придерживаясь за ручку двери: Северус уже спустился на кухню — доверить приготовление обеда Виолетте он не решается — я хотел было последовать за ним, но провозился в ванной, а потом он напомнил мне про Кричера. Кричер, мои вещи... все это сейчас кажется мне далеким и нереальным, словно сигнал, пришедший из самой удаленной галактики.

А дом все-таки необычный, такое впечатление, что его рассекает невидимая граница — стену напротив меня освещают маггловские бра, выполненные в виде раковин, а там, в спальне, горят свечи. Но мне уютно здесь, как, похоже, и Северусу: мы оба полукровки и привычны к жизни в приграничной полосе.

— Кричер, — негромко говорю я, а самому не верится, что мой домовик почтит своим присутствием подобное жилище. Наверняка сочтет его неподобающим.

— Хозяин Гарри звал меня?

Точно, чуть ли не отпрыгивает от светильников на стенах, тут же перебираясь поближе ко мне, на "свою", магическую сторону.

— Хозяин исчез, даже не предупредив Кричера...

"О, — скажет он, — кто я такой, жалкий и недостойный, чтобы господин помнил обо мне!" И мне могло бы стать стыдно... но сейчас я так бездумно и глупо счастлив, что... ну что мне, ругаться с ним? Или рассказать, как Северус выкрал меня в пять утра из спальни на Гриммо, даже не позволив одеться? Он боялся давать мне время на раздумья, не хотел мириться с возможным отказом. Так что я лучше просто скажу:

— Прости меня, Кричер. Так получилось.

Мой домовик низко наклоняет голову — чтобы я не мог видеть выражения несогласия и неодобрения на его лице:

— Как прикажет мастер Гарри.

— Ты не мог бы принести сюда мои вещи и... трость?

— Хозяин желает остаться здесь, у зельевара? — он по-прежнему не поднимает глаз, но по его голосу я прекрасно могу понять, что мое решение ему представляется сомнительным.

Он огорчен, я знаю. Он надеялся, что вместе со мной в старинный особняк вернется жизнь и ему на старости лет будет о чем посудачить с портретами в коридоре... Да нет, он и вправду привязался ко мне, заботился... я не понимаю, как мне быть. Сказать ему, что это лишь на время, до тех пор, пока я не поправлюсь? Но я суеверен: я боюсь, что мои слова могут обернуться правдой.

— Гарри, ты сам спустишься? Из того, что было в холодильнике, можно было соорудить только сэндвичи. Ты...

Северус, стоящий в дальнем конце коридора, у самой лестницы, осекается, натыкаясь на взгляд домовика, устремленный сейчас прямо на него. А потом Кричер медленно поворачивает голову ко мне, смотрит как-то странно, долго, и я уверен, что от его внимания не ускользают и халат с чужого плеча, и мои мокрые после душа волосы. И мой зельевар, застигнутый врасплох, тоже, кажется, не понимает, как себя вести. Тем временем хранитель дома Блэков сплетает костистые пальцы на впалой груди, раскачивается, привстав на цыпочки, словно вслушиваясь во что-то.

— Хозяин Гарри больше не вернется. Он нашел своего мага, — наконец заявляет он, повергая нас обоих в немалое изумление.

Я ничего не знаю о магии эльфов, только растерянно смотрю на Северуса, а он подходит ближе, кладет руку мне на плечо — не думаю, что объясняться с Кричером входило в его планы на вечер. Но домовик продолжает удивлять нас:

— Мой господин болен. Мастер Северус должен заботиться о нем, как подобает.

— Сомневаешься, что я с этим справлюсь?

Но даже явная угроза в голосе хозяина дома не заставит моего крохотного хранителя отступиться — еще бы, ведь зельевар только что признался в том, что не может предложить мне ничего, кроме сэндвичей! Кончики ушей Кричера подрагивают, он водит длинным чутким носом, словно принюхиваясь к чему-то.

— В доме мастера Северуса есть домашний эльф, — его голос чуть ли не дрожит от негодования. — Ни на что не годный эльф, даже не способный накормить своих хозяев!

