Специфика мотивной организации художественного текста федора сологуба

СПЕЦИФИКА МОТИВНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА ФЕДОРА СОЛОГУБА

Исполнитель студентка группы РФ-62 Н. С. Петкун

Научный руководитель к.ф.н., доцент Н. В. Суслова

Рецензент д.ф.н., доцент О. К. Шинкоренко

 

 

Гомель 2012

Содержание

 

Введение

. Мотив как литературоведческая категория

. Автобиографическое начало творческого наследия Ф. Сологуба

Биографическая опосредованность доминантных тем и мотивов лирики Ф. Сологуба

Мотив «босых ног»

2.1.2 Алголагнические мотивы

2.1.3 Мотив одиночества

Автобиографизм малой прозы Ф.Сологуба

Феномен детства в русской литературе рубежа веков

Мотив детства в малой прозе Ф. Сологуба

Рождественский мотив в малой прозе Ф. Сологуба

. Мотивно-образная структура творчества Ф. Сологуба в контексте философии А. Шопенгауэра

Философская концепция А. Шопенгауэра и русский символизм

Мотив смерти

Мотив качелей

Мотив круга

Заключение

Список использованных источников

 

Введение

Фёдор Сологуб (Фёдор Кузьмич Тетерников) принадлежит к плеяде выдающихся фигур Серебряного века. Сологуб - поэт, прозаик, драматург, переводчик, принадлежавший к так называемому «старшему» поколению русских символистов, иногда именуемых также «декадентами» - за присущее этому поколению критическое отношение к земной реальности, «упаднические» настроения, эстетизацию зла и воспевание смерти.

Символизм - самое значительное из модернистских направлений, возникших в России. С точки зрения хронологии и в связи с особенностями мировоззренческой позиции в развитии русского символизма принято выделять два основных этапа. Поэтов, дебютировавших в 1890-е годы, называют «старшими символистами» (В. Брюсов, К. Бальмонт, Д. Мережковский, З. Гиппиус, Ф. Сологуб и др.). В 1900-е годы в символизм влились новые силы, существенно обновившие облик явления (А. Блок, В. Иванов, А. Белый и др.). Принятое обозначение «второй волны» символизма - «младосимволизм».

Философия и эстетика символизма складывалась под влиянием широкого спектра научных концепций: от взглядов античного философа Платона до современных символистам философских и эстетических систем В. Соловьева, Ф. Ницше, А. Бергсона, А. Шопенгауэра, Р. Вагнера и др. Символисты считали, что творчество выше познания. В их понимании, творчество - подсознательно-интуитивное созерцание тайных смыслов, доступное лишь художнику-творцу. Главным средством для воплощения созерцаемых тайных смыслов был символ - центральная эстетическая категория нового направления. Кроме того, символ содержит в себе перспективу безграничного развертывания смыслов. «Символ - окно в бесконечность»[1], - говорил Сологуб.

В кругу символистов, почитателей их творчества, в исследовательских кругах Ф. Сологуб снискал себе славу наиболее последовательного декадента: так, по словам М. И. Дикман, «в конце XIX века, когда утрачиваются прежние духовные и нравственные ценности, подобная душевная организация перерождается в декадентскую. В лирике Ф. Сологуба обнаруживаются присущие декадентству черты - субъективизм, тягостное переживание усталости, эстетизированная эротика, отвращение к жизни» [2, с. 17]. При этом общим местом как рассуждений литературных критиков по поводу особенностей прозы и поэзии Сологуба, так и положений, выдвигаемых историками литературы, исследовавшими творчество поэта, стало утверждение о редком постоянстве мироощущения и поэтики Ф. Сологуба, мало изменившихся на протяжении всего его творческого пути.

В обширной прижизненной критике (А. Белый, А. А. Блок, В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилёв, А. Горнфельд, Р. В. Иванов-Разумник, В. Ходасевич, Л. Шестов, И. Эренбург и др.) раскрывается обусловленный сологубовским восприятием мира и человека философский и художественный смысл произведений поэта. Разработки этих авторов в значительной мере сделали возможным подход к исследованию художественного мира Сологуба.

В настоящее время отмечается возрождение филологического интереса к творчеству Ф. Сологуба. Вместе с тем пока можно говорить лишь о фрагментарном исследовании самых известных текстов Сологуба с точки зрения некоторых характерных аспектов его поэтики и мифопоэтики. При этом явное предпочтение оказывается прозе художника (В. Ерофеев, Д. Боснак, В. Келдыш, Л. Соболев, X. Баран, Л. Клейман, Н. Пустыгина, В.Чернявский и др.). Лирика же Сологуба как целостное явление пока является одной из наименее изученных областей творческого наследия автора. Основным предметом научного анализа остаётся литературный и философский контекст лирических произведений поэта (М. Дикман, Л. Евдокимова, М. Павлова, А. Губайдуллина и др.).

