Смысле можно говорить об их производительности.

Если классическая политическая экономия признает только один ис­точник увеличения стоимости - живой производительный труд, то вуль­гарная политическая экономия признает производительность «трех фак­торов производства: земли, труда и капитала». Обычно такой подход свя­зывают с именем француза Жана Батиста Сэя, но и у Адама Смита в во­просе определения стоимости капиталистически произведенного товара наблюдается непоследовательность. Одно из его объяснений воспроизво­дит «триединую формулу Сэя», складывая стоимость вновь произведенно­го товара из «доходов собственников факторов его производства». Неко­торые западные авторы (большинство их не вступает в дискуссию и как бы принимает «триединую формулу» на веру), чтобы как-то избавиться от конфуза в связи с невозможностью объяснить: как вещи могут произво­дить, пускаются на уловки, заявляя, что доля труда в стоимости товара составляет 70—80%, а на долю двух других «факторов» приходится соот­ветственно 20-30%.

Убедительность доводов вульгарной политической экономии основа­на на том, что с обыденной точки зрения очевидно, что если стоимость товара по величине будет меньшей, чем то, что необходимо в качестве до­ходов участникам производства, то эти участники, действуя каждый в своем интересе, откажутся от такого производства впредь. Из этого де­лается фантастический вывод, будто доходы включаются в стоимость то­вара. Да, это происходит, но только в голове товаропроизводителя. В на­роде по этому поводу говорится: «выдавать желаемое за действительное». В действительности доходы образуются сложным путем распределения созданной в материальном производстве прибавочной стоимости между всеми отраслями народного хозяйства и всеми общественными классами. Если товаропроизводитель — не капиталистическая монополия (не транс­национальная корпорация), то его доход не гарантирован, что, в отличие от читателей экономиксов, известно каждому реальному товаропроизво­дителю, которому приходится конкурировать по причине невозможности вступить в монополистический союз. Но даже если бы вернуть XIX в. с его свободой конкуренции, риск бы сохранился, а желание иметь доход не превратилось бы автоматически в действительность.

В основе предположения вульгарной политической экономии лежит, во-первых, неспособность объяснить перенесение на продукт (товар) 148

стоимости затраченных на его производство средств производства и, во-вторых, нежелание признавать, что факт наличия в стоимости капита­листически произведенного товара прибавочной стоимости свидетельст­вует об эксплуатации наемного труда капиталом, т. е. наемных рабочих капиталистами. К. Марксом доказано, что именно живой труд благодаря своему полезному, конкретному характеру сохраняет стоимость средств производства и переносит ее на продукт (это старая стоимость, в процес­се производства конкретного товара она не создается), а благодаря сво­ему абстрактному характеру (т. е. его связи со всеми другими видами кон­кретного труда в рамках единой в масштабе нации системы общественно­го разделения труда, что и превращает его в кратную часть труда нации вообще, или абстрактного труда) создает новую стоимость, превышаю­щую стоимость израсходованной рабочей силы. Наконец, земельная рен­та (сегодня ее сознательно либо бессознательно путают с монопольной прибылью транснациональных корпораций) объясняется своеобразием ценообразования в сельском хозяйстве, т. е. «снисхождением» высоко раз­витой перерабатывающей промышленности до признания своими отрас­лями существенно менее развитых сельского хозяйства, добывающей про­мышленности и строительства.

Нельзя отрицать, и никто не отрицает очевидных вещей, а именно: что природа («земля») служит всеобщим условием производства — на ней стоят предприятия, из природного вещества делаются все вещи (в неко­торых случаях природное вещество проходит предварительную обработ­ку), и природные силы используются людьми в механических и иных системах средств производства. Также не подлежит сомнению, что искус­ственно созданные средства производства («капитал») как бы усиливают («удлиняют») органы трудящегося человека, делая его труд более произ­водительным. Но с производительностью, которая измеряется стоимо­стью, это ничего общего не имеет — ни природе, ни созданным человеком вещам продукт ничего не стоит, стоит он обществу в лице трудящегося, производящего товар, хотя оценивает стоимость от лица общества тот, кто будет этот товар потреблять, или использовать. При оценке к стоимо­сти очевидно уже ничего ни добавить, ни убавить нельзя, затраты объекти­вированы в конкретной произведенной вещи, и если их не признать таки­ми, какие они есть, то процесс производства данного товара может не по­вториться, следовательно, если он необходим (а наука не рассматривает случайные явления), то общество без его потребления воспроизведется в ущербном виде.

Некоторые авторы добавляют сегодня к трем факторам еще один или два, например предприимчивость и информацию. Вряд ли сторонники вульгарного подхода к определению стоимости найдут, что здесь можно возразить, поскольку отнести предприимчивость и информацию к одно­му из трех «классических» факторов невозможно. Но нельзя не заметить, что такое добавление рушит всю логическую схему, превращая ее из «веч-

ной», «метафизической», в развивающуюся, «открытую», почти диалекти­ческую.