Казма-Казма Пляски трубадуров (1991)

 

сторона А

Оратория "Петр"

Вильгельм-Баллада

Симфония № 1. "Старость"

сторона В

Щучий наигрыш

Симфония № 2. "Сирень"

Падуан "Ласточка"

 

 

Дмитрий Куровский и Евгений Ходош.

 

Необычный состав инструментов этого харьковского рок-оркестра уже изначально вызывал немалый интерес и настраивал на нечто непривычное. Флейта, валторна, труба, фагот, рояль. Плюс ударные и электрогитара. Размалеванный гитарист являл собой смутный синтез юного дьявола и служанки из одноименного спектакля Виктюка. Программа "Пляски трубадуров", исполняемая этим экзотическим септетом, представляла смелое сочетание танцевальных мелодий эпохи Возрождения, отголосков симфонических экспериментов Стравинского и полиритмических приемов играющей арт-металл группы Meacon Delta. Весь этот "Декамерон-рок" критики называли то "элегантной вакханалией средневековья", то "безумными танцами, покрытыми пеной эпилепсии". "Мы играем музыку тех времен, когда по всей Европе гуляла чума, а люди все равно танцевали", - анонсировал выступления группы ее лидер Евгений Ходош.

Вся получасовая программа "Казмы-Казмы" была выстроена на контрастах. Европейский маскарад средневековья ("Старость") соседствовал с минималистским фолк-панком ("Оратория Петр"), а романтичная "Симфония "Сирень" органично уживалась с исполняемым в духе раннего "Аукцыона" "Щучьим наигрышем".

"Над остинатной электрогитарно-барабанной ритм-секцией повисли воздухоплавательные объекты - труба и валторна, - вспоминает Ходош, который помимо пения и игры на гитаре был автором всех композиций. - В нижнем регистре игралось фаготиссимо, в верхнем активно пританцовывала флейта. Связующую функцию выполнял рояль в маске перкуссиониста".

Бас-гитара в "Казме-Казме" отсутствовала как класс.

Эпицентр этого пира во время чумы составляли две гениальные сюиты - "Падуан "Ласточка" и "Вильгельм-Баллада". Последняя - типичная сказка, сродни тем, которые рассказывали в средние века кочующие из города в город трубадуры: "Из дальних походов Вильгельм шел домой / Громко скрипя деревянной ногой / Оставив немало дорог за спиной / Вильгельм возвращался ни мертв, ни живой..."

Тексты "Казмы-Казмы" напоминали стилизованную под мадригалы и сонеты поэзию футуристического мифотворчества, сдобренную ударными дозами дадаистской иронии. Не чужд был Ходошу и символизм. Так, сюжет психоделически монотонной "Ласточки" состоял в том, что домашнему Петуху предлагается "улететь птичкой-ласточкой" в "край далекий", поскольку "ты же не шавка какая-то, ты же Петух!". Мечта о воле находит свое воплощение в запоминающемся припеве: "Лети, чтобы услышал весь мир хлопки твоих крыльев / Лети, улетая птичкой-ласточкой". Завершается этот манифест свободного полета монументальным "Чтобы услышал весь мир / Чтобы услышал весь мир..."

Как гласит история, во время дебюта "Казмы-Казмы" весной 91-го года звукооператор за пультом нервно курил сигарету за сигаретой, а по окончании действа, выдержав театральную паузу, спросил у продюсера Сергея Мясоедова: "Ты мне скажи только одно: где ты их всех берешь?" Хороший вопрос.

Идеолог "Казмы-Казмы" Евгений Ходош вырос в простой еврейской семье. Мать - детский врач, отец - джазовый музыкант, кажется, контрабасист. Творческие метания самого Женьки начались еще в музыкальной школе - пять лет обучения по классу ударных и четыре - по классу фортепиано. Школу он так и не закончил, поскольку весь последний год предполагаемой учебы играл на барабанах, флейте и синтезаторе в группе "Товарищ". Параллельно Ходош в предельно сжатые сроки осваивает электрогитару и всерьез увлекается эстетикой средневековья.

