Переводческая деятельность В.Я. Брюсова

 

А.В. Фёдоров в своей работе «Основы общей теории перевода» отмечает, что «конец XIX - начало XX веков в переводческой деятельности является периодом несомненного усиления интереса к передаче формы переводимых произведений», связывая это с «общей тенденцией декаданса в искусстве и литературе, с общим направлением интересов русского (так же, как и западноевропейского) модернизма и символизма». П.М. Топер добавляет, что поэтический перевод во многих отношениях переживал подъём вместе с поэзией русского «серебряного века». Он обращает внимание на то, что «символисты, начиная с И. Анненского, Д. Мережковского, Вяч. Иванова, Ф. Сологуба, К. Бальмонта, В. Брюсова, А. Блока, не просто много переводили, но и сознательно ставили себе цель обогащения русской стиховой культуры новыми идеями, образами, темами, не в последнюю очередь новыми формами. Переводы способствовали выявлению «ритмических возможностей нашего языка» - по выражению Вяч. Иванова, переводившего античную поэзию «размером подлинника» и создавшего русские алкееву и сапфическую строфы».

Модернизм начала XX века (после эпохи вольного перевода реализма XIX века) вернулся к программе точного, буквалистского перевода. М.Л. Гаспаров отмечает, что хотя Брюсов и пошёл в этом направлении дальше всех, но «общие его предпосылки - не обеднять подлинник применительно к привычкам читателя, а обогащать привычки читателя применительно к подлиннику - разделяли все переводчики, от Бальмонта до Лозинского».

Особой приметой этого времени было обращение больших писателей к переводам из национальных литератур народов русской империи; в основном это было связано с деятельностью Горького, занимавшегося, по его словам, «духовным собиранием Руси». В издательстве «Парус» в 1916-1917 годах выходят под его редакцией (при деятельном участии В. Брюсова) сборники переводов армянской, латышской, финской литератур (были задуманы и готовились сборники литературы украинской, грузинской, белорусской, еврейской, литовской, татарской), к тому же в 1916 году Брюсов издаёт антологию «Поэзия Армении с древнейших времён». Анализируя качество вышеуказанных сборников, А. Фёдоров пишет, что они «отражали развитие литературы каждого народа в её своеобразии, показывая русским читателям авторов различных эпох, различных направлений, произведения различных жанров, различной тематики. Основным переводческим принципом было - сохранение национальной специфики переводимых произведений. Особенно показательны в этом смысле переводы армянской поэзии» В.Я. Брюсова.

Многие исследователи творчества Брюсова считают, что его большая переводческая работа заслуживает самой высокой оценки. Так, например, по мнению П.М. Топера, «самый заметный след в истории переводческой мысли в России начала XX века оставил В. Брюсов». Теоретик пишет, что Брюсов занимался переводами «много и сосредоточенно, во всеоружии своей исключительной эрудиции», и это относится не только к древним авторам (что достаточно традиционно для русских филологов-античников), но и к другим, в том числе и современным писателям. То, что сам Брюсов пишет о своей работе над переводами армянской поэзии, рисует едва ли не идеальный образ переводчика-профессионала: «Мною была прочитана целая библиотека книг на разных доступных мне языках (русском, французском, немецком, английском, латинском, итальянском), и я успел ознакомиться как, до некоторой степени, с армянским языком, так с тем из армянской литературы, что мог найти в переводе. Это теоретическое изучение закончил я поездкой по областям русской Армении, по Кавказу и Закавказью...».

У В.Я. Брюсова было редкое совмещение талантов поэта и переводчика. С самого начала своей литературной деятельности он активно занимался стихотворным переводом с латинского, итальянского, немецкого, шведского, английского, финского, французского, армянского и латышского языков. В статье «В. Брюсов - переводчик» В.В. Рогов пишет: «Громадному успеху В.Я. Брюсова как переводчика способствовали его феноменальная образованность, просветительский пафос, дар поэтического перевоплощения, виртуозная стихотворная техника и одна из редчайших его особенностей - дар глубокого проникновения в дух времён и народов».

