Page 312 science and the beyond DR. Albert marconi

и я должен подчеркнуть, что мои встречи с людьми-тенями были редки, в том же смысле, как редко наступаешь в собачье дерьмо. В смысле, возможность есть всегда, и невозможно забыть, когда это происходит, но между инцидентами проходит достаточно времени, чтобы успел ослабить внимание. Также, каждый побывал в присутствии человека-тени, также как каждый побывал в присутствии электричества. Они повсюду вокруг вас, невидимые, щекочущие ваше периферийное зрение. А потом однажды вы касаетесь оголенного провода…

Эти создания живут между мгновения и за пределами времени, во всех измерениях и, возможно, никогда полностью не существуя ни в одном отдельно взятом. Их называют призраками, и вне всяких сомнений они носят лица недавно умерших в воображении людей, которые пытаются осознать, что именно они видят в том темном коридоре или в утренней тишине своей спальни. Для других они могут выглядеть как крошечные серые пришельцы. Столетия назад людей-теней называли бы феями или суккубами. Так работает человеческий мозг, когда он смотрит на бесформенное облако, он пытается увидеть форму, лицо или как-то еще ассоциировать это с чем-то, что имеет смысл в каком-либо известном культурном контексте, как пресловутый образ Девы Марии видят в кольцах пней или на куске тоста. Но не сомневайтесь – лик обеспечивает сам наблюдатель.

Вы никогда не слышали ни о ком, убитом человеком-тенью точно также, как никогда не встречали кого-то, кому не удалось родиться. Наше уникальное ограниченное восприятие ограничивает наше видение единственным возможным исходом событий. Если некто утомил нас скучной беседой, мы не можем, например, просто переключиться в другую квантовую реальность, где этот человек не пережил приступ пневмонии в детстве, убрав его из своей реальности, словно переключив канал телевизора. Люди-тени могут это.

В интернете и других местах есть любители паранормального, которые говорят о десятках тысяч людей, который исчезают каждый год во всем мире и предполагают, что их могли забрать люди-тени. Но я склоняюсь к мысли, что это – недопонимание их методов. Если люди-тени придут в ваш дом и заберут жену, в следующий момент вы даже не вспомните о том, что были женаты. В лучшем случае, у вас будет ужасное гложущее чувство, что чего-то не хватает. Дыра в вашей жизни, в которую идеально вписывается нечто, что вполне может существовать, но не существует.

Я знаю одного юношу, который пишет о таком инциденте в своей книге, заявляя, что у него остались отдаленные воспоминания о друге, потерянном во время их столкновения с тенями. Родители этого друга еще живут в городе. Но они не помнят сына. В их документах на аренду не написано, что здесь когда-либо жил человек с таким именем, в школьных архивах не осталось упоминаний об ученике с таким именем. Разница между нашей реальностью и той, что помнит юноша, может быть такой незначительной, что их разделяют только молекулы – конкретный сперматозоид, не сумевший оплодотворить конкретную яйцеклетку в одной реальности, но сумевший в другой. Некоторые предполагают, что мы чувствует отзвуки этих изменений в виде дежавю, или в тех раздражающих случаях, когда мы утверждаем, что помним событие или разговор с группой друзей, которые ни один из них не помнит. Вы узнаете о смерти выдающейся личности и можете поклясться, что уже слышали то же самое несколько лет назад.

Но, конечно, настоящая сила людей-теней в том, что мы их совершенно не ощущаем.

The Bible II

Мы с Джоном попятились. Я глупо поднял мехопушку, понятия не имея, какой эффект она окажет на эти существа. Мы медленно отступили, уперевшись в жесткую статую Эми, которая все еще неподвижно стояла тут. Её руки были вытянуты, а глаза расширены, что невольно ставило её в полностью подходящую к ситуации позу.

Ближайший ко мне человек-тень был не далее чем в десяти футах. Я навел на него мехопушку, потому что больше ничего не оставалось. Там, где у человека были бы глаза, у человека-тени вспыхнули желто-оранжевые угли, словно пара парящих в темноте зажженных сигар. И в этот миг я понял, что это не просто человек-тень, а именно тот, человек-тень, которого я видел в своей ванной, тот, кто таился в моей камере в подвале старой лечебницы, тот, который, как я понял в этот миг, всегда был неподалеку от меня. Я не мог заставить себя думать: «Что ты такое?». Ощущение было скорее: «Это снова ты».

Я… Я говорил с ним раньше.

Чернота приближалась к нам, между людьми-тенями уже не было просветов, их холодный ум, злоба и катастрофическая смертоносность надвигалась твердой черной волной, словно художник, рисующий нашу реальность, перевернул на неё пузырек чернил. Нам некуда было отступать, и мы оба уперлись в статую Эми.

