Великой французской революции

 

(1789-1804)

 

 

Вот короли, осанку потеряв,

трясутся, слыша грозный шаг Свободы.

Дрожит король и вся его родня...

Беранже

 

Все изменилося...

Свободой грозною воздвигнутый закон

Под гильотиною Версаль и Трианон...

Преобразился мир...

Все новое кипит, былое истребя.

А. С. Пушкин

 

14 июля 1789 года штурмом Бастилии началась Великая французская буржуазная революция, а 2 декабря 1804 года в соборе Нотр-Дам в Париже папа римский Пий VII провозгласил бывшего республиканского генерала Наполеона Бонапарта императором.

Французская буржуазная революция была подготовлена не только естественным ходом исторических событий, но ускорена изжившей себя династией Бурбонов. Глубокий политический и экономический кризис Франции, вызвавший справедливое возмущение народа, не мог кончиться иначе. В то время третье сословие — купцы, буржуазная интеллигенция, рабочие, ремесленники и крестьяне — составляло девяносто процентов населения Франции. Все они принимали участие в революции, но воспользовались плодами ее завоеваний в конечном счете только крупная буржуазия и часть дворянства, которая к ней примкнула. Принятая 26 августа 1789 года «Декларация прав человека и гражданина», хотя и была для своего времени прогрессивным документом, признавала настоящим человеком только буржуа, имевшего собственность. В дальнейшем постановления республики уничтожили привилегии аристократов и церкви, сословные деления, титулы и открыли народу доступ к высшим постам в государстве, немного улучшили положение крестьян. Почти все эти завоевания были уничтожены Наполеоном еще в бытность его консулом (1799—1804). По словам академика Тарле, Наполеон задавил во Франции всякое воспоминание, всякий намек на политическую свободу. Тем не менее все достигнутое и созданное в годы революции не пропало бесследно. Ее идеи остались во многих областях жизни Франции, коснулись и других стран. Не случайно классики марксизма, отмечая огромное значение французской революции, подчеркивали, что культура XIX века во всем мире обязана ей своим развитием и подъемом, что она являлась источником идей и тем для всех видов творчества. В годы революции во Франции чаще всего обращались к античной традиции и старались найти аналогии и использовать идеологическое наследие и некоторые внешние формы жизни, сначала афинской, а затем римской республик. Благодаря этому, создавая новый тип классицизма в искусстве, все больше использовали эстетическое наследие древних греков, а затем римлян.

Острота социальных противоречий и быстрая смена политических форм породили ряд поворотов и в художественной жизни (и в моде), которые в своих лучших прогрессивных моментах наполнены революционным духом, демократической силой и героическим пафосом. Лидером уже сформировавшегося классицизма становится художник Жак Луи Давид, «чей гений приблизил революцию» и чье творчество выразило героику и пафос эпохи. Он был пылким пропагандистом возвышенных представлений о человеке, о долге перед обществом. Всю свою жизнь он восхищался идеями революции идаже деятельность Наполеона понимал и старался объяснить средствами своего искусства с точки зрения ее исторически прогрессивных сторон. Единомышленник Давида Клод Никола Леду был ведущим мастером в архитектуре. После того, как Наполеон стал императором, художникам пришлось отказаться от строгих античных принципов и обратиться к роскоши и помпезности императорского Рима, воспевая и поддерживая личность и подвиги императора. Это относится ко всем видам искусства и, разумеется, в полной мере к моде.

Казалось, первые пять лет никто не думал специально о моде. Действительно, сразу после падения Бастилии в этой сфере царил хаос. Дореволюционные моды ушли безвозвратно, новая единая мода сложиться сразу не могла. В это время «выручала» английская мода XVIII века. Своей демократичностью она импонировала самым разным людям. Французская буржуазия не случайно почувствовала к ней влечение: мода была создана братьями по классу.

Вначале героями революции были не только мелкие буржуа, но и мещане, рабочие, матросы, крестьяне, политические ссыльные. Все они внесли что-нибудь от своих традиционных характерных костюмов в ту «стихийную моду», которая все же прочитывается в первые годы революции. В нее вошли короткие куртки матросов и крестьян, крестьянские панталоны навыпуск (ставшие через несколько лет брюками), фригийские колпаки политкаторжан, шейные платки, сабо и другие элементы «плебейского» костюма (рис. 85: 1—6).

Правительство республики спустя некоторое время осознало необходимость создания (а может быть, лишь оформления) нового эстетического идеала для людей новой формации. Эта почетная задача была поручена Жаку Луи Давиду с коллективом художников. Им принадлежит честь создания новой моды.

