А. Отношение субстанциальности

 

Абсолютная необходимость есть абсолютное отношение, так как она не бытие как таковое, а бытие, которое есть, потому что оно есть, бытие как абсолютное опосредствование себя с самим собой. Это бытие есть субстанция; как окончательное единство сущности и бытия она бытие во всяком бытии; она не нерефлектированное непосредственное и не нечто абстрактное, находящееся позади существования и явления, а есть сама непосредственная действительность, и притом как абсолютная рефлектированность в себя, как в‑себе‑и‑для‑себя‑сущая устойчивость. – Субстанция как это единство бытия и рефлексии есть по своему существу свое высвечивание и положенность. Поскольку высвечивание есть соотносящееся с собой высвечивание, оно есть; это бытие – субстанция как таковая. И наоборот, это бытие есть лишь тождественная с собой положенность; тем самым оно обретающая видимость целокупность, акцидентальность.

Это обретение видимости есть тождество как тождество формы – единство возможности и действительности. Это единство есть, во‑первых, становление, случайность как сфера возникновения и прехождения, ибо сообразное с определением непосредственности соотношение возможности и действительности есть непосредственное превращение их друг в друга как сущих, превращение каждого из них в свое иное как иное лишь для него. – Но так как бытие есть видимость, то их соотношение дано также как соотношение тождественных или обретающих видимость друг в друге, рефлексия. Движение акцидентальности представляет поэтому в каждом из своих моментов высвечивание категорий бытия и рефлективных определений сущности друг в друге. – Непосредственное нечто имеет некоторое содержание, его непосредственность есть в то же время рефлектированное безразличие к форме. Это содержание определенно, а так как эта определенность есть определенность бытия, то нечто переходит во что‑то иное. Но качество есть и определенность рефлексии; оно, таким образом, безразличная разность. Но последняя одухотворяет себя (begeistet sich) так, что становится противоположением и возвращается в основание, которое есть ничто, но также рефлексия‑в‑себя. Рефлексия‑в‑себя снимает себя; но она сама есть рефлектированное в‑себе‑бытие, и как такое она возможность, а в своем переходе, который есть также рефлексия‑в‑себя, это в‑себе‑бытие есть необходимое действительное.

Это движение акцидентальности есть активность (Aktuosität) субстанции как спокойное появление ее самой. Она деятельна не по отношению к нечто, а лишь по отношению к себе как к простой, непротиводействующей стихии. Снятие чего‑то предположенного – это исчезающая видимость; лишь в действии, снимающем непосредственное, возникает само это непосредственное, иначе говоря, имеется указанное высвечивание; начинать с самого себя – только лишь это означает полагать ту самость (dieses Selbst), с которой начинают.

Субстанция как это тождество высвечивания есть целокупность целого и охватывает собой акцидентальность, а акцидентальность – это вся субстанция сама. Различие ее, переходящее в простое тождество бытия и в смену акциденций в этом тождестве, есть одна из форм ее видимости. Простое тождество бытия есть лишенная формы субстанция представления, для которого видимость определилась не как видимость, но которое как за нечто абсолютное держится за такое неопределенное тождество, которое не имеет истинности и есть лишь определенность непосредственной действительности или также в‑себе‑бытия или возможности, – за те определения формы, которые относятся к акцидентальности.

Другое определение, смена акциденций, это – абсолютное единство формы акцидентальности, субстанция как абсолютная мощь (Macht). – Прехождение акциденции – это возвращение ее как действительности в себя как в свое в‑себе‑бытие или в свою возможность; но это ее в‑себе‑бытие само лишь положенность; поэтому оно также действительность, а так как эти определения формы в такой же мере суть определения содержания, то это возможное есть и по содержанию нечто иначе определенное действительное. Переводя возможное в действительность с ее содержанием, субстанция обнаруживает себя как созидательную мощь, а возвращая действительное в возможность, она обнаруживает себя как разрушительную мощь. Но и то и другое тождественно: созидание разрушает, разрушение созидает, ибо отрицательное и положительное, возможность и действительность абсолютно соединены в субстанциальной необходимости.