Сдавленное ойканье где-то за моей спиной и шорох оборок — она подслушивала. Еще бы, Виолетта вряд ли оставила бы без внимания вторжение захватчика на свою территорию!

— Послушай, Кричер, — я чувствую, как в Северусе что-то неуловимо меняется: только что он был готов выбросить несговорчивого эльфа за порог, а теперь его рука уже не сжимает мне плечо, он кажется расслабленным, довольным и... ну да, с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться, заметив возню Виолетты, выглядывающей из-за двери чулана. — Кричер, разве я запрещаю тебе навещать своего хозяина?

— Мастер Северус разрешит мне приходить сюда? — меня поражает совершенно внезапное преображение в лице старого эльфа: еще пару секунд назад он был насуплен, морщины его казались глубокими зазубринами на вековом дереве — а теперь он как-то потерянно недоверчиво улыбается, почти наивно... старик, так похожий на ребенка.

— Да, Кричер, — Северус вдруг становится невероятно серьезен, а мне кажется, будто он старательно исполняет роль в старинной постановке, — на правах хозяина этого дома я даю тебе разрешение входить невозбранно и оставаться так долго, как пожелаешь.

Мерлин, да это же старинная формула приглашения домашнего духа! Гостеприимство в обмен на его благосклонность! И Кричер церемонно кланяется, прикладывая лапу к тому месту, где, по всей видимости, и у домовиков находится сердце. А мой зельевар продолжает, игнорируя отчаянный писк Виолетты у нас за спиной:

— Ты даже можешь помочь мне. Видишь ли...

И спустя пару минут мы обретаем повара! Настоящего кудесника — это я могу подтвердить лично — вышколенного многолетней службой в доме госпожи Вальбурги, способного превратить наши обеды и ужины в королевскую трапезу. Нет, жить в подозрительном доме на границе миров Кричер, разумеется, отказывается, осмотр маггловской плиты повергает его в ужас, но, на его счастье, в другой части особняка обнаруживается и привычная магам кухня, предусмотрительно закрытая Северусом после пожара, устроенного там усердной эльфийкой, предпочитающей колбы и реторты.

— Удивительно, — говорит мне мой кардинал, когда мы все же добираемся до приготовленных им сэндвичей: деликатесы в связи с предстоящими преобразованиями ожидаются не раньше завтрашнего дня, — а ведь он привязан к тебе. Не к дому, не к роду — он признает... нет, любит именно тебя.

— Домовик — и любит? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Да, — кивает Северус, — именно. Он тебя выбрал. Он служит тебе не потому, что Блэк оставил тебе дом. Он делает это потому, что сам этого хочет. Мне показалось странным, как он сражался за тебя, когда я ворвался на Гриммо чуть ли не ночью. Помнишь? Не обижай его.

— А что значит... ну, он сказал, что я нашел "своего мага"?

— Насколько мне известно, это означает, что твой домовик признал нас парой и одобрил твой выбор.

— То есть нас только что благословили?

— Выходит, что так, — улыбается Северус. — Имеешь что-нибудь против?

Но его шутливый тон не обманывает меня: он ждет моего ответа, его пальцы подозрительно крепко обхватывают тонкие стенки чашки. Я накрываю его руку своей, не позволяя фарфору разлететься на мелкие кусочки. И невольно вздрагиваю, видя свои изломанные фаланги на фоне его красивой узкой ладони.

— Гарри... — он, конечно, понимает, в чем дело, — Гарри, ты опять?

— Да, ты можешь начинать превращать меня в жабу.

Он отставляет чашку на стол, перехватывает мою кисть, легко касается губами искореженных суставов.

— В одном большом городе жил черный-черный человек... — начинает он.

— И у него была черная-черная комната...

— Много черных комнат, Гарри, — лестницы, подвалы, приемная... И он метался по своему дому, не зная, чем его заполнить. По ночам он запирался в пустой спальне и видел несбыточные цветные сны. И так было, пока...

— Северус, сейчас ты скажешь, что так было, пока не пришел прекрасный принц...

