Германо-русская медиативность М.

Мы уже говорили в Главе 2, что «медиаторская» культурно- цивилизационная ориентация М проявилась исключительно сильно в аспекте немецкой культуры, германо-русских куль- турных связей.

По-видимому, М ощущал себя частью германской (пони- маемой в широком смысле – включая «еврейско-немецкую») культуры не меньше, если не больше, чем русской, и стремился быть мостом между ними.

Конечно, любой крупный поэт – в какой-то степени kultur- träger. Но резкое отличие М от, например, германофила Пастер- нака – в осознанной и постоянно действующей установке М на оплодотворение «германской пыльцой» русских цветов.

Об этом говорят свидетельства современников и собствен- ные высказывания М, даже некоторые его «программные за- явления», например, в стихотворениях «Зверинец» или «К не- мецкой речи», в которых звучит то, что он сам мог бы назвать

«тоска по германской культуре»:

 

– Характерно, что И. Эренбург пишет в 1920 г.: «А ведь “Камень” гре- шит многодумностью, давит грузом, я сказал бы, германского ума» [93, c. 102].

– (1916, 1935) «А я пою вино времен – / <…> / И в колыбели праарий- ской / Славянский и германский лен!» [I, c. 108]. Цветаева назвала

 

эти слова М «гениальной формулой нашего с Германией отродясь и навек союза»1.

– (1918) «Нам пели Шуберта – РОДНАЯ КОЛЫБЕЛЬ!» [I, c. 119].

– (1921) Постоянная увлеченность М немецкой культурой вызывала временами недоумение (или даже раздражение) окружающих. Одо- евцева вспоминает «костюмированный бал в Доме искусств в ян- варе 1921»: «Мандельштам почему-то решил, что появится на нем немецким романтиком, и это решение принесло ему немало хлопот. Костюм раздобыть нелегко. Но Мандельштам с несвойственной ему энергией победил все трудности <…>. – Не понимаю, – говорит Гу- милев, пожимая плечами, – чего это Златозуб суетится. Я просто на- дену мой фрак» [19, c. 150].

– В 20-х годах М много переводил современных немецких экспрессио- нистов: М. Бартеля, Э. Толлера, Ф. Верфеля, А. Лихтенштейна, Р. Ши- келе2. В библиотеке М постоянно присутствует немецкая поэзия – Гете, Бюргер и др. [I, c. 526].

– В 20–30-х М, по свидетельству Н. Мандельштам, читает много ита- льянских и латинских поэтов в немецких прозаических переводах,

«потому что немцы, как переводчики, точнее французов» [9, с. 288]. В 1937 г. (?) М, по свидетельству Ахматовой, читал Джойса в немец- ком переводе: «В то же время мы с ним одновременно читали “Улис- са” Джойса. Он в хорошем немецком переводе, я в подлиннике»3.

– (1922) В статье «О русской поэзии» М подчеркивает значительность влияния немецкой культуры на Блока и, как обычно, выделяет ме- диативную (Россия ÅÆ Германия) функцию Блока: «Блок разви- вался нормально <…> он стал русским романтиком, умудренным германскими и английскими братьями <…>. Через Блока мы видели и Пушкина, и Гете, и Боратынского, и Новалиса, но в новом поряд- ке, ибо все они предстали перед нами как притоки несущейся вдаль русской поэзии, единой и неоскудевающей в вечном движении. Всегда будет чрезвычайно любопытным и загадочным, откуда при- шел поэт Блок… Он пришел из дебрей ГЕРМАНСКОЙ натурфило- софии… [II, c. 265].

 

 

1 Цит. по [I, с. 474].

2 См. об этом подробнее в 4.1.

3 «Листки из дневника», цит. по [66, с. 223].

 

– (1923) В критическом обзоре «Буря и натиск» М явно считает, что главное достижение А. Белого лежит в «медиаторской» сфере: «Ан- дрей Белый в “Урне” обогатил русскую лирику острыми прозаизма- ми ГЕРМАНСКОГО метафизического словаря…» [II, c. 285].

– (1927) В неопубликованном фрагменте (варианте) ЕМ, Парнок, alter ego М, посещает какие-то «германофильские» тусовки, и это име- ет для него большое значение: «Теперь все рушилось. Без визитки нельзя было сунуться ни к ГЕРМАНОФИЛАМ, ни к теософам» [62, c. 70].

– (1929) Даже в заявке в Госиздат на написание «документальной» по- вести «Фагот» о Киеве «эпохи убийства Столыпина» М во вполне

«медиаторском» духе стремится «дать» германскую тему: «Второе действие – поиски утерянной неизвестной песенки Шуберта – по- зволяет дать в музыкальном плане историческую тему (Германия)» [II, c. 412].

– (1930) “Italienische Reise” Гете была единственной книгой, которую М взял с собой в Армению, о чем он сообщает в набросках к «Пу- тешествию в Армению» [II, c. 364]4. Это, очевидно, время сильного влияния Гете на М: в «Путешествии в Армению» он подробно, с не- мецкими цитатами, пересказывает сюжет про «насмешника Ярно» из повести Гете “Wilhelm Meisters Wanderjahre” [II, c. 113-114].

– (1932) Н. Мандельштам так комментирует стихотворение «К немец- кой речи» с вариантами (1932): «…в стихах (черновиках) говорится о воспоминаниях – из эпохи Семилетней войны, о том, что он сам стоит где-то на Рейне – “в беседке виноградной” – “весь будущим прореян” – словно из того времени и места он видит себя в буду- щем – в другой стране, где он вспомнит о своей кровной связи с землей, откуда в Россию пришли его предки. Не древняя средизем- номорская родина, а более недавняя – Германия <…>. Такое ощуще- ние родового прошлого у О.М. бывало редко и глубоко прикрыто»

 

 

4 Н. Поллак, изучавшая «рефлексы» текстов Гете у М, сравнивает, в част- ности, высказывание Гете: “Ich glaube dem Wie der Organisation sehr nahe zu rücken” в “Italienische Reise” с пассажем М в набросках к главке «Вокруг на- туралистов» в «Путешествии…»: «Мы приближаемся к тайнам органической жизни. Ведь для взрослого человека самое трудное – это переход от мышления неорганического <…> к первообразу мышления органического» [133, с. 16-17]. См. подробнее в Прил. 1.

 

[2, с. 425]. «Так я стою и нет со мною сладу» – говорит об этом же сам

М в варианте «К немецкой речи» [I, c. 400].

– (1934) Строфа в стих. М «10 января 1934» относится не меньше к самому М, чем к А. Белому: «Ему солей трехъярусных растворы, / И мудрецов германских голоса, / И русских первенцев блистательные споры / Представились в полвека, в полчаса».

– В 1935 г. в Воронеже М делает радиопостановку «Юность Гете». Это еще раз показывает пристальное внимание М к личности Гете в

30-е гг.

– В декабре 1935 г. в зимнем Тамбове М чудится Германия, он говорит потом С. Рудакову: «Чудные дворянские особняки, какие могут быть и в германском старом городе…»5.

 

В заключение следует отметить, что феномен *германского монитора6 (а не, скажем, «французского монитора») являет- ся, может быть, самым точным свидетельством мощной ори- ентации М именно на «германскую» (немецко-еврейскую) культурно-цивилизационную систему.