Обзор современной научной литературы обнаруживает дефицит аналитических работ, обращённых к проблематике лирики Сологуба в целом и проблеме форм воплощения авторского сознания в частности. Тем не менее, творчество Ф. Сологуба в последнее время не раз становилось предметом литературоведческого, в том числе и монографического исследования (А. Р. Магалашвили «Поэтика малой прозы Ф. К. Сологуба», И. Ю. Симачева, «Русский Шопенгауэр», Л.В. Евдокимова «О фольклорно-мифологических истоках мотива смерти в произведениях Ф. Сологуба»); ему посвящен целый ряд диссертационных исследований: О. О. Козарезова «Концепция мира и человека в творчестве Ф. К. Сологуба», Н. П. Дмитриев «Проблемы мифологизма в поэзии Ф. Сологуба» и др. Это свидетельствует об актуальности проблем, связанных с осмыслением творческого феномена Ф. Сологуба, для современного литературоведения.

В последние десятилетия в литературоведении возрос интерес к анализу функционирования мотива, так как на примере отдельного мотива как важнейшего смыслового элемента текста возможно выявление особенностей не только данного конкретного текста, но и всего творчества автора или даже определенного периода в развитии литературы. Особый интерес представляет анализ тех мотивов, которые наиболее актуальны в определенную эпоху, несут наибольшую смысловую нагрузку.

Научная новизна работы заключается в попытке рассмотрения мотивной структуры художественного текста Сологуба как контекстуального единства.

Работы, посвященные поэтике, философско-эстетическим взглядам Сологуба в его лирике и прозе, так или иначе оперируют категорией мотива. Наравне с образной составляющей мотив содержит элементы психологизма, демонстрирует психологические особенности, доминирующие в структуре личности автора.

Объектом исследования в данной работе являются стихотворные и прозаические тексты Ф. Сологуба, опубликованных в следующих сборниках: Сологуб, Ф. Стихотворения (Л.: Советский писатель, 1975); Сологуб, Ф. К. Лирика (Мн.: Харвест, 1999); Сологуб, Ф. К. Стихотворения (С.-Пб.: Диамант, 1997) и на интернет-сайтах.

Учитывая, что составители сборников в основном руководствовались принципами репрезентативности и эстетической значимости отбираемых текстов, представленных в данных изданиях произведений достаточно, чтобы получить сравнительно полное представление о художественном мире Ф. Сологуба, его творческих принципах.

В качестве предмета исследования в дипломном проекте выступают важнейшие мотивы творчества Ф. Сологуба.

Целью данной работы является выявление специфики мотивной организации поэзии и малой прозы Фёдора Сологуба и определение основных векторов влияния на эту специфику такого важнейшего контекстуального элемента, как философия Артура Шопенгауэра.

Цель обусловливает основные задачи работы:

·   рассмотреть специфику подходов к интерпретации категории «мотив» в литературоведении;

·   выявить доминантные мотивы лирики и малой прозы Ф. Сологуба;

·   проанализировать специфику функционирования основных мотивов творчества Ф. Сологуба;

·   исследовать основные мотивы и их функции в мотивно-образной структуре художественного текста Ф. Сологуба;

·   рассмотреть философскую концепцию А. Шопенгауэра как мировоззренческую основу творчества Ф. Сологуба в плане её воздействия на его мотивно-образную систему.

Методологической основой данного исследования послужили труды М. Дикман, М. Павловой, Л. А. Колобаевой, С. Бройтмана, а также литературно-критические статьи, рецензии, отзывы современников Ф. Сологуба - А. Белого, А. Горнфельда, В. Ходасевича, Л. Шестова.

Методы исследования. Цель и материал исследования предопределили перспективность использования в данной дипломной работе таких методов, как сравнительно-исторический, культурно-исторический, биографический, а также элементов психологического и психоаналитического методов, элементов структурного анализа.

