Диалектика в философии Гераклита

 

Гераклит знаменит не только интересными и глубокими раз­мышлениями о первоначале. Еще более славен он как великий древнегреческий диалектик**. Те диалектические мысли и идеи, которые в зародыше и стихийно заключены в концепции перво­начала первых греческих философов, получают у Гераклита более четкую артикуляцию, дальнейшее развитие. Диалектика у Гераклита, как и у его предшественников, — это прежде всего констатация и фиксирование вечности происходящих в мире изменений. Мысль об изменениях, характерная для самых первых греческих филосо­фов, у Гераклита приобретает форму мысли всеобщей, т.е. философской идеи. Все изменяется, и изменяется постоянно; нет предела изменениям; они есть всегда, везде и во всем — вот что спрессова­но в знаменитой краткой формуле, приписываемой Гераклиту: „Все течет, все изменяется". Какой бы простой и банальной ни казалась эта формула человеку сегодняшних дней, необычной, новаторской и мудрой она выглядела тогда, когда впервые в емкой, обобщенной форме представила результаты тысячелетних наблюдений, разду­мий человека об окружающем мире и своей собственной жизни. Переход здесь весьма тонкий. Скажем, наблюдения за рекой легко могут склонить мыслящего человека к идее изменений. У Геракли­та же — река не более чем символ, благодаря которому понятным для людей способом утверждается всеобщая мысль. Такова же роль других гераклитовых символов — огня, войны (вражды) и др. Повязанность мысли Гераклита с символами, образами — специ­фическая черта его философии, да и всего древнегреческого любо­мудрия. Это диалектика изменений в образах и символах. Хотя мысль об изменении то и дело приобретает в фрагментах, приписы­ваемых Гераклиту, всеобщий, абстрактный характер, она объединя­ется с хорошо запоминающимися образами, делающими философ­скую мудрость живой, понятной. Например, солнце Гераклит характеризует как "новое ежедневно, но и всегда и непрерывно новое" (58 (а); 225). В другом случае Гераклит говорит: „На вхо­дящих в те же самые реки притекают в один раз одни, в другой раз другие воды" (40 (а); 209). Поэтому, согласно Гераклиту, в од­ну и ту же реку нельзя войти дважды.

Специфика диалектики Гераклита — еще и в том, что мысль об изменениях объединяется здесь с идеей единства и борьбы противоположностей. Предвестником такого подхода, как уже упо­миналось, был Анаксимандр. Гераклит как бы извлекает из недр внутренней логики первоначала только брезжившую идею единства и борьбы противоположностей и подробно, уже именно по-фило­софски, развивает ее. Идея Единого — и, стало быть, приведения к одному, к единству — соседствует с идеей раздвоения Единого, выделения из него противоположностей. "Выслушав не мою, но эту вот речь (Логос), должно признать: мудрость в том, чтобы знать все как одно", — говорит, согласно свидетельству Ипполи­та, Гераклит (26 (а); 199). Гераклит утверждает не просто сущест­вование противоположностей, но их неизбывность и всеобщность. Противоположности существуют везде. Эта идея воплощается у Гераклита в некоторой космической, но также в этической и эсте­тической формах. Ибо наличие противоположностей для Гераклита — основа и существования, и гармонии мира. Противоречивость сближает — таков гераклитовский парадокс.

Еще одна диалектическая идея — борьба, "вражда" противопо­ложностей. Гераклит был изобретателем идеи борьбы противоположностей как конструктивного философского начала. В изобра­жении Гераклита борьба, распря, война имеют глубинное отноше­ние к рождению, возникновению, расцвету, т.е. к самой жизни. "Должно знать, что война общепринята, что вражда — обычный порядок вещей... и что все возникает через вражду и заимообраз­но [= "за счет другого"]" (28 (а); 201). В этой связи Гераклит сно­ва вступает в полемику с Гомером: ведь тот, молясь, "чтобы 'вра­жда сгинула меж богами и меж людьми', сам того не ведая, накликает проклятье на рождение всех [существ]", "ибо они ро­ждаются в силу противоборства и противодействия..." (свиде­тельство и комментарий Плутарха — 28 (Ь3); 202).