Началась новая мода с создания новых тканей. В то время было уже довольно развито трикотажное и чулочное производство. В Ниме выделывались шали. То и другое широко применялось в новой моде. В моду вошли гладкие ткани или с редким, чаще некрупным рисунком и мягкой пластичной фактурой. Эти ткани были модны до 1799 года. В эпоху консульства, когда постепенно начинает наступать реакция, на изменения моды влияет окружение Наполеона, а с 1804 года изменения стали еще более заметными: ткани делаются роскошными. Рисунки на них усложняются, появляется геометрический орнамент с использованием античных мотивов, реже встречаются растительные и другие мотивы. Круги, овалы, ромбы, многоугольники часто бывают обрамлены гирляндами цветов, дубовыми листьями и ветками, усеяны золотыми бабочками, пчелами и звездами. Позднее появляются листья пальмы, плющ, виноградные и миртовые листья, розы, мак, маргаритки, цветы калины. Изредка встречаются фрукты. Еще встречаются пальметты, меандр и т.п.

Если в первые послереволюционные годы в моде были светлые ткани: белые, светло-голубые, бледно-зеленые, а из темных — лиловые и коричнево-табачные, то в эпоху империи модны очень яркие цвета, а особенно яркие и глубокие синие цвета всех оттенков.

В эти годы начинается постепенный переход от ручного к машинному ткачеству. Но завершился этот процесс лишь к середине XIX века. Изобретателем ткацкого станка в 1801 году стал лионец Жаккард. А в 1799 году владелец знаменитой набивной мастерской Оберкампф впервые начал печатать рисунок на ткань с цилиндра. Это произвело переворот в текстильной промышленности. Вслед за этим Франция начинает производство хлопчатобумажных тканей, которые до того ввозили из Англии.

Мужские костюмы с 1799 по 1804 год претерпели немало различных изменений не только в силуэте и покрое: они переменились в главном — костюмы революционного народа, которые с баррикад перешли в моду, уступили место первой буржуазной моде, моде правящего отныне класса. Буржуазия спешила укрепить свои позиции не только в сфере политики и экономики, но и в культуре, искусстве, костюме, то есть овладеть всей духовной жизнью общества (рис. 85: 6).

Лихорадочная смена увлечений новыми формами одежды, идеалом красоты времен революции закончилась. Им на смену пришла настоящая, продиктованная новыми эстетическими вкусами мода «ампир», что в переводе значит «императорская».

Если для женского костюма этот стиль был приемлем, хотя с серьезными оговорками, то для мужского он оказался непригодным. Попытки Давида превратить буржуа начала XIX века в подобие мраморной античной статуи потерпели неудачу. Нежизненность этой моды стала очевидна очень скоро, и к концу империи от нее по существу уже ничего не осталось.

Какой-либо определенный силуэт или набор предметов в костюмах 1789—1794 годов отсутствует. В начале революции появившиеся на баррикадах матросы принесли с собой и ввели в моду красные фригийские колпаки (рис. 85: 5 б), которые в древности считались символом свободы. Этим символом они стали вновь в конце XVIII века: их носили революционеры — мужчины и женщины. Крестьянские и матросские костюмы тоже завоевали права гражданства. Куртка-«карманьола», крестьянские панталоны (предтечи современных брюк), деревянные сабо и фригийский колпак, украшенный трехцветной бело-красно-синей кокардой — это костюм, без которого трудно представить участников взятия Бастилии и уличных боев. Именно так были одеты санкюлоты, как называли тогда революционеров (рис. 85: 1—3). Неважно, что вместо колпака на голове могла быть иногда треуголка, а вместо «карманьолы» — крестьянская рубаха, распахнутая на груди, и лихо повязанный простой шейный платок. Образ этих людей зажигал сердца, воспалял головы мечтой о «свободе, равенстве и братстве». Одно присутствие санкюлотов на улицах напоминало, что ненавистное время прошло. Таков по силе воздействия — как плакат — был этот костюм!

Но время шло, и вкусы изменились в пользу других одежд, и только штаны, превратившись в брюки, дожили до наших дней и переживают свой новый расцвет.

Уже в годы Директории с изменением психологии буржуазии и с постепенным возвращением из-за границы бежавших туда аристократов смысл в этих костюмах пропадает. Они теперь не радуют, а раздражают, как неприятное воспоминание. Героев революции с их тревожащей душу и совесть романтикой постепенно вытесняют новые «герои» дня — выскочки-спекулянты, вернувшиеся богачи-эмигранты, нувориши всех мастей, обласканные Наполеоном.