Структура дипломной работы. Дипломная работа состоит из введения, трёх разделов основной части, заключения и списка использованных источников. Во Введении определяются цель и задачи исследования, его актуальность и новизна, методологические основы, а также приводится краткий обзор историографии по проблематике исследования, где приоритет отдается современному состоянию изучения творчества Сологуба. В первом разделе «Мотив как литературоведческая категория» рассматривается понятие «мотив» с точки зрения основных подходов, сложившихся в литературоведении к его трактовке, и оговаривается подход, используемый в настоящем исследовании. Во втором разделе «Автобиографическое начало творчества Ф. Сологуба» выявляются причины биографического свойства, определившие появление тех или иных мотивов в его лирике и малой прозе, исследуются мотив тоски, мотив босоты, мотив детства и рождественский мотив, выявляются их художественные функции в мотивно-образной структуре творчества Ф. Сологуба. В третьем разделе «Мотивно-образная структура творчества Ф. Сологуба в контексте философии А. Шопенгауэра» рассматривается философская концепция А. Шопенгауэра как мировоззренческая основа наследия Ф. Сологуба, оказавшая значительное влияние на формирование мотивно-образной структуры его творчества. Особое внимание в данном разделе уделяется мотиву «смерти» и мотиву «качелей» в русле шопенгауэровской философии. В Заключении обобщаются промежуточные выводы, сделанные в разделах работы, подводятся итоги, определяются перспективы дальнейших исследований.

Практическая значимость данной работы заключается в том, что её материалы могут быть использованы для подготовки к практическим занятиям по литературе конца 19 - начала 20 веков.

Мотив «босых ног»

Остановимся подробнее на рассмотрении специфики проявления в лирике Сологуба одного из самых характерных для него автобиографических мотивов - мотива босоты («босых ног»), присутствующего и в ранних стихах Сологуба, и в произведениях, созданных на закате жизни.

Мотив «босых ног» интересен своей причастностью к философско-эстетической проблеме связи красоты и страдания в творчестве Сологуба. Значимость образа «босые ноги» в прозе и лирике Сологуба отмечали как его современники (А. Горнфельд, Г. Чулков, И. Анненский), так и исследователи конца 20 века (Б. Парамонов, М. Павлова, Л. Клейман, В. Ивлев). Как автобиографический этот мотив функционирует в пределах от символизирующего «бедность»:

 

Пошёл мне год уже двадцать второй,

И в Крестцах я учителем год третий,

А на уроках я еще босой

Сижу в училище, одет как дети.

Просила мать, директор разрешил,

И каждый год вновь пишет разрешенье,

По бедности, и чтобы я служил

Примером скромности и береженья… [8]

Когда богач самолюбивый

Промчится на коне верхом,

Я молча, в зависти стыдливой

Посторонюсь перед конем.

И сзади в рубище смиренном

Тащусь я, бледный и босой,

И на лице его надменном

Насмешку вижу над собой… [8]

 

до символизирующего устойчивость, «привычку», приобретённую с годами:

…Впрочем, нечему здесь удивляться:

По ночам я люблю босиком

Час-другой кое-где прошататься,

Чтобы крепче спалося потом.

Плешь прикрыта поношенной кепкой,

Гладко выбрит, иду я босой... [8]

На песке, пыли и глине

Оставляя легкий след,

Проходил я по долине,

По-домашнему одет,

Не стыдясь людей нимало.

Засучив штаны и бос.

Лишь фуражка прикрывала

Пряди спутанных волос. [8]

…Что мне лужицы ночные!

Обходить их не хочу,

И порою в них босые

Ноги тихо омочу. [8]

 

В большинстве случаев мотив «босых ног» свидетельствует о внутреннем комплексе зависимого, неуверенности лирического «я» в себе, его непонятости обществом.

Тот же мотив как мотив, связанный с античностью, звучит возвышенно и слегка торжественно:

 

В одежде пыльной пилигрима,

Обет свершая, он идет,

Босой, больной, неутомимо,

То шаг назад, то два вперед. [9, с. 95]

Сологуб выступает здесь реконструктором духа древней культуры и почти его носителем. И потому стихи, написанные поэтом под конец жизни, и внешне столь отличающиеся от его прежней лирики, по сути своей, стихи того же «певца смерти», каким считался Сологуб на протяжении десятилетий:

 

Но мне другие не пример,

И мой устав - простой и строгий.

Мой стих - мальчишка-пионер,

Легко одетый, голоногий. [8]

 

Босота способна выступать и в ином качестве, когда она несёт явные признаки хтоничности. «Ноги в культуре - субститут, замена половых органов и символ тяготения к смерти. Ноги - это также символ плотской любви» [10], - пишет в «Словаре культуры XX века» Вадим Руднев.

