Сонет теофиля на его изгнание

 

Любимцы короля, льстецы и острословы,

Вы при дворе нашли гостеприимный кров,

Карающий закон к вам вовсе не суров,

От вас и небеса свои отводят ковы;

 

Должно быть, с легкостью вы осудить готовы

Потоки этих слез и горечь этих слов,–

Спросите же у скал, у сумрачных лесов,

Простерших надо мной сочувственно покровы,

 

И вы узнаете – нет горше бед моих!

Рассудка доводы не облегчают их –

Ужель средь стольких зол останусь хладнокровен?

 

Надежду приступом теснят со всех сторон;

И мне ль надеяться, что буду я прощен?

Увы – прощенья нет тому, кто невиновен!

 

 

ЭПИГРАММА

 

Я полностью согласен с Вами в этом –

Лишь сумасшедший может быть поэтом.

Но, видя Вас, оговорюсь: о нет!

Не всякий сумасшедший есть поэт.

 

 

* * *

 

Недавно, пламенем божественным объятый,

Я в храм вошел, где все дышало тишиной,

И, с грешною своей беседуя душой,

Раскаяньем томим, вздыхал я виновато.

 

Но, всех богов моля отсрочить час расплаты,

Увидел я Филлис. Пред красотой такой

Я крикнул: «Для меня все боги – в ней одной,

Лишь ей принадлежат алтарь и храм богатый!»

 

Тут боги впали в гнев и за любовь меня

Задумали лишить навеки света дня;

Но что мне месть богов и пламень их небесный?

 

О, если, смерть, решишь ко мне ты заглянуть,

Я с радостью пройду страдальческий свой путь,

Чтоб умереть за ту, чьи взоры столь чудесны!

 

 

СТАНСЫ

 

Люблю – и в этом честь моя;

Никто из смертных, знаю я,

Не испытал подобной страсти,

И чем бы ни грозил мне рок –

Смерть не страшна мне, видит бог:

Ведь жизнь моя – лишь в Вашей власти!

 

Смиреннейшие из людей,

Склонясь во прах у алтарей,

Ища богов благоволенье,

Сжигают только фимиам;

А я, верша служенье Вам,

Решаюсь… на самосожженье!

 

Монархи – баловни судьбы:

Сеньоры наши – им рабы,

Стихии им подвластны тоже,

Весь мир – их замок родовой;

А я владею – лишь тюрьмой,

И мне она всего дороже…

 

 

АНТУАН ДЕ СЕНТ‑АМАН

 

 

УЕДИНЕНИЕ

( Фрагменты )

 

Как я люблю уединенье!

Как этот край, чей свят покой,

Вдали от суеты мирской

Мне по душе в моем смятенье!

О, боже! Как я видеть рад

Леса, что на заре Вселенной

Надели из листвы наряд

И красотой своей нетленной,

Как и столетия назад,

К себе приковывают взгляд.

 

Среди листвы зефир‑повеса

Играть без устали готов,

И только высота стволов

Изобличает возраст леса.

Сюда со свитой поспешил

Укрыться Пан в былые годы,

Когда Юпитер порешил

На мир с небес обрушить воды,

И, спрятавшись в ветвях густых,

Пан ждал, чтобы потоп утих.

 

Как воскрешает филомела

Былые сны в душе моей,

Когда она среди ветвей

Свой голос пробует несмело!

Как любо мне величье гор!

Хотя к их безднам и обрывам

Влекло недаром с давних пор

Тех, кто был слишком несчастливым

И кто в отчаянье искал

Со смертью встречи среди скал.

 

Как по душе мне буйство это

Потоков, падающих с гор

И скачущих во весь опор

В долину, где бушует лето!

Затем, как змеи в гуще трав,

Они ползут, ища прохлады;

Средь зарослей ручьями став,

Они приютом для наяды

Становятся, и возведен

Там для нее хрустальный трон.

 

Как радуют меня болота

С боярышником по краям!

