Корешок, или дитя в утробе матери и отца

 

 

Перекусив, мы поудобней устроились на траве, а баба Гуля продолжила разговор:

— Что, в первую очередь, дает семя — корешок или росток?

«Интересный вопрос», — подумал я и стал вспоминать, как мама проращивала семена огурцов в марле. И вспомнил, что вначале растет маленький корешок, а потом появляется росток. И ответил:

— Корешок.

— Да. А с момента попадания семени в землю, до появления ростка — это время нахождения дитя в утробе матери и отца.

— Да-а-а… Но правильно ли я понял, что время, когда ребенок находится в утробе матери — это время развития корешка до появления ростка? — переспросил я.

— Да. Только в утробе матери и отца. А появление ростка — это момент рождения. Дерево появилось на свет. Момент, когда растение начинает само добывать себе еду и информацию о мире...

Это уж было для меня слишком, и я, прервав бабу Гулю, спросил:

— Как это!?

— Представь себе, что мама и папа сейчас сливаются душой и телом. Ты входишь в зачатие. К кому?

Не задумываясь, отвечаю:

— К маме и папе в утробу.

— При слиянии друг с другом, что они сделали с тобой?

— Договорились со мной, что создадут мне все условия для выполнения задачи, поставленной мне природой. Они меня встретят, и я приду в их семью. Мама с папой открывают земные ворота и дают мне первоначальные силы, которые находятся у меня в теле, чуть ниже пупка.

— Так, и обычно мама и папа рожают дитя вместе, — с хитринкой проговорила баба Гуля.

— Подожди! Как рожает отец? У него ведь нет утробы, как у матери?

— Тело у каждого человека одинаковое, что у баб, что у мужиков. И дитя рождается бесполое, по образу мужчины и женщины одновременно. Оно само определяет себе пол в 3—5 лет. Все очень просто, дитя определяет, кем оно хочет быть на Земле — бабой или мужиком, и в этот момент один из полов закрывается.

— Но, как же так? Ведь ребенок рождается уже с мужскими или женскими половыми органами. И на сегодняшний день поменять пол можно только хирургическим путем.

— А это не имеет значения. Дите приходит в зачатие цельным и рождается цельным. И до трех-пяти лет, используя знания Вселенной, может перетечь в любое состояние и принять любую форму.

— Хорошо, можно допустить, что ребенок как-то меняет тело и пол. Но как рожает мужчина!? Женщина носит ребенка в своей утробе, и у нее видно, что ребенок растет. В крайнем случае можно сделать при медицинском осмотре снимки — и все увидеть. Но ведь у отца-то не растет живот, его не рвет, нет прихотей в еде, и вообще — он так тяжело не переносит беременность, как мать. В роддом мы отвозим мать и оттуда привозим ребенка. Это понятно. Но мужчина рожает …!?

 

Баба Гуля, задыхаясь от хохота и придерживая живот, говорит:

— Бывает! Давай посмотрим, куда ты пришел в зачатие-то?

— К маме и папе в утробу.

— Так, а ты пришел сразу к папе и маме одновременно?

— Да. К папе — дух, а к маме — плоть. Папа дает духу силы и постоянно поддерживает со мной связь, а мама дает кров телу, пробуждает чувства, нежность. Каждый выполняет свои функции по подготовке меня к рождению и самостоятельной жизни на Земле.

— Издревле считалось, что муж и жена — это две половинки, составляющие единое целое — семью.

Тут я начал «тонуть», пытаясь представить, как отец вынашивает мой дух, пока я нахожусь в утробе матери. И никак не мог представить утробу в теле отца, где находится мой дух.

После небольшой паузы, «прорываясь» сквозь смех, тетя Наиля задает вопрос:

— А почему ты молчишь, разве тебе все понятно?

Я, недоуменно поглядев на бабу Гулю и тетю Наилю, неуверенным голосом ответил:

— Понятно…

— Понятно, где находится утроба у отца? — проговорила тетя Наиля и снова захохотала «впокатку».

Благодаря этому вопросу, я пришел в себя, и баба Гуля меня спросила:

— Как ты думаешь, что дает земля семени, когда семя растет до ростка?

