Анализ перевода Брюсова 20 оды II книги Горация

 

20 ода II книги Горация в переводе В.Я. Брюсова имеет два названия: главное - «К Мекенату», второстепенное - «Лебедь». Первое заглавие традиционно, так как в самой оде присутствует обращение к Меценату - покровителю Горация и других поэтов. Второе же содержит в себе скрытое сравнение с лирическим героем, о чём речь пойдёт ниже. Обращение «dilecte Maecenas» находится в седьмой строке и дословно переводится как «дорогой (любезный, любимый) Меценат». Но Брюсов предлагает другой вариант: «Мой милый Мекенат». Добавив притяжательное местоимение, переводчик сделал акцент на близости к нему лирического героя (за которым стоит сам Гораций). Выбор слова «милый» объясняется тем, что для сохранения метрического рисунка требовалось определение из двух слогов.

Данная ода написана Алкеевой строфой, состоящей из двух алкеевых одиннадцатисложных стихов, одного девятисложного и десятисложного. Этим размером Гораций пользовался очень часто: им написано около сорока различных од. Брюсов в точности его сохранил, графически выделив строки. Переведённое стихотворение также разделено на шесть катренов и шесть предложений, каждое из которых укладывается в одну строфу. Впервые оно было опубликовано в приложении к статье Гаспарова «Брюсов и буквализм».

Уже в первой строке появляется лирический субъект оды, выраженный глаголом «ferar» («я вознесусь»), который Брюсов переводит «помчусь», передавая тем самым стремительность движения. В этой строфе говорится о желании лирического героя, поэта (как он сам себя называет) покинуть город на крыльях. Переводчик вместо единственного числа («urbis relinquam») предлагает вариант «покину грады», чтобы подчеркнуть, что речь идёт не о конкретном городе, а о людском обществе на земле вообще. Лирический герой хочет быть недоступным зависти, мчась «в выспренном воздухе» («per liquidum aethera»). Интересен выбор Брюсовым этого определения. В словаре предложено более 10 значений слова «liquidus» («жидкий, прозрачный, ясный, чистый» и другие), но переводчик использует «выспренний». Мы можем объяснить это так: данное прилагательное означает «высокопарный, напыщенный», и такое значение вполне подходит для выражения важности миссии поэта. К тому же оно совпадает по количеству слогов и по ударению на первом слоге, благодаря чему сохранился метрический рисунок стиха.

Во второй строфе лирический субъект повествует о своём людском происхождении и заявляет: «избегну // смерти, волной не задержан Стига» («obibo // nec Stygia cohibebor unda»). Дословный перевод несколько отличается от брюсовского: «Я не умру и стигийской волной не буду задержан». Словосочетание «Стигийская волна» употреблено в значении «река Стикс (Стиг)» (в подземном царстве), задержаться в которой - значит умереть. Отличие в переводе Брюсова не меняет смысла, а конкретизирует его и является художественным вариантом.

Вторая строфа примечательна для анализа ещё и тем, что в первой её строке встречается перенос «urbis relinquam» - конец первого предложения. Брюсов не просто графически копирует его, но и переводит соответственно: «Покину грады». Наличие в переводе этого приёма ещё раз доказывает буквализм переводчика на метрическом уровне.

Третья строфа оды описывает превращение лирического субъекта в «белую птицу». Здесь следует вернуться ко второму названию перевода - «Лебедь» и добавить, что Дворецкий в своём словаре предлагает переводить «ales album» как «лебедь». Гаспаров отмечает: «Лебедь был символом поэта как птица, посвящённая Аполлону; считалось, что перед смертью он поёт от радости, что душа его уходит к своему богу». Таким образом, Гораций для себя лично находит путь к бессмертию, заключающийся в его высокой миссии поэта, так как «поэта не может постигнуть удел обыкновенных людей, поэзия возвышает его даже над правителями; после смерти он превратится в лебедя и улетит в небеса, он бессмертен». Переводчик точно отображает весь происходящий процесс. Например, «residunt pelles» («кожа облегает») у Брюсова - «ложится кожа». В данном случае сохраняется синтаксическая последовательность, то есть подлежащему предшествует сказуемое. Словосочетание «asperae pelles» («жёсткая кожа») Брюсов переводит как «(ложится) кожа всё жёстче», тем самым передавая динамику превращения. А его выбор перевода слова «umerus» («плечи, предплечья») как «рамены» можно объяснить тем, что оно подходит для сохранения ритмического рисунка стиха.