- Дэйв, - прошипел Джон, - Дэйв… Стреляй. Стреляй в них. Сделай что-нибудь.

Но мой взгляд был прикован к горящим углями человека-тени передо мной, и что-то проскакивало между нами. Это были не слова, но мы общались. Мысли передавались мгновенно, быстрее, чем слова вообще могут, словно файлы, мгновенно летающие между двумя компьютерами. Если бы мне пришлось переводить то, что сказал мне человек-тень, получилось бы так:

* * *

Что такое человек? Что, по-вашему, такое человек? Что, по-вашему, мы такое? Как думаешь, какая между нами связь?

Вы верите в дух, в душу. Что, по-вашему, это такое? Оно живет внутри вашей плоти, но только плоть может взаимодейстсовать с миром, только плоть может говорить, есть, сражаться, трахаться и размножаться, и в конце-концов, душа должна повиноваться импульсам плоти. Что, в таком случае, душа, как не пленница вашей плоти? Неувядающая, но скованная энергия, привязанная и порабощенная внутри волочащей ноги, медленно гниющей связки тканей и диких нужд? В силу своего рождения вы заключаете душу в темницу. Порабощение, умножающееся в числе вместе с нами, размножение через кряхтение, вонь и брызги жидкости.

Вас ужасает мысль о паразитах, созданиях, которые против вашей воли управляют вашим чувственным взаимодействием с миром, держа ваш разум в тени омерзительного монстра, который может управлять вашими конечностями и даже вашими мыслями, отравляя все аспекты вашего существования чуждыми желаниями, до тех пор, когда становится невозможно отличить вашу собственную личность от нужд шевелящейся невидимой твари внутри вашего тела. ДО тех пор, когда не остается ничего действительно вашего.

Теперь вы понимаете.

Для нас человек – паразит.

* * *

Каким-то образом я ощущал их ненависть, энергию, слишком большую, чтобы обозреть её, также как с поверхности искривление Земли выглядит прямой линией. Люди-тени надвигались. Так медленно. Темная волна, наступающая на остров земли и травы едва ли десяти футов в диаметре и сжимающийся. Все это горящие глаза, булавочные головки света, парящие в темноте лишенных черт лиц.

- Дэйв, - сказал Джон, - Сделай это. Дэйв. Давай.

- Что сделать?

- Сосредоточься! Сосредоточься на самом мощном, что ты способен вообразить и жми на гашетку.

Но это было неправильно. Ядерный взрыв тут не поможет. Огонь не поможет. Насилие не поможет. Они состояли из этой энергии. Тени нельзя разогнать тьмой, их отгоняет свет.

Человек-тень – мой человек-тень – подплыл прямо ко мне, прямо к Эми. Я услышал свой голос, отрывисто выкрикивающий одно и то же слово снова и снова:: «НЕТ! НЕТ! НЕЕЕЕТ!»

Вытянутые руки Эми были рядом со мной, и человек-тень приблизился к ней, проплыв прямо через её левую кисть. Мой желудок перевернулся, когда я увидел, как её кисть растворяется и полностью исчезает. Осталась только культя, её левая кисть исчезла навсегда. Но нет, то должно быть мгновенное заблуждение, потому что, разумеется, её левой руки уже не было после той аварии и всего такого.

Я поднял мехопушку, прицелившись человеку-тени прямо в грудь. Она погрузилась в его грудь.

В моей голове было пусто.

Протянув руку, я схватил вторую застывшую кисть Эми и, сжав её, закрыл глаза.

Я должен думать об Эми.

И за секунду до того, как я спустил курок, в моей голове появилось лицо. Лицо, которые появится, наверное, перед тремя четвертями американцев, окажись они в такой ситуации. Бородатое лицо, наверняка появившееся в воображении давно забытого итальянского художника, лицо, не имевшее ничего общего с ближневосточным евреем. Внезапно я вспомнил две дюжины ужасных детских передач, которые мои приемные родители заставляли меня смотреть на кассетах, и где в конце главный герой всегда поворачивался к камере и говорил каждый раз что-то типа: «Я знаю, как мы решим эту проблему! При помощи христианства».

Ну, это программирование сработало. Когда ужас вытеснил из моего разума все, я вернулся к этому культовому лицу и все, что я мог представить был тот хреновый бархатный Иисус, похожий на Элвиса, который висел у меня на стене и все еще лежал в багажники Кадиллака Джона, насколько я знал.

Я нажал на гашетку.

Вспышка белого света хлынула из прибора в моих руках. Белый цвет образовал форму. Небольшую, квадратную.

Внезапно в воздухе передо мной повисла та дурацкая картина.

Картина развернулась лицом к темным ордам. Глаза бархатного Иисуса пылали белым светом. Рот открылся и издал нечеловеческий рев.

Бархатный Иисус повернулся к человеку-тени слева от меня. Лазерные лучи выстрелили из его глаз.