Я напрягся от неожиданного вопроса, представил семя в земле: как оно пускает корешок, потом дает росток. И задал вопрос сам себе: что необходимо семени для его роста и развития? Увидел и ответил:

— Земля дает семени питание, тепло, опору и информацию о мире, в котором семя живет.

— А что дают дитю отец и мать, когда оно находится в их утробе?

— То же, что и земля семени.

Баба Гуля с тяжелым вздохом добавила:

— Да, и еще видение мира глазами мамы и папы, а большинству детей — угрозу жизни, долг и обязательства.

— Не понял, это как?

— Жизнь мамы и папы — это что?

— Это мир мамы и папы.

— По-другому, они живут так, как видят мир.

— Да, но ведь небольшая часть родителей делает аборт? Непонятно, почему всем детям — угроза жизни?

— Мама и папа, узнав, что к ним пришло дите, обрадовались, но засомневались, рожать ли? Смогут ли они прокормить его? Или появились мысли: погулять бы еще нам — сейчас дите будет обузой. Нет, не сейчас — вот окончу техникум, потом посмотрим. Нет, я вначале заработаю на квартиру. Как я буду рожать, ведь я же больна? Такая-сякая, решила меня привязать ребенком. Скандал дома между мамой и папой…

— И чего?

— Представь себе, что ты в утробе матери и отца, а они засомневались — рожать или нет. Что ты чувствуешь при этом?

— Удушье, стеснение… Смена условий, стало все чужое, идет давление. Ощущение, что меня выталкивают из утробы, рождается страх, хочется сбежать.

— И что ты решаешь в этот момент?

— Сбежать.

— Понятно. А удушье, стеснение, смена условий, давление, ощущение, что все чужое, и тебя выталкивают из утробы — это угроза жизни?

— Да.

— Вот так разрушительные мысли создают угрозу жизни дитя, рождают злость и гнев на маму с папой и на себя да вину за то, что выбрал этих мать и отца.

— А как родители навязывают дитю долг и обязательство?

— Представь себе, что ты в утробе матери и отца и они решили, что ты их дитя. Что ты при этом чувствуешь?

— Тесноту, какую-то ограниченность, радость и разочарование одновременно.

— Как ты думаешь, теснота, ограниченность — это что такое?

— Зависимость, клетка, коридор.

— Хорошо, а к чему они ведут?

— К злобе, разочарованию. К стремлению сбежать… И что-то держит.

— Так, а что держит?

— Какое-то обязательство.

— Перед кем?

— Перед родителями.

— А какое?

— Жить, расти ради родителей, быстрей начать ходить, говорить, есть обычную пищу, а не грудное молоко. И что я что-то должен им.

— А что должен?

— Должен жить ради мамы и папы, когда вырасту — ухаживать за ними, кормить их, одевать.

— Этим они предложили тебе выбор без выбора — быть рабом.

 

— Что значит — родители предоставили мне выбор быть рабом?

— Задай себе вопрос: когда ты находишься в утробе, а отец и мать принимают решение, что ты их дите — они тебе предлагают быть рабом?

— Да, но нет.

— Что нет?

— Не хочется быть рабом.

— Это понятно — кто хочет быть рабом?

— Никто.

— Но в тот момент ты принял предложение мамы и папы?

— Да.

— Ты с самого зачатия до начала полового созревания находишься в состоянии губки и все устройство мира впитываешь в себя. И предложение стать рабом мамы и папы принимаешь, потому что другого выбора у тебя нет. А им это нравится, потому что ты зависим от них, и они думают, что таким образом защищают тебя, делают все тебе во благо — и этим самым уничтожают. Твоя задача — выполнить свою первоначальную задачу, а не умереть.

— Ничего непонятно! Почему ты думаешь, что родители предлагают мне стать их рабом?

— Можно на твой вопрос ответить вопросом?

— Да.

— Что остается у человека, когда у него забирают все права и ответственность за свою жизнь?

— Зависимость.

— У тебя в этой ситуации есть зависимость от мамы и папы?

— Да.

— Как можно назвать человека, который зависим от другого человека?

— Зависимый человек.

— А зависимый человек — это кто?

— Кто, кто! Зависимый человек и есть зависимый человек.

— Но зависимого человека можно назвать рабом?

— Да.

