Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Установка ЕЦ на оксюморонность/двойничество25, в осо- бенности, лингвистическая, мощно проявляется в дискурсе и поведении М и фиксируется мемуаристами.
Еще в статье «пяти авторов» (середина 70-х) отмечалось, что для поэтики Мандельштама характерно «подчеркивание смыс- лового единства мира путем проведения через весь текст <…> смысловых сочетаний, построенных по принципу логического противоречия (оксюмороны, амбивалентные антитезы и т.п.), что приобретает масштабы глобального принципа, организующего мировоззрение. Возникающий при этом комплекс имеет, как пра- вило, характер “неслиянной нераздельности”. В нем одновремен- но сосуществуют противоположные смыслы…» [82, c. 297]. «Пять авторов» говорят здесь почему-то только о поэтике, в то время как рассматриваемый феномен имеет место и в прозе М и, вообще, во всем дискурсе и даже поведении М. Вот подтверждающие этот «глобальный принцип26, организу- ющий мировоззрение», высказывания самого М и мемуаристов: (1908) (М – 17 лет) он пишет в письме В. Гиппиусу: «Но я всег- да видел в вас представителя какого-то дорогого и вместе враж- дебного начала, причем двойственность этого начала составляла даже его прелесть». (1910-е годы) Г. Иванов пишет про отношения М и Гумилева в 10-х годах: «Их отношения в творческом плане <…> были на- стоящая ЛЮБОВЬ-НЕНАВИСТЬ. “Я борюсь с ним, как Иаков с Богом”, – говорил Мандельштам» [30, c. 618]. (1918) «Это двойник – пустое привиденье – / Бессмыслен- но глядит в холодное окно!». Здесь же эпиграф из стих. Г. Гейне «Двойник»: “Du, Doppelgänger! Du, bleicher Geselle!” [I, c. 120, 481].
(1932?) В тексте <Литературный стиль Дарвина> М форму- лирует нечто вроде теоретической базы для этой своей психо- логической, поведенческой и творческой установки: «Я имею в виду закон ГЕТЕРОГЕННОСТИ, который побуждает художни- ка соединять в один ряд по возможности РАЗНОКАЧЕСТВЕН- НЫЕ звуки, РАЗНОПРИРОДНЫЕ понятия и ОТЧУЖДЕН-
25 Рассмотренная в 1.2. 26 ЕЦ-принцип!
НЫЕ друг от друга образы. <…> В поисках различных опорных точек он [Дарвин ] создает настоящие ГЕТЕРОГЕННЫЕ ряды, т.е. группирует несхожее, КОНТРАСТИРУЮЩЕЕ, различно окрашенное» [II, c. 371–372]. Даже в высказывании М об идише проявилась эта установка на оксюморонность: «лишь потом я наслышался этой певучей речи… с резкими ударениями на полутонах» («Шум времени»). Вполне закономерно для М и его высказывание про язык в письме Н. Тихонову от 31.02.36: «Как любой язык чтит БОРЬ- БУ с ним поэта и каким холодом платит он за равнодушие…» [I, c. 554].
По свидетельству Н. Мандельштам, выражение М. Ломо- носова «сопряжение далековатых идей» «было очень ценимо Мандельштамом» [9, c. 504]. Характерно в этом контексте, что и в отношениях с окру- жающей средой М предпочитал «свежий ветер вражды и со- чувствия современников» «унылому комментарию» [8, c. 189]. Следует заметить, что оксюморонность/«шизоидность» аш- кеназской культурно-цивилизационной парадигмы резониро- вала с собственной шизоидностью М, продуцируя совершенно неожиданные (часто неприемлемые) для окружающих пове- денческие и творческие результаты.