М.Л. Гаспаров отмечает, что «молодой Брюсов переводил не поэзию, а поэтику; выхватывал из переводимого произведения несколько необычных образов, словосочетаний, ритмических ходов, воспроизводил их на русском языке с разительной точностью, а все остальные передавал приблизительно, заполняя контуры оригинала собственными вариациями в том же стиле». Такой способ перевода в раннем творчестве связан, прежде всего, с увлечением поэта подражаниями. Но зрелый Брюсов чётко разграничивает перевод и подражания, отводя им обособленную область в искусстве слова. Его работе над переводами обычно предшествовало длительное и тщательное изучение переводимого автора; свои переводы чаще всего он сопровождал вступительными статьями и биографическими или библиографическими комментариями. Брюсов неоднократно возвращался к уже напечатанным переводам и перерабатывал их, стремясь как можно полнее передать не только дух подлинника, но и его формальные особенности.

В процессе многолетней переводческой практики он рассматривает свой большой запас переводов «не как сырьё для собственного художественного производства, а как готовое изделие для читательского потребления». М.Л. Гаспаров также подчёркивает, что выбор поэтов и приёмов при переводе был для Брюсова всегда обдуманным. Эту же особенность замечает и К.Н. Григорьян, выделяя вслед за М. Лозинским в статье «В. Брюсов и проблема поэтического перевода» два типа поэтического перевода - перестраивающий (если переводчик всё «переиначивает на свой лад») и воссоздающий. Именно сторонником второго типа является Брюсов, воспроизводя со всей полнотой, точностью содержание и форму подлинника, сосредоточивая своё внимание на объективном понимании авторской мысли, образной системе подлинника.

Брюсов известен и как теоретик, создавший собственную продуманную теорию перевода, отразившуюся в его трудах: статье «Фиалки в тигеле» 1905 года, предисловии к переводам Верлена 1911 года, статье 1913 года «Овидий по-русски», рецензии «Верхарн на прокрустовом ложе» 1923 года и других. Д.Е. Максимов считает, что его переводы «находятся в согласии с этой теорией, отличаются точностью, близостью к подлиннику и несут следы страстной и упорной работы». Кроме того, внутри теории наблюдается эволюция взглядов автора на точность перевода.

В 1905 году в статье «Фиалки в тигеле» Брюсов излагает такое мнение: «Внешность лирического стихотворения, его форма образуется из целого ряда составных элементов, сочетание которых и воплощает более или менее полно чувство, поэтическую идею художника... Воспроизвести при переводе стихотворения все элементы полно и точно немыслимо. Переводчик обычно стремится передать лишь один или в лучшем случае два (большей частью образы и размер), изменив другие (стиль, движение стиха, рифмы)».

А через восемь лет (в статье «Овидий по-русски» 1913 года) он пишет следующее: «Когда речь идёт о переводе великих поэтов Эллады и Рима, нам кажется необходимым передавать не только мысли и образы подлинника, но самую манеру речи и стиха, все слова, все выражения, все обороты; и мы твёрдо верим, что такая передача - возможна». Обратим внимание на то, что переводы предполагаемых «Шести од Горация» осуществлялись Брюсовым после 1913 года, так как в дальнейших главах нашей работы это многое объяснит.

Таким образом, мы видим, что от обычая точно переводить только самые яркие художественные эффекты и приблизительно всё остальное Брюсов приходит к мысли, что в классической поэзии нет второстепенного, и все элементы без исключения являются главными и требуют точного перевода. К тому же переводчики должны быть внимательнее и щепетильнее в точности перевода тех произведений, которые наиболее удалены от времени перевода.