Акциденции как таковые – а их много, так как множественность есть одно из определений бытия, – не имеют власти (Macht) друг над другом. Они сущие или для себя сущие нечто, существующие вещи с многообразными свойствами или целые, состоящие из частей, самостоятельные части, силы, нуждающиеся во взаимном побуждении и имеющие условием друг друга. Если кажется, что одно такое акцидентальное выказывает власть над другим, то [на самом деле] оба их объемлет собой власть субстанции, которая как отрицательность полагает неодинаковое значение, определяя одно как преходящее, а другое – с другим содержанием и как возникающее, или первое – как переходящее в свою возможность, а второе – как переходящее при этом в действительность; субстанция вечно раздваивается на эти различия формы и содержания и вечно очищает себя от этой односторонности, но в самом этом очищении вновь определяет и раздваивается. – Одна акциденция вытесняет, следовательно, другую лишь потому, что ее собственное самостоятельное существование (Subsistieren) само есть эта целокупность формы и содержания, в которой равно исчезают и она, и ее иное.

Это непосредственное тождество и наличие субстанции в акциденциях еще не приводят [здесь] к реальному различию. В этом первом определении субстанция еще не обнаружила себя во всем своем понятии. Если субстанцию как тождественное с собой в‑себе‑и‑для‑себя‑бытие отличают от нее же как целокупности акциденций, то она как мощь есть то, что опосредствует. Эта мощь есть необходимость, положительное сохранение акциденций в их отрицательности и их чистая положенность в их устойчивости; эта середина есть, стало быть, единство субстанциальности и акцидентальности, и его полюсы не имеют своей собственной устойчивости. Субстанциальность есть поэтому лишь отношение как непосредственно исчезающее, она не соотносится с собой как отрицательное и, будучи непосредственным единством мощи с самой собой, есть в форме лишь своего тождества, а не своей отрицательной сущности; лишь один момент, а именно отрицательное или различие, полностью исчезает, а не другой, [т. е.] тождественное. – Это можно рассматривать и следующим образом. Хотя благодаря мощи видимость или акцидентальность и есть в себе субстанция, но она положена не так, как эта тождественная с собой видимость; таким образом, субстанция имеет своим обликом или своей положенностью лишь акцидентальность, а не самое себя; она не субстанция как субстанция. Следовательно, отношение субстанциальности – это прежде всего субстанция лишь потому, что субстанция выявляет себя как формальную мощь, различия которой не субстанциальны; на самом деле она лишь внутреннее акциденций, а акциденции суть лишь в субстанции. Иначе говоря, это отношение – лишь обретающая видимость целокупность как становление, но субстанция в такой же мере и рефлексия; акцидентальность, которая в себе есть субстанция, именно поэтому также положена как таковая; таким образом, она определена как соотносящаяся с собой отрицательность в противоположность себе же, определенной как соотносящееся с собой простое тождество с собой; и она для‑себя‑сущая, обладающая мощью субстанция. Так отношение субстанциальности переходит в отношение причинности.

 

В. ОТНОШЕНИЕ ПРИЧИННОСТИ

 

Субстанция – это мощь, притом мощь, рефлектированная в себя, не просто переходящая, но и полагающая определения и отличающая их от себя. Как соотносящаяся с самой собой в процессе своего определения она сама есть то, чтó она полагает как отрицательное, иначе говоря, то, чтó она делает положенностью. Положенность, стало быть, – это вообще снятая субстанциальность, то, чтó лишь положено, действие, а для себя сущая субстанция – это причина.

Такое отношение причинности – это прежде всего лишь указанное отношение причины и действия, в этом случае оно формальное отношение причинности.