* * *
Масса «оксюморонных» ситуаций присутствует в текстах и в устном дискурсе М: (1910) «незвучный хор» («Слух чуткий парус напрягает…») (1911) «в одном ощущеньи вся жестокость, вся кротость» («Дождик ласковый…») [34, c. 717] (1914) «в покое рук – тайник движенья» («Автопортрет») (1919) «добрая свирепость» («В хрустальном омуте какая крутиз- на…») (1920) «В сухой реке пустой челнок плывет», «А на губах, как чер- ный лед, горит» («Ласточка») (1920) «горячий снег» («Чуть мерцает призрачная сцена») (1920) «крови сухая возня» («За то, что я руки твои не сумел удер- жать…»)
(1923) «зрячий взгляд слепого» («Нюэн-Ай-Как», очерк) (1923) «зубов молочных ряд на деснах старческих» («Париж») (1923) «печь, пышущая льдом» (ШВ, гл. «В не по чину…») (1926) «очаровательно нелепый пешеход», «парадоксальный театр», «грустный восторг», «мудрое беснование», «страдальческий восторг» (<Михоэльс> и наброски) [72, c. 448, 558-559]. (1928) «Иногда несчастные бывают очень счастливыми» (в разгово- ре с Э. Герштейн [8, c. 10]) (1930) «Какая роскошь в нищенском селеньи» («Армения», 10). (1931) «робко приосанюсь», «и не живу, и все-таки живу» («Еще да- леко мне до патриарха…) (1931) «сухая <…> вода» («Отрывки из уничтоженных стихов») (1934) «прямизна речей, запутанных, как честные зигзаги» («10 ян- варя…») (1935) «сухая влажность» («Стансы») (1936) «снегом пышущий» («Эта область в темноводье…») (1937) «складки бурного покоя» («Улыбнись, ягненок гневный…») и т.д27.
2.2.1. Как уже было сказано в Главе 1, специфическая смеховая ориентация ЕЦ (частный случай установки на «оксюморон- ность») вполне ярко проявилась в личности и творчестве М.
С. Маковский вспоминал в мемуарах 50-х годов о 10-х годах: «В жизни чаще всего вспоминается мне Мандельштам смею- щимся. Смешлив он был чрезвычайно – рассказывает о какой- нибудь своей неудаче и задохнется от неудержимого хохота…» [131, c. 409].
27 Сюда же, видимо, нужно отнести присутствующие у М стихотворные «двойчатки», т.е. варианты (например, концовки) с противоположными и дополнительными смыслами. М. Гаспаров, комментируя концовки стихотво- рения (1914) «Природа – тот же Рим…» и его варианта «Когда держался Рим в союзе с естеством…», отмечает: «Такие “двойчатки” с равноправными про- тивоположными вариантами будут потом встречаться у ОМ все чаще» [34, c. 747].
И. Одоевцева пишет в [19, c. 127]: «Никто не умел так совсем по-невзрослому заливаться смехом по всякому поводу и даже без повода. – От иррационального комизма, переполняющего мир, – объяснял он приступы своего НЕПОНЯТНОГО смеха. – А вам разве не смешно? – с удивлением спрашивал он собеседника. – Ведь можно лопнуть со смеху от всего, что происходит в мире». Г. Иванов вспоминает в [30, c. 86]: «Мандельштам – самое смешливое существо на свете. <…> – Зачем пишется юмори- стика? – искренне недоумевает Мандельштам. – Ведь и так все смешно». А. Ахматова пишет об этом же в «Листках из дневника»: «Смешили мы друг друга так, что падали на поющий всеми пружинами диван на “Тучке”28 и хохотали до обморочного со- стояния, как кондитерские девушки в “Улиссе” Джойса». Там же Ахматова говорит о «свойственной ему [М] прелестной СА- МОИРОНИИ» [72, т. 1, c. 8]. В. Шкловский писал в мемуарах 1924 г. (о петербургском «Доме Искусств» в 1920 г.) о полупародийном впечатлении от стихотворения М «Возьми на радость из моих ладоней…»: «И кажется все это почти ШУТКОЙ, так нагружено все собствен- ными именами и славянизмами. Так, как будто писал Козьма Прутков. Эти стихи написаны НА ГРАНИ СМЕШНОГО»29. В «ЕМ» М смеётся над своим alter ego Парноком и, тем са- мым, над самим собой. Описывая внешний вид Парнока, М ис- пользует «типовые» характеристики, применяемые другими по отношению к нему самому: «У него [Парнока] была ТОНКАЯ ПТИЧЬЯ ШЕЯ30 <…> У него был обиженный и надменный вид…» [62, c. 71]. Я. Рогинский, описывая встречи с М летом 1935 г. в Вороне- же, вспоминает провокативное поведение М в концерте и его самонасмешку: «Все уже сели, когда вдруг Мандельштам встал и начал аплодировать, широко отводя негнущиеся руки и так- же сводя их обратно на манер Буратино. Покосясь и увидев мое удивленное лицо, он объяснил:
28 «Студенческая комната» Н. Гумилева. 29 Цит. по [51, т. 1, c. 452]. 30 Ср. в 2.2.2 «типовую» характеристику вида М – «цыплячий».
