Изучение внутренней формы актов

Под внутренней формой мы понимаем структуру и стилистические особенности текста источника. Струк тура документа называется формуляром. В понятие

 

[170]

«формуляр» включаются, по существу, схемы четырех типов: 1) наиболее общая схема построения документов в целом (назовем ее «условный формуляр»); 2) общая схема построения документов определенной разновидно сти (назовем ее «абстрактный формуляр»); 3) схема построения определенных небольших групп документов внутри разновидности (назовем ее «конкретный форму ляр»); 4) схема построения отдельно взятого текста (на зовем ее «индивидуальный формуляр»).

В западноевропейской дипломатике установилось довольно дробное деление условного формуляра. В нем различаются invocatio (посвящение богу, «богословие»); intitulatio (обозначение лица, от которого исходит до кумент); inscriptio (обозначение адресата); salutatio (приветствие); arenga, exordium, proemium, prologus (преамбула); promulgatio, praescriptio, notificatio, publicatio (публичное объявление); narratio (изложение обстоятельств дела); dispositio (распоряжение по суще ству дела); sanctio (запрещение нарушения документа); corroboratio (сведения об удостоверительных знаках документа); datum (место и время выдачи); apprecatio (заключение = благопожелание).

Успехи папирологии в XIX в. определили использова ние в дипломатике терминов «протокол» (буквально «склеенный первым») и «эсхатокол» (буквально «склеен ный последним») для обозначения здесь не первого и последнего листов папируса, а начальной и конечной частей акта. Весь формуляр делится на три части: 1) «протокол» (по Зиккелю) или «начальный протокол» (по Фиккеру); 2) «текст»; 3) «эсхатокол» (по Зиккелю) или «конечный протокол» (по Фиккеру). В «начальный протокол» входят invocatio, intitulatio, inscriptio, salutatio в «текст» – arenga, promulgatio, narratio, dispositio, sanctio, corroboratio, в «конечный протокол» – datum, apprecatio. Итак, условный формуляр делится на три части, состоящие каждая из нескольких компонентов. В указанной схеме малоудачным с терминологической точки зрения представляется понятие «текст», ибо в со временной науке им обозначают чаще весь текст источ ника в целом. Поэтому то, что в западной дипломатике именуется «текстом», мы предложили бы называть «основной частью» условного формуляра.

В акте имеется еще удостоверительная часть, которая может быть представлена либо подписью, либо субскрипцией (subscriptio). Подпись (signature) – это либо ав тограф, либо надписание чьего-либо имени (обычно

 

[171]

монарха) другим лицом (как правило, должностным). Так, например, подпись «Князь великий» (или «Царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии») на обо роте русских грамот была не автографом, а надписанием княжеского титула (или титула и имени) лицом, ответ ственным за выдачу акта.

Субскрипция (subscriptio, souscription) – это такое удостоверение, в котором подпись (личная или нотари альная) сочетается с формулой, выражающей существо удостоверительного действия: «subscripsi», «подписал», «руку приложил» и т. п.[42] В русских частных актах субскрипцией чаще всего являются удостоверительные подписи свидетелей (послухов): «К сей купчей грамоте яз, Василей Григорьев сын Головкина, послух, руку приложил» и др. В публичных актах субскрипция встре чается систематически в подтверждениях (делавшихся на обороте акта и относящихся к более позднему, чем сам акт, времени). Там говорится, например: «А подпи сал великого князя дьяк Федоръ Мишурин»[43].

В русской дипломатике деление условного формуля ра на части принял А. С. Лаппо-Данилевский, пользо вавшийся терминологией Ю. Фиккера («начальный про токол», «конечный протокол»). Что касается деления частей на компоненты, то в дипломатике русских актов до недавнего времени не была распространена соответ ствующая латинская схема, хотя в дореволюционной историко-правовой литературе, а изредка и в трудах советских историков использовался термин corroboratio (и по-русски – корроборация)[44]. После выхода в свет наших «Очерков русской дипломатики» латинская схема приобрела значительно большую популярность[45] и стача чаще применяться в трудах по дипломатике Руси, Великого княжества Литовского (А. Л. Хорошкевич) и Золотой Орды. В работе 1970 г. мы ставили также во прос о возможности создания русских эквивалентов латинских терминов. Еще А. С. Лаппо-Данилевский

 

[172]

пользовался термином «богословие»[46] (вместо invocatio). Нами предлагалась следующая терминология: бого словие, адресант, адресат, приветствие, преамбула, объ явление, повествование, распоряжение, санкция, удосто верение, выходные данные, заключение. Эта терминоло гия была принята и стала активно применяться советскими востоковедами, изучающими ханские ярлыки (А. П. Григорьев, М. А. Усманов). В последующих рабо тах по русской дипломатике мы предпочитали пользо ваться латинской терминологией в русской транскрип ции, без перевода соответствующих понятий: инвокация, интитуляция, инскрипция, салютация, аренга, нотифика ция, наррация, диспозиция, санкция, корроборация, ап-прекация.