Это отношение к переводам никогда не менялось у Брюсова, но существенно менялись переводческие принципы или, как он сам говорил, «метод» («выбор того элемента, который считаешь наиболее важным в переводимом произведении»). Все изменения можно проследить и по многочисленным его переводам, и по его оценкам собственных переводов, и по откликам на чужие работы. Анализируя эволюцию взглядов переводчика, П.М. Топер пишет, что «перемены в позиции Брюсова были не столь спонтанными, как могло бы показаться: жалобы на непреодолимые трудности перевода, постоянное желание как можно больше вопреки всему приблизиться к тексту подлинника сопровождают все его переводческие работы», поэтому за изменением его переводческих принципов проступает мысль о возможности существования разных методов перевода, хотя она ни разу не была им высказана впрямую.

В предисловии к «Стихам о современности» (опубликованным в 1906 году переводам из Верхарна) Брюсов делил свои переводы на «более ранние» (до 1904 года, довольно далёкие от подлинника, с пропусками) и «более новые» (близкие к оригиналу, насколько это допустимо при стихотворной передаче): «В переводах первого типа я жертвовал точностью - лёгкости изложения и красоте стиха; в переводах второго типа всё принесено в жертву точному воспроизведению подлинника». В связи с этим П. Топер замечает, что М. Волошин отозвался о книге переводов Брюсова из Верхарна крайне резко, и Брюсов счёл нужным ответить на резкую критику (что он делал далеко не всегда), защищая не столько свои переводы, сколько общие принципы: «Я продолжаю думать, что при переводе стихов - стихами всё же должно стремиться к тому, чтобы передать оригинал совершенно точно, именно «перевести» его, а не «создать ещё раз». Переводы в литературе - то же, что копия в живописи». Брюсов, как он писал в предисловии, стремился «приблизить их (стихи) к оригиналу». Позднее переводчик перешёл на позиции крайнего буквализма, работая над такими грандиозными памятниками литературы, как «Энеида» Вергилия и «Фауст» Гёте.

Многие литературоведы, анализирующие переводческую деятельность Брюсова, в первую очередь обращают внимание на то, что он «всегда тяготел к дословности», что главный принцип его как переводчика - максимальная близость к подлиннику и в содержании, и в форме. Среди них, например, А.В. Фёдоров, заметивший, что «в своей творческой практике он стремился к точности переводов, к их научно-филологической обоснованности». Сам же Брюсов в предисловии к антологии «Поэзия Армении с древнейших времён до наших дней» 1916 года таким образом сформулировал свою точку зрения: «Стихотворный перевод должен не только верно передавать содержание оригинала, но и воспроизводить все характерные отличия его формы». Объясняя задачи этого издания, он писал: «Что касается содержания, то здесь идеалом было: сохранить и в стихотворной передаче подстрочную близость к тексту, поскольку она допускается духом языка, сохранить все образы подлинника и избегать всяких произвольных добавлений». В связи с этим многие исследователи называли переводы Брюсова буквалистскими (или воссоздающими), то есть воспроизводящими со всей возможной полнотой, точностью и содержание, и форму оригинала.

Один из них - М.Л. Гаспаров, написавший статью «Брюсов и буквализм», в которой он замечает, что переводческая программа молодого Брюсова - это программа «золотой середины». Программа же его позднего творчества - программа «буквализма», то есть «борьбы за сокращение «длины контекста» в переводе, за то, чтобы в переводе можно было указать не только каждую фразу или каждый стих, соответствующий подлиннику, но и каждое слово и каждую грамматическую форму, соответствующую подлиннику».

Особенно такая характеристика относится к переводам Брюсова из римской поэзии. М.Л. Гаспаров объясняет это историзмом переводчика, а также «декоративным экзотизмом» его переводов: «Так как сменяющие друг друга цивилизации равноправны и самоценны, то каждая из них интересна... тем, что в ней отличного от других. А это значит, что, рисуя иную эпоху, Брюсов всеми силами подчёркивает её экзотичность, отдалённость от нашей... Поэтому он стремится в своих переводах из римских поэтов к такому режущему слух буквализму, какой совершенно чужд другим его переводам, например, из французских поэтов».

