Ветви дерева, или изучение ремесел

 

Немного отдохнув в тени плакучей ивы у самого пруда, баба Гуля пошла на соседний луг, а я с тетей Наилей сел поудобнее у платка, где на песке было нарисовано дерево, и в предвкушении продолжения разговора стал потирать руки.

— Итак, начнем? — спросила тетя Наиля.

— Начнем, — ответил я.

— На чем мы остановились?

— На обряде определения пола дитя.

 

Тетя Наиля помолчала, продумывая, с чего начать, а я сидел и ждал. Солнышко было уже высоко. Птицы весело щебетали, словно нас подталкивали, — продолжайте, мол, свой разговор. А с пруда дул свежий ветерок и остужал мой пыл, усиливавшийся от молчания. И вот тетя Наиля начала говорить:

— Ветви — это путь ухода ребенка от своего жизненного пути на приобретение или разброс силы. Ветки, или веточки — это тупики, где происходит разброс сил, либо источники набора сил. А листья — это события, в которых человек приобретает или разбрасывает силы.

— Непонятно, как ветви могут быть уходом ребенка на приобретение и разброс силы?

— Нижние ветки на дереве — это ребенку семь лет. С этого возраста он начинает пользоваться всеми полученными знаниями и развивать их, помогая маме и папе управляться по хозяйству, нарабатывать навыки в ремеслах, вкладывая себя в семью и мир, в котором он живет. Вот так.

— Да, хорошо говоришь, но все равно непонятно.

— А что непонятно?

— Как понять, ветви — это путь ухода ребенка на приобретение или разброс силы?

— Ребенок с пяти лет присматривал себе ремесла, изучал себя да разжигал в себе охоту на учение ремеслу, чтобы сделать свой вклад в семью и мир. Повторял все за отцом или мамой, определялся, чем будет заниматься, выбирал себе ремесла. А с семи лет детей всюду брали работать наравне со взрослыми: в поле, на конюшню, в кузницу, на луга, строительство, — и по его охоте брали в ученики по познанию ремесла. А ремесла имели значимое место в жизни ребенка. Парень готовил себя к созданию своего дома, хозяйства, обеспечению семьи, защите своего дома и мира, в котором живет. Девка готовилась к созданию уюта, тепла, нежности, красоты и удобства. Это все — в ремеслах.

— Это как? Красота — в ремеслах? Защита — в ремеслах? Понятно… чтобы построить дом, необходимо освоить ремесло плотника, столяра, жестянщика, маляра, печника, подсобника, стекольщика. А как изучить ремесло по защите дома и мира? Непонятно...

 

Тетя Наиля ласково улыбнулась и говорит:

— Это здорово, что есть вопросы, что хочется познать ремесла. Вот благодаря этому состоянию, которое сейчас у тебя, дети с пяти лет всем интересуются и всех расспрашивают. Вспомни: когда тебя баба Соня подобрала на улице в пять лет и привела к нам, мы тебя отогревали. А в это время баба Гуля вязала перчатки из шерсти. Ты, как только отогрелся, прилип к ней: расскажи да расскажи, как вязать. Она тебе ничего объяснять не стала, посадила рядом, дала спицы да клубок шерстяных ниток, и ты сам в течение суток связал себе первую перчатку. Что тобой управляло в этот момент?

— Х-м-м… — я задумался и прислушался к себе. — Да, действительно, меня подталкивал жадный интерес ко всему окружающему. Только я был неусидчивый — мне все надо было быстро. Бабу Гулю все время тормошил: как да как? А она меня мягко осаживала и приговаривала: «Сынок, мир познать — не поле перейти. Необходимо терпение, чтобы дождаться результата, острый внимательный взгляд, чтобы увидеть тонкость и хитрость ремесла да силы, чтобы выполнить его. Так что сиди, смотри и повторяй». Да. И я через час стал самостоятельно вязать. Смотрел на руки бабули, а потом вспоминал, как она провязывала тот участок, который вязал я. А видел я весь этот процесс полностью. Кстати, мама, бабушка Кока и сестры до сегодняшнего дня не могут вязать перчатки, а я могу.