Человек-тень взорвался.

Глаза снова загорелись и выстрелили. Еще один человек-тень исчез. Картина развернулась в воздухе, и мы повалились на землю. Белые лучи выстрелили налево, направо, пробивая в тенях бреши, пронзая черноту бело-голубым светом, который почему-то был не менее ужасным и который, как я считал, ослепит меня, если смотреть на него слишком долго. Ужасные свет взрезал тени с тошнотворной праведной силой, и мне действительно стало их жаль. Внезапно я понял, что чувствовали ученые Манхэттенского проекта в первый раз, когда увидели ядерный взрыв, став свидетелями мощи, которую они выпустили, свет, отражающийся от песка столь ярко, что мог ослепить человека в темных очках. Мощь столь поразительная, что становилось страшно.

В конце остался только один человек-тень, мой человек тень, стоящий передо мной и лишивший Эми руки или сделавший так, что она лишилась её до того.

Бархатный Иисус приблизился к нему и облетел сзади. Картина взвыла, словно дикий зверь, и её широко раскрылся. Картина бросилась на человека-тень.

Бархатный Иисус откусил ему голову.

Тело человека-тени испарилось, словно автомобильный выхлоп.

А потом произошла вспышка столь яркая, что я не мог закрыть глаза, потому что они уже были закрыты, но свет все равно проник в мои глазные яблоки, прожигая меня насквозь. Земля гулко ухнула, по реальности пошла рябь от ударной волны. Картина исчезла. Мехопушка взорвалась крошечной голубой сверхновой.

Не знаю, как я оказался лежащим навзничь на земле, но я глядел на неподвижные серые облака и пытался проморгать точки из глаз в полной тишине.

Джон встал надо мной и произнес:
- Если будут писать продолжение Библии, эту херню однозначно нужно туда включить.

В ушах звенело. Каким-то образом звенели все мои чувства. Перегрузка. Потом Джон поднял меня на ноги и сказал:
- Гляди! Погляди на его лицо!

Он указывал на одного из все еще зараженных жизнью людей из ОПНИК, которого я там даже не заметил, когда мир застыл. Он как раз огибал горящую машину, устремившись в нашу сторону. Он добрался бы до Эми через три секунды, если бы Джон не объявил свой тайм-аут соевого соуса. Я подошел к зараженному космонавту. Его глаза были парой сигнальных ракет, шкворчащих, потрескивающих, и теплящихся белым огнем.

Паразиты горели.

Все паразиты горели – по крайней мере те, что были вокруг нас. Белые потрескивающие булавочные головки огня моргали во всех зараженных космонавтах, шипение поджаривающихся пауков наполняло противоестественную тишину замершего мира.

А потом огни начали гаснуть один за другим, шипение плоти стихло, и последний из паразитов на поле умер. Люди, которых они населяли, не очнутся внезапно, обнаружив, что исцелились – подобных счастливых финалов в Неназываемом не бывает. Когда время сдвинется, они упадут замертво. Но они будут свободны. И не будут нам угрожать.

* * *

- Черт, мне нужно вздремнуть, - произнес я в последовавшей тишине.

Я оглядел застывшее поле боя, в котором только что, в бесконечном промежутке между тиком и таком часовой стрелки, произошел радикальный поворот, о чем никто из его участников не догадывался.
- И что теперь?

- Нам надо просто выбраться отсюда, так? – сказал Джон, оглядывая панораму, - Время снова пойдет, армия поймет, что все зомби умерли, они перестанут стрелять, а потом дадут нам всем медали.

- Эми все еще на открытой местности. Если я встанут так, что типа как оттолкнуть её, когда время начнет двигаться, мы ведь свалимся в канаву, так?

- Ага, наверное. Постарайся не сломать ей шею.

- Давай вниз и готовься нас ловить.

Джон спрыгнул в канаву, осмотрев Фальконера, в которого попали несколько раз. Он наверняка выглядел мертвым, потому что не двигался, но поскольку никто не двигался, мы не могли быть уверены. Я подошел к Эми, её руки были вытянуты в мою сторону, словно она пыталась защититься от меня.

Что-то ударило меня в грудь.

Вообще-то, я ударился обо что-то. Что-то, висящее в воздухе, что-то маленькое и острое.

Пуля.

В дюйм длиной и толщиной с карандаш. Выпущенная одним из множества стволов, которыми ощетинилась полоса зеленых машин за моей спиной.

Ошибки в траектории не было. Она летела прямо в Эми. Если быть точным, то ей в сердце. В лихорадочном тумане битвы с зомби какой-то парень, который, наверное, вступил в армию, чтобы помочь оплатить обучение в колледже, выстрелил в машущую руками фигуру около канавы, и это был отличный выстрел. Он убьет её наповал.

