Еврейский народ и его священники

Мы не можем снять с Пилата бремя его вины, но тем не менее признаем, что он был вынужден выбирать из двух зол, а перед этим выбором его поставили иудейские старейшины. Ибо именно они отдали Иисуса на его суд, обвинили Его в подрывных заявлениях и учении и спровоцировали народ требовать Его распятия. Поэтому, как сказал Сам Иисус: «более греха на том, кто предал Меня тебе» (Ин. 19:11). Возможно, он говорил о первосвященнике Каиафе, поскольку использовал единственное число, но подразумевался синедрион в целом. В действительности, виновен был и весь народ, как смело заявил об этом Петр вскоре после дня Пятидесятницы: «мужи Израильские!.. Иисуса, Которого вы предали и от Которого отреклись пред лицем Пилата, когда он полагал освободить его; но вы от Святого и Праведного отреклись, и попросили даровать вам человека убийцу, а Начальника жизни убили...» (Деян. 3:12-15). Кажется, что та же толпа, которая бурно приветствовала Иисуса при входе в Иерусалим в «вербное» воскресенье, через пять дней громко требовала пролития Его крови. Но еще большая вина лежит на правителях, подстрекавших народ.

С самого начала Своего служения Иисус нарушал основы еврейского общественного строя. Во-первых, Он не соответствовал общепринятым стандартам. Хотя Иисус вел Себя как раввин (учитель), Он ступил на эту стезю не так, как все остальные, и строил Свою карьеру не по правилам. У Него не было ни должного образования и опыта, ни полномочий. Далее, Своим провокационным поведением, братским отношением к людям с сомнительной репутацией, обедами, заменяющими пост, осквернением субботы и исцелением больных Он давал повод для споров. Он не только пренебрег обычаями предков («преданиями старцев») и полностью отверг их, но также порицал фарисеев за то, что они превознесли их выше Писания. С Его слов, они заботились больше об исполнении правил, чем о людях, о церемониальном очищении, нежели о моральной чистоте; о законе, нежели о любви. Он даже обвинял их в лицемерии, называя «слепыми вождями слепых» и сравнивая с «окрашенными гробами, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты» (Мф. 23:27). Подобные обвинения были недопустимы. Кроме того, Он подрывал их авторитет. И в то же самое время Он дерзко заявлял, что является Господином субботы, что знает Бога, как никто другой — как Своего Отца, и даже что Сам Он равен Богу. Он богохульствовал. Да, вот чем Он занимался — богохульствовал!

Поэтому при мысли об Иисусе они исполнялись негодования, подкрепленного уверенностью в своей правоте. Его учение было ересью. Его поведение оскорбляло священный закон. Он вводил народ в заблуждение. Ходили также слухи, что Он сеял неверность по отношению к кесарю. Итак, Его нужно было остановить, пока Он не причинил еще большего вреда. В их распоряжении имелись веские политические, теологические и этические причины, дающие им право требовать, чтобы Его арестовали, осудили и заставили молчать. Более того, далее тогда, когда они доставили Его в суд и учинили допрос, Его заявления были исполнены богохульством. Они слышали Его слова собственными ушами. В дополнительных свидетельствах не было необходимости. Он был откровенным богохульником и потому заслуживал смерти. Это было совершенно очевидно. Он был виновен, а их руки были чисты.

И все же, все же... нельзя сказать, что иудейские старейшины были чисты и безупречны. Даже если не касаться главного вопроса — правдой или ложью были заявления Иисуса, еще одной стороной дела была их мотивация. Что было главной причиной неприязненного отношения священников к Иисусу? Крылась ли истинная причина в том, что они переживали о политической стабильности, доктринальной точности и моральной чистоте? Пилат считал иначе. Его не обманули их логические доводы, особенно их притворная верность императору. Как сказал Г. Б. Свит: «под их возмущением он почувствовал откровенно порочную зависть»[73]. Или, как выразился Матфей: «ибо знал, что предали Его из зависти»[74]. У нас нет причин сомневаться в заключении Пилата. Он мог проницательно судить о характере того или иного человека. Кроме того, евангелисты, включив его суждение в свои повествования, по-видимому, подтверждают верность этого его наблюдения.