Три основополагающие диалектические идеи, которые были выделены из корпуса гераклитовских фрагментов, внутренне связа­ны друг с другом, друг в друга переливаются, в чем также уже проявляется диалектика — в ее облике диалектики философских идей. Раз мы приняли, вместе с Гераклитом, идею-образ вечного изменения: в одну и ту же реку нельзя войти дважды, то логично сделать вывод в несколько иной форме: в ту же реку вступаем и не вступаем, существуем и не существуем. Одно состояние уступает место другому, "холодное нагревается, горячее охлаждается, влажное сохнет, иссохшее орошается" (42 (а); 214). Так идея все­общей изменчивости поворачивает к нам другой свой лик — она переливается в тезис о единстве противоположностей. Изменение и есть, по Гераклиту, совмещение крайностей — прежде всего существования и несуществования, но также уничтожения и воз­никновения. Ведь уничтожение одного есть возникновение другого.

Противоположности едины, неотрывны друг от друга. И эту неотрывность Гераклит пытается разъяснить и на трудных, непо­нятных, и на простых примерах. Он говорит об обычных людях: „Они не понимают, как враждебное находится в согласии с собой: перевернутое соединение (гармония), как лука и лиры" (27 (а); 199). Есть очень много толкований этих гераклитовых образов. Вероятно, под "перевернутым соединением (гармонией) лука и ли­ры" он имел в виду то, что лук. и лира — противоположности: "вражда" и единство уничтожения, смерти и красоты; разъединяю­щей войны, понимаемой в самом широком смысле — как вражда, распря, и единящей красоты, символизируемой образом лиры. Вме­сте с тем, каждая из этих вещей (лук и лира) — символы единства двух зримо соединенных друг с другом концов. Музыка, гармония рождается именно потому, что лира соединяет струны. Лук — изо­гнутая палка, у которой два конца соединены. Иными словами, лишь тогда, когда две как бы противоположные части соединяются вместе, и существуют предметы. (Свидетельство Порфирия: "...гар­мония натянута в противоположные стороны" и "стреляет из лука" посредством противоположностей. — 27 (е4); 200.) Пользуясь эти­ми наглядными образами, Гераклит и делает "зримой" идею раз­двоения единого и взаимодействия противоположностей. Есть и бо­лее "конкретные" толкования гераклитова образа лиры. Например, Платон считает (и к нему присоединяются многие авторы), что этот образ символизирует возможность гармонии низких и высоких звуков, которые, хотя и противоположны, мелодией могут быть приведены в гармоническое согласие (27 (Ь); 199).

В своде фрагментов Гераклита встречаются образы, связанные с техникой или наукой и символизирующие ту же идею. "У чесала путь прямой и кривой "один и тот же". Иными словами, "у орудия, называемого "улиткой" [= винтом], в мастерской валяль­щика вращение прямое и кривое, так как он идет одновременно вверх и по кругу" (32 (а);; 204). Та же идея заключена в фрагмен­те, связанном с геометрией: "...совместны у (окружности) круга начало и конец" (34 (а); 206). "...Начертив круг, начала не сыс­кать", — комментирует Псевдо-Гиппократ (34 (b); 206).

Диалектика входила в историю философии и культуры, а потом продвигалась вперед также и через рассуждения, которые де­монстрировали относительность представлений человека о мире и самом себе, ставили философов и интересующихся философией людей перед мировоззренческими, логическими, математическими парадоксами, загадками, противоречиями, трудностями. Ко времени Гераклита философия уже накопила немало таких пара­доксов, загадок. Подобные формы мысли — по мере развития фи­лософии они усложнялись и видоизменялись — были не только свидетельствами накопившихся в философском объяснении мира противоречий и затруднений, но и своего рода точками роста диа­лектики. Это в такой же мере относится к парадоксам Гераклита, апориям элейца Зенона и антиномия Канта.

Гераклит был отчаянным спорщиком. Слово "διαλέγόμαι" (спорю), пожалуй, ближе всего связано как раз с гераклитовской диалектикой. Кроме того, что Гераклит полемизирует с учениями предшественников, он в какой-то мере предчувствует, как бы "вычисляет" возможность зарождения такого способа философской мысли и публичного диалога, который несколько позже воплотится в первоначальных формах древнегреческой софистики. Предвосхи­щая мыслью что-то подобное софистике или, быть может, уже и наблюдая зарождение софистических парадоксов в практике древнегреческой жизни, всегда наполненной полемикой, Гераклит сам не только формулирует философские тезисы об относитель­ности, субъективности мнений, принципов, ценностей, но, предвидя их возможную разрушительную силу, все же ставит в зависимость от нетленных для него идей логоса, истины, единства, добра и красоты. Иногда эта черта гераклитовской диалектики не принима­ется в расчет. В таких случаях из Гераклита как бы делают гла­шатая древнегреческого релятивизма. Основанием для такого под­хода служат некоторые фрагменты эфесского мыслителя, которые, однако, вырываются из более широкого контекста и отделяются от целостности его философии.