Растет ольха и верба там,

И вечно длится их дремота.

Приходят нимфы в те места

И, прячась от жары, срывают

Тростник болотный: их уста

Его в свирель преображают;

Страшась какой‑нибудь беды,

Глядят лягушки из воды.

 

Там водоплавающей птице

Вольготно жить, поскольку ей

Дурных охотничьих затей

Не надо никогда страшиться.

Одна из птиц погожим днем

Всё чистит перья, а другая

В любовном трепете своем

Бьет крыльями, в воде играя;

И всем им лоно этих вод

И радость и приют дает.

 

Ни летом, ни порой холодной

Там не услышишь никогда,

Как за кормой журчит вода,

Как скачет конь близ глади водной.

Там путник алчущий не пьет

Струю холодную с ладони,

Там загнанных косуль не ждет

Смерть после яростной погони,

И рыб не тащит на песок

Стальной предательский крючок.

 

Люблю смотреть на запустенье

Старинных замков, чьих руин

Не пощадил поток годин

В своем извечном исступленье.

Там правят шабаш колдуны,

Там злые духи обитают

И, дикой резвости полны,

Нас по ночам с пути сбивают;

Найдя в расщелинах приют,

Ужи и совы там живут.

 

Орлан во мраке смерть пророчит,

Зловещий испуская крик,

И домовой, проснувшись вмиг,

В ответ и пляшет и хохочет.

Скрипя, качается скелет,

Свисая с балки прокопченной;

Повесился во цвете лет

Там некогда один влюбленный

Из‑за пастушки злой; она

Была с ним слишком холодна.

 

В моем причудливом творенье,

Я думаю, заметишь ты

Хотя бы отблеск красоты,

Пленяющей воображенье.

Порой смеясь, порой грустя,

Как вдохновенье повелело,

В согласье с тем, что вижу я,

Слова из сердца рвутся смело,

Свободы не лишив меж тем

Тот дух, что остается нем.

 

Как я люблю уединенье!

Искусство Аполлона там

Я, предающийся мечтам,

Сумел постичь в одно мгновенье.

Еще из‑за тебя люблю

Уединенье, ибо вижу,

К нему, мой друг, любовь твою,

За что его я ненавижу:

Ему легко меня лишить

Возможности тебе служить.

 

 

ТРУБКА

 

Поближе к очагу присев на связку дров,

Я с трубкою в руке задумался глубоко

О горестях моих, о власти злого рока,

О том, что чересчур со мною он суров.

 

Но теплится в душе надежда, и готов

Я верить, что судьба, по истеченье срока,

Изменит жизнь мою, я вознесусь высоко

И в славе превзойду властителей миров.

 

Но стоит табаку в горсть пепла превратиться,

Как мне с моих высот приходится спуститься,

Сойдя в низину бед, чей мрак непобедим.

 

Нет! Что ни говори, различие большое

Никак нельзя найти меж трубкой и душою:

Надежда иль табак, то и другое – дым.

 

 

КУТИЛЫ

 

Лежать в разгар зимы втроем в одной постели,

Поставленной в чулан, где ни огня, ни свеч,

И слышать злых котов готическую речь,

И видеть их зрачков светящиеся щели;

 

Забыть, когда и где в последний раз мы ели,

Для изголовия полено приберечь,

Скрести под мышками, чтобы себя развлечь,

Мечтать, гримасничать, болтать без всякой цели;

 

И шляпу до ушей, а не ночной колпак

Натягивать, ворча, и думать, что никак

Не может рваный плащ сравниться с одеялом;

 

Постичь трактирщика дурное естество,

Когда отказывает он и в самом малом,–

Вот до чего порой доводит мотовство.

 

 

АЛЬПИЙСКАЯ ЗИМА

 

Повсюду огненные атомы сверкают,

Восточной роскоши печать лежит на всем:

Искрится золотом зима и хрусталем,

И космы белые ей ветры развевают.