Джон увидел, как я стою, тупо таращась на замершую пулю, маленькую гарантированную смерть в медной оболочке, висящую в воздухе в восьми футах от Эми. Он переводил взгляд с застывшей пули на Эми и обратно, и ему не требовалось моего бормотания: «Летит точно в неё», но я все равно произнес это.

- Так, ладно, - сказал он, - Давай обдумаем это. Что если…

- Одному из нас придется умереть.

- Ну это не правда…

- Или она пробьет её сердце, или один из нас встанет перед ней и даст прострелить свое.

- Херня. Это не обязательно должно быть твое сердце. Ты можешь типа как повернуться боком, подставить бицепс и толстую кость в руке перед ней.

- Такие пули… Джон, эта штука делает полмили в секунду. ИХ разработали, чтобы пробивать армейские каски и бронежилеты. Она пробьет кость, разорвет легкие и все равно достанет до сердца.

- Ты этого не знаешь…

- Я знаю, потому что Маркони был прав. Я знал, что он прав. Им все равно нужна их гребаная жертва. Иначе это не кончится. Это счет, по которому нужно заплатить. Кому-то придется умереть.

- Ладно, я сделаю это.

- Нет, не сделаешь.

- Дэйв…

- Если ты не видишь тут гармоничности, то просто подумай. Это должен быть я. Это правильно. Это подходит. Ты сам сказал, что время не пойдет, пока мы не сделаем то, что должны. Если ты встанешь перед этой штукой, то будешь ждать вечно. Оно не снимется с паузы, пока я не сделаю это.

- Ладно, - сказал он, - Тогда оставим все на паузе. Будем заниматься чем угодно. Чем захотим. Поссым с самого верха Статуи Свободы. Перейдем пешком океан и позабавимся с застывшими туристами в Париже. У нас есть все время мира. И мы воспользуемся им. Поездим по миру, ты и я.

- И оставим её тут, с этой штукой, висящей у неё перед сердцем? – покачал я головой, - Зная, что все может внезапно сорваться с места в любой момент? Нет, я никогда не смогу расслабиться, зная об этом. Мы будем болтаться где-то на другом конце света, а она внезапно получит пулю и умрет тут в одиночестве? Будет звать меня, и последней её мыслью будет, где я? Нет. Я потратил всю жизнь, откладывая то, что должен был сделать. Хватит этого.

- Ну и хрен с тобой тогда.

- Ага. Хрен со мной.

- Погоди! Ты можешь оставить записку. Ну типа как последнее письмо для неё.

- У меня нечем писать.

- У тебя есть содержимое собственного тела. Выведи надпись на асфальте. Своим дерьмом.

Я уставился на него.
- Точно, Джон, пусть это будет последним воспоминанием Эми обо мне. В смысле, когда время снова пойдет, все это мгновенно окажется прямо перед ней. Так что с её точки зрения, они выпрямилась, затем в мгновение ока я упаду перед ней замертво, и «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ДЕТКА» внезапно возникнет на мостовой, выведенное размазанными человеческими фекалиями.

- Боже мой, давай! Ты станешь легендой!

Засмеялся он, засмеялся я.

- Пока, чувак, - сказал я ему.

- Просто… Подожди, а? Никакой спешки нет. Есть целый список того, что я должен прежде сказать…

- Нет. На самом деле нет. Все, что ты считаешь нужным сказать, я уже знаю. Поверь мне… Просто… Если выберешься отсюда, не…

Я подумал и покачал головой.

- Просто не растрать жизнь напрасно, понимаешь?

Он кивнул, почти незаметно.

- И позаботься о ней, - сказал я, кивнув в сторону Эми.

- Она сама о себе заботится, если ты не заметил. Увидимся на той стороне.

- Ага, - сказал я, сам не веря, - Твой телефон у тебя?

- У меня есть твой. Хочешь, чтобы я кому-нибудь позвонил?

- Нет. Но ты снимешь видео. В смысле, когда время снова пойдет.

Я почувствовал, что время может снова пойти в любой миг, и занял позицию.
- Давай сделаем это.

Глубоко вздохнув напоследок, я произвел расчет и встал в футе перед пулей, её блестящий кончик смотрел прямо мне в грудь. В меня уже стреляли, и это было больно. Но у меня было ощущение, что в этот раз я ничего не почувствую. Я подумал, что у пули есть неплохие шансы пройти сквозь мою грудину, мягкие ткани за ней, через позвоночник, и снова оказаться снаружи. Но к тому моменту она уже сильно собьется с курса, кувыркаясь в воздухе и распадаясь на части, и легко пролетит мимо ней.

Я напрягся, пытаясь сделать свое тело более твердым, будто бы это имело значение. Я глядел на пулю и ждал, когда время снова пойдет. Я начал терять терпение и крутанул пальцами.
- Давай же. Запускай часы, черт подери.