Существует и несколько иная схема условного формуляра: «a) Invocatio verbalis, Chrismon, b) Inscriptio: formula nominis, formula devotionis, formula tituli, salutatio; c) Arenga (prologus); d) Promulgatio; e) Expositio; f) Dispositio; g) Corroboratio»[47]. Как видим, в этой схеме нет терминов intitulatio и narratio. Первый заменен словом inscriptio, а второй — expositio. Исключение тер мина intitulatio, возможно, связано с тем, чтов Польше и Литве он употреблялся как эквивалент термина «запис затылковый» (надпись на обороте акта о том, что сделка совершена по форме)[48]. В некоторых трудах по дипломатике мы встречаем обозначение той части про­токола, где указывается лицо, от имени которого исходит документ, термином inscriptio[49]. В этих случаях часть протокола, указывающая адресата, должна, вероятно, называться не inscriptio, a Adresso – адрес.

Выделение условных структурных частей в докумен тах XIX–XX вв., о чем говорится в трудах Н. В. Варадинова, К. Г. Митяева, Л. Е. Шепелева и современных документоведов, есть, по существу, применение скоррек тированного и упрощенного варианта латинской схемы, или условного формуляра. К. Г. и Е. К. Митяевы ввели в 1968 г. термин «реквизит», который обоснованно не

 

[173]

нравится Л. Е. Шепелеву. Этим термином, широко при нятым сейчас в документоведении, обозначают практи чески то, что мы определяем как «компонент условного формуляра». Латинская схема членения текста на компо ненты используется с некоторыми модификациями и в эпистолографии. Это хорошо показал В. А. Сметании (см. его пособие: Эпистолография. Свердловск, 1970. С. 28–37).

Поскольку деление условного формуляра на части и компоненты есть схема, не все звенья которой имеются в конкретных документах, а порядок расположения ком понентов в схеме далеко не всегда соответствует их расположению в конкретных документах, анализ внут ренней формы последних должен начинаться с деления реального текста на статьи, т. е. законченные по мысли выражения, являющиеся грамматически самостоятель ными простыми или сложными предложениями. «Ста тья», на наш взгляд, – понятие более широкое, чем «клаузула». Слово «клаузула» применительно к тексту акта обозначало в средние века чаще всего особое условие, оговорку к договору. Расширяя применение этого термина до обозначения всех вообще договорных статей, мы воздержались бы, однако, от употребления термина «клаузула» в отношении статей, не выряжающих непосредственно условии сделки или договора. А. С. Лаппо-Данилевский различал «юридические» и «бытовые» клаузулы. Судя по приведенному им приме­ру, первые – это статьи, входящие в dispositio, вторые – в narratio. Автор сам замечает, что «части с юридиче ским значением в большей мере заслуживают названия клаузул, чем части с бытовым содержанием...»[50].

Отдельные статьи текста представляют собой слож ные предложения, часто периоды, главное и придаточные предложения которых, образуя законченную мысль толь ко в совокупности, имеют тем не менее каждое свою спе циальную тему. В предложении формулировка отдель ной мысли подчас состоит из ряда обстоятельственных, определительных и других оборотов и вставных придаточных предложений. Кроме того, нередко в пред ложении к одному подлежащему-действователю отно сится несколько сказуемых, носящих характер описания юридических действий и состояний. Отдельные понятия, образованные из одного или нескольких слов, – элемент

 

[174]

статьи как объекта дипломатического анализа. Под элементом в русской дипломатике подразумевались иногда и более обширные части текста, соответствующие нашим «оборотам». Представляется, что это слишком упрощает схему членения акта. Мы бы не считали и «элемент» в нашем понимании пределом дипломатиче ского членения текста акта. В элементе могут выделять ся более мелкие частицы — характеристики.

Следовательно, сложная статья (Ст.) делится на предложения (П.), которые подразделяются на обороты (О.) или являются системой оборотов, когда к одному обороту, обозначающему действователя, относится не сколько оборотов, характеризующих его юридические состояния (О_а + О_{б–1,2,3,..., n}), или когда несколько дей ствователей выражают однородные отношения к какому-либо субъекту (O_{a-1,2,3,…,n} + О_б). Обороты, в свою оче редь, делятся на элементы (Э.), а некоторые элементы – еще и на характеристики (X.). Простые статьи могут делиться на элементы непосредственно, но если внутри оборота к одному подлежащему относится несколько определений, а к одному сказуемому – несколько допол­нений или обстоятельств или если одно понятие выраже но многочленно, то оборот делится на отделения (Отд.), состоящие соответственно из одного главного и несколь ких второстепенных членов предложения или из одного главного и нескольких второстепенных понятий.