 

Одежду хлопковую горы надевают,

Дороги водные прозрачны подо льдом,

Морозный воздух чист, царит покой кругом,

И, видя это все, глаза мои сияют.

 

Мне холод по душе, зиме всегда я рад;

Ее сверкающий и девственный наряд

Скрыть преступления земли на время может.

 

Не потому ли Зевс так благосклонен к ней?

Не потому ль щадит он ясность этих дней

И в гневе никогда их громом не тревожит?

 

 

ПОПОЙКА

 

Полно, други, рифмы плесть!

Поумней забавы есть.

Вакх зовет нас благодатный

К жизни более приятной.

Бросим к дьяволу союз

Девяти курносых муз

С Фебом, дядькой их суровым,

Скрипачом пустоголовым.

Что нам в их кистях, в смычке,

Что в священном ручейке,

В поэтическом паренье,

Этом диком исступленье?

А Пегас? Ей‑ей, Лаваль,

Он лишь лошадь, и едва ль

У того ума палата,

Кем скотина чтится свято.

 

Виден ливень из окна;

Пусть же льется дождь вина

В наши глотки неустанно:

Эта влага нам желанна.

Скорби и заботы прочь!

Проведем шумнее ночь,

Чтоб алеющей Авроры

На хмельных упали взоры.

Не проспим и полчаса,–

Спать успеем, Буасса;

Смерть своей рукой постылой

Всех уложит нас в могилу,

И тогда в глубокий сон

Будет каждый погружен.

Нынче насладиться надо

Дивным соком винограда.

С одобрением глядим

На Фаре: он полон им.

 

Будь к нам благ, о Вакх пригожий!

На моей ты видишь роже

Благородный образ твой,

Мазан винною струей.

Этим образом священным,

Скипетром твоим нетленным –

Тирсом, что всегда подъят,–

Воплем яростных менад,

Роскошью хмельного бреда,

Вечною твоей победой

Над ордою злых забот,

Милой вольностью острот

За наполненною чашей,

Верною любовью нашей

К многошумным кабакам,

Радостью, царящей там,

Песнопеньем пьяных оргий,

Выражающим восторги

 

Слуг твоих, о господин,

Искрометным цветом вин,

Гулом масленой недели,

Запахом твоей купели,

Звоном кубков на столе,

Пьяным старцем на осле,

Благостью твоих мистерий,

Где для всех открыты двери,

Соком виноградных лоз,

Ароматом свежих роз,

Бешеных сатиров пляской,

Этой вкусною колбаской,

Пряно пахнущим жарким,

Над которым вьется дым,

Воскурением табачным

И приютом этим злачным,

Прелестью хмельных утех,

Возносящих к небу смех,

Окорока дивным жиром,

Старым и червивым сыром,

Наших чоканий чредой,

Презирающей покой,

Мной вкушаемой маслиной,

Этой коркой апельсина

И – уж коль на то пошло –

Рожей пьяного Шилло

Все тебя мы заклинаем:

Будет пусть неисчерпаем

Кубок наш, – мы все хотим

Братством стать, о Вакх, твоим.

 

 

ЛЕНИВЕЦ

 

Заворожен тоской и ленью, сердцу милой,

Лежу в постели я, как заяц без костей,

Глубоким спящий сном в паштете для гостей,

Иль словно Дон‑Кихот с его мечтой унылой.

 

Шуми в Италии война с двойною силой,

В борьбе за власть пфальцграф пади иль одолей,

Слагаю светлый гимн я праздности своей,

Чьей ласкою душа объята, как могилой.

 

Мое безделие настолько сладко мне,

Что думаю: всех благ достигну я во сне –

Недаром от него я раздобрел немало.

 

Так ненавижу труд, что просто мочи нет

На краткий миг с руки откинуть одеяло,

Чтоб этот записать, о Бодуэн, сонет.

 

 

АРИОН

 

Когда до берега дельфин домчал поэта,

Счастливый Арион принес богам обеты –

И видит: стаи рыб, мелькая там и тут,

За голосом его божественным плывут.