В последний миг перед тем, как время пошло, и пуля рванулась вперед, я увидел оранжевое пятно, отскочившее от земли. Я повернулся…

Sacrifice

Шум взрывом обрушился на меня со всех сторон. В один миг пушки сновал рявкали, ветер завывал и вонь дыма проникала в мои ноздри.

Оранжевое пятно было справа от меня, болтаясь в воздухе. А потом был глухой удар, взвизг, и Молли лежала в крови у моих ног.

Эми кричала солдатам: «НЕ СТРЕЛЯ», закончив свою фразу после Великой Паузы, и её слова с удивлением оборвались. В мгновение ока я оказался на дороге перед ней – для неё я туда телепортировался. А на земле передо мной лежала Молли.

Развернувшись, я прыгнул и попалил Эми на землю, прижав её к земле и сдвинув её очки. Оружие ревело позади нас, и я, подняв голову, увидел что теннетовская армия зараженных просто повалилась замертво где стояла, как я и думал, словно марионетки, у которых одновременно перерезали нити. Паразиты-кукловоды обратились в пепел.

Мучительно тянулись минуты, пока мы лежали на земле, а стрельба вокруг нас продолжалась, взбудораженные солдаты отрабатывали свою зарплату. Пули летели над мостовой и свистели над головой. Но в конце концов, постепенно одна за другой пушки получали команду прекратить огонь. «Зулусы» были уничтожены.

Эми выползла из-под меня и, черт, подери, снова побежала прямо на открытое место к Молли.

Опустившись около неё на колени, она плакала, прижимаясь лицом к её морде.

Я медленно встал, маша солдатам руками, также безрезультатно, как и Эми до того. Рядом с собой я обнаружил оторванный рукав одного из скафандров, поднял его и замахал, словно флагом.

Они не стреляли.

Я подошел к Эми и Молли. Саобака не скулила и не завывала, слава богу, потому что не думаю, что кто-то из нас смог бы это вынести. Она лежала молча и неподвижно с закрытыми глазами. Она даже не почувствовала.

Молли двигалась, когда остальной мир замер, она могла двигаться как мы с Джоном, не уверен, узнаю ли я когда-нибудь, как, вдобавок ко множеству всего прочего об этом животном, чего я не понимал. Когда все остановилось, он побежала оттуда, где была, побежала со всех лап, зная, где она должна быть и что сделать. А что она должна была сделать, так это украсть мой чертов героический момент.

Мы стояли на коленях на холоде, и наконец кто-то окликнул нас. Это был солдат, который, как я подозреваю, сделал это вопреки приказам. Он вылез из люка на башне одной из машин и кричал нам что-то. Я не слышал, что, поэтому просто показал ему пустые ладони и сказал:
- Мы безоружны.

Если я и плачущая девушка у моих ног все еще каким-то образом походили на зомби, Джон убедил его в обратном, занимаясь однозначно человеческим и совершенно не характерным для зомби делом – снимая все на телефон.

Солдат слез с машины и, спрыгнув на землю, перебрался через баррикады.

Вот так, ребята, вас и съедают в фильмах о зомби.

Я слышал, как по шоссе за нашими спинами приближаются машины беженцев из Неназываемого, которые, вероятно, толпились в мертвой зоне позади нас, заслышав впереди звуки Третьей Мировой.

Но когда они подъехали, их пикапы, мотоциклы и квадроциклы двигались, соблюдая правила движения, что столь редко встречается у зомби.
Никто по ту сторону баррикад не запаниковал и не начал стрельбу. Заклятье развеялось. Эми шептала Молли, гладя её мех. Я стоял над ней, положив руку на плечо, и глядя на них обеих. На мостовой в поле моего зрения появились ботинки, и мой взгляд поднялся к серым камуфляжным штанам и черным наколенникам. Рука в перчатке держала чудной автомат смотрящий в землю, палец был снят с крючка.

- Сэр! – произнес солдат, - Назовитесь, пожалуйста.

- Меня зовут Дэвид Вонг. Я не зомби и не инфицирован никакой заразой, дающей похожие на зомби симптопы или какой угодно другой херней, которую вам сообщили командующие офицеры.

Солдат указал на приближающиеся машины и спросил:
- Вам удалось покинуть город? Это другие незараженные там сзади?

Я подумал немного, разглядывая лицо Эми и, сглотнув, ответил:
- Насколько я знаю, никто в городе не заражен. Эффект этой вспышки был серьезно преувеличен.

- ПРЕКРАТИТЕ СНИМАТЬ, СЭР! СЭР!

Джон подчинился и засунул телефон в карман.
- Можете конфисковать телефон, если хотите. Копия видео уже на моем сайте. Можете попытаться его закрыть, но она на украинском сервере. Удачи вам в этом.