Среди элементов и характеристик различаются реа лии, формулы и описания. Реалии – имена лиц и назва ния географических объектов. Формулы – устойчивые выражения, штампы, переходящие из одного документа в другой. Описания — отступающие от «типичных» фор мул более или менее индивидуальные выражения, воз никшие в силу необходимости охарактеризовать особые, не встречающиеся в предыдущих текстах понятия.

Таким образом, деление текста на статьи и ее более мелкие подразделения – результат интерпретации акта, т. е. толкования его буквального смысла, грамматиче ской и дипломатической структуры.

На основе индивидуальных формуляров известного числа актов определенной разновидности можно по строить абстрактный формуляр. Создание абстрактного формуляра предполагает разработку типичной схемы каждой статьи. В схему статьи обычно входит несколько рубрик одного или разных порядков. Рубрики отража ют деление статьи на предложения, обороты, элементы и характеристики. Абстрактный формуляр является

 

[175]

подобием «сводного текста» актов той или иной разно видности. Но если юридическая школа рассматривала «сводный текст» как цель и результат дипломатического анализа, то для нас абстрактный формуляр имеет значе ние лишь в качестве технического средства изучения эволюции внутренней формы актов. Поэтому назначение абстрактного формуляра чисто практическое. Он служит «шапкой» для таблиц, куда заносятся по рубрикам статьи реальных документов, расчлененные на предло жения, обороты, элементы и характеристики, причем фиксация документов в таблице ведется в порядке их хронологии. «Шапка», представляющая собой совокуп ность схем типичных статей актов определенной разно видности, делается с таким расчетом, чтобы в таблице могли быть отражены особенности индивидуального формуляра акта. Статьи, предложения, обороты, эле менты и характеристики регистрируются в таблице под определенным номером, показывающим место каждого более мелкого подразделения в составе более крупного подразделения именно в данном акте, ибо табличная форма фиксации нарушает, вследствие неизбежного схематизма абстрактного формуляра, представление о структуре каждого реального текста. Элементы-формулы и характеристики-формулы обозначаются знаком «+» в соответствующих рубриках таблицы[51], a все остальные элементы и характеристики передаются в соответствую щих рубриках буквально.

Впрочем, и как средство дипломатического анализа абстрактный формуляр имеет относительное значение, поскольку по природе своей он на практике редко может быть идеальным инструментом исследования. В самом деле, если бы абстрактный формуляр создавался на основе учета всех сохранившихся актов изучаемой раз новидности, в нем было бы возможно разработать схемы статей до мельчайших подробностей и тогда особенности всех актов могли бы найти отражение в той или иной рубрике таблицы. В порядке исключения, когда разно видность представлена не массовым материалом, а счи танным числом документов, построение идеальных таб лиц практически реализуемо. Но когда исследователь

 

[176]

имеет дело со многими сотнями актов, он неизбежно создает абстрактный формуляр на базе выборочно взятых более или менее «типичных» актов. Выборочность в данном случае оправдана: конструирование абстрактного формуляра после изучения всей массы материала, ради создания идеальной таблицы, бессмыс ленно, ибо таблица – не цель, а средство исследования. Поэтому табличный метод, базирующийся на абстракт ном формуляре, необходимо сочетать с непосредственно текстологическим изучением актов. Прямое сличение текстов позволяет вывести конкретные формуляры, т. е. формуляры групп источников, из которых состоит та или иная разновидность. Воссоздание истории конкретных формуляров – главная задача дипломатического анали за внутренней формы актов.

В основу членения индивидуального, конкретного и абстрактного формуляров кладется принцип выделения законченных по мысли статей. Статьи текста по своим функциям делятся на сакральные; мотивировочные: содержащие обращение; уведомительные; описательные; договорные (клаузулы); указные; просительные; процес суальные; удостоверительные. При этом некоторые статьи могут носить смешанный характер. Подтвержде ние акта, относящееся к другому времени, мы рассмат риваем как самостоятельный текст, в котором централь ное место занимают обычно уведомительные, указные и удостоверительные статьи и реже присутствуют описа тельные и тем более договорные.