— Вот видишь! Именно так ребенок познавал ремесла с пяти лет, но, получив представление об одном из них, переходил к изучению другого. А вот с семи лет ребенок начинал изучать их основательно. Давай посмотрим, как ты учился косить траву.

 

— Давай.

— Как ты в пять лет делал заклад себе на будущее по умению заготавливать сено на зиму?

— Я прибежал в конце июня к бабе Гуле. Ее дома не было. Баба Матрена на татарском языке объяснила мне, куда она ушла, но я почему-то не совсем все понял и побежал наугад, куда ноги вынесут. Прибежал в пролесок — там баба Гуля косила траву. Меня это захватило. И я потребовал у нее отдать мне косу. Сказал, что сам буду косить, а ты, мол, посиди и отдохни.

Баба Гуля, ничего не говоря, вытерла косу травой, растрясла скошенную траву и пошла с литовкой домой. Я обиделся, что она не дала мне косить. Хотел убежать, но что-то меня удерживало и тянуло за ней.

Я поплелся за бабой Гулей. Придя домой, она наказала бабе Матрене накрывать на стол, а сама пошла в лабаз. Оттуда выносит литовку поменьше и вручает мне: «Держи! Вот этой литовкой будешь после обеда косить, а эта литовка — моя. Договорились?» «Да», — ответил я.

Мы пообедали и отправились с бабой Гулей на луг. Пока мы шли, я всю дорогу представлял себе, как буду косить и накошу целое поле, чтобы бабе Гуле не пришлось ничего делать. Когда пришли, она дала мне брусок и говорит: «Прежде чем косить, необходимо поточить косу, чтобы не было больно травке». И показала — как.

А потом объяснила: «С литовкой необходимо подружиться, чтобы она тебя не ранила. Попросить прощения у травки, пожелать ей дальше расти. Потом навещать ее да поглядывать, как она растет, не нужно ли ей чего. Разговаривать с ней, объяснять, для чего ты косишь. Для чего ее бережешь».

Я подружился с литовкой, подружился с травкой, и мне очень жалко стало травку. Баба Гуля подошла ко мне и говорит: «Травка не умрет, она дальше будет расти, для того чтобы таким, как ты, помочь жить. Когда ее скосишь, травка сохраняет силы, направляя их в свой рост. И этим мы ей помогаем быть сочной, густой и вкусной для скотины. А скотина нас кормит. Коровка съест сено и даст нам молочка, а ты молочко любишь?»

Я с большим сожалением, что травку необходимо скосить, ответил: «Да, люблю». «Дак что будем делать?» — спрашивает баба Гуля. Говорю: «Косить...»

Я осторожно наточил косу и подошел к бабе Гуле. Стал смотреть, как она косит, и повторять за ней. Но меня хватило всего на полчаса. Руки устали, коса втыкается в землю, трава ровно не скашивается. А баба Гуля косит и косит без остановки, я даже не могу внимательно посмотреть, как это у нее так ловко получается. Что-то внутри меня оборвалось. Я бросил литовку и побежал домой. Баба Гуля даже ухом не повела — продолжала косить. Я добежал до дома, сел на скамейку и жду, когда баба Гуля придет. Просидел довольно-таки долго. А она не пришла. Я успокоился и пошел к ней сам. Она докашивала эту поляну. Увидев меня, попросила помочь ей растрясти траву. Я замешкался, а баба Гуля задает мне вопрос: «Ты хочешь, чтобы травка дала тебе возможность напиться молоком?» Я отвечаю: «Да». «Тогда, — говорит, — бери свою литовку, попроси у нее прощения за то, что ее швырнул, и всю травку черенком косы растряси и тонким слоем уложи на стерню, чтобы земля не высохла и травка могла быстро вырасти. Да чтобы скошенная травка не погибла, а высохла, ветерок ее обдул да силу свою в нее вложил, чтобы коровка не болела да молочко целебное дала».