Гераклит в своих сочинениях, если судить по некоторым из сохранившихся фрагментов, настраивал на готовность к познанию неожиданного, скрытого, обескураживающего и парадоксального. "Не чая нечаянного, не выследишь неисследимого и недоступного", — говорил, по свидетельству Климента Александрийского, Герак­лит (11; 193). "Нечаянным" же могло казаться и то, что при­вычные греку житейские знания и понятия, согласно которым раз­личные качественные состояния несовместимы друг с другом. Ге­раклит находит возможным соединить их с противоположностями. Отличается ли чистая вода от грязной? Может ли одна и та же во­да в одно и то же время быть и чистой, пригодной для жизни и для питья, и грязной, для всего этого непригодной? Грек, скорее всего, уверенно и однозначно отвечал на подобные вопросы отри­цательно, да еще, наверное, дивился, почему кому-то приходит в голову их задавать. А у Гераклита наготове был неожиданный, па­радоксальный положительный ответ: „И грязное и чистое, говорит [Гераклит], — одно и то же, и пригодное и непригодное для питья — одно и то же. «Море, — говорит, — вода чистейшая и грязней­шая: рыбам — питьевая и спасительная, людям — негодная для питья и губительная*" (35 (а); 206). (Конечно, такое можно было уверенно утверждать в эпоху, когда моря еще не сделались, как в наше время, губительными и для рыб!) Так, сталкивая обыденное сознание с философскими парадоксами, Гераклит снова и снова отстаивал идею единства, тождества противоположностей. Польза или вред чистой, казалось бы, только живительной или только губительной грязной воды оказывались относительными. Гераклит напоминал и о других примерах: "...свиньи грязью наслаждаются больше, чем чистой водой" (36 (а1); 206); "...птицы моются пылью" (36 (с1); 208); "ослы солому предпочли бы золоту"(37 (а); 208); быки чувствуют себя счастливыми, когда находят в корме горькую траву вику (38 (а); 208)" и т.д.

Прекрасное или безобразное могут совмещаться в одной и той же вещи, в одном и том же состоянии, человеке и т.д., в зависимо­сти, так сказать, от точки отсчета. Сказанное верно и в отношении жизни и смерти, рождения и гибели. Чтобы убедиться в этом, лю­дям достаточно поразмыслить о самих себе. "Рожденные жить, они обречены на смерть (а точнее, на упокоение), да еще оставляют детей, чтобы родилась [новая] смерть" (99 (а); 246). Желая упо­добить смену человеческой жизни смертью превращениям "мерами вспыхивающего" и "мерами угасающего" огня, Гераклит изрекает: „Человек — свет в ночи: вспыхивает утром, угаснув вечером. Он вспыхивает к жизни, умерев, словно как вспыхивает к бодрство­ванию, уснув" (48 (а); 216). Смерть одного состояния — момент рождения чего-то другого. Этот парадокс помогает подтвердить идею взаимопревращения тел, состояний, стихий, в свою очередь питающую идею бесконечности изменений. "Душам смерть — во­ды рожденье, воде смерть — земли рожденье..." (66 (а); 229). Мысль древних о взаимопревращениях, переливах друг в друга противоположных вещей, состояний, стихий Гераклит, таким обра­зом, тоже предпочитал зафиксировать в виде диалектического парадокса. Казалось бы, что может быть несовместимее, чем Солн­це и ночь? Если светит Солнце, то это заведомо значит, что нет ночи. Однако и здесь Гераклит заготовил свой парадокс: „Не будь Солнца, мы бы не знали, что такое ночь" (60 (0); 226).

