Особенности поэтического творчества В.Я. Брюсова

 

В широком круге интересов В.Я. Брюсова одно из первых мест всегда занимали идеи и образы античного мира, чья интерпретация и трактовка менялась на каждом этапе творчества в зависимости от мировоззренческой позиции поэта. Ссылаясь на монографию Д.Е. Максимова «Брюсов. Поэзия и позиция», мы выделим четыре периода его творческой деятельности, уделив особое внимание дооктябрьскому периоду, так как в 1916 году предполагался выход «Шести од Горация».

С.А. Хангулян в статье «Античность в раннем поэтическом творчестве В.Я. Брюсова» пишет, что важную роль в развитии его интереса к античной культуре сыграла учёба в гимназии, а также общий интерес к истории стиха. Исследователь отмечает, что «уже в первых рукописных тетрадях обнаруживаются попытки приблизить русский стих к античному размеру» (в духе «обильного размерами» Горация).

С. Хангулян считает, что увлечение поэта римской литературой сыграло свою роль в становлении рационалистических тенденций его творчества. К тому же большое влияние на Брюсова оказала интимная лирика Батюшкова. Поэтому параллельно с переводами из Катулла и Овидия у него появляются стихотворения «с определённой тематикой: неудовлетворённая любовь, страсть, муки ревности». Д.Е. Максимов же, в свою очередь, отмечает двойственность литературной ориентации молодого поэта в зависимости от русских традиций (лирика Фета) и от французских влияний (символисты).

Таким образом, можно сделать вывод о том, что раннее творчество поэта складывалось на переосмыслении широкого круга литературы, под влиянием произведений великих мастеров. Начиная с ранних стихов, на протяжении всего творческого пути Брюсова в его произведениях часто встречаются античные аллюзии и эмблемы. Например, в сборнике «Me eum esse», много «загадочных» слов: «ламии», «эвмениды», «менады», «лемуры», «сибиллы». Хангулян пишет: «приём этот Брюсов будет использовать и в будущем, но характер, сама природа его будет иной: если в ранних книгах стихов использование античных аллюзий и эмблем носит искусственно-декоративный характер и целиком подчинено задачам символистской поэтики, то в будущем оно явится как бы естественным следствием брюсовской энциклопедичности, историзма его поэтического видения мира». Такое замечание свидетельствует о верности поэта своим интересам на протяжении всей творческой деятельности.

Для осознания особенностей поэтики Брюсова важно и его отношение к латыни как «особой форме поэтической речи, с помощью которой создаётся определённая символистическая экспрессия, достигается таинственность, завуалированность речи, скрытие смысла». Основным примером служат названия ранних стихотворных сборников поэта, которые несут значительную смысловую нагрузку и являются органически связанными с содержанием книг: «Juvenilia», «Me eum esse», «Tertia vigilia», «Urbi et orbi». В своих стихах он постоянно опирается на древнюю классику, её образы и кумиры, мифы и легенды, настаивая на том, что Рим для него ближе, чем дух Греции, ближе всего.

Первый период творчества Брюсова Д. Максимов ограничивает рамками с 1892 по 1897 годы, считая, что в это время в центре внимания поэта стоял вопрос о сущностях и признаках символизма. Он пишет: «Молодой Брюсов считал, что целью «нового искусства», идущего на смену реалистического творчества с его устремлением к объективному миру, является обнажение субъективного начала, личности творца, его души во всей её сложности как первоэлемента художественного созидания». Основные особенности раннего периода отразились в его сборниках стихов «Шедевры» 1895 года и «Это - я» 1896 года, где наряду с «декадентским индивидуализмом» поэта общей основой лирики является её урбанистический характер.

Многие из его ранних лирических зарисовок резко выделяются чёткой предметностью и натуралистической обнажённостью. Д. Максимов отмечает, что «непривычный для того времени поэтический натурализм проявляется в эротических стихотворениях Брюсова... Любовь, о которой рассказывает поэт в своих стихах, раскрывается преимущественно с чувственной стороны, иногда с налётом какой-то грешной сентиментальности».

В его стихах 90-х годов возникает образ «страшного мира», проявляется одиночество лирического героя. Д.Е. Максимов пишет: «Брюсов упорно пытался пересоздать «низменную действительность». Этим объясняется «пристрастие к экзотической образности, стремление к борьбе с «материальностью» слов, их конкретностью, предметностью». Именно к раннему периоду относятся эксперименты в области ритмического строя лирики поэта и в рифмовке, первые попытки переводов классических поэтов.