 

а) Формальная причинность

 

1. Причина первоначальна по отношению к действию. – Субстанция как мощь обретает видимость, иначе говоря, обладает акцидентальностью. Но как мощь она в своей видимости точно так же и рефлексия‑в‑себя; так она развертывает свой переход, и это обретение видимости определено как видимость, иначе говоря, акциденция положена как нечто лишь положенное. – Однако в процессе своего определения субстанция исходит не из акцидентальности, как если бы акцидентальность была заранее чем‑то иным и лишь теперь положена как определенность, а обе суть одна и та же активность. Субстанция как мощь определяет себя; но этот процесс определения сам непосредственно есть снятие процесса определения и возвращение. Она определяет себя – она, определяющее, есть, таким образом, непосредственное и то, чтó само уже определено. Следовательно, определяя себя, она полагает это уже определенное как определенное; тем самым она сняла положенность и возвратилась в себя. – И наоборот, это возвращение, будучи отрицательным соотношением субстанции с собой, само есть процесс определения или отталкивание субстанции от самой себя; благодаря этому возвращению возникает (wird) то определенное, с которого по видимости начинает субстанция и которое как найденное в наличии определенное она по видимости полагает теперь в качестве такового. – Таким образом, абсолютная активность есть причина – мощь субстанции в ее истине как обнаружение себя, непосредственно также развертывающее то, чтó есть в себе, акциденцию (которая есть положенность) в ее становлении, полагающее ее как положенность, – действие. – Следовательно, действие – это, во‑первых, то же, что и акцидентальность субстанциального отношения, а именно субстанция как положенность; но, во‑вторых, акциденция как таковая субстанциальна лишь благодаря своему исчезанию, лишь как преходящее; как действие же она тождественная с собой положенность; причина обнаруживает себя в действии как вся субстанция, а именно как рефлектированная в себя в самой положенности как таковой.

Этой рефлектированной в себя положенности, определенному как определенному, противостоит субстанция как неположенное первоначальное. Так как она как абсолютная мощь есть возвращение в себя, но само это возвращение есть процесс определения, то она уже не есть простое «в‑себе» своей акциденции, но и положена как это в‑себе‑бытие. Вот почему субстанция обладает действительностью лишь как причина. Но эта действительность, заключающаяся в том, что в‑себе‑бытие субстанции, ее определенность внутри отношения субстанциальности теперь положена как определенность, – эта действительность есть действие; поэтому ту действительность, которую субстанция имеет как причина, она имеет лишь в своем действии. – Это та необходимость, которая есть причина. – Она действительная субстанция, так как субстанция как мощь определяет самое себя; но она в то же время причина, так как она развертывает эту определенность или полагает ее как положенность; таким образом, она полагает свою действительность как положенность или как действие. Действие – это иное причины, положенность в противоположность первоначальному, и оно опосредствовано первоначальным. Но как необходимость причина в то же время снимает этот процесс своего опосредствования и есть в процессе определения себя самой (как первоначально соотносящееся с собой в противоположность опосредствованному) возвращение в себя, ибо положенность определена как положенность, стало быть, тождественна с собой; поэтому лишь в своем действии причина есть истинно действительное и тождественное с собой. – Действие потому необходимо, что именно в нем обнаруживает себя причина, иначе говоря, оно та необходимость, которая есть причина. – Лишь как эта необходимость причина движет самое себя, начинает спонтанно, не будучи побуждена чем‑то иным, и есть самостоятельный источник самопорождения; она должна действовать, ее первоначальность состоит в том, что ее рефлексия‑в‑себя есть определяющее полагание и что, наоборот, и то и другое – одно единство.

Поэтому действие не содержит вообще ничего, что не содержится в причине, и, наоборот, причина не содержит ничего, чего нет в ее действии. Причина есть причина лишь постольку, поскольку она порождает действие; и причина – это только определение: иметь действие, а действие – это лишь определение: иметь причину. В самой причине как таковой заключается ее действие, а в самом действии – причина; если бы причина еще не действовала или если бы она перестала действовать, то она не была бы причиной, и действие, поскольку его причина исчезла, уже не действие, а есть безразличная действительность.