Компоненты условного формуляра могут относиться к статьям индивидуального и производных от него фор муляров как часть к целому (например, intitulatio, inscriptio, salutatio – части статьи-обращения); как тож дественные величины (например, invocatio составляет сакральную статью-посвящение); как целое к части (например, в dispositio входит обыкновенно несколько статей). В первом случае компонент условного формуля ра равнозначен определенному элементу или элементам статьи. Во втором случае он тождествен самой статье. Наконец, в последнем случае в составе компонента мо жет существовать не просто несколько статей, а несколь ко групп различных по теме статей. Эти группы статей, объединенные каждая единством темы, мы предлагаем считать разделами (Р.) того или иного сложного компо нента.

В литературе членение условного формуляра на части и компоненты смешивается с делением индивиду-

 

[177]

ального формуляра на статьи. Так, А. С. Лаппо-Данилевский говорит: «В... широком смысле каждая... мысль, выраженная r акте отдельно от других, называется клаузулой. Впрочем, вступительная и заключительная часть акта обыкновенно называется начальным и конеч ным протоколом, ввиду чего термин «клаузула» получает более узкий смысл»; «...в более узком смысле клаузула ми можно назвать лишь те части акта, которые входят в его состав помимо начального и конечного его прото кола»[52]. Но поскольку деление условного формуляра на части и компоненты не совпадает с делением текста на статьи, вопрос о начальном и конечном протоколе не имеет отношения к делению на статьи. По той же причи не нельзя считать обоснованным принцип деления «клаузул» на «основные реальные» и «основные прото­кольные»[53]. Как уже отмечалось ранее, типичное для западноевропейской и русской дипломатики смешение принципов исследования условного и индивидуального формуляров наблюдается, в частности, у А. А. Введен ского.

Совпадение статьи или статей текста с частью услов ного формуляра хотя и возможно, но далеко не всегда имеет место. Нередко, например, arenga, являющаяся компонентом основной части условного формуляра, вхо дит в состав статьи, где за ней следуют компоненты начального протокола – intitulatio и inscriptio. Лаппо-Данилевский прав в том, что «при расчленении текста акта на образующие его клаузулы следует, по возмож ности, сообразовываться с теми моментами, которые сами составители акта стремились различить в его составе, не подвергая его искусственному дроблению или более тонкому разграничению позднейшей юридической мысли...»[54]. Это же подчеркивает и В. И. Веретенников: «Практическое расчленение какого-либо данного акта, выделение из его состава отдельных клаузул должно базироваться прежде всего на точном понимании текста акта, на его грамматическом строе»[55].

Покажем на некоторых примерах соотношение услов ного формуляра с индивидуальными формулярами.

 

[178]

Текст договорной грамоты Новгорода с князем Яросла вом Ярославичем 60-х годов XIII в. начинается со статьи: «Благословление от владыкы, поклонъ от посад ника Михаила, и от тысяцьскаго Кондрата, и от всехъ соцьскыхъ, и от всехъ стареишихъ, и от всего Новагорода къ князю Ярославу»[56]. По своему типу это статья-обращение. Выделим в ней обороты, элементы и харак теристики:

 

О_а–1 — Э₁ —Благословление

— Э₂ — от владыкы

О_а–2 — Отд. I— Э₁ — поклонъ

Отд. II — Э_1–а — от посадника

Э_1–б — Михаила

Э_2–а — и от тысяцьскаго

Э_2–б — Кондрата

Э₃ — X₁ — и от всехъ

Х₂ — соцьскыхъ

Э₄ — X₁ — и от всехъ

Х₂ — стареишихъ

Э₅ — X₁ — и от всего

Х₂ — Новагорода

Э_1–а— къ князю

О_б Э_1–б —Ярославу.

 

 

Формулами являются элементы оборота а–1, отд. I оборота а–2, элементы 3–5 отд. II оборота а–2, Э_1–а и Э_2–а в том же отд., Э_1–а в обороте б, реалиями – Э_1–б и Э_2–б в отд. II оборота а–2 и Э_1–б оборота б. Из компонентов условного формуляра в статье имеются salutatio (№ l: O_a–1 – Э₁; № 2: О_а–2 – Отд. I – Э₁), intitulatio (№ 1: О_а–1 — Э_2; № 2–6: О_а–2 — Отд. II Э_1–5), inscriptio (О_б — Э₁).