Они из ясных вод взлетают ввысь мгновенно,

Но, чтоб избегнуть мук гармонии блаженной,

В глухую глубину они уходят вдруг,

И по воде скользит за кругом зыбкий круг,

Возникнув, ширится, чтобы пропасть, блистая,

И вновь перед певцом синеет гладь морская.

 

 

ВИДЕНИЯ

 

Терзаем день и ночь злосчастною судьбой

И позабыв давно услады и покой,

Я, весь дрожа, вхожу в мир сказок и видений,

Где шабаш ведьм, где стон, как в огненной геенне

Блуждаю я в аду, всхожу на небосвод;

Тень предка моего передо мной встает;

Вот шагом медленным, глядя во тьму печально,

Навек закутанный в свой саван погребальный,

Он легким призраком проходит в тишине,

И бледен я лежу, и стынет кровь во мне;

От страха мой колпак вздымается невольно,

И что‑то тяжкое сжимает сердце больно.

Хочу я закричать, но издаю лишь стон:

Рукой холодной рот мне зажимает он;

И нудно в воздухе пророчит помертвелом

Несчастья страшные, и, медленно шепча

Слова зловещие над неподвижным телом,

Он слабо моего касается плеча.

Бродячие огни я вижу непрестанно;

В ушах немолчный шум, и вновь в сетях обмана

Мильоны смутных чувств – плод призрачной игры…

Когда пьянят наш мозг туманные пары,

Тогда фантазии витают надо мною,

Преображая все в безумие ночное.

 

 

ШАРЛЬ ВИОН Д'АЛИБРЕ

 

 

БОЛЬШОЙ И ТОЛСТЫЙ

 

Большой и толстый, я с трудом

Вмещаюсь в тесном кабинете,

Где о тщеславии людском

Пишу сонет при тусклом свете.

 

К чему просторы, если там

Из виду близких мы теряем?

Не лучше ли заняться нам

Пространством, где мы проживаем?

 

Я в тесноте своей постиг,

Что не был бы я так велик,

Владея царственным чертогом:

 

В каморку втиснутый судьбой,

Заполнив всю ее собой,

Я стал здесь вездесущим богом.

 

 

ТЫ СМЕРТЕН, ЧЕЛОВЕК

 

Ты смертен, человек, так помни, помни это!

Строй планы дерзкие, верши свои дела,

Но пролетят века, развеется зола,

И был иль не был ты, никто не даст ответа.

 

Где Александр‑царь? Где Цезарь, чья комета

Мелькнула, причинив народам столько зла?

Ушли в небытие, где нет ни тьмы, ни света

И где исчезло все, сгорело все дотла.

 

Так пусть же участь их тебе примером служит,

Пусть голову твою тщеславие не кружит,

Ведь все равно не знать тебе таких побед.

 

Но от деяний их, от всех чудес, что были

Когда‑то свершены, какой остался след?

Для слуха – легкий шум, для ветра – горстка пыли.

 

 

О СУДЬБЕ

 

Словами «рок», «судьба», «удача»

Мы склонны злоупотреблять:

Случись беда у нас – и плача

Судьбу мы будем обвинять.

 

А если в чем‑то преуспели

И хорошо идут дела,

При чем тут разум, в самом деле?

Судьба нам, видишь, помогла.

 

И также мы к судьбе взываем,

Когда исхода дел не знаем,–

Хорош он будет или плох.

 

Судьбу мы превратили в бога,

И это, рассуждая строго,

Знак верный, что она не бог.

 

 

ПЫШНЫЕ ПОХОРОНЫ

 

Какие толпы у дверей!

Швейцаров сколько тут на страже!

Войти хотите поскорей?

И близко не подпустят даже!

 

Но я вошел, хвала богам,

Хоть прав имел на это мало…

Был всюду черный бархат там,

И всюду золото сверкало;

 

И, словно в воздухе паря,

Там столько свеч горело зря

В угоду знатным иностранцам!

