Песенка о святости, мыше и камыше

Отряд не заметил потери бойца

Про червячков

Красный смех

Ночь

Маленький принц возвращался домой

сторона В

Еще раз про дурачка

Про мишутку

Когда я умер

Иваново детство

Прыг-скок

 

Весной 90-го года, выпустив альбом с кавер-версиями "Инструкции по выживанию" и сыграв прощальный концерт в Таллине, "Гражданская оборона" прекратила существование. Как тогда казалось, навсегда. "Нас хотят сделать частью попса, - заявлял Летов. - Я понял, что необходимо либо выскочить из этого потока, либо невиданным усилием воли обратить его течение в другую сторону, ибо в восприятии нашего творчества началась самая настоящая инерция, имеющая к тому же коммерческий характер".

После того, как "Гражданская оборона" распалась, Летов как-то обмолвился, что, возможно, вообще покончит с рок-музыкой. На прощание он решил записать сборник любимых песен - начиная от произведений советских композиторов (типа "Тумана" Колкера) и заканчивая "Непрерывным суицидом" Романа Неумоева. Но в процессе сессии у Летова неожиданно стали возникать собственные песни, которые в конечном итоге и составили костяк "Прыг-скока".

 

...Задумывая альбом, Летов представлял его не только "хитрым ходом и попыткой бегства от привычных клише", но и неким глобальным экскурсом в область психоделии. Психоделии на "Прыг-скоке" получилось с избытком - на уровне прямого эффекта от многодневной передозировки. Летов в ту пору еще не экспериментировал с серьезными наркотиками, но зато с головой ушел в изучение мистических явлений и оккультных наук. Подобное расширение кругозора включало в себя не только чтение букинистической литературы по корневым религиям, но и продолжительные походы по уральским топям, лесам и скалам, где Летов чувствовал себя "уютнее и реальнее, чем на улицах и в жилищах".

После одной из рискованных экспедиций в район Лысой горы Летов вернулся в состоянии сильнейшей горячки. Существовала даже версия (скорее всего, мифическая), что Летова укусил энцефалитный клещ. Как бы там ни было, Егор пережил сильнейший эмоциональный шок и в течение июня-июля находился в бреду - с температурой, близкой к критической. Он был вынужден побриться наголо, не мог спать по ночам, совсем ослаб, но именно в подобном состоянии им были написаны "Про дурачка", "Прыг-скок" и "Отряд не заметил потери бойца". "С медицинской точки зрения я должен был сдохнуть, - вспоминает Летов. - Но ничего, не сварился. Ходил и сочинял песни, записывая их по ночам. Весь цикл я закончил чудовищным "Прыг-скоком", который сочинял где-то полтора месяца. Проект я решил назвать "Егор и о...деневшие" - потому что состояние было соответственное".

Именно это состояние Летов крайне достоверно передал на двух ключевых композициях: "Про дурачка" и "Прыг-скок". Первая из них, напетая Летовым в четыре голоса без сопровождения инструментов, содержала переделанный языческий заговор на смерть, который в аутентичном варианте звучал следующим образом: "Ходит покойничек по лесу, ищет покойничек мертвее себя". Тема смерти получила дальнейшее развитие в большинстве композиций - начиная от стихотворения "Ночь" (посвященного памяти Александра Введенского) и заканчивая совершенно безумным "Прыг-скоком", в котором "неведомые боли" заставляют метаться "ниже кладбища, выше облака". Действие в этой песне начинается с мистических качелей, которые раскачиваются "сами по себе" - словно стоп-кадр из фильмов Тарковского и Сокурова. Останавливается время, и "кто-то внутри умирает хохоча". Судороги, крики, под которые душа покидает тело, - прыг-скок в чудовищные дали - переход в погребальный плач и возврат по спирали обратно к летающим в пустоте качелям.

Как гласит история, Летов написал эту песню в процессе очередного эксперимента с шаманскими ритуалами. На этот раз его трансцендентный опыт заключался в том, что Егор играл и пел в течение многих часов, а включенный магнитофон неумолимо фиксировал данный поток сознания. "Часа через четыре из меня пошли, как из чудовищной огромной воронки, глубоко архаичные слова - слова, рожденные даже не в детстве, а в том состоянии, которое существовало еще до моего рождения, - вспоминает Летов в "Творческо-политической автобиографии". - И эти тексты я едва успевал записывать... Я не знаю, где я в действительности находился в то время. В результате такого страшного опыта вышла эта песня "Прыг-скок".