Босые женские ноги в стихах Сологуба кажутся чем-то особенно умилительным и грешным, а главное, как-то безмерно телесным:

 

На песке прихотливых дорог

От зари догорающей свет

Озарил, расцветил чьих-то ног

Тонкий след... [9, с. 96]

Может быть, здесь она проходила,

Оставляя следы на песке,

И помятый цветок проносила

На руке. [9, с. 96]

Хорошо бы стать рыбачкой,

Смелой, сильной и простой,

С необутыми ногами,

С непокрытой головой.

Чтоб в ладье меня качала б

Говорливая волна,

И в глаза мои глядели б

Небо, звезды и луна.

На прибрежные каменья

Выходила б я боса,

И по ветру черным флагом

Развевалась бы коса. [8]

Все отсырели дороги,-

Ты не боишься ничуть

И загорелые ноги

Так и не хочешь обуть.[9, с. 126]

 

Ощущение тяжести и беспросветности жизни - «больные дни», «босоногость», «неотвязная нужда», «бесцветное житьё» - в конце концов преображается в стихотворениях конца 80-х гг. в полуфольклорные фантастические видения - «лихо неминучее», «злую маару» (это славянская ведьма, высасывающая по ночам кровь у спящих). Появляются мотивы смерти, но это не переход в лучший мир, а желание спрятаться, скрыться от этого мира.

Во многих стихотворениях мотив «босых ног» связан причинно-следственными связями с мотивом телесного наказания (алголагнической тематики):

 

...Учитель я, но мал почёт,

В училище хожу я босоногий,

И мама розгами сечёт,

Сечёт и в школе наш инспектор строгий… [11]

 

…Друзья смеялись надо мной,

Враги мои жестоки стали, -

Они, связав меня, лозой

Меня безжалостно хлестали.

И каждый плеск ветвей нагих,

Терзая тело, словно эхом,

Сопровождался бранью злых

И общим ядовитым смехом… [8]

Господь мои страданья слышит,

И видит кровь мою Господь.

Его святая благость дышит

На истязуемую плоть.

На теле капли крови рдеют,

И влажен пол от слез моих,

Но надо мною крылья реют

Его посланников святых… [12]

 

Родственность подобных образов и настроений, на наш взгляд, позволяет квалифицировать тему «босых ног» как манифестацию садомазохистского комплекса, вероятно, сформировавшегося у Ф. Сологуба. Хождение босиком для героя (как в поэзии, так и в прозе) - это одна из возможностей испытать телесную муку, сопряженную с наслаждением, то есть почувствовать полноту жизни, заключающуюся, по Сологубу, в вечном синтезе и взаимодействии противоборствующих сил. У Сологуба «босотой» наделяются лишь положительные герои, противопоставленные по чистоте духа и силе интуитивного прозрения основной человеческой массе. «Босые ноги» могут появляться как атрибут юноши или девушки, не утративших невинности детства, еще не соприкоснувшихся с грубостью, жестокостью действительности и, значит, не несущих на себе её отпечатка. «Босые ноги» служат признаком инфантилизма. Возврат к инфантильному для персонажей Сологуба - это их причастность к детству. Общество же, в своем стремлении к раю, по Сологубу, должно возвратиться к первоистокам, к дикой, но гармоничной природе:

 

К первоначальной чистоте

И к первобытной простоте

Я возвратиться рад.

Я вышел из дому босой,

И по дороге полевой

Иду я наугад.

Прошел поля, вошел в лесок,

Бреду задумчив, одинок,

Стихи слагаю я,

И ноги голые мои

С улыбкой погружу в струи

Веселого ручья.[8]

…Солнце жгло мои колени,

И горячим стал песок.

От усталости и лени

В тихий я вошел лесок.

Лег я на землю спокойно,

Подо мной теплели мхи,

Было так в душе спокойно,

И слагалися стихи...[8]

 

Но Сологуб подчёркивает недолговечность доопытной чистоты человека. Тело несет в себе стремление к греху, отторгающее его от онтологического пантеизма. Поэтому нередко «босоногость» фиксируется автором в момент, предшествующий утрате части божественной сущности лирического героя и обретению им нового образа или смерти.

Таким образом, мотив босоты («босых ног»), как и все прочие мотивы в творчестве Федора Сологуба, многосмысленен и полифункционален.