 

Там был покойник, наконец:

В не меньшей степени мертвец,

Чем тот, кто умер голодранцем.

 

 

* * *

 

Мой друг, послушайся совета:

Покинем общество глупцов,

Толкующих – как скучно это! –

Про флот уж несколько часов.

 

Число фрегатов и корветов,

Число их пушек, парусов

Не превзойдет в устах поэтов

Числа бокалов и глотков.

 

Что нам известность? Что нам слава?

Все это, рассуждая здраво,

Лишь дым, лишь суета сует.

 

Кабатчику воскликнем: «Браво!»

Бочонок полный лучше, право,

Пустой могилы… Разве нет?

 

 

КЛОД ДЕ БЛО

 

 

КАТОЛИК ТЫ ИЛЬ ГУГЕНОТ

 

Католик ты, иль гугенот,

Иль почитаешь Магомета,

Иль в той же секте, что твой кот,

Ты состоишь – не важно это.

Влюбляйся в женщин, пей вино,

Не обижай людей напрасно,

И кто б ты ии был, все равно

Твоя религия прекрасна.

 

 

ТОТ СВЕТ – ХИМЕРА

 

Тот свет – химера. Этот свет

Хитросплетенье всяких бед.

Так пей, люби, не бойся смерти.

Сам позаботься о себе,

И да поможет бог тебе,

Пока тебя не взяли черти.

 

 

ЖАН‑ОЖЕ ДЕ ГОМБО

 

 

Я С ВАМИ РАЗЛУЧЕН

 

Я с вами разлучен, леса, долины, горы,

Где я увидел свет и счастлив был подчас;

Я с вами разлучен и словно мертв без вас:

Меня лишили вы поддержки и опоры.

 

Напрасно я стремлюсь, к вам обращая взоры,

Покинуть край чужой, где сердцем я угас,

Напрасно на судьбу ропщу в недобрый час:

Мне вас не возвратят ни ропот, ни укоры.

 

Вы мной потеряны – и я мертвец живой.

Не здесь ты, родина моя! Но предо мной

Пример Спасителя, о нем я помнить буду;

 

Нет, я не изменюсь, пока живым слыву,–

Он места не имел, где приклонить главу,

А я, куда б ни шел, я чужестранец всюду.

 

 

ХАРИТА ПРОЧЬ УШЛА

 

Харита прочь ушла из края, где когда‑то

Два солнца глаз ее смотрелись в гладь озер.

Зефир, чтоб ей внимать, на травяной ковер

Ложился у воды, смолкая виновато.

 

Вот лес, чьи гордые вершины в час заката,

Казалось, опалял мерцающий костер.

Но этих мест краса, что так пленяла взор,

Оставив все как есть, исчезла вдруг куда‑то.

 

О радость дней моих, какой удел нас ждет?

Подобна ты цветку: лишь утро он живет.

Уходит радость прочь – печаль подъемлет знамя…

 

Но, счастьем притворясь, печаль здесь не одна:

Пустынный полон край прелестными тенями,

И где Хариты нет – вновь предо мной она.

 

 

ПО МОРЮ Я ПЛЫВУ

 

По морю я плыву, взирая боязливо,

Как самый ясный день грозу в себе таит;

Благоразумие мое не победит

Ее внезапного свирепого порыва.

 

Волнам доверившись, я знал, как прихотлива

Бегущая волна: ее обманчив вид;

Здесь все опасностью великою грозит,

А берег – это смерть, что ждет нас молчаливо.

 

Мир с морем схож, где я, чтоб скуки избежать,

В минуты зыбкого затишья мог внимать

Коварным голосам, когда сирены пели.

 

И страх меня томит, поскольку вижу я

Гряду подводных скал, предательские мели

И бездну черную, куда швырнут меня.

 

 

* * *

 

О мысли праздные, за радостью былою

Зачем бежите вы? Ее не удержать.

Хотим мы, чтобы вновь любовь была с тобою

И сердцу твоему вернула благодать.