— Вот и все, что хотелось выяснить, — сказала баба Гуля и, как выжатый лимон, рухнула на скошенную траву, и вольготно развалившись на ней, добавила:

— Самое тяжелое то, что они не задумываются, что делают, и любя, истязают дитя. Думая за него, они открывают ему только одну жизненную дорогу — ту, которую прошли сами. И этим отводят дитя, еще в утробе, от его жизненного пути.

— Подожди. Все равно непонятно. Я даже не могу задать вопрос — в голове все перемешалось.

Здесь подключилась тетя Наиля.

— Что непонятно? — угрожающе, с давлением спросила она, желая вернуть меня в разумное состояние.

— Не знаю, как это назвать.

— Да будь добр, уж скажи нам, пожалуйста, что тебе непонятно.

Я замялся, чувствую, что на меня нахлынула какая-то тупость. Зашел в тупик. Но ничего не могу сделать, словно что-то держит.

— Что тебя держит?

— Раб.

Откуда-то изнутри прорвалось, и я во весь голос заорал:

— Я не хочу быть рабом!!! Я не хочу быть зависимым!!! Я просто хочу жить!!! Радоваться жизни!!! Смеяться от души!!! Прыгать, как козлик!!! От души людям дарить подарки!!! И все!!!

Меня вывернуло всего наизнанку. Я развалился рядом с бабой Гулей и закрыл глаза.

 

На какое-то время наступила тишина.

Я погрузился в глубокое осмысление сказанного…

Потом баба Гуля предложила нам перейти на другое место этого же заливного луга. Мы перешли и стали косить. Здесь трава была моложе и сочней. Даже тетю Наилю прорвало:

— Э-э-эх, была бы я коровой, навсегда бы здесь осталась! Ешь — не хочу.

Баба Гуля предложила ей:

— Ничего нет проще — становись коровой, мы тебя доить будем, сыночка поить молоком, чтобы сил набирался, а то видишь — какой худой. Ну, а как не будешь давать молоко, мы тебя зарежем и сварим из тебя суп да пирогов настряпаем. Вон сынок-та, как любит их. Помнишь, как вчера уплетал пироги с мясом — только за ушами трещало.

— Да, ему их только подавай, все разом готов съесть.

 

— Вот и гуляй себе. Съешь здесь — вон там скоро подрастет молодая травка, где скосили. Да на зиму смотри сколько заготовили, да еще заготовим. Так что не робей — становись коровой, а мы поможем.

— Нет, бабуля, я бы рада, да вы сынка заклюете. Это сейчас такие добрые, пока я здесь, а как только меня не будет в этом обличии, так вы его разорвете да и меня съедите. Нет, так не пойдет.

— Эх, жаль! Как мне хотелось бы посмотреть на тебя — корову, да интересно, какая бы ты была — рыжая или бурая, а может, в крапинку? А?

— Не знаю.

— У тебя вон сколько веснушек на теле. Все закрыло, и ничего не поймешь, где что. Может, поэтому Петруша позавчера от тебя, как угорелый, сбежал? Охоту пробудила, а разобраться, где что, времени у него не было, да и темно еще. Хоть бы мужика пожалела. А-а-а? Вот чего ты захотела — стать коровой! У коровы-та ничего не перепутаешь. Титьки дак титьки, задница дак задница. Да титьки-та массажируют каждый день, да не по одному разу. Вот только одна беда — в основном, бабы, очень редко — мужики. Да-а-а, я тебе сочувствую.

— Ой, бабуля, спасибушки за доброту, за ласку, за заботу.

И кланяется низко, к самой земле.

Мы засмеялись. Тетя Наиля, запев вполголоса какую-то песню, пошла косить с одного края луга, а баба Гуля, подпевая, — с другого, двигаясь ей навстречу. Я пошел косить напрямую — до места их встречи, разделяя луг на две половинки.

 

Самый первый в жизни шаг.

Росток, или рождение дитя

 

 

Баба Гуля, прокосив осоку в один обхват косы, поравнялась со мной и спросила:

— Как ты думаешь, что дает земля семени, когда оно пустило росток и пробилось на поверхность земли?

— Питание, информацию о мире, тепло, опору, силы и стремление жить.

— Прекрасно! А что дают отец и мать дитю, когда оно родилось?

— Питание, одежду, показывают мир, в котором они живут.

Баба Гуля дополнила:

— Показывают этот мир таким, каким они видят его сами. А дальше?

— Опору в жизни.