 

Алголагнические мотивы

Исследование алголагнических мотивов в поэзии Ф. Сологуба неизбежно влечет за собой обращение к рассмотреию той грани авторского сознания, которая связана с декадентским имморализмом, явственно проявляющемся в принципе единства боли и наслаждения, провозглашаемом Сологубом. Наличие боли мыслится неизбежной составляющей чувственности. Автор включает в общую парадигму телесного наслаждения, актуального для символизма, следующие алголагнические мотивы: а) мотив телесного наказания; б) мотив садомазохистского сексуального контакта.

Физическое насилие являлось одной из ключевых тем в лирике Федора Сологуба. Слова «порка», «розги», «сечение» постоянно появляются в его произведениях, имеющих автобиографический подтекст. Мотив истязания родился в связи с глубокими личными переживаниями поэта: атмосфера насилия и унижения, в которой он рос, сильно повлияла на его психику. Если в своих первых стихотворениях, например в стихотворении «В мечтанья погруженный…» (1879), лирический герой предстает в образе несчастного избитого мальчика:

 

…От счастья мои щеки

Пылают горячо,

И вдруг удар жестокий

Я получил в плечо.

Как из лазури ясной

Я на землю упал,

И франт, от злости красный,

Мне уши натрепал… [8],

то в более поздних мы видим уже зрелого мужчину, жаждущего побоев:

 

Истомившись от капризов

И судьбу мою дразня,

Сам я бросил дерзкий вызов:- Лучше высеки меня! [12]

 

За любую мелкую провинность, будь то шалость, опоздание или испачканная одежда, мать наказывала будущего поэта розгами, била по щекам, ставила на голые колени:

 

Но я порой внезапно надержу,

Или с мальчишками вдруг подеруся.

Тогда бранят меня, стыдят, секут,

Как будто бы со мной нельзя иначе…[8]

 

Жестоким обращением мать стремилась воспитать в сыне такие христианские добродетели, как смирение и покорность. Обида за незаслуженные страдания сделала Сологуба сдержанным, скрытным и очень одиноким человеком.

В 1882 году Сологуб окончил Учительский институт в Петербурге. Девятнадцатилетним юношей он вместе с матерью и сестрой уехал учительствовать в Крестцы Новгородской губернии. Неподвижный мещанский быт, однообразное течение жизни угнетали Сологуба, опустошали его. Годы, проведенные в провинции, свое повседневное тусклое житье Сологуб отразил в стихотворениях, большинство из которых позже вошли в цикл «Из дневника» (1883-1904 гг.), опубликованный уже после смерти поэта. Чтобы «расцветить» скучную жизнь острыми переживаниями, Сологуб нашел для себя новую забаву: он сам провоцировал порку, в нём неуклонно развивался мазохистский комплекс. Телесные истязания, ощущение сильной боли и стыда вырывало его из убогой действительности и возносило над провинциальным бытом. Насилие обрело у поэта нравственное оправдание: пытки необходимы как средство духовного очищения, изгоняющее «всяк порок»:

 

Страданье иногда полезно

Для тела, как и для души,

И, кто признал закон железный,

Тому и розги хорош. [8]

мотив лирика сологуб творчество

Постепенно у Сологуба появилась всё нарастающая потребность в переживании боли, стыда и унижения. Телесные наказания стали неотъемлемой частью отношений между ним и близкими людьми. Насилие проявилось и в области интимных отношений между мужчиной и женщиной. В стихотворениях отчетливо зазвучали алголагнические мотивы. Он слил любовь и насилие в единое целое:

 

И надменно могу сознавать,

Что я нежить могу и ласкать,

И любовью моей утомить,

И помучить тебя и побить…[12]

 

Поскольку наслаждение в творчестве Сологуба неизбежно мотивируется насилием, жертва сексуальной агрессии, как правило, предрасположена к стремлению ощутить боль. Лирический герой Сологуба создает в своем сознании детальную картину насилия, противопоставленную повседневности.

В рамках символистской концепции двоемирия алголагния располагается в ряду панэстетических идеалов; наказание, кара стоят рядом с удовольствием, счастьем. Сологуб отстаивает органичность садомазохистских переживаний для человеческой природы. В его лирике такого рода ощущения описаны не как индивидуальное сексуальное отклонение, а как глубоко скрытый психический потенциал личности:

 

В душевной глубине бушует

звериная, нагая страсть.