3. Итак, в этом тождестве причины и действия снята та форма, которой они различаются между собой как в себе сущее и как положенность. Причина угасает в своем действии; тем самым угасло и действие, ибо оно лишь определенность причины. Стало быть, эта угасшая в действии причинность есть непосредственность, которая безразлична к отношению причины и действия и в которой это отношение имеется внешним образом.

 

b) Определенное отношение причинности

 

1. Тождество причины с собой в ее действии – это снятие ее мощи и отрицательности и потому безразличное к различиям формы единство, содержание. – Вот почему содержание лишь в себе соотнесено с формой, в данном случае – с причинностью. Тем самым они положены как разные, и форма по отношению к содержанию есть лишь непосредственно действительная форма, случайная причинность.

Далее, содержание, взятое таким образом как нечто определенное, – это разное содержание в самом себе; и причина, а тем самым и действие определены по своему содержанию. – Так как рефлектированность есть здесь также непосредственная действительность, то содержание есть действительная, но конечная субстанция.

Таково теперь отношение причинности в своей реальности и конечности. Как формальное оно бесконечное отношение абсолютной мощи, содержанием которой служит чистое обнаружение себя или необходимость. Напротив, как конечная причинность оно имеет то или иное данное содержание и развивается как внешнее различие в тождественном, которое в своих определениях есть одна и та же субстанция.

Благодаря такому тождеству содержания эта причинность есть аналитическое положение. Одна и та же вещь выступает в одном случае как причина, а в другом – как действие, там – как собственная ее устойчивость, здесь – как положенность или определение в чем‑то ином. Так как эти определения формы суть внешняя рефлексия, то, когда определяют то или иное явление как действие и восходят от него к его причине, для того чтобы постичь и объяснить его, это по существу дела – тавтологическое рассмотрение, осуществляемое субъективным рассудком; дважды повторяется лишь одно и то же содержание; в причине не имеется ничего, чего нет в действии. – Например, дождь – причина сырости, которая есть его действие; «дождь дает влагу», это – аналитическое предложение; та же вода, которая составляет дождь, и есть влага; как дождь эта вода имеется в форме отдельной вещи, а как сырость или влажность она прилагательное, нечто положенное, которое, как предполагают, уже не имеет своей устойчивости в самом себе; и то и другое определение одинаково внешни воде. – Подобным же образом причина вот этого цвета – нечто окрашивающее, пигмент, который есть одна и та же действительность, выступающая в одном случае во внешней ей форме чего‑то действующего, т. е. как внешне связанная с отличным от нее действующим, а во втором случае – в столь же внешнем для нее определении действия. – Причина того или иного поступка – внутреннее убеждение действующего субъекта, которая как внешнее наличное бытие, приобретаемое этим убеждением благодаря действованию, есть то же содержание и та же ценность. Если движение какого‑либо тела рассматривается как действие, то причина его – некоторая толкающая сила; но и до и после толчка имеется одно и то же количество движения, одно и то же существование, содержавшееся в толкающем теле и сообщенное им толкаемому телу; и сколько оно сообщает, столько же оно само и теряет.

Причина, например живописец или толкающее тело, имеет, правда, еще и другое содержание: живописец − помимо красок и их формы, соединяющей кpaски для [создания] картины, а толкающее тело − помимо движения определенной силы и определенного направлении. Но это другое содержание – случайный придаток, не касающийся причины; какие бы другие качества живописец ни имел независимо от того, что он живописец данной картины, это не входит в картину; лишь те из его свойств, которые представлены в действии, присущи ему как причине; по остальным же своим свойствам он не причина. Точно так же, есть ли толкающее тело камень или дерево, зеленое ли оно, желтое и т. п., это не входит в его толчок, и в этом смысле оно не причина.