Зависть! Зависть — это обратная сторона монеты, называемой тщеславием. Завидует другим лишь тот, кто до этого гордился лишь самим собой. А иудейские правители гордились, гордились своей принадлежностью к народу, своей религией и своей моралью. Они гордились уходящей в века историей особых отношений их народа с Богом, гордились тем, что занимают в народе руководящее положение, но более всего они гордились своей властью. Их состязание с Иисусом было в сущности борьбой за власть. Ведь он бросил вызов их власти, а Сам в то же время был наделен властью, которой им так, очевидно, не хватало. Когда иудейские правители пришли к Нему с испытывающим вопросом: «Какою властью Ты это делаешь? и Кто Тебе дал власть делать это?» (Мк. 11:28), они думали, что поставили Его в тупик. Но вместо этого Он прижал их к стене встречным вопросом: «Крещение Иоанново с небес было, или от человеков? отвечайте Мне» (ст. 30). Они очутились в безвыходном положении и не могли ответить «с небес», потому что Тогда Он спросил бы, почему они не верят Иоанну. С другой стороны, они не могли сказать и «от человеков», потому что боялись людей, считавших его настоящим пророком, поэтому ничего не ответили. Их уклончивость была показателем их неискренности. Если они не смогли достойно принять вызов, исходивший от авторитета Иоанна, то, бесспорно, не могли принять и вызов, исходивший от власти Иисуса. Он утверждал, что обладает властью проповедовать о Боге, изгонять бесов, прощать грехи, судить мир. Всем этим Он коренным образом отличался от иудейских правителей, ведь единственной известной им властью была апелляция к другим авторитетам. Кроме того, Его власть отличалась подлинностью, не нуждающейся в доказательствах. Она была настоящей и не требовала собственных усилий, то есть была данной Богом.

В связи с этим они чувствовали угрозу со стороны Иисуса. Он подрывал их авторитет, их власть над народом, уверенность и уважение к себе, но в то же время присущие Ему качества оставались невредимыми. Они «завидовали» ему и потому были решительно настроены избавиться от Него. Обратите внимание: Матфей повествует о двух заговорах с целью устранения Иисуса, причиной которых была зависть: первый был задуман Иродом Великим в самом начале жизни Иисуса, а второй — священниками в конце ее. В обоих случаях заговорщики чувствовали, что их власть находится под угрозой, поэтому пытались «погубить» Иисуса[75]. Какими бы приемлемыми ни казались политические и теологические доводы священников, по всей вероятности, именно зависть толкнула их «предать» Иисуса Пилату, чтобы тот погубил Его (Мк. 15:1,10).

На наше отношение к Иисусу сегодня оказывают влияния те же греховные чувства. Он по-прежнему остается, как сказал К. С. Льюис, «трансцендентальной помехой»[76]. Нас раздражает то, что Он вмешивается в наше личное пространство, требует почитать Его, ожидает от нас повиновения. Неужели Он не может оставить нас в покое, — с досадой спрашиваем мы, — и заняться Своими делами? На что Он каждый раз отвечает, что мы и есть Его дело и что Он никогда не оставит нас «в покое». И мы также начинаем воспринимать Его как воинственного противника, нарушающего наш покой, покушающегося на наш статус-кво, подрывающего наш авторитет и уважение к себе. Мы тоже хотим избавиться от Него.

Иуда Искариот, предатель

Теперь, когда мы проследили, как священники передали Иисуса Пилату и как Пилат передал Его воинам, мы должны обратить внимание на то, как в самом начале Его передал в руки священников Иуда. Этот акт имеет более точное название — «предательство». И действительно, люди всегда будут помнить страстной четверг как «ту ночь, в которую предан был» Иисус Христос (1 Кор. 11:23), а Иуду — как «предателя Его». Эта обвинительная эпитафия стоит около его имени уже при первом его упоминании в Евангелиях в списке Двенадцати. Авторы трех синоптических Евангелий поместили его в конце списка Апостолов[77].

Довольно часто приходится слышать, что люди сочувствуют Иуде. Они считают, что ему досталась незаслуженно плохая участь при жизни, да и после смерти его обвиняют в несправедливой жестокости. «Как-никак, — говорят они, — если Иисусу суждено было умереть, кто-то должен был Его предать. Так за что винить Иуду? Он был только орудием провидения, жертвой предопределения». Конечно, сама Библия говорит о том, что Иисус «знал, кто Его предаст»[78], и называл его «сыном погибели, да сбудется Писание»[79]. Справедливо и то, что Иуда совершил этот поступок только после того, как сатана «вложил в сердце» ему «предать», а затем «вошел в него»[80].