Я извинился перед литовкой и стал растрясать траву. А у самого настроение поднялось. Песни петь охота...

 

Тут тетя Наиля меня останавливает на самом интересном месте и говорит:

— Хорошо. Как ты думаешь, что сделала баба Гуля?

— Косила траву. Да мне дала покосить — и все.

— Так думаешь?

— Да.

— Тогда давай посмотрим, что потом с тобой произошло.

— Давай.

— После этого эпизода с бабой Гулей, когда ты снова взял литовку и стал косить траву?

— Года через два, а до этого просто помогал растрясать траву да собирать сухую.

— А как стал косить?

— Спокойно, как будто косил всю жизнь и косил со всеми наравне.

— Дак все же, что с тобой сделала баба Гуля?

— Показала, как это делается. Когда у меня не получилось, то желание не погасила, а наоборот, разожгла. Чтобы я мог потом, набрав силы, косить свободно.

— Вот так.

— Д-а-а.

Тяжело вздохнув, спрашиваю:

— Слушай, тетя Наиля, а все же почему ветки являются путем на разброс или сбор силы?

— Все очень просто: в пять лет ребенок начинает познавать то, что он может вложить в семью и мир. А старики эту охоту к познанию у ребенка разжигали, давали ей разгореться все больше и больше, чтобы она толкала его к набору силы, и как только ребенок набирал ее, он делал то, что очень сильно хотел. Эта охота и есть путь.

— А почему на разброс или сбор силы?

Немного подумав, она говорит:

— Потому что очень часто происходит такое: ребенку не дают освоить то, что ему охота. Навязывают то, что хотят взрослые, но ребенок не может это усвоить — у него нет сил. А то, чему охота научиться, он будет осваивать, но украдкой. Это и есть разброс силы и бесполезная борьба. Вот, вспомни, как тебе мама запрещала вязать, вышивать, кроить, шить, сапожничать, фотографировать. И что с тобой происходило?

— Шла злость на родителей, сил не хватало, но украдкой упорно учился.

— И полностью освоил что?

— Как вязать… Вышивать… Шить, но не полностью… Из сапожного дела — валенки подшивать. Вот, пожалуй, и все из того, что ты перечислила.

— А почему?

— Сил не хватило: украдкой сбегал к дяде Грише и дяде Валере в комбинат бытового обслуживания да к вам в деревню. Но меня не хватило, чтобы всему этому научиться.

— Так, теперь давай посмотрим, что произошло бы с тобой, когда бы мама и папа дали тебе возможность освоить ремесла по своей охоте? Освоил бы их?

— Да. Мне бы не пришлось прятаться и прятать то, что я делал. Мог бы ремеслом пользоваться открыто и этим внести свой вклад в семью и мир.

— Прекрасно. У тебя еще есть вопросы?

 

— Да, мне непонятно, как можно обучиться ремеслу по защите дома? Ведь такое ремесло дает только военное училище.

— То, что дает училище — не поможет, если не примешь то, что дает тебе ремесло по защите своего дома.

— Это как понять?

— Здесь важно понять то, что домов много. Один дом — это ты сам и твоя защита — это умение накормить и одеть себя, обеспечить себе крышу над головой. Ты обучаешься этому ремеслу?

— Да.

— Другой дом — это тот, в котором ты живешь, а защита его — это радость, уют, тепло в нем. Этому ты обучаешься?

— Да.

— Следующий дом — это семья, и ее защита — это благополучие в доме, взаимопонимание, умение слышать и видеть друг друга, это радостный голос дитя в доме. Этому ты учишься?

— Да.

— Другой дом — это дети, и их защита — это любовь к самому себе и одаривание ею детей. Этой защите ты обучаешься?

— Да.