— Ну да, так и скажу. Только он не решился даже постучать в дверь того дома, где жил черный человек...

— Потому что был вовсе не принц, а так, самозванец, а от его доспехов осталась только клюка...

— Глупый... — Северус, словно забывшись, продолжает гладить мои пальцы. — Твои руки... это легко исправить. Если тебя это так беспокоит, я готов сделать это хоть сейчас. Просто лучше подождать, пока мы закончим с последствиями проклятия.

Он говорит это так, как будто ничего проще и придумать нельзя. Доедай и пойдем...

 

* * *

Назначение того места, куда мы только что аппарировали, я определяю безошибочно, едва лишь мой взгляд упирается в ровные ряды книг, стоящих на открытых стеллажах. Его кабинет: во время утренней экскурсии по дому мы так и не добрались сюда — я на секунду зажмуриваюсь, на миг представляя себе, как еще совсем недавно мой мир состоял только из его прикосновений и жара сухих губ, блуждавших по моему телу. И встряхиваю головой — нет, сейчас не время для этих мыслей, мы оказались здесь ради чего-то иного. Северус задергивает занавески, зажигая свечи, хотя на улице еще не настолько стемнело, чтобы я не мог различить детали обстановки. Вот там, возле окна, плоский резной шкаф, по виду напоминающий камин — скорее всего, это именно он и есть, да, точно, Северус просит меня быть поаккуратнее. Рядом большой коричневый кожаный диван, мягкий, наверное — его подушки словно прошиты гигантскими стежками. Белые стены, большой стол на изогнутых ножках, кресла... и очень много книг — красивые, с разноцветными переплетами, а на корешках золотом или серебром вытеснены их названия. И закрытый шкаф со стеклянными дверцами — там гримуары, небрежно поясняет Северус, но я уже не ребенок, чтобы соваться туда, куда меня не просят.

А он тем временем выдвигает ящики инкрустированного пластинами слоновой кости секретера — интересно, а я только что понял, что он не так равнодушен к вещам, которые его окружают, как можно было бы подумать — и извлекает оттуда... ну да, разумеется, флаконы. Наверняка с тем, вчерашним зельем.

— Гарри... Ну, что ты так смотришь?

А я почему-то совсем забыл о том, что мне еще предстоит. Я зябко обхватываю себя за плечи: почему именно сегодня надо ворошить этот змеиный клубок моих воспоминаний, страхов, сомнений? Он кидает подушку на тот самый диван, который уже не кажется столь уютным.

— Ложись.

— Зачем? — я не двигаюсь с места.

Помнится, ни вчера, когда он предложил мне попробовать только что изобретенное им зелье, ни когда он занимался со мной окклюменцией на пятом курсе, он никуда меня не укладывал.

— Что ты задумал, Северус?

Он хмурится, заметив, что я не тороплюсь выполнить его распоряжение, но внезапно выражение его лица меняется, он обнимает меня за плечи и усаживается вместе со мной на те самые стеганые кожаные подушки, которые действительно оказываются заманчиво мягкими.

— Гарри, послушай меня. Чего ты так боишься? Ты же понимаешь, что причина твоей болезни — проклятие, которое ты каким-то образом замкнул на себя, и нам в любом случае придется докопаться до главного: как и почему это произошло. Значит, я должен увидеть все твоими глазами, от начала до конца.

— Но ты же не... подожди, но то зелье, которое ты принес вчера — оно ведь позволяет показать тебе только те моменты, где мы были вместе. Когда я впервые увидел тебя там, я прожил у Пит... Невилла уже больше месяца. И там ничего плохого не происходило.

— Все плохое началось с моим появлением?

— Нет, — я вдруг улыбаюсь, — и хорошее тоже. На самом деле, там было много такого, что... что нравилось мне. И я бы хотел, чтобы ты тоже увидел это.

— Тогда в чем дело?

— Но как же ты сможешь? Те воспоминания... они же у нас не общие?