В то же время в ряде юношеских стихотворений отражаются душевная боль, осознание духовного тупика, неудовлетворённость от происходящего вокруг. Максимов объясняет это тем, что «в конце века Брюсов попытался в сборнике «Me eum esse» обуздать в себе «земные страсти» и отмежеваться от внешнего мира». Поэтому путь выхода из этого кризиса был для него путём к людям, к объективному миру. Этот путь мы отнесём ко второму периоду творчества поэта, ограниченный 1900-ми годами.

Этот этап представлен четырьмя сборниками (поэтической тетралогией): «Tertia vigilia» («Третья стража») 1900 года, «Urbi et orbi» («Граду и миру») 1903 года, «Stephanos» («Венок») 1906 года и «Все напевы» 1909 года. В это время поэт видит основу искусства и творчества «в интуитивном познании таинственных глубин души и жизни в целом... Теперь действительность наполняется для него не только бытовым, но и широчайшим культурным, историческим и политическим содержанием». Действительно, стихи Брюсова эрудированны, нагружены историческими и мифологическими сюжетами, названиями городов и народов, именами богов, легендарных героев и деятелей истории.

В эти годы его поэтическая система переживает большие изменения. М.Л. Мирза-Авакян так определяет суть творчества поэта в начале XX века: «После 1903 года Брюсов осмысляет новые задачи поэзии - приближения её к духовным запросам современности, к миру представлений и чувств человека XX века». Он обращается к теме духовного порабощения человека городской культурой - следствием буржуазной цивилизации в жизни России.

По мнению М.А. Волошина, город «неотвязно занимает мысли Брюсова, и половина всего, что он написал, так или иначе касается города». Кроме того, многие исследователи (Максимов, Мирза-Авакян и другие) отмечают, что Брюсов является одним из первых поэтов-урбанистов, который ищет ответ на вопрос «как передать чувства и мысли городского человека?». В связи с этим в его поэзии 1900-х годов наблюдается стремление примирить прежние и новые воззрения, синтез реализма и модернизма, что и привело к общему росту реалистичности. К тому же в этот период поэт по-новому рассматривает акт творчества: «Поэтический труд для Брюсова становится работой, сопоставлением и изучением действительности».

В эти годы его творчество отличается и ростом эпических начал: поэзия становится более монументальной, появляется тяга к крупным поэтическим формам - поэме, драме, циклам стихов. Разворачивается и переводческая, литературно-критическая и литературоведческая деятельность Брюсова, он проявляет себя и как мемуарист, публицист, биограф, историк. В поэзии же у него Максимов выделяет в это время три господствующие сферы: стихи о городе, о природе, о любви. При этом он пишет: «Поэтический мир Брюсова, окружающий его автогероя и объективированных персонажей его лирики, представляет собой при всех своих противоречиях органическое единство. Темы не замыкаются в себе и свободно переходят одна в другую».

Об урбанизме поэта в нашей работе речь уже шла. Следует добавить, что в его стихотворениях появляются раздумья о судьбе цивилизации, создаётся обобщённый образ города, и в городской действительности Брюсов ищет силу и красоту. Но в то же время он находит и «противоестественные», враждебные человеку черты города, различая в нём признаки смерти и разложения». Поэтому вместо прежних героев - «любимцев веков» (индивидуалистов, с гордой волей) в его поэзии обнаруживаются герои двух планов: из реальной жизни и идеалы для человека. Мирза-Авакян добавляет: «В поэзии Брюсова есть герои и другого типа - буржуазной повседневности, забитые, рабски приниженные жертвы большого города. Они даны в собирательных образах, обобщённой массой: «самодержавные колодники», «людской поток», «опьянённые городом существа».

Мирза-Авакян отмечает, что в стихах о городе принципиально значим пейзаж, передающий давящую силу социальной жизни, и добавляет: «Пейзаж Брюсова монументален, перегружен подробностями, построен по принципу развёртывающейся панорамы; имеет обобщённый смысл, олицетворяет «обстоятельство», среду, которая губит его героев». О насыщенной перегруженности деталей как характерной особенности пейзажной живописи поэта свидетельствуют примеры: город «стальной, кирпичный, стеклянный», усеян «дворцами из золота», «уставлен статуями, картинами и книгами».