После распада "Товарища" 18-летний мультиинструменталист организует панк-рок-трио "Чичка-Дричка" с не вполне обычным набором инструментов: гитара-барабаны-флейта. В истории остался их сверхагрессивный номер "Повелитель бляха-мух", выпущенный на немецком компакт-диске "Украинский андеграунд. Новая сцена". Сам Ходош этот короткий период вспоминать не любит - возможно потому, что уже тогда в его голове звучала совершенно иная музыка. Он слушал много произведений европейских композиторов XVI века: Жервеза, Аттеньяна, Сусато.

Именно в это время Ходош начинает прогрессировать как композитор, написав в течение зимы 90-91 гг. большую часть новой, более сложной программы. Незавершенные мелодии Женя раскладывал на партии конкретных инструментов и отчетливо понимал, что для реализации подобных замыслов ему нужен более обширный состав. И он нашел то, что искал.

Первые концерты "Казмы-Казмы" проходили на фоне абстрактных полотен огромного размера, нарисованных Димой Куровским - 16-летним флейтистом, с которым Ходош играл еще в "Чичке-Дричке". Несмотря на юный возраст, у Куровского тоже был собственный проект "Гниды", исполнявший не менее бескомпромиссную, чем "Чичка-Дричка", анархическую музыку. Родом Дима был из Чернигова - особого места с боевой историей и со специфической энергетикой. Город славен своим старинным валом, на котором находится целая батарея пушек. Куровский любит показывать этот вал гостям, по-детски радуясь тому, что дула орудий направлены в сторону Киева.

Дед Куровского был не признанным украинскими властями поэтом, которого начали печатать только в 90-х годах. Будущий фронтмен и музредактор "Казмы-Казмы" уважал деда за радикализм и свободу духа. "Сегодня я выйду на сцену в дедовских башмаках, - говорил он в гримерке перед дебютным выступлением. - Мой дед в них в пивном баре стихи читал. А теперь я буду в них играть. Здесь и сейчас".

Тандем Ходош-Куровский расширился до септета в считанные дни. С барабанщиком Женей Николаевским Ходош играл вместе в "Товарище". Остальные участники группы были найдены Куровским в стенах музыкальной школы-интерната, где он учился.

 

 

Сергей Мясоедов.

 

"Это были совершенно уникальные музыканты, которые собрались со всей Украины, - вспоминает Сергей Мясоедов. - Их отбирали из каких-то запредельных городов типа Изюма, Краматорска, Чугула. Я до сих пор не могу поверить, что столько талантливых ребят появилось сразу в одном месте. Причем все - без чердака. Они жили на одном этаже общежития, и это была жара".

Валеру Харьковского (валторна), Виталия Шевчука (труба), Женю Барышникова (фагот) и Сашу Негодуйко (рояль) от переизбытка энергии и нереализованных идей просто разрывало на части. После того, как в пятнадцать лет они вместе с Куровским сфотографировались в обнаженном виде под портретом Ленина, их обвинили в пропаганде гомосексуализма и лишь чудом не выгнали из интерната. Примерно в это же время шустрые украинские хлопцы побывали на проводимых Мясоедовым фестивалях альтернативного рока. Неизгладимое впечатление на них произвели "Восточный синдром" и "Раббота Хо", и они начали проявлять себя как самостоятельно мыслящие музыканты.

"Все они воспринимали философию и музыкальные идеи "Казмы-Казмы" не дискретно, а как явление, в котором чувствовали себя органично, - вспоминает Мясоедов, который не жалел ни сил, ни времени для создания дееспособного коллектива. - Предлагаемые Ходошем идеи музыканты воспринимали мгновенно. Не было никакого барьера. Они сразу ассимилировались и создали это поле тяготения".

Весной-осенью 91-го года "Казма-Казма" с легко предсказуемым триумфом выступает на рок-фестивалях - "Индюшата" в Твери, "Агасфер" в Москве, "Перекресток" в Саратове. Сразу же после московского концерта "Казмы-Казмы" за кулисы ворвался Сергей Летов. Он находился в неописуемом восторге и, раздавая визитки, говорил: "Теперь я знаю, что мне отвечать на Западе на вопрос: "Есть ли в СССР современная музыка?"