Музыкальная сторона композиций отталкивалась от мелодической эстетики калифорнийской группы Love, которую Летов часто называл "эквивалентом "Гражданской обороны" на Западе". "Когда записывался "Прыг-скок", я хотел каким-то образом ответить на творчество Артура Ли, - вспоминает Летов. - Я впервые услышал Love года за полтора до этого. С точки зрения рока эти люди очень сильно на меня подействовали, а их ранние альбомы постоянно вертелись в голове. И надо это было как-то отдать - с точки зрения благодарности. Получил - отдай другому. И с таким ощущением у меня родились "Песенка о святости, мыше и камыше" и "Про червячков".

"Гуру", "пророк" для одних, "взбесившийся бойскаут", "усталый, больной человек" для других, Летов записывал этот отчаянный альбом в полном одиночестве - начиная от партий ударных и заканчивая скупыми гитарными проигрышами. Кузя Уо на сессии отсутствовал (после распада группы он временно завис в Ленинграде), и Егор, перечисляя музыкантов, слегка издевательски написал в аннотации: "Кузя Уо - все прочее". Другими словами - ничего. На нескольких композициях Летову подыгрывал на басу Джефф, а на "Прыг-скоке" ему подпела Юля Шерстобитова, впоследствии известная по томскому проекту "Стеклянные пуговицы".

Сведение и монтаж Летов завершил в конце лета 90-го года. В "Прыг-скок" он не включил несколько композиций: "Самоотвод", "Мое описание меня бережет", а также неумоевский "Непрерывный суицид", который позже вошел в виниловую и лазерную пластинки. Кроме того, в архивах остались две "расширенные" версии песни "Про дурачка" - электрическая (!) и акустическая.

Летов посвятил альбом дерзкому "выходу за флажки" сборной Камеруна на чемпионате мира по футболу, а также памяти своего омского друга Эжена Лищенко ("Пик и Клаксон"), умершего тем летом от рака в одной из ленинградских клиник.

...Каждый музыкант мечтает создать в своей жизни что-нибудь вечное. По всем признакам, у Летова таковым должен был стать "Прыг-скок". Казалось, после него - конец всему, после него - только пустота. Все это напоминало гипноз, подсознательные послания, транс и энергетическую мощность страшной силы, исходящие от человека, который готовится вот-вот принять смерть. Ничего похожего на этот сознательно декларируемый "путь в никуда" в отечественном роке до тех пор не появлялось. Да и на Западе с эзотерически-философским воздействием данного альбома на психику могли сравниться разве что "герцоги мракобесия" из Coil и Psyсhic TV. Показательно, что в процессе последующих метафизических поисков Летов, ориентируясь на атмосферу гаражного эйсид-рока, начал принимать огромное количество стимуляторов, но достигнуть состояния (и результата), аналогичного "Прыг-скоку", ему так и не удалось.

"Все, чем я занимаюсь в эти печальные времена, - заявил Летов спустя несколько недель после окончания записи, - я считаю этаким безнадежным ритуалом. Чем-то вроде концептуальной акции Джозефа Бойса - когда он носил и укачивал на руках мертвого зайца, объясняя ему вслух теорию относительности".

 

Хуй забей Не зассал (1990)

 

сторона А

Лошадь

Акула

Талалихин

Мудак

Бляха

Ментофилия

Троцкий

Жена

Ламбада

Не товарищ

Бац!

Под носом

Безобразия

Лезешь

сторона В

Буфетчица

Запил

Сабантуй

Зойка

Секунд

За Верку

Не одно

Целки

Не зассал

Парадокс

Пчелка

Природа

Механизатор

Художник

 

 

Бегемот. Long Way Home: от водителя-ассенизатора до рок-поэта. Середина 90-х.

 

Фундамент будущей андеграундной популярности самой нецензурной рок-группы Советского Союза был образован вопиющей несхожестью мировоззрений ее идеологов - поэта Бегемота и композитора Карабаса. Как гласит история, в конце 80-х Бегемот вернулся из армии с несколькими тетрадками стихов, на обложках которых красовались надписи "ДМБ-88". Тетрадки были толстыми, стихи похабными, и слово "сука" оказалось там не самым неприличным.

Зачастую вместо ненормативных выражений в армейской лирике Бегемота фигурировали многоточия - чтобы строгий старшина ничего не смог понять. Некоторые страницы творений состояли из сплошных многоточий - как в них разбирался сам автор, остается загадкой до сих пор.

Часть текстов Бегемота носила характер глубоких философских размышлений: "Говно не приходит одно, оно приводит своих друзей / Мне уже все равно, кто есть кто из моих гостей". Как говорится, конец цитаты. "Мальчику в армии было плохо, он много переживал", - не без сарказма вспоминает Бегемот, который устроился трудиться водителем мусоровоза в родном подмосковном городе Видное. Со стороны его новое занятие выглядело на редкость органично. На работу молодой поэт-ассенизатор приходил с зеленым ирокезом, тщательно выбритыми висками и серьгой в ухе. Его вылинявшие "от кислотных дождей" джинсы состояли из сплошных заплаток.