По поводу этой тавтологичности отношения причинности следует отметить, что оно не кажется содержащим тавтологию в тех случаях, когда указываются не ближайшие, а отдаленные причины действия. Изменение формы, претерпеваемое лежащей в основании вещью в этом прохождении через многие промежуточные звенья, скрывает тождество, сохраняющееся при этом самой вещью. В то же время в этом умножении причин, вклинивающихся между ней и последним действием, она связывается с другими вещами и обстоятельствами, так что не то первое, которое объявляется причиной, а лишь все эти многие причины, вместе взятые, содержат полное действие. – Так, например, если для человека сложились такие обстоятельства, при которых развился его талант вследствие того, что он потерял своего отца, убитого пулей в сражении, то можно указать на этот выстрел (или, если идти еще дальше назад, на войну или на причину войны и т. д. до бесконечности) как на причину искусности этого человека. Но ясно, что, например, не этот выстрел сам по себе есть причина, а причиной служит лишь сочетание его с другими действующими определениями. Или, вернее, выстрел этот вообще не причина, а лишь отдельный момент, относящийся к обстоятельствам возможности [действия]. Затем следует главным образом обратить еще внимание на неуместное применение отношения причинности к отношениям [в сфере] физико‑органической и духовной жизни. То, что называется причиной, оказывается здесь, конечно, имеющим другое содержание, чем действие, но это потому, что то, чтó действует на живое, определяется, изменяется и преобразуется этим живым самостоятельно, ибо живое не дает причине вызвать ее действие, т. е. снимает ее как причину. Так, недозволительно говорить, что пища есть причина крови или что такие‑то кушанья или холод, сырость – причины лихорадки и т. п.; так же недопустимо указывать на климат Ионии как на причину творений Гомера или на честолюбие Цезаря как на причину падения республиканского строя в Риме. Вообще в истории действуют и определяют друг друга духовные массы и индивиды; природе же духа еще в более высоком смысле, чем характеру живого вообще, свойственно скорее не принимать в себя другого первоначального, иначе говоря, не допускать в себе продолжения какой‑либо причины, а прерывать и преобразовывать ее. – Но такого рода отношения принадлежат идее и должны быть рассмотрены лишь при анализе ее. – Здесь же можно еще отметить, что, поскольку допускается отношение причины и действия хотя бы и не в собственном смысле, действие не может быть больше, чем причина, ибо действие есть не более как обнаружение себя причины. В истории стало обычным остроумное изречение, что из малых причин происходят большие действия, и поэтому для объяснения значительного и серьезного события приводят какой‑нибудь анекдот как первую причину. Такая так называемая причина должна рассматриваться лишь как повод, лишь как внешнее возбуждение, в котором внутренний дух события мог бы и не нуждаться или вместо которого он мог бы воспользоваться бесчисленным множеством других поводов, чтобы начать с них в явлении, пробить себе путь и обнаружить себя. Скорее наоборот, только самим этим внутренним духом события нечто само по себе мелкое и случайное было определено как его повод. Эта живопись истории в стиле арабесок, создающая из тонкого стебля большой образ, есть поэтому хотя и остроумная, но в высшей степени поверхностная трактовка. Правда, в этом возникновении великого из малого имеет место вообще переворачивание внешнего, совершаемое духом, но именно поэтому внешнее не есть причина внутри духа, иначе говоря, само это переворачивание снимает отношение причинности.

2. Но определенность отношения причинности, состоящая в том, что содержание и форма разны и безразличны, простирается дальше. Определение формы – это также и определение содержания, причина и действие, обе стороны отношения, суть поэтому также и другое содержание. Иначе говоря, содержание, ввиду того что оно дано лишь как содержание некоторой формы, имеет в самом себе свое различие и по существу своему разно. Но так как эта его форма есть отношение причинности, которое есть содержание, тождественное в причине и действии, то разное содержание внешне связано, с одной стороны, с причиной, а с другой – с действием, стало быть, само оно не входит в действование (in das Wirken) и в отношение.