После этих гастролей музыканты начали поиски человека, который сумел бы зафиксировать их позитивно-разнузданную смесь акустики и электричества на пленку. Вскоре был найден местный рок-Кулибин по имени Александр Вакуленко. Он работал в консерва-тории и выглядел лет на двадцать старше вчерашних школьников из "Казмы-Казмы". Он ходил в старых джинсах, носил длинные волосы, а за его густой бородой не было видно кадыка. Вакуленко специализировался на записи духовой музыки, но внешний вид выдавал в нем человека, который по ночам втихаря слушает рок. Его заинтересованность, доброжелательность и многолетний студийный опыт записи крупных симфонических составов на эпохальные агрегаты STM при помощи пультов "Электроника" и советских динамических микрофонов стали для музыкантов неперебиваемыми козырями.

Дебютный альбом "Казмы-Казмы" записывался в концертном зале харьковского Института искусств, где впоследствии дислоцировалась знаменитая местная студия SMC Factory. Вся панорама саунда выстраивалась Вакуленко без применения ревербератора - с учетом акустики больших помещений и многомикрофонной системы звукозаписи. Записывались ночами, поскольку днем по близлежащей улице ездили трамваи. Работали напряженно, не без нервных срывов. Протяженность большинства композиций превышала стандартное трехминутное время, и записать их без разбега было невероятно сложно. Первоначально фиксировалась болванка, состоящая из барабанов, гитары, рояля и трубы. Затем были произведены две аппликации: вокал, флейта, фагот, валторна и, в самом конце, "сдвоенная" гитара и труба.

"В течение недели семеро юношей, звукач-верховода и продюсер с отстраненным мнением, подручной хитростью и смекалкой подковывали упрямую блоху, - вспоминает Ходош. - Мы понимали, на что реально можем рассчитывать, и остались довольны результатом. Что бы там ни говорили, в том году мы действительно были Королями Баланса".

Дальнейший путь "Казмы-Казмы" получился достаточно извилистым. Вскоре после того, как был записан альбом "Пляски трубадуров" (фрагменты из него опубликованы в ряде немецких и украинских CD-компиляций), группу покидает Куровский. "Я всегда чувствовал, что мы иллюстрируем наступление зла", - сказал он перед уходом. Доля истины в его словах была. Как верно заметили рок-критики, "эстетический баланс духовного напряжения песен переместился от "любви-жизни" к "любви-смерти", окрасив музыкальную феерию "Казмы-Казмы" в темные тона эсхатологии и черного юмора".

"То время однозначно на всех давило, и эсхатология действительно витала в воздухе, - вспо-минает Мясоедов, который, несмотря ни на что, продолжал пропагандировать в бывшем СССР и за его пределами украинскую авангардную рок-музыку. - Общее ощущение было таково, что наступает конец света. После событий в Закавказье и Прибалтике многие ждали, что в городе вот-вот появятся танки. Все это действительно ассоциировалось с чумой".

Не случайно в то время Ходош собирался (параллельно записи второго альбома "Катакомбы любви") сочинить музыку для балета "Чума". Он написал либретто, придумал лейтмотив и костюмы для танцоров, но дальше этого дело не пошло. Стиль "Казмы-Казмы" сместился от фолк-панка в сторону крупных медитативных композиций, навеянных постиндустриальной готической музыкой и творчеством Swans, Coil и Psychic TV. При этом сместился и центр тяжести - от драйва физиологического к драйву душевному.

В 93-м году выступление "Казмы-Казмы" на презентации вышеупомянутого компакт-диска "Украинский андеграунд" транслировалось по российскому и немецкому телевидению. Спустя год группа сыграла на московском рок-фестивале "Индюки-94", где представила принципиально новую программу, состоявшую из антитоталитарных, "очеловеченных" маршей. Ходош при этом перешел с гитары на барабаны, а Саша Негодуйко - с рояля на тромбон.