Позади первого солдата осторожно приближались другие, и в зомби-фильме Молли бы ожила, укусила одного из них, а потом все полетело бы в тартарары. Но это был не фильм про зомби. Молли оставалась лежать, и её кровь остывала на мостовой.

Снова начался холодный дождь. Джон снял куртку и накрыл ею Молли, чтобы она не промокла, лежа на земле. Я понял, что это больше ради Эми.

Один из солдат за спиной первого, судя по всему, медик, спросил:
- Кому-нибудь нужна медицинская помощь?

- Нет, - ответил Джон, - Мы в порядке.

А потом из канавы слева от меня раздался злобный голос:
- ЭЙ ТАМ?! Я словил три пули, и лежу в гребаной ледяной воде. Есть там кто?

* * *

Мы не осознавали, что практически запретили себе смотреть телевизор после того. Видеозапись с маленькой промокшей рыжей девчонкой, плачущей над застреленной собакой, в следующем месяце скачают 18 миллионов раз с одного только YouTube. Его покажут по CNN, Fox News, BBC, Al Jazeera, по всем трем широковещательным сетям и во всех других местах. Эми не могла на это смотреть, а оно еще долго было повсюду.

Если бы там лежал я, никто бы и в ус не дул. Здоровый толстый парень в зеленом тюремном комбинезоне и с дурной репутацией? Те, кто все еще призвали к кровопролитию, говорили о необнаружимой инфекции и ратовали за погребение – если не уничтожения города, все еще могли бы победить. То же самое случилось б, окажись там Джон, Фальконер или Оуэн. Они могли закидать нас грязью, сказать, что труп был заражен, обвинить нас в убийстве дюжины сирот прямо перед тем, как мы получили пулю. Мы стали бы просто еще одним трупом на улице.

Но никто не мог сказать ничего против собаки.

Верный пес, принесший себя в жертву, чтобы спасти хозяина, лежал под дождем, истекая кровью. Потом добавьте сюда крошечную девушку над ней – хозяйку собаки, которой предназначалась пуля – которая не могла бы выглядеть более безобидно, даже если бы была сделана из котят. Это картина потушила мировую жажду крови, словно ведро ледяной воды. Прекрасный неоспоримый символ цены, которую невинные платят за беспочвенную паранойю.

Eulogy

Джон завернул Молли в свою куртку и положил на заднее сиденье пикапа, который сюда пригнал Теннет. Собиралась толпа, и машины стояли на шоссе бампер в бампер, словно отражение картины в день прорыва. Однако мы двигались в обратную сторону, назад в городе. Вдали поднимался столп дыма от ада в лечебнице. Мы проехали мимо дома, около которого парень доставал чемоданы из багажника и с недоумение оглядывался вокруг, словно только что приехал из двухнедельного отпуска и удивлялся, какого черта произошло, пока его не было.

Мы ехали к моему дому, ну или обгоревшим остатками моего дома. Эми была сильно расстроена этим зрелищем, но Джон пояснил, что мы, вообще-то, сами сожгли его.

Я устал до мозга костей, но у нас все равно осталось последнее дело. Я взял лопату, лежавшую во дворе, и мы с Джоном начали копать могилу для Молли. Дождь хлестал по нашим плечам. Температура опустилась до +4, но Эми простояла все это время, глядя на нас и дрожа.

Я опустил Молли в землю, и Джон взялся сказать последнее слово.

- Здесь лежит Молли. Она была хорошей собакой. И под «хорошей собакой» я имею в виду не то, что другие люди, когда говорят о собаке, которая никогда не гадила на полу и не кусала их детей. Нет, я говорю о собаке, которая погибла, спасая Эми жизнь. По моим примерным подсчетам, Молли спасала наши жизни раз шесть. Сколько собак может похвастаться таким? Черт, да сколько людей может таким похвастаться. Однажды, когда Дэйв был в горящем здании, Молли спасла его, сев за руль его машины и протаранив стену. Знаете, это было для неё непросто.

В любом случае, Молли умерла также, как все хорошие вещи – быстро, брутально и безо всякой видимой причины. Говорят, что даже если кажется, что Богу совершенно насрать на то, что происходит здесь внизу – это всего лишь иллюзия, и Ему действительно не все равно, и все это часть Его большого плана, чтобы казалось, что Ему все равно. Хоть я и не могу представить, зачем это нужно. Думаю, Бог просто захотел иметь Молли у Себя, и думаю, я не могу его винить.

- Ну, Бог, мы возвращаем твою собаку. Этим мы вверяем Молли собачьему раю, который, наверное, лучше, чем обычный рай, если подумать. Аминь.

- Аминь, - сказали мы с Эми, и я заметил, что она снова заплакала, но почувствовал, что ничем не могу ей помочь. Она уткнулась лицом мне в грудь, и я погладил копну её спутанных мокрых волос.