Следовательно, статья составляет начальный прото кол, в котором отсутствует только один компонент – invocatio. Дальше в грамоте идут статьи, образующие dispositio. Arenga, promulgatio, narratio отсутствуют. Иной переход от статьи-обращения к остальному тексту наблюдаем в грамоте Новгорода Колывани начала XV в.: «Благословенье от архиепископа Новгородчкого владыче Ивана, от посадника Ивана Олександровичя, от тысячкого Василья Есифовичя, от всего Великого Новагорода к посадникамъ калываньскимъ, и к ратманамъ, и ко всимъ колыванчамъ. Буди вамъ ведомо: здесе ми с немчи в розмирьи Свеею. И вы, наши суседе, к нимъ бы есте не приставале»[57]. Первая статья («Бла гословенье… …колыванчамъ») – обращение. Она имеет

 

[179]

salutatio («Благословенье»), intitulatio («от архиепископа… …Новагорода»), inscriptio («посадникамъ… …колыванчамъ») и образует начальный протокол. Вторая статья («Буди… …Свеею») – уведомительная. В нее включены promulgatio («Буди вам ведомо») и narratio («здесе... …Свеею»). Следующая статья – рекомендатель ная, входящая уже в состав dispositio. Итак, здесь ос новную часть формуляра открывает нотификация (promulgatio). Arenga отсутствует. Сходное построение наблюдаем в договорной грамоте князя Михаила Яро-славича с Новгородом 90-х годов XIII в., где promulgatio выражается в словах: «То ти, отьче, поведаю»[58]. Поме щение салютации на первом месте в начальном протоко ле характерно и для новгородских частноправовых грамот-писем XIII–XV вв.: «Поклно от Иева ко Прокопе»; «Чолобитье от мелника из Злостьици к Юрью к Оньцифорову»[59] и т. п.

Грамотам Северо-Восточной Руси свойственны дру гие особенности. Докончания великих и удельных князей XIV–XV вв. часто начинаются статьей такого типа: «По благословению отца нашего Фотиа, митрополита Киевъскаго и всея Руси, на семъ, брате молодшии, князь Юрьи Дмитриевич, целуи ко мне крест, къ своему брату стареишому, к великому князю Василью Васильевичю, и къ своему брату молодшому, князю Ондрею Дмитриевичю, и къ нашему брату молодшому, ко князю Костянтину Дмитриевичю»[60]. Подвергнем статью членению по нашей схеме:

 

П₁ — O₁ — Э₁ — По благословению

Э_{2 –а} — X₁ — отца

Х₂ — нашего

Э_{2 –б} — Фотиа

Э_2–в — X₁ — митрополита

Х₂ — Киевъскаго

Х₃ — и всея Руси

П₂ — O₁ — Э₁ — на семь

О₂ — Э_1–а — X₁ — брате

Х₂ — молодшии

Э_1–б — X₁ — князь

Х₂ — Юрьи Дмитриевич

О₃ — Отд. I — Э₁ — целуи

Э₂ — ко мне

Э₃ — крестъ

 

 

[180]

Отд. II — Э_1–а — X₁ — къ своему

Х₂ — брату

Х₃ — стареишому

Э_1–б — X₁ — к великому

Х₂ — князю

Х₃ — Василью Васильевичю

Э_2–а — X₁ — и къ своему

Х₂ — брату

Х₃ — молодшому

Э_2–б — X₁ — князю

Х₂ — Ондрею Дмитриевичю

Э_з–а — X₁ — и къ нашему

Х₂ — брату

Х₃ — молодшому

Э_з–б — X₁ — ко князю

Х₂ — Костянтину Дмитриевичю.

 

П₁ – arenga. Этот компонент условного формуляра представлен здесь в весьма неразработанном виде и имеет значение преимущественно морально-юридическо го обоснования права участников договора на составле ние документа. Характер юридической ссылки яснее выражен в преамбулах жалованных грамот XV в., со держащих слова «по отца своего грамоте великого князя (имр.)», а также льготных и оброчных грамот писцов и других должностных лиц XVI в., где на первом месте в тексте ставится оборот: «По великого князя слову» или «По великого князя грамоте». И в частных актах XV–XVI вв. встречается преамбула такого типа: «По мужа своего слову Ильину»; «По благословению отца моего игумена Васьяна троицкого Сергиева монасты ря»[61]. В некоторых договорных грамотах князей наряду с юридическим моментом выделен мотив божественной милости: «Божиею милостию и пречистыя его бого­матери, по благословению отца нашего Кипреяна, митро полита всея Руси»[62]. В XVI в. преамбула, состоящая из слов «Божиею милостию», начинает включаться и в жалованные грамоты, а затем сливается с intitulatio. В жалованных грамотах XVII в. попадается аренга с формулировкой мотива личной милости монарха: «По своему царскому милосердому осмотрению»[63]. В княже ских духовных грамотах XIVb. arenga дается не в форме общего рассуждения о бренности жизни или близком конце света, как это имело место в ряде западных доку ментов, а в форме констатации возможности смерти

 

[181]