Остальные музыканты первого состава "Казмы-Казмы" проявили себя либо в сольных выступлениях, либо в других проектах. Дмитрий Куровский организует группу "Фоа-Хока", ориентированную на жесткий индустриальный рок на украинском языке. Композиция "Фоа-Хоки" "Коноплi ся зеленiють" (обработка народной песни), также опубликованная на диске "Украинский андеграунд", является одним из самых ярких моментов альбома.

Женя Николаевский играл в группе "Черепахи" и еще в нескольких харьковских командах. Шевчук и Харьковский закончили консерваторию, а Барышников вырос в фаготиста европейского класса и выступал, в частности, с сольными концертами в Кельне.

В конце 90-х о "Казме-Казме" как о реально функционирующей музыкальной единице известно немного. Их последняя программа представляла собой академическую музыку, исполняемую оркестром из одиннадцати человек. После "Плясок трубадуров" и "Катакомб любви" группа альбомов не записывала.

"Иногда я задумываюсь над тем, зачем вообще все это делалось, и нахожу только один ответ, - вспоминает, оглядываясь на пройденный путь, Евгений Ходош. - Мы пытались найти для себя вселенское утешение от вселенской скуки".

"И вот, когда я так горевал, веселые речи и утешения друга принесли мне столь великую пользу, что, по крайнему моему уразумению, я только благодаря этому и не умер..." (Д.Боккаччо. "Декамерон").

 

Опиум для народа
Внеклассное чтение

 

 

 

Серебристый красавец-лайнер уверенно рассекал стальными крыльями плотные нагромождения перисто-кучевых облаков. Мы с Александром Волковым возвращались с Франкфуртской книжной выставки 94-го года, на одном из стендов которой были представлены экземпляры "Золотого подполья" - массивной энциклопедии, посвященной самиздатовской рок-прессе в СССР. Книга имела определенный резонанс: пара издательств грозились опубликовать ее сокращенный вариант на английском, но что-то там не срослось. Может, и к лучшему. Как бы там ни было, жизнь продолжалась, пора было двигаться дальше.

Никогда не отличаясь особым терпением, я прямо в самолете "Франкфурт-Москва" начал совращать Сашку макетировать еще одну книгу - прекрасно понимая, что без рассудительного Волкова новый проект может оказаться полным говном. Длинный, как путь к коммунизму, Волков устало развалился в кресле и тщетно пытался уснуть. Ни о какой книге он и слышать не хотел, тем более - на высоте 7000 метров над уровнем моря. В памяти еще свежи были душераздирающие картины под общим названием "подпольное изготовление "Золотого подполья". Пережить вторично подобный стресс меланхоличный Волков явно не желал. Вдобавок ко всему в его душе еще не улеглась обида на мой отказ делать книгу о группе "ДК".

Впрочем, услышав название "100 магнитоальбомов советского рока", Волков слегка оживился. Тема оказалась для него близкой, поскольку в рок-культуре он был человеком не посторонним. В начале 80-х Сашка посещал и фотографировал подпольные концерты. В 83-м познакомился с "Оберманекенами", в 84-м - с Шевчуком, который жил у него во время записи альбома "Время". Тогда же начал общаться с Жариковым, Рыженко, Вишней, Силей и другими деятелями московско-питерского андеграунда. Чуть позже Волков - архитектор по образованию - занялся оформлением рок-журналов, став впоследствии одним из редакторов таких культовых изданий, как "УрЛайт" и "КонтрКультУр'а".

Веским аргументом в доламывании упрямого Волкова стали вывезенные из Франкфурта рок-энциклопедии "All Time Top 1000 Albums" и "100 Great Albums Of 60's". Одну из этих книг я честно купил. Вторую пришлось украсть - назло мымре в униформе, которая ни за что не хотела ее продавать и все тыкала пальцем в табличку "выставочный экземпляр".

Совершенно очевидно, что литературу подобного жанра никто у нас в стране еще не издавал. Порой, когда у меня дурное настроение, мне начинает казаться, что в России вообще мало кто что-нибудь делает. Наверное, я не прав...