— Следующий дом — это деревня, село, город. И защита их — это осознание, что ты в этом доме не один, и каждый житель — это твои пальцы. Любой укусишь — будет больно. А защита — это взаимодействие, взаимовыручка, делание одного дела, в которое каждый человек вкладывает самого себя. Этому ремеслу ты учишься?

— Да.

— Следующий дом — это родина, а родина — это твой дар любви своей республике, области, стране и полная вера в то, что она твоя. — А этому ты обучаешься?

— Да.

— И последний дом — эта твоя жизнь, а защита ее — это выполнение своей первоначальной задачи. Этому ремеслу ты обучаешься?

— Да.

— Вот и все.

Мне стало не по себе от переполненности впечатлениями, чувствами, мыслями. Я задумался... Тетя Наиля, видя все это, встала и пошла помогать бабе Гуле. А я заснул.

 

Проснулся вечером от холода. Солнце почти закатилось. Баба Гуля готовила дрова для костра, а тетя Наиля ушла за теплой одеждой и одеялами. Я пошел умываться на ключ. По дороге набрал дров. Умылся и увидел рядом с собой бабу Гулю. Она принесла для меня полотенце да зелень помыть для ужина. Подает мне полотенце и говорит:

— Сынок, помоги мне помыть зелень.

И подает мне огурцы и помидоры, а сама моет петрушку с укропом да чистит зеленый лук. Мы помыли зелень и пошли к нашему месту. Я спрашиваю бабу Гулю:

— Баба Гуля, мы что — сегодня будем спать здесь?

— Да. А тебя это смущает?

— Нет.

Мне показалось все это странным, даже не по себе стало. Сколько я помнил, обычно они уходили спать домой. Даже когда я засыпал в поле, в лесу, то они меня укрывали и на ночь уходили.

Но в этот раз остались со мной.

Я помог бабе Гуле донести зелень и вернулся за дровами. И вдруг увидел, что дров нет. Оглянулся посмотреть на бабу Гулю, но и ее не оказалось, только костер горел, и около него сидели баба Соня, баба Надя, баба Аня, баба Матрена, деда Коля, деда Сергей, два каких-то незнакомых деда и три бабки, которых я тоже видел в первый раз.

Подхожу к ним и растерянно спрашиваю деда Колю:

— Откуда вы появились?

— К тебе в гости пришли, решили посмотреть, как ты здесь сено заготавливаешь. А ты не хочешь нас видеть?

Я сел от такого «поворота» и говорю:

— А где баба Гуля и тетя Наиля?

Баба Соня отвечает:

— В туалет пошли и в пруду утопли, а мы вот собрались на поминки. Ты присоединишься к нам?

Чувствую: с меня пот градом пошел, а язык не ворочается. И, изо всех сил кожилясь, отвечаю:

— Присоединюсь.

У меня полились слезы. Я незаметно вытираю их и сажусь у костра.

Неожиданно для меня дед Сергей говорит:

— Да ты сильно слезы не лей. Они сейчас придут попрощаться.

 

И откуда-то из темноты появляются все в белом баба Гуля и тетя Наиля. Да говорят:

— Вот и мы. Простите нас, что пришлось так долго ждать.

У меня дыхание сперло. Не могу ни вздохнуть, ни выдохнуть. Глаза закатились, и я увидел бабу Гулю и тетю Наилю светящимися, прозрачными, да внутри у каждой какое-то яйцо. И сквозь какую-то преграду услышал:

— Ангелы, любо посмотреть, глаз не отвести!

Действительно, хочу отвести глаза, а баба Гуля и тетя Наиля не уходят с поля моего зрения, и я не могу сдвинуться. Чувствую, что из-под меня земля уходит. Меня кто-то подхватил и посадил между бабой Гулей и тетей Наилей. Когда я увидел, между кем я сижу, то подумал, что уже умер, и меня встречают баба Гуля и тетя Наиля. Они радуются за меня. Да, я попал в рай, а они меня встретили. Они меня никогда не бросают, даже здесь. Мне стало холодно и сыро. Открываю глаза и вижу — рассвет, и возле меня — баба Гуля, тетя Наиля, деда Сергей, баба Соня, деда Коля, баба Аня, баба Надя да какие-то незнакомые мне два дедушки и четыре бабушки — они уже собрались уходить. А деда Коля в своем репертуаре:

— Что с тобой делать! Как ты только ложишься поспать, обязательно просыпаешься мокрый. Необходимо тебя отправить к бабе Матвеевне. Она тебя вылечит. Она хорошая знахарка, все знает.