Она порою торжествует,

Над телом проявляя власть...[12]

 

Изнасилованная девушка не пытается скрыться от «двуногого зверя», а, напротив, испытывает от происшедшего головокружительное удовольствие:

 

Но в сердце нарастает радость,

Идёт все медленней она,

Звериную изведав сладость,

Как от шампанского пьяна...[12]

 

В то же время демонстрация собственной униженности позволяет лирическому герою Сологуба требовать от мироздания своего рода компенсации: негативное прошлое подразумевает идеальное будущее (в какой-то степени это близко к христианскому миропониманию), и жизнь героя видится как сознательное умножение мучений. В автобиографических стихотворениях проявляется образ страдающего героя, находящегося на пути к совершенству:

 

…Смиренно претерпев удары,

Я целованьем строгих рук

Благодарю за лютость кары,

За справедливость острых мук. [8]

Переживание боли становится показателем высокого уровня самосознания, зрелости личности, избранничества. Таким образом, понятия «боли», «страдания» вводятся Сологубом в число критериев нравственности. Причисляясь к первозданному творению, телесные муки как бы оправдываются религиозными заповедями, садомазохистское удовольствие - благим стремлением к самосовершенствованию. Так, роль телесности переводится из парадигмы гедонизма в план аскетизма: не страдание, необходимое для удовлетворения плоти, а страдание, необходимое для смирения плоти ради торжества духа.

Герой Сологуба постоянно оказывается перед мучительной и неразрешимой дилеммой: «с одной стороны, свою страстность, неконтролируемое сексуальное влечение, стремление к боли он мыслит естественными, “законными”, поскольку таковы свойства его натуры, получившей божественное разрешение на существование. Но при этом черты декадентства (в том числе садомазохизм) остаются для него “бранными” в силу воспитания, унаследованных социальных норм» [13]. Статус телесных удовольствий на протяжении всего творчества остается двояким: неясно, осуществляет ли герой высшее предназначение или оказывается в ситуации богоборчества.

Лирический герой Сологуба стремится к счастью, к удовлетворению чувственных желаний. Одновременно над ним властны этические нормы, и он стремится быть независимым, смирять свои страсти, отказываться от прихотей, достигать духовного совершенства и так далее. Представления о счастье вступают в противоречие с заданными нравственными устоями, поэтому герой находится в постоянном противоборстве разума и чувства. Внутреннее противоречие лирического субъекта является отражением глубинного конфликта душевной жизни автора. Тяжёлые жизненные обстоятельства, которые обычно угнетают и уничтожают личность, в случае Сологуба дали ему обильную пищу для творчества.

Мотив одиночества

Среди тем философского сознания тема одиночества занимает особое место. Ситуация, требующая определения соотношения между одиночеством и свободой - одна из универсальных философских ситуаций, в которых обнаруживаются незримые сущности бытия и человеческой души. С концепцией одиночества связано и воплощение экзистенциального мироощущения в философии и в литературе. Тяга русской мысли к вечному осмыслению и воплощению бытия, желание в противовес экзистенциальному мировосприятию преодолеть границы между мирами «Я» и «Другого» во многом определяет специфику национальной культурной традиции. Проблема одиночества была актуальна во все времена и неизбежно проявлялась на уровнях литературы и философии, которые сами по себе часто есть результат одиночества фигур, их представляющих.

Пессимизм в отношении реальной действительности, «земного томления» закономерно связан с мотивом одиночества, типичным для старшего поколения символистов. Одиночества не только среди людей - во вселенной. У Сологуба мы читаем:

Один в полях моих иду. Земля и я, и нет иного. Всё первозданно-ясно снова. Один в полях моих иду Я, зажигающий звезду В просторе неба голубого. Один в полях моих иду. Земля и я, и нет иного. [11]

Лирический герой Сологуба априори одинок и воспринимает это одиночество как замкнутость в индивидуальном мире неосуществимой мечты. Он замыкается в границах собственного сознания, которое становится для него наиболее комфортной средой обитания.

Один свершаю долгий путь И не хочу с него свернуть Туда, где мечется толпа, Самолюбива и тупа. [11]

Ситуация одиночества и непонятости, с которой автор столкнулся с детства, была обусловлена внешними фактами его биографии, но, с другой стороны, была спровоцирована характером его личности. На протяжении всей жизни поэт отличался обидчивостью, мнительностью, эгоцентризмом, поддерживал близкие отношения только с узким кругом лиц - потеря каждого близкого человека означала для него утрату связи с человечеством в целом:

 

Одиночество - общий удел,

Да не всякий его сознает, -

Ты себя обмануть не хотел,

И оно тебе ад создает.