- Давай найдем крышу, - сказал я.

- Давай найдем постель, - ответила она.

Мы двинулись прочь от останков моего бывшего дома, и Джон произнес:
- Погодите, а что если Теннет устроил все в качестве какого-то хитровыделанного метода терапии?

Эпилог

Было 22 декабря или канун кануна кануна Рождества, как мы с Джоном раздраженного его называли. Я был один и пялился в окно дешевого, почти пустого передвижного дома, выданного Федеральным агенством по чрезвычайным ситуациям. Одинокая рождественская открытка лежала на стойке рядом со мной поверх растерзанного конверта.

В трейлере была мебель, но кушетка воняла так сильно, что мы вытащили её по двор. Думаю, этим трейлером раньше пользовались в Новом Орлеане после урагана, где она, наверное, покрылась плесенью. В углу спальни стояла елка, пластиковое дерево два фута высотой, с выпученными глазами и механически ртом. Джон нашел её в комиссионке, у неё снизу был динамик, и я думаю, она должна была петь веселый рождественский рэп, когда кто-нибудь подходил. Когда мы вставили батарей, рот застыл в широко раскрытой позе и издавал высокий электронный вой искаженного отклика, до тех пор, пока мы не вынули батарейки снова.

Под елкой стоял подарок Джона, нечто завернутое, точно в форме арбалета.

У меня было чувство, что мне потребуются годы, чтобы разобрать по кирпичикам весь тот водоворот лжи, которая окутывала в прессе то, что в итоге решили назвать «Вспышка Зулу». В итоге пришли к мнению, что все было меньше семидесяти действительно зараженных патогеном людей, который, как они сочли, приводил к некоей редкой форме коровьего бешенства, причиняемой употреблением неких мутировавших протеинов из зараженных сосисок. Так что, согласно итоговым данным ЦКЗ, спосок погибших включал 68 человек, умерших от Зулу и 406 погибших из-за последовавшего в результате массовой истерии насилия.

Множество людей из города выступили с опровержением. И множество других людей выступили с опровержением опровержений. Появились сотни разных версий, так что общество просто решило принять за истину то, что говорили парни в костюмах. В конце концов, Им не пришлось ничего скрывать – Они просто потопили все в урагане противоречащих историй. Мир в конце концов сдался и двинулся дальше. Как после всех событий с конвертами с сибирской язвой после 11 сентября.

Ну и ладно. Оставалось только смотреть, случиться ли другая вспышка, возможно в другом городе. Но ничего пока не случилось.

Снег ложился на небольшой деревянный крест, который мы поставили на могиле Молли. Каждый раз, глядя на него, я подумывал заменить его на маленькую звезду и полумесяц, чтобы мои соседи думали, что каким-то образом моя собака погибла, исповедуя Ислам. Я ждал звонка от Эми, но вместо этого услышал стук в дверь. Я предположил, что это журналист, что слегка развеселило меня, потому что я сделал своим хобби рассказывание абсолютно разных историй всем и каждому, с кем говорил. Почему все веселье должно доставаться другим?

Но когда я открыл дверь, за ней оказался детектив Лжнс Фальконер в черной водолазке и со стрижкой с обложки журнала GQ. Мне понадобилось около секунды, чтобы заметить костыли.

Когда он оказался в комнате, я произнес:
- Вы постучали. Обычно вы просто заходите.

- Я провел пять недель в госпитале, Вонг. Я не в настроении.

- Счастливого кануна кануна кануна Рождества.

- Чего?

- У меня в духовке есть немного замороженных такито, хотите один?

- Я даже не знаю что это. Слушай, я не хочу тратить твое время. Я только что говорил со своим агентом о том, чтобы написать книгу обо всей этой Зулу-хреноте, и он сообщил мне, что книг об этом готовится к выходу не меньше тринадцати штук.

- Ага, я в курсе. Одну пишет Маркони, у него получится лучше всего. Хотя должен признать, интереснее всего мне будет прочесть книгу Оуэна.

- И ты тоже пишешь.

- Ну, вообще-то Эми. Она мой литературный негр. Мое имя просто будет на обложке.

- Что я хочу сказать, - произнес он, - Будет много книг, потому что они все освещают события под разными углами. Но твоя и моя будут почти одинаковыми. Потому что мы типа как прошли через это вместе.

- А, понимаю.

- И моя будет не нужна, потому что уже есть твоя.

- Да, точно. В смысле, надо было подсуетиться, чтобы заключить сделку.

- Я был в больнице, оправляясь от очереди из гребаного пулемета.

- А, ну да. Точно.

- И думаю, я не заставлю тебя передумать.