— Я сварил и другую модификацию зелья. Можно было бы обойтись и без него, но я боюсь, что ты, помня о нашем прошлом неудачном опыте, не позволишь мне безнаказанно рыться у тебя в голове. Все, что нам нужно — это слияние сознаний.

— Но там же очень много всего. Мы будем смотреть это несколько месяцев.

— Думаю, я разберусь, что с этим делать, — он все же заставляет меня лечь, а я завороженно смотрю, как он привычным жестом встряхивает высокий флакон, отчего по стенкам темного стекла пробегают золотистые всполохи. — Вот скажи мне: когда ты вспоминаешь какой-то эпизод из своей жизни — очень яркий, который вызвал у тебя массу эмоций — ты же переживаешь его за несколько мгновений, разве не так? Я уверен, что ты в деталях помнишь свое сражение с василиском...

Я невольно вздрагиваю, мгновенно представляя себе широко распахнутую пасть прямо надо мной, клыки, с которых сочится яд, шелестящий звук гигантского змеиного тела и хлюпанье воды у меня под ногами...

— Да, именно так, — Северус кивает, находя в моей реакции подтверждение своим словам. — Ты видишь просто яркие картины, тебе не потребуется несколько часов, чтобы прожить все заново. Я думаю, нам стоит начать с того момента, когда ты понял, что остался один на один с проклятием. Когда это произошло?

Я на секунду задумываюсь. Когда пропала Герми? Или нет, чуть позже, когда я в последний раз видел Нарциссу и она передала мне перстень?

— Тот день, когда я ушел, — говорю я.

Да, наверное, это будет правильно: я вновь шагну в картину, устремляясь вдогонку охотникам, возвращающимся в заснеженную деревню без добычи. Тогда я уже совершенно точно знал — все зависит только от меня, и ни от кого в том неведомом и пугающем мире мне не получить помощи. И не было больше ни друзей, с кем я мог разделить свои страхи и сомнения, ни повседневной круговерти обычных дел, за которыми так удобно прятаться от подступающего ужаса.

— Давай, — я протягиваю руку, чтобы взять из рук Северуса зелье, — я готов.

И залпом выпиваю все содержимое флакона, не успев услышать его предупреждение о том, что трех глотков будет достаточно. Он лишь качает головой, но и ему приходится последовать моему примеру: время действия снадобья должно совпасть у нас обоих.

— Смотри мне в глаза, пожалуйста, — говорит он, сжимая мою руку. — Не надо бояться.

Но его голос доносится словно издалека, я вновь в тишине пустеющих музейных залов, мне надо торопиться, ведь до закрытия осталось так мало времени. Стук каблучков очкастой смотрительницы по гулким плитам. Вы любите Брейгеля? Какой-то купец заказал ему серию полотен про времена года, но уцелели не все... Почему она никак не уходит?

И вот я уже вижу тот же зал, но теперь изнутри картины... девушка и охранник включают сигнализацию, а я утопаю в нарисованном снегу, не в силах подняться. А потом они оживают — мои воспоминания, что я так тщательно гнал прочь все эти месяцы, не позволяя тревожить меня даже во сне, взлетают, словно стая ворон с колокольни, кружат надо мной... звезды, сияющие в прорехах крыши, домики красного кирпича, замерзшие каналы и запруды, аромат свежеиспеченного хлеба, запах дыма из печных труб, застывший в морозном воздухе. Теплый глиняный бок горшка, доверху наполненного кашей, призрачный маг, шагающий по заснеженному лесу, не оставляя следов. И вновь огоньки, рассыпанные по ночному небу — благодать!

Я задираю голову, пытаясь разглядеть, что там, на самой верхушке Бельфорда, слышу скрип тележных колес, помогаю горшечнику Мартенсу расставлять товар на прилавке. Видишь, ты видишь? И я знаю, что сейчас моими широко распахнутыми глазами на тот лоскутный мир смотрит и еще один человек, а я словно ощущаю его руки, поддерживающие меня.