– Знаете, почти в каждом городе есть концертный СУМАС- ШЕДШИЙ. Здесь, в Воронеже – это я» [71, c. 43]. Н. Мандельштам отмечала в [7, c. 133]: «Шутка Мандельшта- ма построена на абсурде. <…> В шутке Мандельштама всегда есть элемент «блаженного бессмысленного слова». В комментариях к «Оде» [I, c. 587] отмечается, что она «со- держит скрытое пародийное начало». В статье 2004 г. польский критик А. Пахольский говорит о раннем М и о «характерной для него мягкой насмешливости» [46].
2.2.2. Специфическая еврейская смехотворность ясно прояви- лась в гештальте М у мемуаристов (и критиков, о которых см. подробнее в Главе 6). «Весь какой-то вызывающий насмешки…» пишет С. Маков- ский в своих поздних мемуарах, вспоминая М 10-х годов [131, c. 409]. Еще в 1920 г. И. Эренбург создает в своих «Портретах рус- ских поэтов» (опубликовано в 1922 г.) смешной портрет, кото- рый, возможно, послужил «матрицей» для описаний М в се- рии более поздних мемуаров: «“Мандельштам? ах, не смешите меня”, и ручейками бегут веселые рассказы. Не то герой Рабле, не то современный бурсак, не то Франсуа Вильон, не то анекдот в вагоне. <…> Мандельштам суетлив, он не может говорить о чем-либо более трех минут, он сидит на кончике стула, всегда готовый убежать куда-то <…> бегает и суетится. Щуплый, ма- ленький, с закинутой назад головкой, на которой волосы вста- ют хохолком, он важно запевает баском свои торжественные оды, похожий на молоденького петушка…» [93, c. 102–103]. Г. Иванов пишет в своих мемуарах середины 20-х гг.: «Ман- дельштам обижался за то, что <…> стихов его не слушают, над пафосом его смеются». Далее Г. Иванов сообщает о случаях сме- ха публики над М (в 10-х гг.) во время чтения им стихов: «…чте- ние Мандельштама, да еще при его оригинальной наружности, производило впечатление самое ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ. Улыбав- шиеся на манеру X-а или Y-а, когда появлялся Мандельштам, начинали ХОХОТАТЬ. Однажды в Тенишевском зале Мандель- штам читал <…> Смешки и подхихикивания становились все
явственней. <…> – Свиньи! – вдруг крикнул Мандельштам в публику, обрывая стихи, и убежал за сцену» [30, с. 87, 203]. 21 июля 1916 г. крымская газета «Южные ведомости» в от- чете о вечере в Летнем театре в Феодосии (18 июля), на котором выступали поэты, в частности, Макс. Волошин и М, сообщила, что стихи М вызвали «сплошной СМЕХ». Уже в 90-х годах А. Седых сообщает об аналогичной реак- ции публики на чтение М своих стихов в той же Феодосии в 1920 г.: «Сначала на лицах появились улыбки, потом послыша- лись смешки, – люди смеялись над тем, чего не могли понять, <…> в зале раздался уже откровенный и грубый смех <…>. Мандельштам вдруг остановился, вскипел, топнул ногой, и смех только усилился… “Варвары!” – воскликнул он, сходя с эстрады» [41, с. 46]. Э. Гурвич31 сообщает (записано в 1986 г.) свои впечатления от выступлений М в январе-марте 1920 г. во ФЛАКе32: «Ху- денький, миниатюрный, голова закинута назад, волосы торчат хохолком, оттопыренные уши – он показался СМЕШНЫМ. А стихи понравились!» [89, с. 39].