- Детектив, - ответил я, - Воспользуйтесь своим дедутивным методом, чтобы узнать, что я живу в гребанном трейлере агентства по чрезвычайным ситуациям. Видеосалон снова открылся две недели назад. Зарплаты за все это время не получил. Я вернулся на работу, и моим первым клиентом стал Джимми Дюпри, вернувший кассету с Основным Инстинктом 2. И я такой говорю ему, что придется заплатить пени за просрочку. Кассеты не было в ящике возврата, когда я пришел. Ему это не понравилось.

- Я думал, существует какой-то правительственный фонд для жертв…

- Он существует, и может быть даже я когда-нибудь получу выплату в ответ на те восемь тысяч форм, которые должен заполнить. Но они будут сидеть на деньгах до тех пор, пока не увидят, что я написал в книге. Они хотят увидеть, как я расскажу историю, если вы понимаете, о чем я.

- И как ты её расскажешь?

- Я собираюсь рассказать наиболее нелепую версию, которую смогу придумать. Люди должны закрывать книгу с мыслью: «Что это за херню я только что прочитал?»

Он кивнул.
- У меня есть материалы, к которым у тебя нет доступа. У меня есть записи радиопереговоров между пилотами. Еще кое-что, чего ты не сможешь достать.
- Было бы здорово иметь вас в команде.

- Было бы здорово иметь вас в команде.

- Я согласен сотрудничать с одним условием. Ты опишешь меня как можно более классно. Я имею в виду, как настоящего героя боевика. Если уж придумывать, то представь меня крутым.

- Это я могу.

- И придумай мне классное имя. И пусть я буду классно выглядеть.

- Конечно.

- И пусть у меня будет, скажем, Порше.

- Чего? Как вы собрались достать Порше на зарплату полицейского?

- Потому что я классный. У Алекса Кросса был такой. И у Лукаса Дэвенпорта.

- Это что, ваши знакомые копы?

Он направился к двери, перемещаясь на костылях плавне, чем я на ногах. По дороге он обернулся и сказал:
- И не вкладывай мне в уста всякую херню, чтобы вышло мило или чтобы выглядело глупо. А теперь, если ты позволишь, мне пора в салон, чтобы выпрямить и покрасить лобковые волосы в белый, чтобы мой член был похож на Санта-Клауса. Он закрыл дверь и громко попердывал по пути к машине.

Я достал свои такито из духовки. Пока они остывали, я снова занял своем место у кухонного окна. Блестящий новый Порше Фальконера обогнул мой двери, пробираясь через снег, и исчез в конце улицы. Вообще, сейчас, глядя на машину, я думаю это была Феррари. Я приступил к такито.

Пока я жевал, освещение за мой изменилось. Над поверхностью кухонной стойки нависла тень.

* * *

Я успел заметить, что у тени не было левой кисти. Она сказала:

- Привет!

Обернувшись, я увидел бледную кожу, веснушки и рыжие волосы.

- О, привет! Я ждал звонка от тебя.

- Джон подобрал меня на автобусной остановке, пока ты был в магазине.

- Счастливого…

Эми оборвала мои слова, обвив мои ребра руками и сжав так, словно пыталась меня сдуть.

- Я принесла пирожные! – сказала она, - Они у…

Настал её черед умолкнуть на полуслове, потому что я задрал ей рубашку, накрыв лицо.

- Двери. Сходим потом в выпьем кубинского кофе?

- Угу, обязательно, - сказал я, борясь с молнией на её штанах.

- Господи, Дэвид, они не перестают мне названивать. Я сменила номер, и журналисты узнали его буквально через два дня. Когда все это кончится? Когда все придет в норму?

Кто знает? К тому моменту, как она добралась до вопросительного знака, мы оба уже были голыми.

* * *

В полудреме, я свернулся около Эми на кровати. На ней были шорты и футболка, которые она носило вместо пижамы. Она читала рождественскую открытку, лежавшую на моей стойке.

- Когда она пришла?

- Пару дней назад, - пробормотал я.

На обложке была праздничная рождественская картина с надписью «С Рождеством Христовым» на испанском, а внутри красным детским фломастером было накарябано:

«СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА УОЛТ ЭМИ И СОБАКА».

Обратного адреса не было.

- Это так мило. Она путает имена также, как и ты.

- Ммм.

- Дэвид? – сказала она.

- Ммммм?

- Не знаю, говорила ли я тебе, но я кое с кем встречаюсь.

- Мммм. Ладно. Он симпатичный?

- В смысле, с консультантом. По поводу пост-травматического стресса и всего такого.

- А. Ладно. Это здорово. Ну ты это.. Скажи, если он окажется суперзлодеем.

Я снова начал задремывать.

- Дэвид?

- Ммм? Что? Уже утро?

- Ты хотел бы просто никогда не знать всего этого? Как если бы это можно было просто стереть их памяти, и ты стал бы таким, как все.