Тепло жарко натопленной печки, молоко, что разливает по кружкам мастер Ян, его пальцы, запачканные углем, ряженые на улицах и сладкие вафли, и мед стекает по замерзшим пальцам, а ты ловишь губами каждую каплю. А холод и ветер так и норовят отыскать дыры в моей одежде, кусают, колют острыми иглами. Мои руки так заледенели, что кажутся прозрачными...

— Гарри, Гарри, да очнись же! Ты весь дрожишь!

Книги... зеленые, малиновые, синие корешки, большой глобус, стоящий на полу... ах да, мы же в его кабинете! Но в ушах все еще отдается гомон пьяных голосов, доносящихся из трактира, чей-то визгливый смех, а жаркий кисловатый воздух, пропитанный пивными парами, мгновенно становится клубами стылого пара, вырвавшись на улицу.

Северус подносит какую-то ложку к моим губам, я беспрекословно открываю рот... как галчонок. Похоже на виноградное желе.

— Это жаропонижающее, — объясняет он. — Два часа ночи, как раз твое время.

Так долго? Когда мы оказались здесь, за окном только смеркалось.

— Я же сказал тебе: три глотка! — он набрасывает на меня плед и поднимается с дивана. — Полежи пока.

А потом склоняется ко мне, чуть дотрагиваясь губами до моей горячей щеки:

— И через сколько времени ты нас протащил, бродяга беспамятный?

— Полтора месяца. Там сейчас закончится карнавал, а в первое воскресенье Поста я увижу на площади дона Иниго. И в тот же день появишься ты.

Спустя несколько минут мы уже сидим на бортике ванной, вода смывает кровь и вновь выступившую черноту — еще две отметины превращаются в безобидные белые царапины, которые не откроются уже никогда.

— Какая холодная вечно пасмурная страна... — задумчиво говорит Северус, — тяжелое небо словно лежит на плоской земле, не в силах оторваться. И такие же люди: кряжистые, некрасивые, а лица... будто неумеха-художник намалевал их спьяну, а потом уже не стал ничего исправлять...

— Ты так думал, да?

— Что? — он словно не сразу понимает мой вопрос.

— То, что ты сказал сейчас — это же мысли кардинала?

— Да, наверное, — задумчиво откликается Северус. — Он не хотел там оставаться, и в то же время понимал, что ему, скорее всего, придется провести там годы.

— Это было что-то вроде ссылки?

Ведь я так и не узнал, что привело кардинала Алаведу в Брюгге — город, который ему был не по чину и не по росту.

— Ссылка? — Северус будто пытается припомнить что-то. — Нет, не думаю. Скорее, наоборот — что-то очень важное, какое-то поручение, которым я мог только гордиться...

— Ты был Верховным Инквизитором всей Западной Фландрии от Дюнкерка до Брюгге.

— Боюсь, на самом деле все обстояло значительно хуже...

Но я так и не узнаю, что он имеет в виду, потому что он совершенно неожиданно меняет тему:

— Кстати, ты есть не хочешь? Я, честно говоря, насмотревшись чьими-то голодными глазами на хлеб, кашу и на еду в трактире, на которую денег не хватало, не отказался бы сейчас от чего-нибудь посущественнее сэндвичей. Ты как?

Я тоже не против: я только сейчас осознал, что в те дни нас с Питером насыщали, скорее, мечты о пище и запахи, которые мы жадно ловили, останавливаясь возле чужих сытых домов, чем то, что действительно попадало нам на стол.

— Если недостойному Кричеру будет позволено сказать...

Черт, из-за шума воды мы даже не услышали хлопка за спиной! Надо будет все-таки сказать ему, чтобы он не смел являться к нам в спальню! И вообще, как он здесь оказался? Жить он тут категорически отказался, а по ночам, насколько мне известно, он спокойно посапывал себе в своей каморке на Гриммо.

— Жалкий Кричер просит хозяина Гарри и мастера Северуса извинить его за непрошеное вторжение.

Я скашиваю глаза на Северуса — у него такое лицо, будто он готов немедленно утопить "жалкого и недостойного" в ванной.

— Куда господа прикажут подать ужин?