Г.А. Татосян в статье «Брюсов - переводчик армянской поэзии» пишет о том, что в нём соединились три дарования, необходимых для настоящего переводчика классической поэзии - поэта, учёного и артиста. И отмечает: «Знание исходного языка - первое требование, которое Брюсов предъявлял к себе как переводчику... Не менее необходимым он считал также изучение творчества переводимого автора, истории его народа, литературы».

Действительно, передаче национального своеобразия подлинника в переводах он придавал большое значение. Г.А. Татосян связывает это со стремлением Брюсова быть максимально близким к оригиналу в содержании и в форме, что удавалось переводчику «без ущерба русскому звучанию стихов» с помощью следующих приёмов:

· старался бережно и возможно полнее воссоздать систему образов, характерных для переводимого произведения, без загромождения местными деталями; стремился сохранить специфические образы из оригинала, если они обогащали кругозор русского читателя;

·   использовал лексические заимствования, что особенно хорошо видно из примеров переводов армянской поэзии;

· создавал особенный национальный колорит путём точной передачи собственных имён и географических названий, часто оставляя в них исконные ударения (которые ставятся в оригинале);

·   воспроизводил национальный колорит посредством инверсии - необычного для русского синтаксиса, но допустимого порядка слов.

Брюсов внёс в художественный перевод много нового. В статье «Брюсов - переводчик» В.В. Рогов пишет о том, что им создан «качественно новый тип художественного перевода, который сознательно строится на глубоком постижении особенностей подлинника, на понимании места переводимого автора в литературном процессе; Брюсов впервые дал образцы перевода, основанного на гармонии эстетической и познавательной стороны, синтеза и анализа, искусства и науки». К тому же в своей ранней статье «Фиалки в тигеле» переводчик впервые сформулировал «важнейшие условия создания адекватного художественного перевода: умение отделять в переводимом произведении главного от второстепенного, дабы в случае самой крайней необходимости пожертвовать последним». Выбирая объекты перевода, он руководствовался их важностью для развития мировой литературы в целом и тем, будут ли они интересны русскому читателю.

К. Григорьян отмечал, что по убеждению Брюсова, переводчик должен стремиться к объективному пониманию авторской мысли, образной системы, стилистического своеобразия переводимого стихотворения, стремиться избегать «отсебятины, соблазна украшения перевода «цветами» собственного красноречия, стремиться как можно ближе подойти к подлиннику с целью более верного его воспроизведения». Поэтому конечная, «идеальная цель» редактора сборника «Поэзия Армении»: «получить на русском языке точное воспроизведение оригинала в такой мере, чтобы читатель мог доверять переводам и был уверен, что по ним знакомится с созданиями армянских поэтов, а не русских переводчиков», ведь переводчик не должен забывать о главном назначении перевода, который должен по возможности заменить подлинник для тех, кому не доступен оригинал по незнанию языка.

В завершение разговора о Брюсове-переводчике следует обратиться непосредственно к его статье «Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами», написанной в 1916 году в качестве предисловия к предполагаемому изданию переводов «Шести од Горация». Здесь он чётко сформулировал свои переводческие принципы относительно латинской поэзии. Статья начинается так: «Переводчик Горация может поставить себе одну из двух задач: или передать все особенности подлинника насколько возможно точнее, или постарается произвести на читателей то же впечатление, какое оды Горация производили на его современников». Брюсов понимает, что последняя задача кажется большинству переводчиков предпочтительнее, так как оды Горация - это художественное произведение. Но он не согласен с тем, что переводчику позволено изменять средства, лишь бы достичь той же цели, к какой стремился Гораций, поэтому в своих переводах предпочёл держаться другого метода, изложив причины этого далее по пунктам.