Воздух в салоне самолета был наэлектризован до предела. Вокруг двух спорящих Александров искрило. Сменивший тактику Кушнир перешел с блюзов на речитатив, в котором замелькали нетипичные для его словарного запаса выражения: "наш долг", "дань уважения", "кто, если не мы". Когда строгая стюардесса объявила о посадке самолета в "Шереметьево-2", Волков сломался. "Ладно, - сказал он. - Давай попробуем. Но только с одним условием - смакетированные главы больше не переделываются". Наивный...

Мягкое осеннее солнце дарило последнее тепло, а тема будущей книги будоражила и согревала своей непредсказуемостью. Казалось, мы держим в руках настоящее сокровище - и одному Богу известно, как так получилось, что никто другой не догадался откопать этот бесценный клад раньше. Подъезжая к метро "Сокол", я попросил Сашку не говорить о наших безумных идеях друзьям и коллегам. И без того не слишком многословный Волков поклялся свято хранить тайну.

Наступили будни. Распределение обязанностей в неафишируемом творческом объединении выглядело следующим образом. Александр продумывал структуру книги, параллельно работая над очередным номером редактируемого им журнала Pinoller, где планировалось ознакомить любознательную часть человечества с фрагментами из "100 магнитоальбомов". Я же потихоньку-помаленьку начал отбирать эти самые магнитоальбомы...

Идея советского top-100 - чисто западное изобретение, нахально перенесенное на нашу почву -предполагала некоторые поправки и уточнения. Во-первых, было понятно, что в названии должно отсутствовать слово "лучший". Это несколько снижало коммерческий потенциал издания, но выглядело справедливо и непретенциозно. Поэтому сто наиболее значимых альбомов располагались именно в хронологическом порядке, а не исходя из какой-то вымышленной хит-парадности. Во-вторых, в книгу автоматически не попадали альбомы, записанные в постсоветское время, т.е. после 1991 года.

В результате тщательного изучения рок-архивов и очередного прослушивания порядка тысячи альбомов появился черновой вариант списка. В немалой степени мне помогло общение с сотнями журналистов, музыкантов и заядлых меломанов, по-настоящему разбирающихся в рок-музыке. Многие оказались людьми неленивыми и предложили свои варианты "сотки". Всем спасибо. Теперь оставалось обработать полученные данные и вынести беспристрастный вердикт.

Критерии отбора были не слишком сложными. При оценке значимости альбомов учитывалось их влияние на музыкальную ситуацию в стране. Затем - популярные и культовые записи, а также работы практически неизвестные, которые в чем-то опередили свое время. Как правило, их создатели направляли энергию исключительно на творчество и, записав альбом, теряли к нему всякий интерес. Из-за отсутствия толковых продюсеров и беспримерного музыкантского пофигизма эти опусы активно не распространялись. Принимая во внимание результаты всевозможных опросов и "сбалансированных" хит-парадов, я все же был твердо уверен, что такие группы, как "Отряд им. Валерия Чкалова", "Стереозольдат", "Желтые почтальоны", "Театр" и "Стук бамбука в 11 часов" заслуживают большего внимания. Заранее соглашусь, что сегодня названия этих проектов не вертятся у каждого на языке. Но для своего времени они были не просто хороши, но и важны. Включением их в общий список моя "отсебятина", пожалуй, и закончилась,

Хотелось верить, что каноническая версия "100 магнитоальбомов" оказалась настолько близкой к истине, насколько вообще книга может отражать мнение тысяч людей. Не жду, что каждый согласится с этим списком. Любой выбор субъективен. Но это, бесспорно, честная работа.

Где-то в начале 95-го года окончательный вариант всех позиций был наконец одобрен метафизическим продюсером проекта Александром Сергеевичем Волковым. Происходило это не без боя. Еще раз пришлось доказывать, что список не претендует на нечто абсолютное и незыблемое. Это не догма. Он не является упорядоченной подборкой "лучших групп" или "самых успешных" альбомов. По ряду причин в него не попали некоторые рок-ансамбли, а также концертные записи, бутлеги, компиляции разных лет и альбомы, вышедшие сначала на западном виниле, и лишь затем - на магнитофонной пленке в СССР.