Парадоксы, загадки, ирония Гераклита всегда побуждали к спорам и поиску разгадок. Так, эфесский мыслитель изрек, что Солнце, которое "правит космосом", "шириной [всего лишь] в ступню человеческую" (57; 224). Загадка тут в том, что другие фрагменты из Гераклита свидетельствуют о его "почтительном" от­ношении к Солнцу как главному среди небесных тел. "Солнце же, будучи их эпистатом [распорядителем] и судьей, дабы опреде­лять, регулировать, знаменовать и объявлять перемены и време­на года, которые все порождают..." (64 (а); 228). Почему же судья, распорядитель, правитель космоса так иронически "уни­жен": шириной он всего лишь в человеческую ступню? Через пара­докс — Солнце и вознесено над миром, человеком, и приближено к ним — Гераклит утверждает по крайней мере две важнейшие фило­софские идеи. Во-первых, при всем "привилегированном" положе­нии Солнца в космосе не дано ему нарушить естественный порядок Вселенной, что, собственно, разъясняет сам Гераклит: Солнце "не преступает положенных границ, ибо если оно <преступит> должные сроки, его разыщут Эринии, <союзницы Правды" (57; 224. 52; 220). Во-вторых, величина Солнца тут поставлена в рамки человеческого видения и наблюдения, субъективных мерок жизне­деятельности человека, борьбы таких противоположностей, как размышление и чувственное наблюдение. Об этом верно сказал Се­нека, комментируя интересующий нас гераклитовский фрагмент: „Хотя разум доказывает, что Солнце больше Земли, взор наш со­кратил его до таких размеров, что мудрые мужи утверждали, буд­то оно величиной в ступню" (57 (d); 225).

Аристотель считал, что гераклитовская диалектика оказала огромное влияние на Платона. Трудно не верить Аристотелю — ведь он был учеником Платона. В интеллектуальной судьбе многих последующих философов, причем таких несхожих, как Гегель и Ницше, можно обнаружить глубокое воздействие гераклитовских идей и образов. Итак, непреходящая заслуга Гераклита в том, что он, представив мир множественных, смертных вещей, человеческий мир подвижным, изменчивым, текучим, разделенным на противо­положности, в то же время удержал идею единства и закономерно­го порядка в неизмеримом, всегда задающем загадки, до конца не познанном и непознаваемом космосе.

Иначе обстояло дело в философии элеатов — тоже великой своими открытиями, интеллектуальными новшествами. Именно она вывела античную мысль к одной из самых грандиозных идей — философской идее бытия. Но не смогла, натолкнувшись на глубочайшие мыслительные трудности противоречия, объединить бытие и движение.

 

 

Там же, с.79-89.

 

Глава 4. РОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ

АТОМИСТИЧЕСКИХ ИДЕЙ В ЗАПАДНОЙ ФИЛОСОФИИ (Демокрит и Эпикур)

 

Жизненный путь Демокрита

 

Точных свидетельств о годах жизни Демокрита нет. Считают, что он начал писать примерно в 428 или 425 г. до н.э. (но вряд ли позже). Полагают, что Демокрит был настоящим долгожителем: умер он, возможно, в 370 г., т.е. уже в другом столетии, прожив более ста лет. Родина его — Абдеры на Фракийском побережье. Во время греко-персидских войн, когда многие древнегреческие полисы страдали от персидского нашествия и объединялись в борь­бе с ним, абдеряне, решив, что им выгоднее дружить с персами, принялись задабривать их. Жители Абдер боялись в то время не столько персов, сколько власти соседнего греческого острова Фасос. Непосредственно с событиями греко-персидской войны доксографы связывают и судьбу семьи, из которой вышел Демокрит.

Когда персидский царь Ксеркс, вторгшийся в Грецию, с боль­шим позором должен был ретироваться, при его отступлении произошел такой эпизод: на обратном пути в Персию Ксеркс оста­новился в Абдерах, где был дружелюбно принят жителями. Греки потом никак не могли простить абдерянам теплого приема, оказан­ного завоевателям. И среди тех, кто особенно приветливо встречал Ксеркса, был отец Демокрита — Демосид. Ксеркс некоторое время погостил в Абдерах, воспользовавшись и гостеприимством отца Демокрита. По преданию, уезжая из Абдер, Ксеркс решил отблаго­дарить особенно гостеприимных хозяев. В частности, в доме отца Демокрита персидский царь оставил кого-то из своих магов и хал­деев — тех самых мудрецов, которые были хранителями восточной мудрости. Они занимались математикой, астрономией, владели многими другими знаниями. Эти маги и халдеи как будто и были первыми учителями детей Демосида, включая Демокрита. Правда, потом Демокрит и сам посетил Древний Восток.