У Д.Е. Максимова же иное мнение: «Отталкивание от механического бездушия и пошлой изнанки городской буржуазной цивилизации последовательно приводило Брюсова к мысли о природе как оздоровляющем начале. Поэт обращается к ней за помощью, ищет в общении с ней утраченную современным «аналитическим» человеком непосредственность и свежесть восприятия, цельность сознания». Исследователь добавляет, что в изображении природы Брюсов «предпочитает определённо выраженные краски, очертания и качества «переходным», «смешанным» образам... Его пейзажные стихи прекрасно организованы и отточены, но во многих случаях суховаты и лишены подлинного внутреннего одушевления».

Таким образом, мы имеем две взаимодополняющие одна другую точки зрения на отношение поэта к природе и выражение её в необычном пейзаже.

О третьей важной в поэзии Брюсова сфере (стихах о любви) Максимов пишет: «Как противоядие миру буржуазной пошлости в творчестве Брюсова развёртывается поэзия любви, занимающая в лирике одно из центральных мест... Любовь для него - прежде всего страсть... Тема всепобеждающей, всеопределяющей любви к женщине пронизывает поэтическое творчество Брюсова. Он стремится окружить свои любовные сюжеты торжественными, мифологическими, культовыми ассоциациями». В его произведениях любовь принимает разные формы: это галлюцинации, вечная вражда, старая обида, муки, пытки. Любовники часто становятся жертвами гибельной страсти, а героини являются выражением обобщённого женского начала.

Б.В. Михайловский так же замечает, что поэзия Брюсова «предана культу чувственной страсти и плоти». Исследователь полагает, что в творчестве поэта выражены все грани этого чувства (в исторических, мифологических образах и образах античного мира) и так разводит между собой эти понятия: «Плоть» - тёмная, «демоническая», безликая стихия; страсть - это жестокая борьба, пытка, мучительство и мученичество; любовь - это «мука страстная», пытка, уничтожение личности».

К этому необходимо добавить мнение В.С. Дронова, выраженное в статье «Брюсов и традиции русского романтизма», где он пишет, что поэт продолжил «поэтическую эмансипацию «грешной и роковой страсти» вслед за Тютчевым. Но вместе с тем, наряду с героизацией страсти, которую Брюсов противопоставил «эротической «уравновешенности» буржуа» в своём творчестве, он утверждал ещё и норму «гуманистической любви», видя её в далёком прошлом.

В связи с этим следует отметить ещё одну знаменательную черту творчества Брюсова - историзм. О его эволюции у поэта Д.Е. Максимов пишет так: «На раннем этапе его привлекали «эсхатологические» решения судьбы человечества. В зрелом же творчестве он в каждом культурном цикле, в каждой эпохе видел их своеобразие и вместе с тем искал объясняющих аналогий с другими культурными циклами, прежде всего с современностью». Размышляя над этим вопросом, Б.В. Михайловский приходит к выводу о том, что Брюсов противопоставляет религиозному мифотворчеству «чисто художественное использованием древней мифологии и «языческий» эстетизм, ориентированный на античный мир».

В свою очередь, М.Л. Гаспаров в статье «Брюсов и античность», следя за развитием историзма в поэзии Брюсова, выделяет два периода, когда именно античные темы играли для него особенно важную роль: это 1890-е и 1910-е годы. Исследователь отмечает, что между взглядами поэта на античность 1890-х и 1910-х годов существует большая разница. «В 1890-х годах в брюсовском отношении к античности не было историзма - то есть внимания к исторической конкретности, своеобразию и взаимосвязи явлений... В 1910-х годах в центре внимания Брюсова стоит уже не личность, а общество, на смену стихам о героях прошлого приходят стихи о культурах прошлого». К этому он добавляет, что, начиная с «Семи цветов радуги», едва ли не в каждом сборнике поэта присутствует стихотворный обзор смены мировых цивилизаций «от Атлантиды до современности».

Третий этап творчества Брюсова ознаменовался переходным сборником «Все напевы» 1909 года, книгами «Зеркало теней» 1912 года, «Семь цветов радуги» 1916 года, «Девятая камена» 1916-1917 годов и «Последние мечты» 1917-1919 годов. Его поэзия в это время стала спокойной и уравновешенной, перестала выглядеть торжественной и приподнятой, «сдвинулась в сторону эмпирического реализма». В лирике Брюсова происходит усиление внимания к внешнему, материальному миру, к природе, а «восприятие этого мира становится более конкретным, предметным, расчленённым». Большое значение в творчестве приобретает и тема человека - завоевателя природы, вечного труженика. Важно отметить, что прославление поэтом труда во всех областях связано с темой поэтического творчества, поэзии как ремесла.