После окончания работы над списком надо было найти какую-то фактуру, благодаря которой можно было бы на этом ушедшем с годами под воду материке выстроить целый дом. Кроме того, очень хотелось понимать, какая в каждой из ста квартир будет обстановка и что будут представлять собой чердак здания и подвал.

 

Советская самиздатовская рок-пресса на стенде Международной Франкфуртской книжной выставки 1994 года.

 

Книга "Золотое Подполье" - полный свод советского "рок-самиздата".

 

"100 магнитоальбомов советского рока" - атрибуты творческого процесса.

 

По правде говоря, вначале было немного страшновато. Что это будет - роскошный дворец или жалкая лачуга - зависело не только от меня, но и от Его Величества Случая. Случай же представился неплохой.

Волею судьбы одним из первых серьезных собеседников по книге оказался Борис Гребенщиков. В тот момент лидер "Аквариума" заканчивал вместе с Волковым работу над дизайном альбома "Навигатор". В итоге наши пути во времени и пространстве органично пересеклись.

Гребенщиков довольно долго и не без интереса изучал список "100 магнитоальбомов". Увидев на 94-й позиции группу "Хуй забей", Борис Борисович обрадовался, как ребенок. Как ребенок обрадовался и я. Как раз в эти дни мой приятель Сева подарил мне диктофон, на который БГ с ходу наговорил чуть ли не вторую часть "Правдивой автобиографии "Аквариума". Порой ответы опережали вопросы, и у меня возникло небезосновательное ощущение, что в этот момент мы находимся, что называется, на одной волне.

Вдохновленный количеством и качеством полученной информации, я в ту же ночь набросал черновой вариант статьи об альбоме "Табу". "И это все ты написал?" - спросил на следующий день удивленный Волков. Я приободрился и попер вперед, как танк.

Интервью предстояло сделать великое множество - все-таки нет лучшего источника информации, чем живое человеческое общение. Общение же с рок-музыкантами представляет собой явление особого рода. Я ожидал столкнуться с чем угодно. С капризами, с пофигизмом, с массовым раздолбайством. Ожидал эпидемии склероза - доподлинно известно, что память у рокеров весьма своеобразная. Морально я даже был готов к фразам типа "а что, у нас был такой альбом?"

Недоступные на сцене, рок-музыканты в частных беседах оказались людьми милыми и домашними. Гребенщиков, Кинчев, Курехин, Попович, Скиба, Манагер, Жариков, Шумов обладали превосходной памятью и оказались прирожденными рассказчиками. Мягко говоря, мировая культура не прошла мимо них. Не менее содержательным выглядело и общение с серыми кардиналами нашего рок-андеграунда: Тропилло, Усовым, Агеевым, Ушаковым.

К сожалению, встретиться удалось не со всеми. Оставим за пределами книги подробности переговоров с менеджерами преуспевающих ныне рок-групп, которые предлагали делать интервью с артистами при помощи факса. В свою очередь, крайне плотный жизненный график Макаревича, затворнический образ жизни Мамонова, некоординируемость Агузаровой и, скажем так, временное отсутствие душевного тепла у Егора Летова сделали наше общение невозможным.

Еще один барьер, который пришлось преодолевать, заключался в прозаичной бытовой агрессивности некоторых радикалов от рока. Мой мозг отказывался понимать мотивацию некоторых зауральских музыкантов, которые, не успев еще сесть в поезд "Сибиряк", тут же надевали на себя маску воина. По-видимому, настраивались на волну "дадим в столице говна". Для завершенности образа этим непримиримым борцам с респектабельностью не хватало разве что боевой раскраски - как у бутафорских апачей, выходивших под предводительством Гойко Митича на тропу войны в съемочных павильонах киностудии "ДЕФА". В подобных высоковольтных условиях интервью приходилось осуществлять через посредников.