М. Волошин в своих записях 1932 г. говорит о Мандельшта- ме зимы 1919/20 гг.: «М-м был часто невыразимо КОМИЧЕН» [91, с. 300]. Седых вместе с другими мемуаристами приводит явно ко- мические (и при этом совершенно типовые для образа еврея в русской литературе33) черты внешности и поведения М: «Про- изводил он впечатление человека страшно СЛАБОГО, худень- кого, а на голове вместо волос рос рыжеватый ЦЫПЛЯЧИЙ ПУХ, «ТОНЕНЬКИМ ФАЛЬЦЕТОМ декламировал-напевал <…>, откинул назад ПТИЧЬЮ голову»; «И он показывал при этом на свою ЦЫПЛЯЧЬЮ грудь» [41, с. 45-46, 51]. Этот же «типовой» цыплячий вид отмечает и М. Карпович в воспоминаниях о М в декабре 1907 г. в Париже: «Больше всего он был похож на ЦЫПЛЕНКА, и это сходство придавало ему несколько КОМИЧЕСКИЙ вид», [59, с. 264]. Даже во вполне се-
31 Жена Александра, «среднего» брата М. 32 Феодосийский Литературно-Артистический Кружок. 33 См. в 1.2.2 типичные комические черты евреев в русской литературе, ана- лизируемые в [24] и [39].
рьезном образе М, слушающего «в трансе» речь Б. Савинкова, Карпович видит комические черты: «Должен признаться, что вид у него был довольно КОМИЧЕСКИЙ. Помню, как сидев- шие с другой стороны прохода А.О. Фондаминская и Л.С. Гав- ронская, несмотря на всю серьезность момента, не могли удер- жаться от СМЕХА, глядя на Мандельштама» [59, с. 266]. Комические (даже «уморительные») черты считает нуж- ным отметить в своем дневнике и А. Оношкович-Яцына, опи- сывающая, казалось бы, не слишком располагающую к юмору сцену панихиды по Пушкину 10 февраля 1921 г. в Исаакиев- ском соборе в Петрограде, организованной М: «Идея пани- хиды принадлежит Мандельштаму. Он бродит под колонна- ми, выпятив колесом узенькую34 грудь, УМОРИТЕЛЬНО- ТОРЖЕСТВЕННЫЙ»35. Б. Горнунг36 в стихотворении 1927 г., посвященном М, опи- сывает его так: «…надменный и НЕЛЕПЫЙ/ СМЕШНОЙ и царственный иерофант и ШУТ» [162, с. 122]. Описание Э. Герштейн (в мемуарах 90-х годов) походки и внешности М в 1928-29 гг. в точности соответствует описанию нарочито КОМИЧНОЙ внешности клоуна в цирке или героя Чарли Чаплина37: «он удаляется от меня своей СТРАННОЙ, ШАРКАЮЩЕЙ походкой, ВЫВОРАЧИВАЯ НОСКИ», «у Ман- дельштама было СТРАННОЕ сложение, <…> разросшийся в кости таз, очень заметный из-за неправильной постановки ног: пятки вместе, носки врозь. Это создавало отчасти ШАРКАЮ- ЩУЮ, отчасти и вовсе не поддающуюся определению походку» [8, c. 10, 21]. С. Рудаков описывает комическое впечатление, производи- мое М на публику38 в воронежском кинотеатре в 1935 г.: «А впе- чатлительный О. по окончании, как свет зажегся и все встали, на весь зал изумился: “Надюша, как же это может быть такой конец? Это плохая фильма?…Как же?” Публика на отчаяние его
34 Цыплячью! – Л.Г. 35 Цит. по [66, c. 119]. 36 Поэт и филолог, друг и поклонник М в 20-х гг. 37 Ср. у А. Тарковского в стих. «Поэт» (об «обличье» М): «Так елозит по экрану / С реверансами, как спьяну, / Старый клоун в котелке…».