"Вот оно, мое место в жизни, - печально думал Бегемот, подбирая пустые бутылки на расторгуевской свалке. Не об этом мечтал он в армии. Не к этому готовился всю сознательную жизнь, с любовью собирая фирменные пластинки. Больше всего на свете Бегемоту хотелось создать собственный панк-проект, исполняющий музыку в духе "Гражданской обороны". Текстов для этого было предостаточно - очень коротких, состоящих, как правило, из одного-двух куплетов. "Шла машина темным лесом за каким-то интересом / Охуенный интерес - на машине ездить в лес..."

Больше слов в песне не было, поскольку Бегемот никогда не являлся поклонником эпохальных творений и крупных форм. Известный афоризм "краткость - сестра таланта" принадлежал, увы, не его перу, но именно Бегемот сумел спроецировать эту несомненную мудрость на благодатную рок-н-ролльную почву.

Для адекватного воплощения подобной лирики на магнитофон Бегемоту нужны были музыканты. Его пятилетний опыт игры на трубе был явно маловат, да и панк-рок с духовыми инструментами состыковывался не очень. Шо делать? И тут крупный видненский меломан вспомнил о своем друге детства по имени Карабас.

Карабас был ниже невысокого Бегемота на полголовы, носил длинную косичку и прекрасно играл на множестве инструментов. Свой талант мультиинструменталиста он планомерно губил, безуспешно пытаясь получить хоть какое-то высшее образование. Сначала - в cтоличном Институте электронного машиностроения. Затем - в станкоинструментальном. И, наконец, в ленинградском Институте киноинженеров. И только в те периоды жизни, когда студентов отправляли выполнять патриотический долг на картофельные поля, Карабас волей-неволей вспоминал про музыку.

Воспитанный на творчестве Вероники Долиной и позднего "Аквариума", он прямо на борозде исполнял под акустическую гитару "Аделаиду" или "Серебро господа моего". Юные студентки окружали Карабаса плотным кольцом, восторженно заглядывали ему в глаза и дружно просили: "Боб! Спой еще! Вот эту, про город золотой".

Кличка "Боб" приклеилась к Карабасу намертво. Так называли его во всех учебных заведениях, которые он когда-либо посещал. При упоминании имени Гребенщикова Карабас мрачнел, прекращал ходить на лекции и целыми неделями поглощал спиртные напитки не самого лучшего качества. Опустошенные трофеи карабасовских алкогольных приключений и находил Бегемот на обширных расторгуевских помойках. Круг неумолимо замыкался. И Бегемот понял, что дальше так жить нельзя.

 

 

Карабас в студии. Середина 90-х.

 

Стимулируя творческую активность старого друга, бывший боец Советской Армии подарил Карабасу свои армейские вирши. "Хватит маяться фигней, - решительно заявил Бегемот. - Пора дышать полной грудью! Давай играть панк-рок!"

В отличие от Карабаса Бегемот искренне считал себя прирожденным панкером. С его точки зрения, первым хитом будущей супергруппы должен был стать вышеприведенный текст про говно. Карабас скептически ознакомился с содержанием и спустя пару дней принес мелодию, которая прямо-таки добила Бегемота своей неземной красотой. Вместо хардкоровых плясок на руинах Кремля растерявшийся Бегемот услышал лирическую пьеску, достойную лучших менуэтов эпохи Людовика XIV. Из подобного парадоксального несоответствия взглядов на жизнь и родился стиль магнитофонной легенды из города Видное с коротким и драйвовым названием "Хуй забей".

Изначальной установкой в группе была ориентация исключительно на запись магнитоальбомов. Как правило, все они длились не более получаса и состояли из трех десятков уморительно смешных песенок и стишков. Песни были похожи на анекдоты, поэтому основной принцип "Хуй забея" звучал так: "чем короче, тем лучше". Мол, "длинный анекдот слушать не интересно". Повторимся, что крупные формы Бегемоту были не близки.

Бегемот твердо решил никогда не давать живых концертов. "Не фиг нам дрыгаться перед публикой, словно какие-то клоуны", - важно заявил он Карабасу. Теперь все силы звездного тандема были сконцентрированы исключительно на магнитофонной записи.

Технически альбомы записывались за один-два дня - или на квартире у скрипача Дмитрия Морозова, или в местном Доме культуры. В видеосалоне на втором этаже видненские аборигены, затаив дыхание, смотрели новый фильм Антониони, а откуда-то снизу до их утонченного слуха доносились душераздирающие запилы и эстетически сомнительные высказывания: "Вчера по радио сказали, что я совсем мудак / Вчера в газете написали, что я совсем мудак / В программе Время показали, то что я совсем мудак / Но я не поверил - я-то знаю, что это не так!"