Четвёртая строфа начинается с того, что лирический герой сравнивает себя, а вернее свою славу, с известностью Икара - сына Дедала, улетевшего вместе с отцом из Крита на искусственных крыльях, но в пути упавшего в море и утонувшего. Брюсов так переводит первую строку катрена: «Я, чем Дедалов Икар, известнее» («Iam Daedaleo notior Icaro»). Но дословно можно перевести проще: «Ещё известнее Дедалова Икара». В связи с этим можно объяснить выбор переводчика тем, что он всегда стремился сохранить вольную расстановку слов подлинника, а в некоторых случаях сам намеренно «разбрасывал слова».

М.Л. Гаспаров в статье «Гораций, или Золото середины» писал об этом: «В латинской поэзии такое прихотливое переплетение слов - не редкость, а обычное явление, не исключение, а правило. Поэтическому языку такая «затруднённая расстановка слов» даёт напряжённость фразы, которая нужна поэту для того, чтобы добиться обострённого внимания читателя к слову, а обострённое внимание к слову нужно читателю для того, чтобы ярче и ощутимее представить себе образы читаемого произведения». С такой же целью Брюсов использует при переводе инверсии, которых нет в подлиннике: «птицей белою» - «album alitem»; «почестей бесплодных» - «supervacuos honores». Благодаря им предложения становятся больше похожими на латинские, что придаёт переводу античный колорит.

Наибольший интерес в данной строфе вызывает то, что лирический герой называет себя «canorus ales», то есть «певчей птицей», что никак не соотносится с «лебедем». Это можно объяснить тем, что субъект оды прежде всего ощущает себя поэтом, поющим для всех племён и народов о своих чувствах. Он описывает широту границ, куда ему хотелось бы полететь: к берегам «гулкого Боспора», к Сиртам гетулов и Гиперборейским полям. Все эти географические названия и этнографические реалии Брюсов отразил в своём переводе, оставив в слове «Боспор» ударение на первом слоге, тем самым сохранив метрическую схему стиха и придав экзотичность звучанию, так как в настоящее время (как и во время жизни переводчика) пролив, о котором идёт речь, называется Босфор.

В пятой строфе лирический герой размышляет о том, что его узнают разные народы («колхи», «даки», «предельные гелоны»). Три первые строки Брюсов переводит с максимальной точностью во всех отношениях, но в четвёртой строке «discet Hiber Rhodanique potor» его вариант «Изучит Ибер и из Роны пьющий» немного отличается от нашего («изучит житель Иберии и житель берегов Родана»). В словаре Дворецкого словосочетание «potor Rhodani» рассматривается как устойчивое выражение «житель берегов Родана (Роны)», но в то же время слово «potor» имеет значение «пьющий». Таким образом, верными считаются оба варианта, и право выбора остаётся за переводчиком.

В заключительной шестой строфе лирический субъект оды опять обращается к Меценату, но уже не называя его:

К чему на мнимом плач погребении,

Скорбей постыдность, как и все жалобы,

Оставь стенанья и гробнице

Почестей не воздавай бесплодных.

Здесь мы видим советы и пожелания лирического героя, которые заключаются в прекращении скорбеть и горевать о былом, чтобы как можно больше успеть в настоящем и будущем. Данная строфа, как и предыдущие, переведена практически дословно.

Таким образом, проанализировав композицию оды, можно сделать вывод о том, что Брюсов, не отступаясь от своих буквалистских принципов, перевёл её близко к оригиналу, используя все мифологические именования и географические названия. Всё это способствует трудностям в прочтении и понимании перевода, во многом благодаря множеству экзотических и непонятных для русского читателя слов. Но именно этого сознательно и добивался Брюсов, давая «возможность лицам, не знающим латинского языка, читать Горация по-латыни».