Баба Гуля опять добавила:

— Которую им дали их родители. Хорошо, а еще?

— Силы.

И снова баба Гуля продолжила мою мысль:

— Которые потом забирают обратно, предъявляя счет дитю за то, что дали ему жизнь.

— Не понял: как это — предъявляют счет?

— Очень просто. Тебе мама с папой говорили, что когда они состарятся, то ты должен будешь их кормить, поить, одевать?

— Да. Говорили.

— И что ты чувствовал при этом?

— Долг и обязательства перед родителями.

Баба Гуля тянула ниточку разговора все дальше:

— Хорошо. Тем самым они создали условия для того, чтобы ты принял правила семьи и общества, все проблемы мира и ответственность за всех. И взамен всего того, что дали тебе мама с папой, они забирают у тебя ответственность за твою жизнь, право выбора, право на ошибку и знания, полученные тобой, как и всяким дитем, до зачатия.

 

Мне стало не по себе. Я почувствовал себя каким-то обнаженным и незащищенным, как будто все чего-то тянули из меня и требовали все больше и больше, а у меня уже не было сил жить.

Тут ко мне подошла тетя Наиля и, увидев, что со мной происходит и что баба Гуля от нас удаляется все дальше и дальше, с ухмылкой продолжила разговор:

— Что такое долг, тебе понятно?

— Да.

— А что такое обязательство?

— Не совсем.

— Вот, например, мама, радуясь, что ты пришел к ним, и, общаясь с тобой, говорит: «Ты у меня славный и послушный будешь, а я тебя устрою в музыкальную школу для одаренных детей. Ты будешь у меня красивый, и девки сами будут за тобой табуном ходить, а не ты будешь от них чего-то добиваться. Я мечтаю, чтобы ты вырос и утер отцу нос: он, такой-сякой, меня не слушает, а все равно получается, как я говорю». И что ты делаешь при этом?

— Принимаю.

— Что принимаешь?

— Что я буду славный, послушный, красивый и осуществлю мамину мечту — вырасту и утру отцу нос.

— А что это такое — славный, послушный, красивый?

— Поставленные мамой обязательства.

— И что ты чувствовал, принимая их?

— Обиду на маму, какой-то груз на себе, тяжесть внутри меня, комок в горле.

— А что это такое?

— Это моя и мамина боль, обязательства, жизнь мамы.

— Стал жить мамину жизнь?

— Да... Подожди! Это как? Непонятно.

— Очень просто. Что мама сделала, когда предложила тебе обязательства и долги?

— Предложила свою жизнь.

— По-другому говоря, мама осознанно «вырезала» свою жизнь и предложила ее тебе? А ты ее принял?

— Да.

— И что ты с собой сделал?

— Я взамен маминого подарка «вырезал» свою жизнь и подарил маме.

— А что ты сделал с маминой мечтой?

— Принял ее.

— И что ты будешь делать с ней?

— Осуществлять — для того чтобы маме было хорошо, чтобы угодить ей и поддержать ее.

— А это что такое?

— Мамина жизнь.

— Прекрасно! А тебе необходимо жить жизнь мамы или папы, когда есть своя?

— Нет.

— Тогда почему ты принял их жизнь?

— Я изучаю мир и не знаю, как сделать по-другому.

— Так. А ты знаешь, как навязываются правила семьи?

— Не знаю.

— Тебе говорили мама или папа: у нас в семье принято, что все дети послушные, красивые, подвижные, все помогают по хозяйству, никто не бездельничает, все занимаются своими делами и вкладывают в семьи самих себя?

— Да, говорили.

— И что ты делаешь с этим?

— Принимаю.

— А что ты чувствуешь при этом?

— Обиду на маму и папу. Мне не по себе. Как-то неуютно...

— И что ты решаешь сделать?

— Отомстить им и избавиться от этого.

— От чего — от этого?

— От правил семьи, которые обязывают меня жить так, как хотят родители, а не я.

 

— Так. А как навязываются правила общества?

— Вообще никогда не слышал таких слов…

— Представь себе, что мама, общаясь с тобой, говорит: «Будешь у меня скромным, и люди подумают, что ты — хороший». Или мама говорит папе: «Ничего-то ты не делаешь по дому. Вон стул шатается — перед гостями стыдно, присесть некуда». Или мама говорит бабушке: «Чего у тебя сорняков много, что про тебя соседи скажут?». И что ты со всем этим делаешь?