...Альбом "Не зассал" числится четвертым в героической дискографии группы "Хуй забей". Звук на нем выстраивал задумчивый флегматичный человек по имени Афанас. Карабас играл на гитаре и пел, а Бегемот время от времени разражался речитативами и с выражением декламировал стихи. Свободное цитирование этих опусов вызывает определенные затруднения.

Помимо идеологов группы в записи принимали участие барабанщики Андрей Репа и Найк Борзов, профессиональный гитарист Алексей Медведев и простой сельский парубок Никола на басу. Признаемся честно - с таким мощным составом приглашенных музыкантов композитор Карабас не испытывал никаких ограничений в своих стилистических выкрутасах. Он смело перемешивал хардкор, реггей, сиртаки, блюзы и, конечно же, шустрые заводные рок-н-роллы - то припанкованные ("Мудак"), то веселые в стиле Лаэртского ("Акула"), то грязные в духе "ДК" ("Буфетчица"). Все это записывалось живьем без всяких наложений, причем мощное звучание ритм-секции превращало сессию из обыденного домашнего музицирования в громкий и жесткий гаражный рок.

Отличительной чертой альбома стала зрелая музыкальная реализация добродушно-циничных бегемотовских идей. Под звуки исполняемой на скрипке гаммы будущая звезда поп-фолка Вика Морозова неописуемо трогательно жалуется на свою неизлечимую болезнь под названием ментофилия: "Каждую ночь я набираю 02 / Чтобы услышать голос живого мента / Я от этой забавы ужасно торчу / Мент чего-то кричит, а я в трубку молчу".

Нельзя сказать, что, свободно используя ненормативную лексику, группа сделала ставку исключительно на эпатаж. Просто они нашли свою нишу, в которой мат стал антитезой мертвому языку официальной эстрады, ежедневно звучавшей с экрана телевизора. Карабас и Бегемот насыщали свои творения лошадиными дозами ругательств, доведя идею внедрения уличного сленга в рок-н-ролл до самого максимума. "Хуй забей" превратил инвективно-отвязную лексику российских просторов в рок-поэтику, развивающую традиции русской срамной лирики, имеющие глубоко народные корни и подхваченные, к примеру, в XVIII веке Барковым, в XIX веке Афанасьевым ("Русские заветные сказки"), в двадцатом - Александром Лаэртским...

Богатый на выдумки Бегемот нарекал готовые альбомы патологически нецензурными названиями. Кассеты сопровождались "сельскохозяйственными комиксами" Карабаса, а также фирменным графическим знаком Popa Begemota Records. В порядке легкой интеллектуальной разминки можно попробовать догадаться, что именно было изображено на этой "торговой марке". "Не рекомендуется прослушивать детям и людям без чувства юмора" - гласила надпись на компакт-диске "Не зассал", выпущенном через шесть лет. Первыми покупателями этой пластинки стали Илья Лагутенко, Егор Летов и Борис Гребенщиков.

...Спустя несколько лет стало понятно, что период 90-91 годов оказался для "Хуй забея" идеологическим пиком. Большинство последующих работ группы страдало излишним академизмом, а ранние альбомы выглядели откровенно примитивными с музыкальной точки зрения. В середине 90-х чуть ли не все участники проекта ударились в выпуск сольных альбомов - от мелодичных поп-хитов (Найк Борзов) до беспросветно-тоскливых девичьих песен в исполнении Вики Морозовой. Параллельно в студии Popa Begemota Records были записаны (или спродюсированы) десятки андеграундных альбомов - Ника Рок-н-Ролла, Натальи Медведевой, тюменской группы "Цикаба", Натальи Марковой, Алексея Заева и других.

"Хуй забей" по-прежнему выпускает один-два альбома в год - разные по качеству и с традиционно невероятным количеством приглашенных музыкантов. Отсутствие живых выступлений группа заменяет остроумными экспериментами в жанре мультипликации, где участники ансамбля предстают в образах пластилиновых бродячих музыкантов, дающих очередной концерт в какой-нибудь Пырловке. Количество находок и степень остроумия этих анимационных творений не оставляют никаких шансов пришлым Бивису - Бат-Хеду и на равных соперничают с мультсериалом "Ну, погоди!"...

На фоне подобной искрометной деятельности Карабасу, пожалуй, скучновато работать звукооператором в студии Аркадия Укупника. По дороге домой, перемещаясь в переполненном общественном транспорте, он мечтает записывать в рамках "ХЗ" альбомы с симфоническим оркестром.

К Бегемоту по ночам приходят в гости новые песенки-анекдоты и начинают ломиться в хрупкую дверь его подсознания. И дай бог поэту не забыть наутро о том, что электронные барабаны, профессиональные стажеры-музыканты и 16-канальный пульт противопоказаны группе, привыкшей записываться с первого дубля на старенький магнитофон "Олимп".

 

 

1991