— Большая кухня внизу, — мой зельевар первым приходит в себя, резонно решив, что хороший ужин следует предпочесть мертвому эльфу.

Когда Кричер покидает нас, мы переглядываемся и одновременно смеемся, а я клятвенно обещаю объяснить своему домовику, что есть места в этом доме, где его вовсе не ждут.

 

* * *

— Надо же, — с улыбкой говорит Северус, сидя напротив меня за столом и поглощая ночной ужин, — я бы никогда не подумал, что ты такой романтик, Гарри! Зима, вы оба... изголодавшиеся, вечно мерзнущие, землянка эта, в которой щелей больше, чем звезд на небе — а для тебя сказка.

— Ты еще себя не видел, — я отгоняю к краю тарелки чернослив, выловленный из приготовленного Кричером соуса, — из тебя тоже вышел неплохой сказочник.

Я вспоминаю, как он поил меня шоколадом, одурманивая историями про райский сад и свет звезд, в котором запутывались весла скользящих по озеру лодок, и сейчас мне хочется, чтобы эти воспоминания стали реальностью и для него.

— Северус, скажи мне... То, что я показал тебе только что — там же не было ничего страшного! Отчего тогда эти черные пятна?

Он задумчиво потирает висок подушечками пальцев.

— Но ведь и в самом первом эпизоде, в том, что ты выбрал для испытания зелья — в нем тоже не было ничего плохого. Видишь ли... насколько я понимаю, ты все время боялся. Нет, — он останавливает меня, замечая, что я готов возразить ему, — дело вовсе не в трусости. Для тебя это, вероятно, была чуть ли не первая ситуация в жизни, когда ты действительно остался один. Тебя пугали не опасности, нет, скорее, ты просто не был готов к тому, что ни с кем не сможешь разделить свою ношу.

— Хорошо, а как же тогда я справился с Волдемортом?

— С Волдемортом? — он усмехается. — А твои друзья? А Дамблдор? У тебя были советчики и помощники. Да, от тебя зависело очень многое, на самом деле, судьба всего магического мира, но вряд ли ты осознавал это так остро. Меня это всегда поражало в тебе еще в школе: ты видел во всем приключение. К тому же, тогда ты был практически ребенком. Весь мир — это слишком абстрактно, Гарри. Спасая все человечество, ты не берешь на себя ответственность ни за кого конкретно. А здесь... ты знал каждого из прОклятых, многие были очень близкими людьми для тебя. Стоит тебе оступиться — и кто-то погибнет. Не некий абстрактный волшебник в далеком магическом поселении, а кто-то вполне конкретный — Лонгботтом, Уизли, Гермиона твоя... кающаяся. Одно неверное решение — и ты увидишь своими глазами горе родителей, теряющих сына. Что ты скажешь оставшимся, если проклятие свершится? Ты готов был обвинить себя во всем, даже в том, что еще не произошло, впитал, вобрал в себя и ужас перед неведомым, и страх возможного поражения. Герои не болеют...

И он вновь замолкает, размышляя о том, что для него сейчас важнее, чем то, как я ухитрился взвалить на себя Alea aetatis. Над тем, что он увидел в моих воспоминаниях.

— Кто бы мог подумать! Эта грубая жизнь, пригибающая тебя к земле. И ты знаешь, что впереди нет ничего, кроме предательства и смерти. А ты, Гарри, пришел туда, словно ребенок, ищущий чуда. Совершенно непостижимо!

— Знаешь, — говорю я ему, — это сложно объяснить, но, когда понимаешь, что никому больше не доведется побывать там... Я просто старался смотреть, запоминать и... временами мне казалось, что та жизнь... она какая-то более настоящая.

— Ты фантазер, Гарри. Мечтатель...

...А утром я просыпаюсь оттого, что Северус перехватывает мою руку, вновь беспокойно шарящую по лежащей рядом подушке. "На это невозможно смотреть, — тихо шепчет он, целуя мои пальцы один за одним. — Все закончилось, Гарри, ты слышишь меня? Все закончилось".

И мне очень хочется ему верить.

Глава опубликована: 05.10.2014