— Принимаю.

— Чего?

— Правила общества.

— Это какие такие правила общества?

— А такие, что все люди должны быть скромными, работящими, стулья дома необходимо ремонтировать да гостей на них усаживать, а сорняки — вырывать!

— И что ты чувствуешь?

— Давление изнутри, какие-то ограничения в действиях. Ощущение, что у меня руки и ноги связанные.

— И что ты решил?

— Обидеться на маму и папу, отомстить им и избавиться от правил.

— Так. А как навязываются проблемы мира?

— Не знаю.

— Папа смотрит новости по телевизору, а там показывают перестрелку в Бейруте, и он говорит: «Вот те на! Такие-сякие — сами устроили разгром, а обвинили Бейрут». Или такое — правительство снова подняло налоги, и отец говорит: «У-у-у, такой-сякой, я тебя выбирал не ради того, чтобы ты меня душил налогами, и так денег даже на еду не хватает!»

Я удивленно смотрю на тетю Наилю и спрашиваю:

— И что?

— И что ты сделал?

— Принял, что американцы, такие-сякие, разгромили Бейрут и его же, бедного, обвинили. Что правительство выбирать нельзя, оно налоги подымает, и нам жрать нечего.

— И что при этом решил?

— Встать на защиту Бейрута и выступить против правительства.

— А что чувствовал?

— Обиду на весь мир.

 

— Так, а как мама и папа возлагают на тебя всю ответственность за всех?

— Не знаю.

— Опять все очень просто. Папа смотрит фильм по телевизору и говорит: «Вот сынок, я хочу, чтобы ты был похож на этого героя, он всегда приходит всем на помощь». Или: «Сынок, я хочу, чтобы ты продолжил мое дело — я борюсь за справедливость». И что делаешь ты?

— Я принимаю решение папы, быть похожим на этого героя и всегда помогать людям, быть борцом за справедливость.

— Что ты при этом чувствуешь?

— Бездну неизвестности, которая всасывает меня все глубже и глубже.

— А бездна — это что?

— Не знаю.

— Это справедливость?

— Да-а-а.

— Так все главное, что тебе предлагается, необходимо принять и пропустить через себя, чтобы познать мир?

— Да, точно так.

— Тебе там хорошо?

— Нет. Эта бездна высасывает из меня все силы.

 

Мы замолчали. Я ушел подальше от бабы Гули и тети Наили и стал подрубать осоку, обдумывая все сказанное. А через некоторое время прилег на скошенную траву да заснул.

Вдруг, откуда-то издалека послышался голос бабы Гули:

— Ну как, оклемался?

Чуть дыша, но почему-то с большой гордостью и не своим голосом, я ответил:

— Да. Оклемался.

И понял, что тела своего совсем не ощущаю — его словно нет. Я стал легким, как пушинка. Почувствовал, что сила вливается в меня огромным потоком, сверху — через голову и снизу — из земли. Странным для меня образом появилась какая-то теплая, растекающаяся из области сердца по всему телу радость. Даже промелькнула мысль, что я умер и попал в рай — настолько было хорошо.

Но мое блаженство продолжалось недолго — на меня обрушился поток холодной ключевой воды.

— Ну-у-у, ты и поспать! Мы тебя будим уже целую вечность. Думали, что даже холодная вода тебя не возьмет. Посмотри-ка на родник — еще чуть-чуть, и без воды бы оставили всю деревню. Да мы уж не знали, что с тобой делать, — проговорила баба Гуля и замолчала.

Потом, посмотрев на меня острым взглядом, добавила:

— Беги завтракать. Бабка Матрена уже давно стол накрыла и заждалась тебя.

Я переоделся, позавтракал и снова пришел на пруд. Осока вся была скошена. Баба Гуля и тетя Наиля переворачивали скошенную траву после утренней росы. Меня встретили смехом.

— Ну, вот и блудный сын вернулся!

Баба Гуля попросила меня сходить на другой луг и там перевернуть валки. Когда я вернулся, они уже были готовы перейти на другой луг — подальше, и ждали меня. Добравшись до нового места, мы присели передохнуть да попить горячего чаю, который я принес в термосе.

 

 

Древо познания