Некоторые интерпретаторы даже утверждают, что сама идея атомизма была подсказана или рассказана Демокриту персидскими учителями. И для такого предположения есть основания, потому что эта идея, вероятно, еще в VII-VI вв. до н.э. вызревала на Древнем Востоке. Но вряд ли из персидской мудрости Демокрит мог в чистом виде заимствовать идею атомов. Думается, что гораз­до большее влияние на Демокрита должна была оказать логика размышлений, связанных с развитием философии первоначала. При этом какая-то подсказка, пришедшая с Востока, могла сыграть здесь роль интеллектуального толчка. Но все это предположения. Правда, об одном, по крайней мере, можно говорить более точно: Демокрит обучался у хороших учителей и сумел накопить большие знания, которые относились к пранауке, восточной и древнегречес­кой, а также к античной философии. Подтверждением этого могут служить его произведения.

Когда умер отец, оставив своим сыновьям наследство, то тут Демокрит, по мнению некоторых своих практичных сограждан, совершил неразумный, просто необъяснимый поступок: из наслед­ства он выбрал себе не землю, не дом, не рабов, а деньги, правда, по тем временам немалые. Но ведь деньги, рассуждали недоуме­вающие сограждане, можно легко потерять. Однако Демокрит выбрал деньги отнюдь не случайно: он совершенно точно знал, что с ними будет делать — решил отправиться в дальние странствия. Около десятка лет Демокрит провел в путешествиях: его, конечно, интересовали другие страны, города, народы, но больше всего влекли к себе знания, которые он мог получить в этих краях. Ины­ми словами, Демокрит довольно рано определил себя как личность, выбрав путь "человека знания", мудреца, философа.

Возвратись из путешествия, он не привез ни товаров, ни уве­личившейся суммы денег (по понятиям жителей Абдер, он вообще ничего не привез, ибо приехал беднее, чем раньше). Тогда против него было возбуждено судебное дело о растранжиренном наследст­ве. Но когда на судебном процессе его спросили, что же он сделал с отцовскими деньгами, что привез из путешествия и как оправда­ется, как защитит себя, Демокрит прочитал судьям — либо час­тично, либо полностью — свое сочинение «Мирострой». Решение судей было неожиданным и очень любопытным: они признали, что Демокрит взамен отцовского наследства накопил мудрость, знания; за время путешествия он стал мудрецом; книга, которая была про­читана судьям, это удостоверяет. Демокрит по суду был оправдан.

Существует легенда, что Демокрит не единственный раз привле­кался к суду. Во всяком случае, и потом сограждане весьма подоз­рительно относились к его образу жизни. Не очень ясно, во время первого процесса или несколько позже некоторые влиятельные жители Абдер настояли на приглашении знаменитого врача Гиппо­крата для освидетельствования философа, который вел себя очень странно. Дело не в том, что бездомный Демокрит жил при храме: в Греции мудрецы, философы, не имевшие никакого отношения к религиозной деятельности, нередко селились при храмах. Странным казалось другое: Демокрит был настолько погружен в свои заня­тия, что иногда совершенно забывал о людях, обдумывая какие-то идеи, вдруг разражался смехом (по этой или по другой причине, но Демокрит получил прозвище Смеющийся. (Быть может, его назвали так потому, что, по преданию, он написал специальное сочинение о смехе). Как бы то ни было, Гиппократ, приехав в Абдеры, согласно легенде, имел возможность достаточно долго беседовать с Демокритом. Ответ, который Гиппократ мог дать жителям Абдер, скорее всего звучал так: для внешнего взгляда Демокрит ведет себя странно, но это вполне нормально для челове­ка, который погружен в свое дело, в творчество. Мыслит же он как великий человек — логично и стройно. Гиппократ не оставил ника­кого сомнения в том, что странности Демокрита — это странности большого таланта, может быть, странности настоящего гения, если вообще можно признавать их странностями.

Гиппократ не просто оправдал Демокрита перед жителями Абдер. Между философом и врачом потом как будто бы завязалась переписка; они обменивались письмами-сочинениями, т.е. поддер­живали плодотворную творческую дружбу. Хочется верить, что так оно и было: дружба и сотрудничество двух великих людей греческого мира, созвучие личностных типов помогает понять, как рождались и распространялись великие идеи древнегреческой культуры.

Демокрит — в сохранившихся отрывках сочинений или доксографических свидетельствах — обнаруживает весьма основательное знакомство с древнегреческой наукой и философией. Математичес­кие решения, которые удовлетворяли Демокрита-математика, были как бы параллельны, аналогичны рассуждениями на философском уровне, идущим от милетской школы и элеатов. Демокрит, по сви­детельствам, неплохо знал их философию. И не случайно в качест­ве первого "автора" атомизма называют милетца Левкиппа.