И уходит. Подходит баба Соня и говорит:

— Ну, ты и вспотел. Да пот такой холодный. Тебя срочно требуется отправить к бабе Альфие. Она хворь, как рукой снимет.

Я не выдержал и во весь голос заорал:

— Гады, что вы делаете!!!? Сколько можно меня обливать холодной водой!!!? Что я вам, дерево!!!?

И они хором, в один голос, отвечают:

— Д-а-а-а!

Я вскочил и без оглядки побежал в дом бабы Гули. По дороге впереди меня бежал мат в три этажа. Пока я бежал, вся моя злость прошла. Залетаю в дом — там баба Матрена. Я быстро пробегаю мимо нее, на ходу снимаю одежду, швыряю на лавку и быстро влетаю на койку под одеяло. Баба Матрена собрала мокрую одежду и вынесла во двор. Не спеша вошла в дом, налила горячий чай на травах и поднесла мне. Я, не сообразив, что чай горячий, хватаю кружку и разливаю весь чай на одеяло. Вскочив с кровати, сажусь на лавку. Ничего понять не могу. На пруду бабки и дедки издеваются, здесь баба Матрена ошпаривает меня чаем, дома мать с отцом доводят. Куда деваться бедному?

И вдруг слышу чей-то голос из-за спины:

— Да, сынок, они такие, но ты не переживай так сильно, они все добрые.

Я оглядываюсь — там дед, во лбу семьсот семьдесят семь лет. И я с ужасом вылетаю на улицу. Со всего размаха сбиваю с ног деду Колю и бабу Аню. На бабу Гулю свалился сам. Открываю глаза. Они все стоят возле меня и чего-то на мне рассматривают, буквально пронзая меня своими взглядами. Я искоса, не выпуская их из виду, смотрю, к чему они прикованы взглядом. И вижу: о ужас, я голый! Вскакиваю и ору, сколько есть мочи:

— Извращенцы! Извращенцы!

Забегаю в дом, быстро хватаю сухую одежу и забегаю за печь. Там одеваюсь, выхожу — и все заходят в дом. И опять впиваются в меня глазами. Я смотрю на себя и вижу — ужас! Вместо брюк одел бабушкины панталоны, а вместо рубахи — теткину блузу. Но тут у меня уже не было сил бежать, и я рухнул там, где стоял, а сам то ли ревел, то ли смеялся. Деда Коля и деда Сергей подошли ко мне. Меня подняли и усадили на кровать. На то место, где я облил одеяло чаем. Чувствую, вся задница сырая. У меня не было слез, и не было радости. Только тихонько скатился с кровати и прошу бабу Гулю:

— Дай мне мою сухую одежду. — А сам снимаю пантолоны и блузу.

Деда Коля искоса посмотрел на меня и чуть слышно говорит:

— А ты ничего смотришься, зря снимаешь.

А сам закрывает лицо и отворачивается.

— Сам это одень, а я на тебя погляжу, как ты выглядеть будешь, да счет приложу за аренду бабиных панталон и тетиной блузы.

И все засмеялись. Баба Гуля с тетей Наилей и бабой Соней — впокатку, а мы еще как-то на ногах удержались.

Я переоделся, все позавтракали за большим столом и пошли обратно на пруд, а меня по дороге все с днем рожденья в частушках поздравляли да плясали. Дошли до пруда весело. Я чего-то из себя выжимал, приплясывал, а ноги деревенеют и деревенеют. Когда пришли на пруд, свалился. Деда Коля резко ко мне подскочил. Нажал между лопаток с правой стороны, и я ровно стал дышать, ноги почувствовал, все тело уравновесилось, а на душе стало тепло и радостно.