конкретного лица – князя, автора духовной: «Аже бог что розгадаеть о моемь животе», «Аже что бог розмыс-лить о моемь животе»[64]. В аренге духовной Кирилла Белозерского наряду с этим широко представлено рели гиозное обоснование намерений автора: «Смотрих, яко постиже мя старость, впадох бо в частыя и различныя болезни, ими же ныне сдержимь есмь, человеколюбне от бога казним, ради моих грех, болезнем на мя умно жившимся ныне, яко же иногда никогда же, и ничто же ми возвещающе разве смерть и суд страшный спасов будущаго века. И во мне смутись сердце мое, исхода ради, и страх смертный нападе на мя, боязнь и трепет страшнаго судища прииде на мя, и покры мя тма недо умения,— что сътворити, не съвем; но възвергу печаль на господа, да той сътворить, яко же хощет,— хощет бо всем человеком спастися»[65]. Первая часть цитированно го текста содержит некоторые конкретные сведения (о болезни Кирилла) и поэтому приближается по своему ха рактеру к narratio. Очень пространная аренга в духов ной грамоте Ивана IV[66]. Наиболее ранний пример преамбулы в русских документах находим в договоре Олега 911 г.: «...на удержание и на извещение от многих лет межи Хрестианы и Русью бывьшюю любовь, похотеньем наших князь и по повелению от всех, иже суть под рукою его сущих Руси. Наша светлость, более инех хотящих еже о бозе удержати и известити таку любовь, бывшую межи Хрестьяны и Русью, многажды право судихом, но точию просто словесен, и писанием и клят вою твердою, кленшеся оружьем своим, такую любовь известити и утвердити по вере и по закону нашему»[67]. Со слов «многажды право судихом» и до конца статьи текст имеет черты narratio, так как в нем рассказывается о поведении русского князя в прошлом. Наличие в дого воре довольно развернутой аренги, выражающей стрем ление к общему благу и справедливости, сближает текст с западными документами и объясняется, возможно, сле дованием византийскому формуляру. Сравнительно пространная преамбула в договорной грамоте Великого Новгорода и Пскова с юрьевским епископом, но по типу она ближе к преамбуле докончальных грамот князей Северо-Восточной Руси, чем к аренге договора Олега:

 

[182]

«Милостью божьею, стояниемъ светыя Софеи премудро сти божьи, и стояньемъ святыя жывоначальныя троица, и здоровьем господина нашого и государя нашого велико го князя Ивана Васильевича, цара всея Руси, и здо-ровьемъ господина нашого и государа нашого великого князя Ивана Ивановича, цара всея Руси»[68].

Вернемся к первой статье княжеских договорных грамот. Кроме преамбулы в ней можно видеть и другие компоненты условного формуляра: inscriptio (П₂—О₂—Э₁), intitulatio (№ 1: П₂—О₃—Отд. II — Э₁; № 2: там же — Э₂; № 3: там же — Э₃). В статье нет salutatio, но зато есть формула: «На семъ... целуи мне крестъ». Эта фор мула и определяет характер второй части статьи (П₂) как указно-договорной и является фактически формулой dispositio, устанавливая тип взаимоотношений между контрагентами. Тем самым вся статья принципиально отличается от статьи-обращения, свойственной класси ческому начальному протоколу западных документов-посланий. Можно сказать еще определеннее: договорные грамоты рассматриваемой разновидности вообще лише ны начального протокола, компоненты которого (intitu latio и inscriptio) вставлены непосредственно в первую статью dispositio.

В сходном положении находятся частные акты — купчие, меновные и др. Приведем пример из купчей середины XV в.: «Се яз, Арон старець, поселскои троецкои, купил есми у Марьи у Васильевы жены Борисовичи и у её внука у Ивана землю, пустошь Борисовскую, в дом живоначалнои Троице»[69].

Представим это в виде схемы:

 

О₁ — Э₁ — X₁ — Се

Х₂ — яз

О₂ — Э_1–а — Арон

Э_1–б — X₁ — старець

Х₂ — поселскои

Х₃ — троецкои

О₃ — Э₁ — купил есми

О₄ — Э₁ — Х₁ — у Марьи

— Х₂ — у Васильевы

Х₃ — жены

Х₄ — Борисовичя

Э₂ — X₁ — и у ее внука

Х₂ — у Ивана

О₅ —Отд. I — Э₁ — землю
Отд. II —Э₁ — X₁ — пустошь

Х₂ — Борисовскую

 

[183]