Хотя личность Левкиппа полулегендарна, сейчас среди истори­ков философии утвердилось более или менее общее мнение, что такой философ должен был существовать реально. Он переселился из Милета в Элею, а потом в Абдеры, где с ним и встретился Демокрит. Левкипп и был, как полагают, греческим учителем Де­мокрита. Идея атомизма родилась в его уме; он передал ее Демок­риту, который сам уже был готов философски воспринять эту идею. Итак, через Левкиппа — а быть может, не только через него — Демокрит познакомился с философией милетской школы и элеа­тов. Предполагают, что он слушал еще одного видного греческого философа — Анаксагора. Свидетельства подтверждают и то, что Демокрит был хорошо знаком с философией софистов, даже вел полемику с ее создателями.

По свидетельствам древних, Демокрит очень интересовался кружком Сократа, побывал в Афинах и как раз после пребывания в этом знаменитом городе написал свою работу «О человеке». Соб­ственно, осмысление проблемы возникновения культуры, языка, человеческого общества, государства как будто и было навеяно путешествием Демокрита в Афины. Современники считали Демок­рита весьма осведомленным также в учении Пифагора и пифаго­рейцев, которые, собственно, первыми развили идею дробности мира, состоящего из неделимых в своей специфичности чисел, и в споре с которыми Парменид отстаивал свою идею сплошного еди­ного бытия. Одним словом, вряд ли было что-то существенное в античной философской мысли, чем бы специально не занимался, что бы не изучал, над чем бы не раздумывал Демокрит и что так или иначе не повлияло бы на возникновение его концепции.

 

Демокрит о человеке, его жизни и ценностях

 

Демокрит принял горячее участие в споре о достоинстве чело­века — о том, что позднее было названо ценностями, т.е. о том, что для человека наиболее важно, как, во имя чего человек должен жить. Его, как и мудрецов-предшественников, волновали вопросы, которые и сегодня остаются животрепещущими: существуют ли принципы, которые можно назвать самыми высокими нравственны­ми основаниями жизни? А если существуют, то в чем они состоят? Вмешавшись в спор софистов и Сократа, Демокрит проявил стрем­ление отстоять собственную социальную позицию в мире, в кото­ром существуют самые разные устремления, взгляды, интересы, — позицию мудреца, который живет не только мудростью, не только идеальным, не только интеллектуальными заботами. Но при этом он твердо и четко различает, разделяет, даже противопоставляет так называемые телесные блага и удовольствия — и душевное бла­го, которое считает божественным. "Не телесные силы и не деньги делают людей счастливыми, но правота и многосторонняя муд­рость", — говорит Демокрит. Здесь слышны отголоски полемики с соотечественниками, современниками, в частности с теми, кто попрекал его "разбазаренными" отцовскими деньгами. "Телесная красота человека, — согласно Демокриту, — есть нечто ското­подобное, если под ней не скрывается ум".

Такое противопоставление говорит о несовместимости в глазах Демокрита — и, наверное, многих его единомышленников — правоты, мудрости, с одной стороны, и стремления к материаль­ным благам, прежде всего к деньгам, — с другой. "Как из ран самая худшая болезнь есть рак, так при обладании деньгами самое худшее — желание постоянно прибавлять к ним", — заявляет Демокрит (С. 320).

Обосновывая преимущество нравственной позиции мудреца, Демокрит постоянно настаивает на том, что надо обуздывать желания и страсти, воспитывать умеренный характер. Сильные же­лания, направленные на достижение чего-нибудь одного, делают душу слепой по отношению ко всему прочему, подчеркивает Демокрит, которого привлекает полнота жизни. Он настаивает на том, что "свиноподобны те люди, которые стремятся к роскоши". Счастье, по Демокриту, в хорошем расположении духа, в его не­возмутимости, гармонии, симметрии, в неустрашимости души. Все эти качества, устремления души и объединяются у Демокрита в понятии о высшем благе. Вовсе не полагая, что достигнуть такого состояния очень легко, он драматически повествует о непрекращаю­щейся тяжбе души и тела, которую, вероятно, не раз испытывал на самом себе. Не только тело виновно перед душой. Душа, считает Демокрит, при неправильном употреблении может стать для тела постоянным источником несчастья.