Среди молодежи становятся популярными так называемые «энкруаябли» (невероятные). Чистой духовности и возвышенной романтике революционного костюма они противопоставляют цинизм и изысканность, а также пародии на популярные формы одежды, вызывая удивление одних и возмущение других. Но на это и рассчитан весь крикливый гротеск их костюмов. Огромные двууголки, слишком короткие криво застегнутые жилеты, фраки и рединготы, из-под которых порой нарочно вылезает неряшливая рубаха. Обтянутые штаны и почти дамские туфли или, наоборот, чрезмерно грубые сапоги. Вызывающие прически и манеры — все это не просто маскарад бездельников, а злобный и расчетливый протест против всего, что принесла революция (рис. 86: 3). Пропагандистом этой моды стал печальной памяти «Клуб жертв», основной программой которого было стремление истолковать революционные преобразования как варварство дикой черни, а репрессии против врагов революции — как мученичество последних. Этот костюм вскоре исчез, и если он и оставил след в истории, то только как антипод образов революционеров. Хорошо об этом сказано в «Истории костюма» Э. Тиль: чем больше в ходе революции обострялись противоречия между сторонниками старого и нового порядка, тем больше и в одежде становилось различия между членами партий различных политических направлений, так что костюм как бы стал выразителем политических убеждений.

В то время, как костюмы санкюлотов и энкруаяблей выражали вкусы и симпатии двух противоположных лагерей — прогресса и реакции, поиски новых линий и форм, отвечающих требованиям французской буржуазии (нового правящего класса), проходят как бы под флагом английского костюма. Многие «умеренные» мужчины и женщины, те, кто не хотел или не мог выразить открыто свою солидарность с тем или иным лагерем, с удовольствием носили респектабельные английские буржуазные костюмы. Любили их также пожилые люди за скромность и за то, что они тогда уже казались слегка старомодными. После пестрых, расшитых «шелковых» дореволюционных костюмов на одно- и двухцветных английских фраках и рединготах отдыхал глаз. Ослепительная чистота (возведенная английскими «денди» в культ) полотняных воротников и манжет, а также знаменитых пикейных жилетов очень нравилась после старых, пожелтевших от времени, хоть и дорогих, кружевных жабо и манжет стиля рококо. Да и покрой английских костюмов был удобен для новых, более беспокойных условий жизни, для все ускоряющегося ее темпа.

Когда 9 ноября 1799 года Наполеон Бонапарт стал первым консулом и фактически единственным правителем Франции, весь ход событий обещал изменение моды. Аналогии между французской буржуазной республикой рубежа XVIII—XIX веков и древнеримской аристократической республикой конца старой эры не столько напрашивались сами собой, сколько пропагандировались приближенными Наполеона. Гай Юлий Цезарь, провозгласивший себя в свое время диктатором, положил конец существованию римской республики и только потому не стал императором, что не успел, — убили. Наполеон I был счастливее — он стал императором. Еще в период консульства идея приближения современного костюма к античному нашла свое выражение в первых предложениях художников. После коронации Наполеона она выразилась еще яснее в официальных форменных костюмах, начиная с коронационного костюма самого императора. Гражданские одежды также попытались приблизить к античным образцам, но иными средствами: все предметы, облачавшие торс, соответственно укоротились, а весь низ фигуры, начиная от нижних ребер до лодыжек, был туго обтянут рейтузами или лосинами (рис. 85: 4, 6). Для того чтобы зрительно приблизить обтянутые мужские фигуры к античности, носили белые рейтузы и убеждали себя, что они напоминают мрамор.

Объективно анализируя эту моду, приходится констатировать, что в мужском костюме «античность» не удалась. Не только нас, но и современников раздражала диспропорция между чрезмерно перегруженным верхом и облегченным низом. Фигура казалась неустойчивой и от этого какой-то легкомысленной, что уж никак не могло нравиться буржуа, всячески старавшемуся создать себе репутацию респектабельности и деловитости. Костюмы состояли из многих предметов одежды, среди которых первое место занимали фраки (рис. 84: 2; рис. 85: 6). Они кроились одно- или двубортными с широкими отворотами и короткими (от верхней границы до середины колена) фалдами. Полы спереди были на 3—5 см выше талии. Плечевой шов переведен на спинку. Спинка кроилась с отрезными бочками. В швы бочков и середины спины входили вытачки. Облегание по корпусу было плотное. Рукав двухшовный, округлый нормальной длины — до основания большого пальца. Окат широкий собирался па сборку или укладывался складками. Книзу рукав суживался до плотного прилегания к кисти руки и застегивался на пуговицы. Пуговицы на фраке, в том числе и на рукавах, были преимущественно металлические гладкие. Фалды делались неширокими и по форме напоминали птичий хвост.