O₆ — Э₁ — в дом

Э₂ — X₁ — живоначалнои

Х₂ — Троице

Здесь О₃, О₅ — Отд. I, О₆ выражают сущность сдел ки. Статья носит уведомительно-договорный характер и относится к диспозиции. О₂ – интитуляция; О₄ —Э₁ — инскрипция № 1; О₄—Э₂ — инскрипция № 2. В работах западных дипломатистов не без оснований говорится, что некоторые договоры, в том числе меновные, имеющие статью типа «Placuit atque convenit inter Nº et Nº quod...», лишены интитуляции[70]. Но тогда участников сделки надо обозначать как «контрагент № 1», «контрагент № 2» и т. д. И все-таки в русских частных актах субъ ектом интитуляции мы можем считать лицо, обозначе нию которого предшествуют слова «се аз», входящие в интитуляцию (ср. ego, nos западных документов), тогда другой контрагент становится субъектом инскрипции, хотя никакой формулы обращения к нему в акте нет.

Некоторые разновидности актов начинаются с бого словия – invocatio. Так, в данной игумена Василия Николаевскому Чухченемскому монастырю середины XV в. читаем: «Во имя отца и сына и святаго духа»[71]. Поскольку этот компонент условного формуляра принад­лежит к начальному протоколу, мы уже не можем ска зать, что акт лишен начального протокола, даже если другие его компоненты (intitulatio и inscriptio) в тексте слиты с dispositio. Инвокация, как правило, присутству ет в духовных, реже — в данных частных лиц. В княже ских духовных ранний вариант инвокации — «Во имя отца и сына и святаго духа». Он безусловно господствует во всех духовных великих и удельных князей XIV — первой трети XV в.[72] В духовной Софьи Витовтовны (1451) впервые появляется расширенная редакция инво кации с упоминанием «троицы»: «Во имя святыя и живоначальныя троици, отца и сына и святаго духа». Эта же редакция употреблена в духовных Василия Темного, Ивана III и удельных князей Бориса Васильевича Волоцкого, Андрея Васильевича Вологодского, в варианте духовной Михаила Андреевича Белозерского, составлен ном по указанию Ивана III, и в официально утвержден ном варианте его духовной[73]. В духовной волоцкого князя Федора Борисовича (ок. 1506), сохранившейся в

 

[184]

списке XVI в., нет слов «святыя и» в формуле о троице: «Во имя жывоначалныя троица...» В духовной записи Василия III 1523 г. опущена вторая половина инвокации, т. е. ее старейшая часть (об отце, сыне и святом духе). Здесь говорится лишь: «Во имя святыа жывоначялныа троица»[74].

В некоторых удельнокняжеских духовных и во второй половине XV в. продолжала использоваться старая крат кая редакция инвокации: «Во имя отца и сына и святаго духа». Ее находим в завещаниях Юрия Васильевича Дмитровского (1472), в первом (черновом) варианте духовной Михаила Андреевича Белозерского (ок. 1486), в духовной грамоте княгини Ульяны, вдовы волоцкого князя Бориса Васильевича. Та же редакция в духовной Ивана Юрьевича Патрикеева[75], который, однако, не был удельным князем. Вероятно, применение старой редак­ции в грамотах Ульяны Волоцкой и Патрикеева объяс няется тем, что их завещания рассматривались как частноправовые акты, где использовалась именно эта редакция инвокации.

Сравнение трех вариантов духовной Михаила Анд реевича Белозерского показывает, что старая редакция употреблена в том варианте, который составлялся по указанию самого Михаила Андреевича, а новая – в ва риантах, составленных по указанию Ивана III. Следова тельно, наличие новой редакции в духовных Бориса Волоцкого и Андрея Вологодского можно по аналогии с духовной Михаила Андреевича считать результатом вмешательства великокняжеской власти в процесс со ставления удельнокняжеских завещаний. Вместе с тем применение старой редакции в духовной Юрия Василье вича Дмитровского свидетельствует о большей самостоя­тельности этого князя в деле составления духовной. И действительно, Юрий как старший из удельных князей и получивший удел еще при жизни Василия Темного, по-видимому, обладал большими правами, чем его младшие братья.

В духовных удельных князей XVI в. инвокация как таковая изживается. Ее нет совсем в духовной Ивана Борисовича Рузского (ок. 1503), которая названа «паметью», а в духовной Дмитрия Ивановича Улицкого (ок. 1521)употреблена скорее преамбула, чем инвока ция: «Милостью божьею и пречистые его матери»[76].

 

[185]

Вместе с тем Иван Грозный в своей духовной (ок. 1572) использует расширенную редакцию инвокации, ставя на первое место старую формулу об отце, сыне и святом духе, на второе – формулу о троице, на третье – формулу о вечности, отсутствовавшую в прежних заве щаниях великих князей: «Во имя отца и сына и святаго духа, святыя и живоначальныя троицы, и ныне и присно и во веки веков, аминь»[77]. Случаи применения в инвока ции аппрекативной формулы «amen» западной дипло матике известны.