38 И, что существенно, на самого Рудакова.
интонации стала ХИХИКАТЬ. А он и взволнован и взъерошен, как воробей»39. Там же Рудаков насмешливо описывает, как Н. Мандельштам смеется и иногда издевается над М: «И так все время: “ДУРАК, хочешь чаю?” etc. <..> Или еще. О. сидит с нога- ми на кровати, а Н.: “Видала, что детей и стариков ссылают, но чтобы ОБЕЗЬЯНУ ссылали – первый раз вижу”. А О. улыбается С ВИДОМ ДУРАЧКА»40. В 1936 г. С. Рудаков с явной неприязнью и насмешкой от- мечает то, что он называет «юродством» М: «…начинается ЮРОДСТВО и спекуляция»41. Следует добавить в пакет «комических» свойств М и отме- чаемую всеми мемуаристами ШЕПЕЛЯВОСТЬ М. М осознавал эту свою «комичность» в глазах окружающих и часто высказывал недоумение и досаду. В разговоре с И. Одоевцевой зимой 1920–1921 гг. М сказал: «И все-таки больше всего смеются надо мной. <…> Неужели я уж такой шут гороховый, что надо мной нельзя не издеваться?» [19, c. 145]. В разговоре с Н. Вольпин (1927) М сказал: «Ведь я же мэтр! Почему же они ко мне относятся так – ПОЛУЮМОРИСТИЧЕ- СКИ?» [66, c. 92]. В стих. 1934 г. «Голубые глаза…» (про Белого и себя): «На тебя надевали тиару – юрода колпак, / Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!» [I, c. 206]. Вариант: «Продавец паутины, ледащий писатель, пустяк. <…> немецкий крикун, скоморох» [I, c. 535, 536]. Вариант: «Голубая тужурка, немецкий пискун, скоморох» [34, c. 715]. В 1935 г. в разговоре с П. Калецким и С. Рудаковым в Во- ронеже, досадуя на недооценку себя местными литераторами, М сказал: «Я не Хлебников <…> я Кюхельбекер – комическая
39 В записях С. Рудакова, цит. по [8, с. 162]. 40 Рудаков не замечает (или не хочет замечать), что М, скорее всего, нрави- лось выглядеть одновременно смешным и похожим на Пушкина: в монтаже В. Вересаева «Пушкин в жизни» (опубл. в конце 20-х), который М наверняка чи- тал, неоднократно упоминается, что Пушкин любил сидеть на постели, скре- стив по-турецки ноги. Вересаев же приводит отзывы современников, которым Пушкин напоминал «обезьяну». 41 Там же, с. 177.
сейчас, а может быть, и всегда, фигура. Оценку выковывали символисты и формалисты. Моя цена в полушку и у тех и у других…»42. После этого (по записям Рудакова) М выбежал на улицу, а сам Рудаков, играя в шахматы, прочитал НАСМЕШ- ЛИВОЕ (по отношению к М) шуточное стихотворение.
2.2.3. Эфемерность, неустойчивость существования. Эта ма- трица ЕЦ (см. п. 1.2.3) ярко (и очень рано) проявилась у М в его текстах, поведении и даже в цветовом восприятии: например, желтый цвет для него маркирует одновременно Judentum и ка- тастрофичность, ненадежность бытия.
(1909) «На стекла вечности уже легло / Мое дыхание, мое тепло» (1911) «Неужели я настоящий, / И действительно смерть придет?» (1927) Парнок в ЕМ – типичный «luftmensch» (1931) «И не живу, и все-таки живу» («Еще далеко мне до патриар- ха…) (1931) «Его холсты, на которых размазана яичница катастрофы…» – о желтом цвете у Ван-Гога («Французы»).
Это явление было отмечено мемуаристами и критиками, см. например, в Гл. 6: *Волков (1947), *Турков (1966). А. Жолков- ский считает архетип «неустойчивости» главным «инвариан- том» у М, порождающим почти всю остальную систему инва- риантных мотивов [84, c. 60]43.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2017-01-26; просмотров: 104; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.143.4 (0.05 с.) |