Вторая половина 1910-х годов (приблизительно 1914-1920-е) стала для Брюсова плодотворной по части экспериментов и опытов в области стиха. В остальное время (кроме конца 1890-х годов) важнейшей задачей для него был не стих, а стиль. Стиховые искания поэта второй половины 1910-х годов глубоко связаны с затяжным творческим кризисом Брюсова этих лет.

Четвёртый, последний период развития поэзии Брюсова открывают его революционные послеоктябрьские стихи. Этот этап представляют сборники: «В такие дни» 1921 года, «Миг» 1922 года, «Дали» и вышедший в 1924 году (после смерти автора) «Mea» («Спеши»). К этому времени им уже был сделан самый значительный (по мнению Максимова) шаг - «разрыв с обществом, заканчивающим исторический цикл, переход в лагерь революции».

С.И. Гиндин отмечает, что на протяжении всего творчества поэт выразил в своих стихах с небывалой до того в русской поэзии силой «естественную жажду жизни, тягу здорового человека к «обычной» жизни со всеми её «мгновеньями радостей» и «заветными тайнами», горестями и «строгими надеждами». Например, в стихотворении «Пока есть небо» 1917 года он выразил весьма оптимистичную мысль о том, что жизнь прекрасна сама по себе, нужно только хотеть и уметь чувствовать и жить. Брюсов обращает внимание на то, что человек уходит, а жизнь и мир остаются, и в этом нам приоткрывается ещё одна сторона его отношения к жизни, сходная с мироощущением античных писателей (в частности, Горация) - «не только стихийная индивидуальная жажда жить, тяга к жизни, но и умение видеть мир и жизнь вне себя и без себя и любить их такими».

И.М. Нахов в статье «Валерий Брюсов и античный мир» пишет о том, что поэт начинал символистом, то подражая (Ш. Бодлер, Ст. Маларме, А. Рембо, П. Верлен), то новаторствуя, подстраиваясь под революционную эпоху с её «новым искусством». В конце же творческого пути он вновь возвращается к символизму. Исследователь обращает внимание на «неодолимое» влечение Брюсова к мифологическим архетипам, вечным образам, характерам, греко-римского искусства, объясняя это тем, что «возвышаемая и идеализируемая античность помогала уйти от обыденности, бытовщины, серости жизни. Она придавала творчеству вселенский характер, особую значительность» .

Сравнивая поэта с Горацием, проводя между ними параллели, Хангулян пишет: «В стройности и логичности построений даже самых символистских книг стихов Брюсова, в рациональном, рассудочном, последовательном, расположении стихотворений слышится эхо античного принципа numerus и nombre. Этот принцип ставил во главу угла Гораций при составлении своих книг, соблюдая строгую последовательность расположений стихотворений по содержанию и форме, намеренно чередуя оды с различными размерами». Это только один из многочисленных случаев, когда Брюсов в своём творчестве идёт вслед за Горацием. Остальные рассмотрим в последующих главах нашей работы. А в конце этой главы обобщим важнейшие интересы Брюсова на протяжении всей его творческой деятельности, связанные с античностью. Опираясь на вышеупомянутую статью «Античность в раннем поэтическом творчестве В. Брюсова» (автор С.А. Хангулян), рассмотрим основные интересы изучаемого нами поэта и переводчика:

· эксперименты в области культивирования античных поэтических форм на почве русской поэзии (к этой теме тесно примыкают брюсовские переводы из римской поэзии);

·   связь интимной лирики Брюсова с римской любовно-эротической поэзией и с античными традициями русской поэзии в целом;

·   тема поэта и поэзии (горацианская тема);

·   интерес к смене культур и эпох, а в связи с этим особый интерес к эпохе падения Рима и античности в целом.

Остаётся лишь добавить, что перечисленные нами темы проходят через всё творчество Брюсова, следуя от ранних книг стихов к более поздним, от туманного символистского налёта к зрелому стройному и законченному виду. В связи с этим важно отметить постоянное соседство поэтической и переводческой деятельности, что, безусловно, позволяло поэту-переводчику совершенствовать обе эти области творчества.

перевод поэтический брюсов ода гораций