 

– Химеры глупые, вы знаете, с какою

Печалью нам дано о прошлом вспоминать?

– Надежда верная, как любящая мать,

Нам душу исцелит, не знавшую покоя.

 

– Ах, разве я могу надеяться и ждать,

Что милая моя ко мне придет опять?

– Причуды верности любовной очень странны.

 

Ты женщин не кляни. Развей душевный мрак.

Ведь их отказ – ответ оракула туманный:

Предскажет вам одно, а выйдет все не так.

 

 

* * *

 

Ее не видел я, она мне не знакома…

Зачем влюбиться в тень велел мне тайный рок?

По слухам, воплотил в ней совершенство бог,–

И страстью к ней одной душа моя влекома.

 

Померкнет ум, когда увижу я фантома!

Так в бурю гибнет бриг, хоть берег недалек.

Жизнь, смерть ли принесет мне встречи нашей срок?

В одном лишь имени – надежда, страх, истома…

 

Любовью к призраку кто долго проживет?

На слухах основать возможно ли, Эрот,

И всю мою печаль, и всю мою отраду?

 

Я больше не хочу внимать молве о ней!

Поверю лишь себе! Ее мне видеть надо,

Чтоб или разлюбить – иль полюбить сильней!

 

 

* * *

 

Ты, усомнившийся в могуществе небес,

Ты, почитающий природу вместо бога,

Скажи нам, кто зажег все звезды, – их так много! –

В движенье их привел, исчислил путь и вес?

 

Каким ты одержим желаньем? Или бес,

Вселившийся в тебя, рад всякому предлогу,

Чтоб разум твой мутить, и, потеряв дорогу,

Бредешь ты, как слепой, сквозь заблуждений лес?

 

Как можно отрицать, что все творцу подвластно?

И жизнь и смерть людей являют ежечасно,

Что Провиденье есть… Есть, к твоему стыду.

 

Коль эти знаменья твой ум не удивили,

И небо и земля тебя не вразумили,–

О грешник, обо всем узнаешь ты в аду.

 

 

ЭПИГРАММЫ

РАЗГЛАШЕННОЕ БЛАГОДЕЯНИЕ

 

Он оказал услугу мне

И так о ней распространялся,

Что мы с ним квиты: он вполне

Сам за нее и рассчитался.

 

 

ВЫНУЖДЕННЫЙ ВИЗИТ

 

Ко мне он ходит раз в году,

А после я к нему иду;

Томится он, и я в томленье,

Платя стесненьем за стесненье.

 

 

ЛЮДИ

 

В людских сообществах, столь шумных,

Возник закон во время оно.

Лишь у зверей благоразумных

Нет разума и нет закона.

 

 

ЖИЗНЬ ГИЙОМА

 

О нем никто не скажет слова

Ни доброго и ни дурного:

Не враждовал он, не дружил;

То сидя сиднем, то в движенье

Он прожил жизнь и в довершенье,

Хотя и помер, но не жил.

 

 

ЭПИГРАММА

 

В чем эпиграммы суть и что в ней наконец,

При всех достоинствах ее, всего милее?

Да то, что на нее обидится глупец

И не обидится… тот, кто еще глупее.

 

 

МАЛЕРБ

 

Дней наших Аполлон, Малерб здесь погребен.

Жил долго. Труд его оплачивался плохо.

Он умер в бедности. Такая уж эпоха,

В которой и живу я так, как умер он.

 

 

ЛИЗИМЕНА

 

Белила, мушки, ожерелья,

Брильянты, серьги, ленты, перья,

Косынки, кружево платков,–

Вас выставляют неизменно,

Дурачат вами простаков

И называют: Лизимена.

 

 

СРЕДСТВО ИЗБАВЛЕНИЯ

 

Когда хотите всей душою,

Чтоб вам не докучал знакомый человек,

Рискните суммой небольшою:

Как? Дайте в долг ему – исчезнет он навек.