Во-первых, для того, чтобы «произвести переводом то же впечатление на читателя, которое оды Горация производили на современников», необходимо многое в них изменить. В результате получится следующее:

· Целый ряд выражений Горация, которые для римлянина I века были вполне понятны и обычны (например, все мифологические намёки), окажутся непонятными и чуждыми современному читателю.

·   Традиционные приёмы латинских поэтов, которые на их читателей производили впечатление чего-то весьма обычного, нашим читателям покажутся странными, изысканными и тем самым произведут прямо противоположное впечатление. Поэтому переводчик должен будет заменить эти приёмы, значительно уклоняясь от оригинала.

·   Размеры и формы стиха од Горация совершенно чужды русскому читателю XX века, и «переводчик, чтобы быть последовательным, должен будет изменить и метры Горация, применяя, вероятно, и рифму, как обычное украшение наших лирических стихотворений. Но в поэтическом создании форма важна никак не менее содержания; изменяя форму стихотворения, переводчик изменит что-то в самом его существе.

·   Кроме того, невозможно определить, до каких пределов могут и должны идти все эти (и другие) изменения. Единственным критерием останется личный вкус переводчика, и все переводы такого рода по необходимости будут крайне субъективны, будут давать Горация резко преломлённым сквозь индивидуальную призму переводчика».

Во-вторых, Брюсов сомневается в самом принципе поиска впечатления, какое оды Горация производили на его современников. Дело в том, что оды Горация читались, изучались и пользовались уважением в течение всего времени существования римского мира, но в позднейшие века Римской империи они производили на читателей совсем не то впечатление, как при своём первом появлении.

В-третьих, весьма неопределённо и понятие «современный читатель». Переводить для «современного читателя» - значит делать работу, годную лишь на короткое время. Разумнее, по мнению Брюсова, сделать такой перевод, который мог бы если не навсегда, то на долгое время остаться в нашей литературе, не требуя себе замены.

В-четвёртых, наконец, в русской литературе уже имеются переводы од Горация, стремящиеся произвести то же впечатление, что и подлинник. Читатель получает по ним довольно правильное понятие об одах Горация и в наиболее удачных переводах, лучшие из которых принадлежат А.А. Фету, испытывает подлинное художественное наслаждение. «Довольно близкие к оригиналу, большею частью правильно передающие его смысл, написанные лёгким рифмованным стихом, эти переводы до сих пор удовлетворяют потребности читать по-русски нечто подобное одам Горация».

Объясняя свою главную переводческую задачу и мотивируя попытки передачи од Горация русскими стихами с наибольшей точностью, Брюсов пишет в вышеуказанной статье: «Я поставил себе задачей сохранить в своём переводе: размеры Горация, приёмы его речи, особенности его словаря, характерное расположение слов, аллитерации, вообще «звукопись» и тому подобное - поскольку всё это возможно в переводе метрическом. Нет сомнения, что такой перевод потребует от читателя известного усилия для своего понимания... Но это обстоятельство я не могу считать своей виной: оно зависит от того, что поэзия Горация принадлежит эпохе, совершенно отличной от нашей... Иначе говоря, переводы, которые я предлагаю вниманию читателей, необходимо прежде чтения - изучать».

К.Н. Григорьян в статье «В. Брюсов и проблема поэтического перевода» пишет: «Брюсов владел многими языками, и мечтою его было достигнуть такого совершенства в знании языков, чтобы перед ним открылись поэтические богатства всего мира». Сам же переводчик в конце статьи «Несколько соображений о переводе од Горация русскими стихами» писал о своём желании представить русскому читателю «как бы латинский текст од Горация», где все слова были бы понятны читателю: «Мне хочется дать возможность лицам, не знающим латинского языка, читать Горация по-латыни... Достичь такой цели - значит дать перевод, который мог бы остаться в нашей литературе так долго, пока язык, на котором он написан, не стал бы окончательно непонятен читателям, то есть на долгие века».