Сбор и подготовка материалов для книги были усеяны не только шипами. Время от времени на этом тернистом пути встречались розы, причем порой - неземной красоты. Кажется, на следующий год после Франкфурта меня угораздило в очередной раз влюбиться, в результате чего жизнь забросила на целый месяц в Италию. Незадолго до этого Илья Кормильцев помог мне организовать интервью с Бутусовым. Встреча состоялась в гостинице "Россия" - перед очередным концертом "Наутилуса" в одном из ночных клубов. Вид у Славы был традиционно невеселый, но о записях старых альбомов он рассказывал вдохновенно и с энтузиазмом. Рискну предположить, что воспоминания молодости согревали его значительно сильнее, чем мысли о предстоящем клубном выступлении.

Кормильцев во время интервью не проронил ни слова. Как выяснилось позднее, на днях он собирался лететь в Свердловск - по тем же самым причинам, по которым я - в Италию. Во всем этом была какая-то логика наоборот. В Свердловск, по идее, лететь надо было мне - делать интервью с музыкантами. А на Апеннины следовало отправиться Кормильцеву, имевшему там десятки друзей, знакомых и деловых партнеров. Но раз уж все случилось шиворот-навыворот, надо было извлечь из ситуации максимальную пользу.

Кормильцев предложил мне написать на досуге развернутый текст об истории позднего "Наутилуса". В свою очередь я попросил великого русского поэта встретиться в Свердловске с некоторыми из героев "100 магнитоальбомов". Сделка состоялась. На крыльях любви Кормильцев носился с диктофоном по плохо освещенным уральским переулкам и виртуозно пытал очумевших от такого напора свердловских рокеров. В особо сложных ситуациях Илье помогал бывший звукорежиссер, а ныне преуспевающий драматург и сценарист, Леонид Порохня. Зафиксированные на пленке интервью были выше всяких похвал. В то же самое время, нежась под ласковым итальянским солнцем, я оперативно написал текст, легший в основу книги о группе "Наутилус Помпилиус". Совесть моя была чиста - работа над "100 магнитоальбомами" не останавливалась ни на секунду.

 

* * *

 

Маленькая деревушка Кравцово находится где-то в глубине Воронежской области и состоит из двадцати обветшалых деревянных домов. В этом живописном уголке в жаркие летние месяцы и совершались основные "рывки" над книгой. Природа соответствовала: лес, пруд, бескрайние поля. По вечерам можно было пить свежее парное молоко, околачивать груши или созерцать пепелище, образовавшееся на месте заботливо сожженной кем-то свинофермы.

Однако времени на подобный досуг не оставалось. С утра до вечера в избушке на курьих ножках шла работа над книгой - по 12-14 часов в сутки. Обработка интервью, обобщение архивных данных, черновые наброски очередного текста... За лето мне удавалось написать по 20-25 глав. Такая вот, хм, Болдинская осень. Несложно догадаться, что после подобных космических нагрузок вид у меня был своеобразный. Как-то раз я задумчиво пер по пересеченной местности ведра, наполненные водой из колодца. "Поэт, поэт идет", - сидя в тени перебрасывались тревожной новостью местные бабенки. И почему-то крестились.

...Как и у многих в этой стране, мой финансовый кризис грянул задолго до августа 1998 года. На текущее производство книги нужны были деньги. Выход оставался один - продать свою коллекцию компакт-дисков. О содеянном не жалею, но до сих пор мне жизненно не хватает пластинки Gavin'a Friday "Shag Tobacco" и дебютного альбома Tricky.

Ликвидация компактов не могла глобально исправить положение и одним махом убить все финансовые проблемы. Книга требовала постоянных вложений - включая ежемесячную оплату сумасшедших счетов за телефонные переговоры и поездки в другие города. Спасение пришло с неожиданной стороны. Возникший из полузабытого прошлого "Мумий Тролль" оказался для книги своеобразной палочкой-выручалочкой. Работа в должности пресс-аташе популярного коллектива давала реальную возможность ездить по стране и встречаться с множеством иногородних музыкантов, попавших на страницы "100 магнитоальбомов". Во время бесчисленных туров владивостокских "шамамаманов" мне удавалось органично совмещать приятное с полезным, делая для книги многие десятки нужных и полезных интервью. Питер, Киев, Харьков, Рига, Таллин, Калининград, Дальний Восток - этапы боевого пути...