И не рад ты, и рад ты ему,

Но с броской безутешной твоей

Никогда не пойдешь ни к кому -

И чего б ты просил у людей? [11]

 

Двойственность жизни - с одной стороны, господа его баловали и он был на особом положении (читал книги, журналы, слушал музыку и часто посещал театр), с другой - чад и угар кухни, в которой трудилась его мать, с жестокостью вымещавшая на детях тяготы своей жизни, - развила в юном Фёдоре Тетерникове отчуждённость и скрытность. Частые порки розгами (а били, практически, за всё, хотя поводов, вроде, не было: Фёдор был прилежным учеником и помощником) и размолвки с матерью не оставляли горечи в сердцах детей, свыкнувшихся с безжалостной справедливостью кары: это был глубоко закрытый семейный круг, в который они не допускали никого. Оттого утраты близких - матери, сестры и жены - Сологубом переносились очень тяжело.

В 1882 году Сологуб окончил Учительский институт. Девятнадцатилетним юношей, взяв мать и сестру, он уезжает учительствовать в Крестцы Новгородской губернии. Так начались мытарства в глухой русской провинции. Три года он живет в Крестцах, затем в 1885 году переводится в Великие Луки, а затем, в 1889 году, в Вытегру в Учительскую семинарию. «Я был слишком юн, когда вступил на поприще самостоятельной деятельности, и был, кроме юности, по многим другим причинам мало подготовлен к тому, что меня встретило» [6], - писал он 8 сентября 1887 года своему бывшему учителю В. М. Латышеву.

В письмах Сологуб жаловался на «умственное и нравственное одиночество». Его окружали мелочные интриги, сплетни и доносы, игра в карты, пьянство, разврат. С горечью отзывался он и об учениках: «Ученики зачастую злы и дики... приводят в отчаяние своей глубокой развращенностью», дома у них «нищета и жестокость» [6].

Своё повседневное «бесцветное житье» натуралистически конкретно описывает Сологуб и в стихотворениях этих лет. В них он прямо, непосредственно изображает город, где живет, дикие нравы его обитателей, свой убогий внешний вид, домостроевский домашний уклад, отупляющий труд, бессмысленное времяпрепровождение: хождение в гости, попойки, грубо-эротические приключения, и опять порки - дома, в участке. Единственный просвет в этом тягостном существовании - одинокие прогулки (уход «в природу») и мечтанья (уход «в себя»):

 

Убежать бы в леса, отдохнуть

В их широких и вольных чертогах,

Где вливался б в усталую грудь

Вольный воздух, прозрачен и легок![8]

В переулке одиноко

Я иду. Прохожих нет.

Зажигается далеко

За туманом тихий свет.

Скучно всё вокруг и тёмно,

Всё как будто бы в бреду… [8]

 

Отрекись от себя, человек, - Нам лишь это одно и возможно. Всё другое в ничтожный наш век Мимолётно, забвенно и ложно. [11]

Сологуб придумал героя-«себя» так же, как героев своих произведений, и вымышленный образ зачастую подавлял собственно авторское «я». Логика мысли Сологуба такова: если действительность - прах, ложь, тюрьма; если люди - рабы, лающие звери и «быть с людьми - какое бремя!», то «свобода только в одиночестве». И с этих позиций, кроме «Я», в мире ничего не существует. «Я», его сознание - единственная реальность, вселенная - создание его мысли:

 

В тёмном мире неживого бытия

Жизнь живая, солнце мира - только Я. [8]

 

Индивидуализм переходит в возвеличение одиночества как единственно возможной «свободы» человека.

«Одиночество послужило фундаментом для формирования несбалансированной самооценки. Избранность, непонимание окружающими, особый статус личности - так Сологуб продолжал воспринимать собственную судьбу даже тогда, когда находился на пике общественного признания и стал образцом высокой поэзии для молодого поколения» [13].

 

Мотив смерти

 

Владислав Ходасевич говорил: «Сологуб кощунствовал и славословил, проклинал и благословлял, воспевал грех и святость, был жесток и добр, призывал смерть и наслаждался жизнью. Ничто у него ничем не вытеснялось, противоречия в нём уживались мирно, потому что самая наличность их была частью его мировоззрения» [20].

Из лекции Сологуба: «Всякое искусство всех времен и народов - по существу символично, так как оно есть познание интуитивное. Его цель - прозрение мира сущности за миром явлений, а прозревает он не разумом, а интуитивно. В предчувствии этой гибели заключается причина устремлённости современного искусства к трагическому» [21].