Рубашки шились без воротника с боковой застежкой. Плечо занижено, и рукав по окату густо собран, а книзу слегка суживался и заканчивался манжетой. В нарядных рубашках манжеты были с оборкой, в повседневных — обыкновенные, шириной от двух до четырех сантиметров. Жилеты кроились длиннее среза фрака на два пальца и, как и фраки, были одно- или двубортными с отворотами. В отдельных случаях жилеты встречались и без бортов, с горловиной под самую шею или с небольшим вырезом углом. Штаны — чаще всего вязаные рейтузы светлых цветов, реже — панталоны-брюки сверху донизу одинаковой ширины, длиной до косточки, носки видны. Застегивались они не на гульфик, а на клапан с двумя пуговицами. Часто встречаются замшевые или суконные кюлоты, облегающие ногу, и совсем узкие, застегивающиеся на несколько пуговиц под коленом. Кюлоты носили с английским костюмом и с придворной ливреей. В первом случае к ним носили шерстяные чулки и туфли, иногда полосатые чулки и сапоги, а во втором — шелковые.

Очень популярны и любимы были английский редингот и каррик (рис. 84). Их надевали в непогоду и для поездок в экипаже. Для верховой езды, в зависимости от цели и времени поездки, могли надеть редингот или фрак, но в обоих случаях на ногах были рейтузы и сапоги. Из спортивной одежды встречались коротенькие курточки до талии, отделанные по полам, горловине и низу меховой лентой. На коньках катались и в колетах со шнурами, похожих на гусарские доломаны.

Специальная домашняя одежда состояла, как и в старину, из восточных халатов с фесками или колпаками. Постепенно к ним прибавляются короткие куртки.

Вместе с длинными брюками в моду вошли подтяжки, заимствованные из костюмов рабочих, но очень нарядные.

Украшался и дополнялся костюм также нарядными шарфами, галстуками-косынками, которые обматывались вокруг шеи и подвязывались цветной тесьмой с бантиком. У пояса на репсовой ленте носили часы. В руках щеголей появились изысканные трости, иногда с висящими кисточками. Трости были прямые и изогнутые на манер сабель.

Головные уборы, как и костюмы, отражали не только вкус, но и мировоззрение хозяев. Фригийский колпак к 1796 году исчезает, зато все более популярными становятся английские пуританские шляпы. Они были преимущественно черными, строгой цилиндрической формы и слегка суженные кверху. Продолжали носить треуголки и двууголки. В дорогу и к спортивным костюмам надевали круглые меховые шапочки с козырьком и без, на охоту и для загородных прогулок — шляпы из фетра с фазаньим пером или конфедератку.

В первые годы после революции у мужчин еще встречаются парики с косой и буклями или пышнозавитые прически из собственных волос. Затем идет полоса увлечения, с одной стороны, короткими стрижками, похожими на древнеримские, а с другой — прической «собачьи уши» у энкруаяблей. Позже начинают носить приподнятый спереди подвитой хохол, в то время как сзади волосы коротко стригли на нет. На щеках некоторых щеголей появляются небольшие изящные бачки — «фаворú».

К фраку и рединготу носили туфли-лодочки или короткие мягкие сапожки. К уличным и дорожным вещам — толстые, на грубой подошве, а зимой еще и на меху, сапоги. В холодную погоду щеголи, предпочитавшие туфли сапогам, носили короткие или длинные до колен (а иногда и выше) суконные или замшевые гетры-штиблеты на мелких пуговицах. К туфлям и коротким сапожкам надевали полосатые или гладкие чулки, подвязывающиеся под коленями лентами, а под сабо — толстые грубые шерстяные носки.

Несмотря на все противоречия, в которых складывались костюмы французов в этот период, несмотря на их разнообразие и «несмыкание» между собой, им суждено было заложить основы для всех мод XIX века, а отчасти и для XX.

Простонародные штаны из костюмов санкюлотов, фраки, рединготы, каррики, жилеты, шляпы из английского костюма и многое другое, изменяясь в деталях вместе с модой, живут и до сегодняшнего дня. И даже мода энкруаяблей, казавшаяся бесплодной и бессмысленной, сыграла свою роль, обнаружив недостатки и нежизненность первых послереволюционных мод с большей очевидностью и скорее, чем это выяснилось бы без пародий и озорства.

Провозглашенная в 1790 году кабинетом моды новость: «Наши нравы начинают очищаться. Роскошь падает!»— была справедлива, но недолговечна. Ее хватило (и то не полностью) до 1804 года.

Империя Наполеона вызвала новое пристрастие к роскоши и помпезности, окончательно сметя остатки революционного демократизма в костюме. Окончилась пора «плакатности» в костюме и наступило время логического развития моды уже внутри капиталистического общества. Вероятно, особенности мод революционной Франции рубежа XVIII — XIX веков дали возможность французскому искусствоведу Шарлю Блану, брату крупнейшего философа Луи Блана, понять уже в XIX веке (опередив многих других), что одежда, украшения (он имел в виду костюм. — К. Г.) и обстановка являются серьезным предметом изучения для философа и точным определителем господствующих идей данной эпохи.