 

 

ЖАК ВАЛЛЕ ДЕ БАРРО

 

 

В МОГИЛЕ САРАЗЭН

 

В могиле Саразэн, и Вуатюр в могиле,

И старый друг мой Бло, что был мне дорог так.

Увы, их всех троих в земле похоронили…

Кто встречи избежит с тобой, загробный мрак?

 

Я, слабый, воздаю хвалу небесной силе,

За то, что жив еще, за то, что столько благ

Природа мне дает, покуда не скосили

Меня болезнь и смерть и тверд еще мой шаг.

 

Земные радости влекут меня так властно,

И солнце я люблю, и пышность розы красной,

И как мне не грустить, что их утрачу я?

 

Беспечно встретить смерть? Нет, все‑таки поверьте,

Совсем не хочется мне стать добычей смерти,

Но и дрожать за жизнь постыдно для меня.

 

 

ВСЕВЫШНИЙ, ТЫ ВЕЛИК

 

Всевышний, ты велик, и добр, и справедлив,

И нам являешь ты свое благоволенье,

Но столько я грешил, что добрый твой порыв

Со справедливостью пришел бы в столкновенье.

 

Тебе, познавшему, как был я нечестив,

Осталось только казнь придумать мне в отмщенье,

Ты видишь свой ущерб в том, что еще я жив,

А если радуюсь – исполнен отвращенья.

 

Ну что ж, насыть свой гнев, тебя прославит он,

И пусть не трогает тебя мой скорбный стон,

Бей, грохочи, ответь мне на войну войною –

 

Тебе лишь воздадут хвалу мои уста…

Но где б ни пал твой гром, летящий вслед за мною,

Он упадет туда, где всё – в крови Христа.

 

 

СОН

 

Все в мире предстает в обманчивом обличье,

Не мудрость, а судьба нас за собой ведет,

Паденье тягостно, но тягостен и взлет,

При всех усилиях – лишь пустота в наличье.

 

Ты, славивший любовь во всем ее величье,

Ты говорил, что смерть, когда она придет,

Подобна будет сну… Но есть иной расчет:

Сон больше с жизнью схож, не велико различье.

 

Как снятся ночью сны, так снится, что живешь,

Надеешься, дрожишь, хоть беспричинна дрожь,

Одни желания сменяются другими,

 

Труды безрадостны, ничтожен их итог…

Так что такое жизнь? Какое дать ей имя?

Скажу вам, смертные: я сном ее нарек.

 

 

ТЫ ОТВРАТИТЕЛЬНА, О СМЕРТЬ!

 

Ты отвратительна, о смерть! Без сожаленья

Ты косишь род людской ужасною косой,

А после прячешь в ров или во мгле морской

Останки жалкие великого крушенья.

 

Неумолима смерть, и от ее решенья

Не откупиться нам слезами и тоской;

В постели, за столом, средь суеты мирской –

Она везде найдет, и нет нам утешенья.

 

Ни мудрость от нее, ни смелость не спасет,

Она то прямо бьет, то сзади нападет,

Бессильны перед ней и молодость и старость.

 

Порой мне говорят: не сокрушайся так,

От смерти средства нет, не сладить с ней никак…

И это, черт возьми, меня приводит в ярость.

 

 

* * *

 

Не рваться ни в мужья, ни в судьи, ни в аббаты

От мэтров и мэтресс покой оберегать

И не в учености ханжей витиеватой,

А в счастье находить земную благодать,

 

На платье да на стол расходовать деньжата,

Встречать лишь невзначай и короля и знать,

Жить верою своей, пускай и небогато,

Ни в чем не отходить от правды ни на пядь,

 

Лишь совести внимать, не создавать кумира,

В тиши благоговеть перед загадкой мира,

Бесплодной суеты презревши круговерть,

 

Лишь настоящим жить, не умирать заране,

В грядущее смотреть без глупых упований –

Исполни сей завет, чтоб ждать спокойно смерть!

 

 

ФРАНСУА‑ТРИСТАН ЛЕРМИТ