Не соглашаясь с софистами в том, что никаких устойчивых цен­ностей нет, Демокрит особое значение придает таким ценностям, как справедливость, честность, истина. Люди обычно знают, что такие ценности существуют, и могут к ним стремиться. "Должно препятствовать, — говорит философ, — совершению несправедли­вого поступка. Если же мы этого не в состоянии сделать, то, по крайней мере, мы должны не содействовать несправедливому поступку". Развивая и углубляя мысль, он утверждает: „Не из страха, но из чувства долга должно воздерживаться от дурных поступков". Согласно Демокриту, "совершающий несправедливость несчастнее несправедливо страдающего". Правильна или непра­вильна эта мысль с житейской точки зрения, но Демокриту важно отстоять ее как нравственную истину (С. 311).

Он нередко говорит о том, что подлинная добродетель в поступ­ках должна быть противопоставлена речам о добродетели, поэтому "должно приучать себя к добродетельным делам и поступкам, а не к речам о добродетели". При этом Демокрит выделяет не только очень высокие ценности — такие, как справедливость, честность. Нередко философ со страстью отстаивает ценности дружеских, теп­лых, доверительных отношений между людьми, которые в древне­греческом мире становились все более проблематичными и потому приобретали новую значимость; резко выступает против завистли­вости, недоброжелательства, корыстолюбия. "Истинный благоде­тель, — говорит Демокрит, — не тот, кто имеет в виду отплату, а тот, кто хочет делать добро". "Должно стыдиться самого себя столько же, как и других людей... В каждой душе должен быть начертан закон: Не делай ничего непристойного!" (С. 310).

Рассуждения Демокрита о ценностях достаточно просты. Они вряд ли выстраиваются в какую-то стройную концепцию. Это, ско­рее, защита ценностей-добродетелей, которые ему лично как фило­софу-мудрецу наиболее дороги. Это и рассуждение о нравственно­сти на уровне философской моралистики, которая очень близка к простому, житейско-нравственному рассуждению благонравного, добродетельного, духовно ориентированного человека; и проповедь аскетизма, связанного с высокими интеллектуальными наслажде­ниями. Философ-мудрец отстаивает этический идеал человека, уст­ремленного к духовным благам, подчеркивает привлекательность и мудрость человечного, гуманного характера, уравновешенного, несуетливого образа жизни. С непритязательностью, простотой этики Демокрита связана подмеченная Цицероном особенность его нравственного философствования: в рассуждениях Демокрита чаще всего встречаются ссылки на хорошее расположение духа. То, что говорит Демокрит, замечает Цицерон, превосходно, однако не вполне закончено, ибо немного сказано о добродетели, да и то, что сказано, не объяснено.

Рассуждения Демокрита о нравственности довольно тесно связа­ны с его представлением об обществе, государстве, с его политичес­кими пристрастиями. Демокрит — защитник демократии, хотя, вероятно, и критик отдельных сторон того воплощения, которое она приобрела в античности. Некоторые важнейшие принципы демократии в соединении с упомянутыми духовными ценностями и есть социально-нравственный идеал Демокрита. Для него бедность в демократии настолько же предпочтительнее так называемого бла­гополучия граждан при царях, насколько свобода лучше рабства. Демокрит считает, что как можно больше людей должно участво­вать в общественных делах. Его аргументация в пользу этого тези­са — скорее практическая, причем носит характер доказательства от противного: если не станешь участвовать в общественных делах, приобретешь дурную репутацию. "Ведь даже и тому, кто не отно­сится с нерадением [к общественным делам] и не совершает неспра­ведливости, грозит опасность приобрести дурную репутацию и даже претерпеть кое-какие неприятности" (С. 319). Перед нами важное свидетельство того, насколько в рамках древнегреческой го­сударственности ценилась социальная активность граждан. Можно было приобрести дурную репутацию не только тогда, когда чело­век совершал какие-то дурные поступки, но и когда он вообще ничего не делал для общества и государства.

Демокрит высказывается в пользу согласования интересов, мне­ний. Он полагает, что государство тем демократичнее, чем больше в нем единомыслия. Кому-то из наших современников эта идея мо­жет показаться ложной даже вредной: так мы настрадались из-за насильственно внедряемого, как оказалось, отсутствующего едино­мыслия. Но нам надо осознать и то, в чем правота Демокрита. Для Демокрита демократия — это единомыслие, причем единомыслие не на словах, а в реальных действиях. Чем больше людей активно действуют вместе, тем скорее они способны прийти к согласию и действительно приходят к нему. Путь к предотвращению конфлик­тов, дурных действий, к доброжелательству людей в отношении друг друга — социальный путь, который вполне согласуется с нравственными идеалами, защищаемыми Демокритом. Постоянно отстаивая права бедных, Демокрит и в жизненной практике следу­ет провозглашенному им идеалу жизни, не связанной с устремлени­ем к богатству, или, как он говорил, со "скотоподобной жизнью в роскоши". Но такой идеал, сознает Демокрит, должен быть принят добровольно. Он под силу только немногим, настоящим мудрецам. Вместе с тем философ принимает во внимание положение и пере­живания тех людей, которые не хотят оставаться в бедности.