Таким образом, это внешнее содержание лишено отношения; оно непосредственное существование; иначе говоря, так как оно как содержание есть в‑себе‑сущее тождество причины и действия, то оно также непосредственное, сущее тождество. Вот почему это тождество есть вещь, имеющая многообразные определения своего наличного бытия, в том числе и определение, что она в каком‑то отношении причина или же действие. Определения формы – причина и действие – имеют в этой вещи свой субстрат, т. е. свою существенную устойчивость, и притом каждое из них свою особую, ибо их тождество есть их устойчивость; но в то же время это их непосредственная устойчивость, а не их устойчивость как единство формы или как отношение.

Но эта вещь не только субстрат, но и субстанция, ибо она тождественная устойчивость лишь как устойчивость отношения. Далее, субстанция есть конечная субстанция, ибо она определена как непосредственная по отношению к своей причинности. Но она в то же время имеет причинность, так как она равным образом есть тождественное лишь как тождественное этого отношения. – Как причина этот субстрат есть отрицательное соотношение с собой. Но он сам, с которым он соотносится, есть, во‑первых, положенность, так как он определен как непосредственно действительное; эта положенность как содержание есть какое‑то определение вообще. – Во‑вторых, причинность ему внешня; стало быть, причинность сама составляет его положенность. Поскольку же субстрат есть причинная субстанция, его причинность состоит в том, что он соотносится отрицательно с собой и, следовательно, со своей положенностью и с внешней причинностью. Действование этой субстанции начинает поэтому с чего‑то внешнего, освобождается от этого внешнего определения, и его возвращение в себя – это сохранение своего непосредственного существования и снятие своей положенной причинности и, стало быть, своей причинности вообще.

Так, находящийся в движении камень есть причина; его движение есть определение, которое он имеет; но помимо этого определения он содержит еще многие другие определения – цвет, фигуру и т. д., не входящие в его причинность. Так как его непосредственное существование отделено от его отношения формы, а именно от причинности, то причинность – нечто внешнее; его движение и присущая ему в этом движении причинность – это лишь положенность в нем. – Но причинность – это также его собственная причинность; это зависит от того, что его субстанциальная устойчивость – это его тождественное соотношение с собой, а последнее теперь определено как положенность; оно, следовательно, в то же время отрицательное соотношение с собой. – Поэтому присущая камню причинность, направленная на себя как на положенность или как на нечто внешнее, состоит в снятии этого внешнего и в возвращении в себя посредством его устранения, стало быть, не в тождестве с собой в своей положенности, а лишь в восстановлении своей абстрактной первоначальности. – Или [например] дождь есть причина влаги, которая есть та же вода, что и дождь. Эта вода имеет определение – быть дождем и причиной – вследствие того, что оно положено в ней чем‑то иным, – другая сила (или что бы там ни было) подняла ее в воздух и собрала в такую массу, тяжесть которой заставляет ее падать вниз. Ее удаление от земли есть определение, чуждое ее первоначальному тождеству с собой, [т. е.] тяжести; ее причинность состоит в устранении этого чуждого ей определения и в восстановлении первоначального тождества, но тем самым также и в снятии своей причинности.