 

Все расселись возле костра, и тетя Наиля говорит мне:

— Сынок, все пришли помочь мне дать тебе понятие дерева и значения жизни человека.

И сама рисует дерево на песке.

— Ты сейчас можешь дальше разбирать? — спросил меня деда Коля.

— Да.

Тетя Наиля, нарисовав, спрашивает:

— Мы с тобой разбирали ствол дерева и ветви, так?

— Да. Закончили разговор на семилетних детях.

Все немного помолчали, и деда Коля говорит:

— Ветви — это уход ребенка от своего жизненного пути для набора или разброса сил.

— Объясни еще раз, как это понять?

— Давай разберем самый простой пример. Что тебе нравится делать?

— Мне нравится делать многое.

— Что, например?

— Вязать.

— Прекрасный пример. Мама и папа позволяют тебе вязать?

— Нет.

— И что они тебе говорят?

— Что это не мужское дело. Вяжут только женщины и бабушки.

— Ты их слушаешь?

— Иногда — да.

— Что ты при этом чувствуешь?

— Как обида переполняет меня, и хочется ударить маму и папу.

— Хорошо. Но что ты решаешь?

— Не вязать.

— Вот, это и есть ветка твоего жизненного дерева, которая ведет тебя на разброс силы.

— Это как?

— Давай посмотрим, что произошло.

— Давай.

— Мама и папа не позволяют тебе вязать, я правильно понял?

— Да.

— Этим они не позволяют тебе познать мир таким, какой он есть, и сделать свой вклад в семью, где у тебя в связи с этим запретом возникла внутренняя борьба. Твой дух хочет жить, а ты принял решение сдаться, и внутри тебя образовалась обида на маму и папу, которая убила любовь. При этом в тебя вселился чуждый тебе зверь, и он начинает тобой управлять, а не ты сам. Как ты чувствуешь себя при этом?

— Скверно, словно я нахожусь в клетке, — сказал я и представил себе, как какой-то невиданный зверь сажает меня в клетку, держит меня в ней и не дает мне делать то, что я хочу.

Тетя Наиля словно увидела, что я представил себе, и говорит:

— Да, что-то вроде этого и происходит с тобой и с каждым человеком, когда ему не позволяют делать этот вклад, который идет из души. Что с тобой происходит при этом?

— Во мне идет какая-то борьба.

— А какая?

— Какая-то часть меня борется против другой части меня.

— А силы твои идут куда?

— На эту борьбу.

— В этот момент ты можешь развивать свои способности?

— Нет.

— Дак вот, мама и папа этим отвели тебя от твоего жизненного пути, заложив в тебя злость к ним и к себе, возникшую из-за того, что ты поддался им. Да вдобавок приклеили тебе их правило: есть мужская и есть женская работа — чего в природе нет. И к чему тебя может это привести?

— Не знаю.

— К ограничению тебя по жизни в действиях. Привести тебя к неряшливости.

— Подожди, это как?

— Стирать, штопать носки, готовить еду — нельзя — это женская работа. А еще это создает раскол в твоей семье и становится препятствием в развитии детей, пришедших в твою семью. Прекращается твое развитие, и ты не даешь развиваться своей половине. Да всем этим ты таишь злобу на маму и папу, передаешь ее детям.

— Ой, какой ужас… А что тогда — уход со своего жизненного пути для набора силы?

— Давай, возьмем этот же пример, только предположим, что мама и папа позволили тебе делать вклад в семью. И как бы ты при этом чувствовал себя?

— Шикарно, делал бы свое дело, которое мне нравится. И получал радость.

— Так, а радость что в тебе пробуждает?

— Желание одарить весь свет своей радостью и любовью.

— Вот и хорошо. Теперь тебе все понятно?

— Да, это понятно.

 

Когда уходит детство…