 

* * *

 

О том, какую он совершил ошибку, дав согласие работать над книгой, Волков догадался довольно скоро. Поток поступающей информации был настолько мощным и беспрерывным, что готовые главы приходилось переделывать не раз, не два и не три. Подобное патологическое стремление автора к бесконечным улучшениям мог вынести только человек с железными нервами. В очередном испытании на прочность аристократично воспитанный Александр Сергеевич проявил фантастическую выдержку. Что, впрочем, не мешало ему смотреть на экран компьютера исподлобья и постоянно бурчать о том, что "ни один нормальный человек подобный объем текста не осилит". Кто бы спорил... Читать куда труднее, чем писать...

Ближе к финалу случилось чудо. Волков заметно подобрел и как-то под вечер даже изрек: "Ты не поверишь, но эта книга стала мне родной. Порой даже кажется, что это я ее написал". Надо знать Волкова, чтобы понимать, чего эта фраза стоит.

Очередное воспоминание. Вернувшийся из Америки знаменитый "писатель" Саша Агеев держит в руках почти готовый макет "100 магнитоальбомов советского рока". "Я ждал эту книгу всю жизнь", - негромко произносит он...

Последние встречи, последние интервью. Их символ - высунутый язык (как у Джаггера), только вместо эротического импульса - диктофон Sony. Часть жизни длиною в пять лет. Когда была дописана последняя глава, сил прыгать до потолка уже не осталось. Опустошение, растерянность и подсознательное ощущение счастья. Все одновременно.

За несколько недель до сдачи книги в типографию мне позвонил Волков и виноватым голосом сообщил, что в его компьютере неожиданно "полетел" винчестер. Работа грозила быть отброшенной на год назад, ибо в финишной суете смакетированные главы архивировались далеко не всегда. Следующие сутки Сашка провел в поисках людей, способных восстановить информацию с наглухо "рухнувшего" хард-диска. В воспаленных мозгах участников проекта уже рисовался план международной операции по-спасению магнитного слоя (через японский завод-изготовитель), однако до этого, слава Богу, не дошло. Вопреки прогнозам, местные специалисты сотворили чудо и "вытянули" с того света, казалось бы, безнадежно потерянный макет. О том, что мы пережили в те дни, можно написать отдельный сюжет.

Что еще рассказать... Рассуждая методом "от противного", очень не хотелось, чтобы книжка превратилась в сборник "старые тексты о главном". Хотелось многогранности и новых ракурсов, хотелось максимально полно отразить все аспекты такого уникального явления, как магнитофонная культура в СССР. Я попытался чуть глубже, чем это принято в нашей рок-критике, покопаться в психологии творчества и раскрыть особенности создания каждого из аудиошедевров.

Задача-максимум, которая ставилась изначально, была вполне конкретной и, пожалуй, даже прикладной. Хотелось, чтобы человек, прочитавший историю создания очередного опуса, загорелся желанием прослушать альбом. И если читатель не начал этот альбом где-нибудь добывать - значит, глава написана плохо и неинтересно. Теоретически читатель был приговорен к тяжким, но сладостным мукам - искать и слушать все эти альбомы. Для расширения кругозора, для сопереживания, для утоления жажды, наконец...

Джереми Пэскал в своей "Истории рок-музыки" не без иронии заметил, что "рок-н-ролл создан не для того, чтобы о нем писали энциклопедии". И все же. Мне всегда казалось, что в работе над "100 магнитоальбомами" не стоит стесняться скрупулезности и дотошности, переизбытка деталей и подробностей. Многие почему-то считают, что определенный элемент небрежности и пофигизма в этом жанре способствует легкости восприятия. Не способствует. Я искренне старался быть противником подобной "легкости". Возможно поэтому книга и получилась такой объемной. Возможно поэтому читать ее не всегда просто. Извините.

 

^[1] Когда книга готовилась к печати, альбом "Брат Исайя" был издан на лицензионной кассете "Отделением "Выход".