Современники называли его не иначе, как «Смерторадостный» или «Рыцарь Смерти» - за его «древний» вид и смертельно усталый, скучающий взор. Как-то даже друзья, разговаривая о метафизическом возрасте его души, окрестили Сологуба шестисотлетним стариком, что он, собственно, и не оспаривал. Сам он писал:

Сам я и беден и мал,

Сам я смертельно устал…[8]

 

«Гиперболизация зла и смерти» в творчестве Сологуба произрастают из жизненных коллизий поэта. Навсегда в душе его оставила отпечаток бедность - вырвавшись из бедного детства, он десятилетие пробыл провинциальным учителем, вдоволь намучившись из-за безденежья, небрежности учеников и унижающей покорности, ведь главой семьи всё равно оставалась мать, хотя материально содержал её Фёдор. Должно быть, именно мать сделала его зависимым от женщины, без которой его жизнь теряла смысл. Каждый раз, когда умирала первая дама его жизни (мать, сестра, жена) в нём происходил разлом и долго он ещё «приучивал» себя жить вновь. Ощущение тяжести и беспросветности жизни - «больные дни», «босоногость», «неотвязная нужда», «бесцветное житье» в конце концов преобразовались в мрачную тематику полуфольклорной его поэзии; именно про Сологуба Александр Блок говорил, что он - преемник Гоголя.

Презрительное отношение к жизни становится художественным фактором творчества Сологуба. Оно приводит его к культу смерти, исчезновения; жизнь всё более и более представляется путём страдания.

 

Как ни бейся, жизнь обманет,

Даже радость ядом станет.

Безмятежные мечты,

Как недолгие цветы,

Лепестки свои уронят

И надежды похоронят.

Холодна, тиха, ясна,

Не обманет смерть одна... [20]

 

Ощущение жизни как непреходящего страдания («злобного мрака людских страданий»), острое, гнетущее подозрение, что смерть - это всего лишь уход неизвестно куда, заставляет содрогаться от ужаса его душу. По жизни шёл Сологуб, еле дыша, боясь и жизни и смерти одновременно. Его удручала смерть близких, но за ними вслед он не спешил. Даже лишившись последнего дорогого ему человека - жены - он не собирался пойти за ней. Имея почти любовное отношение к смерти, он хотел как можно дольше оттянуть каторгу жизни:

Умереть в экстазе горя

Не хочу я, не хочу…

«…»

Я умру, когда спокойный

Для меня настанет срок… [8]

 

Последовательно развивая шопенгауэровскую концепцию о мире как злой воле, Сологуб не принимает мир в его непреображённом виде. Поэтому все его герои, погружаясь в земное бытие, говорят категорическое «нет» этому бытию, этому пространству физической реальности. Всё отвергается в этом мире, начиная от людей («быть с людьми - какое бремя!») и кончая солнцем (Змием, Пламенеющим Драконом). И как уход от невыносимого земного существования возникает у Сологуба тема смерти.

И только смерть освободит Того, кто выпил кубок тленья, Твоё усердие спешит Воззвать иные поколенья. О, смерть! О, нежный друг! Зачем в твои чертоги Не устремятся вдруг И земнородные, и боги? [11]

Но смерть, по мнению автора, - это возвращение к вечному бытию, прерванному жизнью. Поэтому в произведениях Сологуба постоянным спутником смерти становится сон:

 

Смерть и сон, сестра и брат

Очень схожи меж собой.

Брату всякий в свете рад,

Все дрожат перед сестрой.

Но порой, наоборот,

Брата гонит человек,

А иной сестру зовет: -

Поскорей кончай мой век![8]

 

Этот же мотив звучит и в стихотворениях «После жизни недужной и тщетной...», «О владычица Смерть, я роптал на тебя...», «Полуночною порою» и других:

После жизни недужной и тщетной, После странных и лживых томлений, Мы забудемся сном без видений, Мы потонем во тьме безответной… [11]

О владычица смерть, я роптал на тебя, Что ты, злая, царишь, всё земное губя. И пришла ты ко мне, и в сиянии дня На людские пути повела ты меня. Увидал я людей в озареньи твоём, Омрачённых тоской, и бессильем, и злом. И я понял, что зло под дыханьем твоим Вместе с жизнью людей исчезает, как дым. [11]

Сологуб создает миф о Смерти, которую он рисует в образе тихой, милой спутницы, во многом более близкой и родной, чем «бабища-жизнь» - злая разлучница.

В своих стихах он писал, как жизнь душит его, что не видит он просвета, что жаждет снять с души груз тяжёлый, но родственной души он, видимо, не встречал. Он находил спасение в снах - там он мог забыть о своих мучениях, но вместе с тем Сновидени