Государство, с точки зрения Демокрита, должно помогать бед­ным, постоянно ориентироваться на них и окружать их заботой. В этой позиции, пожалуй, нет большого противоречия между Демо­критом и софистами, но есть и созвучие с сократовско-платоновской ориентацией. А именно: Демокрит, как многие древние греки, про­являет немалое уважение к закону, уважение к государству как таковому. "Интересы государства превыше всего, нельзя применять насилие против общего блага. Хорошо управляемый город есть величайший оплот", — говорит Демокрит. Закон призван "хорошо устроить жизнь людей", и он благотворно действует на тех, кто ему повинуется (С. 318, 320). Итак, зло в государстве заключено не в законах, которые сами по себе не плохи: они не мешали бы каждому жить свободно, благополучно, если бы один человек не вредил другому. "Зависть, — полагает Демокрит, — начало раздо­ра среди людей". "Приличие, — утверждает он, — требует подчинения закону, власти и еще умственному превосходству" (С. 318). В воззрениях Демокрита уже заложена та идея, которая будет широко и полно развита потом в социальной философии Платона. Это мысль о государственном управлении как особом и очень высоком искусстве, которому нужно специально обучаться.

 

У ИСТОКОВ АТОМИСТИЧЕСКИХ ИДЕЙ

 

Атом как первоначало

 

Проблема введения мельчайшего материального неделимого первоначала (атома) имела отношение к решению всех основных философских проблем, поставленных и еще до Демокрита, и им самим. Атом потому и был превращен в первоначало, что, прибегая к его помощи, Левкипп и Демокрит стремились ответить на многие трудные вопросы общефилософского характера, а также решить общенаучные и даже конкретные научные проблемы. Поэтому атом одновременно мыслился и как философское и как научное перво­начало. Он понимался и как материальная причина вещей, при­чина их существования, и как сущность, невидимая простым глазом, но "зримая" умом. А поскольку это была и материальная частица, и причина, и сущность, то именно к ней возводили самые разные явления, которые интересовали греков.

Какие же проблемы и как мыслила разрешить античная атоми­стика? Прежде всего выделяется группа проблем, связанных с потребностью объяснить материальность Вселенной как таковой и материальность вещей. Идея атома достаточно хорошо отвечала на этот запрос: можно было одновременно объяснить и Вселенную в целом, ее материальность, и материальность отдельных вещей. Наличие всех вещей, всех вещественных состояний Левкипп и Демокрит как раз и объясняли тем, что они состоят из материаль­ных частиц, атомов. Атомы движутся, вступают друг с другом во взаимодействие, сцепляются друг с другом, соединяются, образуя своеобразные сочетания. Итак, первое, что объяснялось атоми­стами, — материальность всей Вселенной, ее вещей, материаль­ность движения. Второе, что в этой большой группе проблем объясняли с помощью атомов, была множественность вещей и состояний. Элеаты завели философию в тупик, утверждая, что есть только единство и нет множественности, ибо если первоначало нечто целостное, т.е. неразделимо и неразложимо, становится непонятным, откуда берется множество вещей. А вот прибегнув к гипотезе атомов — маленьких взаимодействующих, сцепляющих частиц, множество вещей можно легко объяснить: благодаря почти бесконечному, во всяком случае, огромнейшему, числу различных сочетаний атомов образуется множество весьма разнообразных вещей.

Идея атома оказалась настолько плодотворной, что не только смогла ответить на потребности древних науки и философии, но и в преобразованном виде сохранялась на протяжении всей истории человечества, вплоть до наших дней. В принципе и сегодняшняя физическая и философская концепции мира исходят из того, что разнообразие тел зависит от разнообразия составляющих эти тела мельчайших частиц. И хотя современность иначе представляет себе сами мельчайшие частицы, идея микроструктуры мира, позволяю­щая объяснить множество вещей, впервые была высказана атоми­стами. Она стала выдающимся интеллектуальным изобретением человечества, рожденным на почве и древнеиндийской, и древне­китайской, и древнегреческой философии.