В жалованных грамотах богословие в чистом виде, как правило, не встречается. Исключение составляет грамота XIV в. и повторяющая ее формуляр грамота XV в. Тверскому Отрочу монастырю: «Во имя святыя троицы, отца и сына и святого духа»[78].

Некоторые жалованные грамоты начинаются с выра жений типа: «Святые ради живоначальные троицы» и т. п. Эти выражения не могут считаться богословием в строгом смысле слова. Предлог «ради» или «деля», «для» (вместо оборота «во имя») указывает на цель действия, поэтому вся фраза должна быть расценена как преамбула – arenga. Однако, поскольку она часто стоит на месте богословия и содержит некоторые общие с ним элементы (например, «святые троицы»), ее можно на звать богословской преамбулой.

Конкретная формулировка богословской преамбулы зависит от того, чье имя носит монастырь, которому гра мота выдается. В грамотах Троице-Сергиеву монастырю обычно говорится: «Святыа деля троици», «Святыя ради троици»; в грамотах Спасо-Евфимьеву монастырю – «Святаго деля Спаса» и т. п. Развитие этого компонента условного формуляра как преамбулы особенно ясно проявилось в тех редакциях соответствующей статьи, где либо проводится мысль о стремлении добиться милости троицы и личного спасения[79], либо вместо троицы пря­мо называется Троице-Сергиев монастырь[80].

Доказать наличие в жалованных грамотах XV в. на чального протокола в чистом виде довольно трудно, если квалифицировать первый компонент формуляра этих актов как arenga, а не как invocatio. К тому же в жало-

 

[186]

ванных грамотах XVI в. богословская преамбула вообще отсутствует. Подобно частным актам и междукняжеским договорным грамотам жалованные грамоты содержат intitulatio и inscriptio в статье, уже выражающей харак тер отношений, в которые вступают грамотодатель и грамотополучатель, или, условно, корреспондент и адре сат: «Се яз, князь велики Иван Васильевичь всея Русии, пожаловал есми Троицкого Сергиева монастыря игумена Симона з братьею, или кто то нем иныи игумен будет» (1492)[81].

Распишем эту статью по элементам:

 

О₁ — Э₁ — X₁ — Се

Х₂ — яз

О₂ — Э_1–а — X₁ — князь

Х₂ — велики

Э_1–б — Иван Васильевичь

Э_1–в — всея Русии

О₃ — Э₁ — пожаловал есми

О₄ — Э_1–а — Х₁ — Троицкого

Х₂ — Сергиева

Х₃ — монастыря

Э_1–б — Х₁ — игумена

Х₂ — Симона

Э_1–в — з братьею

Э_2–а — или кто по нем

Э_2–б — иныи игумен

Э_2–в — будет.

 

Статья имеет уведомительно-договорное значение, и видеть в О₃ эквивалент salutatio едва ли возможно. О₃ формулирует типичные для данной разновидности актов взаимоотношения контрагентов, поэтому статья в известной мере принадлежит к dispositio. В то же время формула «пожаловал есми» носит более общий характер, чем формулы частных актов, прямо указывающие раз новидность сделки («дал», «купил», «менил» и т. п.), или чем формула докончальных грамот: «На сем... целуй ко мне крест». По сравнению с частными актами intitulatio и inscriptio отличаются здесь гораздо большей разра ботанностью. Поэтому протокольное предназначение статьи явно конкурирует с диспозитивным. В ряде жало ванных грамот, особенно XVI в., после первой статьи идет комплекс статей, составляющих narratio, чем уже структурно закрепляется отрыв первой статьи от dispo sitio.

Начальный протокол всегда присутствует в указных грамотах. Вот первая статья одной из указных грамот: «От князя Бориса Васильевича в Фоминское волостелем

 

[187]

моим и тиуном и всем пошлинником». По своей функции в тексте эта статья представляет собой обращение. В начальном протоколе обращение образуется из intitulatio, inscriptio, salutatio. Указные грамоты лишены salutatio, но это не меняет характера их первой статьи как статьи начального протокола. Нет в указных грамо тах и инвокации.

Из компонентов основной части условного формуля ра грамоты Северо-Восточной Руси, как правило, не имеют promulgatio. Narratio вводится в русские акты сравнительно поздно (со второй половины XV в.) и обычно в форме пересказа челобитий тех юридических или физических лиц, которым или в интересах которых выдается документ. Но в самих письмах и челобитьях наррация, ес