Рассматриваемая теперь вторая определенность причинности касается формы, это отношение есть причинность как внешняя себе самой, как первоначальность, которая есть в самой себе также и положенность или действие. Это соединение противоположных определений как [содержащихся] в сущем субстрате составляет бесконечный регресс от причин к причинам. – Начинают с действия; оно как таковое имеет причину, эта причина в свою очередь имеет причину и т. д. Почему причина имеет в свою очередь причину? То есть, почему та самая сторона, которая ранее была определена как причина, теперь определяется как действие, вследствие чего возникает вопрос о новой причине? – Потому, что причина – это вообще нечто конечное, определенное; она определена как один момент формы в противоположность действию; таким образом, она имеет свою определенность или отрицание вовне себя; но именно вследствие этого она сама конечна, имеет свою определенность в самой себе и тем самым есть положенность или действие. Это ее тождество также положено, но оно нечто третье, непосредственный субстрат; причинность внешня самой себе потому, что здесь ее первоначальность есть непосредственность. Различие формы есть поэтому первая определенность, определенность, еще не положенная как определенность; оно сущее инобытие. Конечная рефлексия, с одной стороны, не идет дальше этого непосредственного, отстраняет от него единство формы и признает, что в одном отношении оно причина, а в другом – действие; с другой стороны, она переносит единство формы в бесконечное и постоянным продвижением выражает свое бессилие достигнуть и удержать это единство.

Точно так же обстоит дело с действием, или, вернее, бесконечный прогресс от действия к действию – это совершенно то же самое, чтó регресс от причины к причине. В этом регрессе причина становилась действием, в свою очередь имеющим другую причину; и точно так же, наоборот, действие становится причиной, в свою очередь имеющей другое действие. – Рассматриваемая определенная причина начинает с чего‑то внешнего и в своем действии не возвращается в себя как причина, а скорее теряет в нем причинность. Но и наоборот, действие приходит к такому субстрату, который есть субстанция, первоначально соотносящаяся с собой устойчивость; вот почему эта положенность в нем становится положенностью, т. е. эта субстанция, поскольку в ней положено действие, ведет себя как причина. Но то первое действие, та положенность, которая внешним образом приходит к субстанции, есть не то, что второе, производимое ею действие, ибо это второе действие определено как ее рефлексия‑в‑себя, а то первое – как нечто внешнее в ней. – Но так как здесь каузальность – это внешняя самой себе причинность, то в своем действии она также не возвращается в себя; она становится в этом действии внешней себе; ее действие снова становится положенностью в субстрате как другой субстанции, которая, однако, точно так же делает эту положенность положенностью, иначе говоря, обнаруживает себя как причину, снова отталкивает от себя свое действие и т. д., [впадая] в дурную бесконечность.

3. Теперь следует посмотреть, что получилось в результате движения определенного отношения причинности. – Формальная причинность угасает в действии; благодаря этому возникло тождественное в обоих этих моментах, но тем самым лишь как единство в себе причины и действия, в котором соотношение формы внешне. – Вследствие этого указанное тождественное также непосредственно в соответствии с обоими определениями непосредственности: во‑первых, как в‑себе‑бытие, как содержание, в котором причинность протекает внешне; во‑вторых, как существующий субстрат, которому причина и действие присущи как различенные определения формы. В субстрате эти определения формы – в себе одно, но в силу этого в‑себе‑бытия или внешности формы каждое из них внешне самому себе и потому в своем единстве с другим определено относительно него также как другое. Поэтому хотя причина имеет действие и в то же время сама есть действие, а действие не только имеет причину, но и само есть причина, однако действие, которое имеет причину, и действие, которое есть причина, различны, а равным образом различны между собой причина, имеющая действие, и причина, которая есть действие.

Но движение определенного отношения причинности привело теперь к тому, что причина не только угасает в действии, а тем самым угасает и действие – как это было в формальной причинности, – но что причина в своем угасании, в действии, вновь возникает и что действие исчезает в причине, но точно так же вновь возникает в ней. Каждое из этих определений снимает себя в своем полагании и полагает себя в своем снятии; это не внешний переход причинности от одного субстрата к другому; это их иностановление есть вместе с тем их собственное полагание. Следовательно, причинность предполагает самое себя или обусловливает себя. Поэтому тождество, бывшее прежде лишь в себе сущим тождеством, субстратом, теперь определено как предположение или положено в противоположность действующей причинности, и рефлексия, бывшая прежде лишь внешней для тождественного, теперь находится в отношении к нему.