Тем не менее, ни один из этих факторов не оправдывает Иуду. Он в ответе за то, что совершил, — нет сомнений, что замыслы зрели в его голове на протяжении некоторого времени до самого предательства. Тот факт, что его предательство было предсказано в Писании, не означает, что он был не свободной личностью — так же, как наличие ветхозаветных предсказаний о смерти Иисуса не означает, что Он отдал Свою жизнь не добровольно, поэтому Лука позже напишет о «неправедности» Иуды (Деян. 1:18). (Прим. ред. 10). Каким бы сильным ни было влияние сатаны в жизни Иуды, несомненно, был момент, когда он поддался ему. Из повествования явно видно, что Иисус обращается с ним, как с человеком, несущим ответственность за свои действия. Даже в последнюю минуту в горнице, где проходила Тайная Вечеря, Он последний раз взывает к Иуде, обмакнув кусок хлеба и подав ему (Ин. 13:25-30). Но Иуда не ответил на призыв Иисуса, а его предательство всегда производило впечатление крайне отвратительного поступка, потому что оно было вопиющим нарушением законов гостеприимства. Этим он исполнил еще одно пророчество, в котором оказано: «Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту» (Пс. 40:10). Но с наибольшей очевидностью циничность Иуды проявилась в том, что он решил предать своего Учителя поцелуем — использовать этот знак дружеских отношений для того, чтобы разрушить их. И Иисус подтверждает виновность Иуды, говоря: «Горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться» (Мк. 14:12). Но не только Иисус проклял его, он сам впоследствии проклял себя. Он признал, что виновен в предательстве невинной души, возвратил деньги, за которые продал Иисуса и совершил самоубийство. Несомненно, им овладели скорее угрызения совести, чем раскаяние, но, по крайней мере, он признал свою вину.

Мотивы преступления Иуды уже долгое время занимают умы и дают почву для построения различных теорий тем, кто изучает его личность. Одна группа убеждена, что он принадлежал к зелотам[81], присоединился к Иисусу и Его последователям, надеясь, что они поддержат национально-освободительное движение, а затем предал Его, либо вследствие политического разочарования, либо задумав таким путем вынудить Иисуса перейти к действиям и убедить Его сражаться. Те, кто являются сторонниками такого воссоздания событий, считают, что нашли подкрепляющий их теорию аргумент в его имени, «Искариот», хотя все остальные признают, что он спорный. Общеизвестно, что это имя обозначает происхождение Иуды — «из Кириафа», городка в северной области Иудеи, упоминание о котором мы встречаем в книге Иисуса Навина (15:25). Но те, кто считают Иуду зелотом, предполагают, что существует взаимосвязь между словами «Искариот» и «сикариос», т.е. убийца (от латинского «сика» и греческого «сикарион» — «кинжал»). Иосиф Флавий ссылается на «сикариев»[82].

Вдохновленные фанатическим еврейским национализмом, они исполнились решимости вернуть своей стране независимость, освободив ее из-под колониального господства Рима, и ради этой цели они готовы были убивать своих политических врагов, которых презирали как предателей. В Новом Завете мы находим лишь одно упоминание о них: римский сотник, спасший Павла от расправы в Иерусалиме, сказал, что принял его за «того Египтянина, который перед сими днями произвел возмущение и вывел в пустыню четыре тысячи человек разбойников (сикариев)» (Деян. 21:38).

Другие толкователи считают такой вариант воссоздания событий довольно необоснованным, и рассматривают отступничество Иуды как результат морального падения, а не как поступок, обусловленный политическими мотивами. Они конкретно называют зависть, о которой упоминает четвертый евангелист. Он сообщает нам, что Иуда был «казначеем» (как мы бы его назвали) группы учеников, так как ему была доверена общественная касса. Замечание Иоанна связано с помазанием Иисуса Марией из Вифании. Она принесла алебастровый сосуд, наполненный очень дорогим ароматным маслом («чистым нардом» согласно словам Марка и Иоанна), которое она выливала на Иисуса, возлежавшего у стола, пока весь дом не наполнился благоуханием. Это был знак абсолютной, почти отчаянной преданности, которую Сам Иисус назвал «добрым делом». Но у некоторых из присутствующих (чье мнение выразил Иуда) это вызвало обратную реакцию. Скептически глядя на нее, они буквально фыркали от самоуверенного негодования. «К чему такая трата? — говорили они. — К чему такая глупая расточительность? Эту мирру можно было бы продать за большие деньги, равнозначные годичной заработной плате, и раздать деньги бедным». Но это замечание было неискренним, как говорит далее Иоанн. Иуда «сказал... это не потому, что заботился о нищих, но потому, что был не чист на руку: он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали». И действительно, сразу же после того, как он увидел и осудил поступок Марии, который расценил как безответственную расточительность, он, вероятно, поспешил к первосвященникам, чтобы возместить убытки. «Что вы дадите мне, и я вам продам Его?», — спросил он. Нет сомнений в том, что после этого вопроса они начали торговаться и, в конце концов, сошлись на 30 серебряных монетах — средней цене, за которую можно было купить раба. Евангелисты, с их высоко драматическим способом изложения, намеренно противопоставляют Марию и Иуду, ее безграничную щедрость и его хладнокровно рассчитанную сделку. Мы можем только догадываться, какие еще темные вожделения руководили им, но Иоанн настаивает на том, что, в конечном счете, им овладела жадность к деньгам. Расстроенный растратой годового дохода, он пошел и продал Иисуса за деньги, не составлявшие и трети этой суммы[83].

Не зря Иисус говорит нам «смотрите, берегитесь любостяжания», а Павел утверждает, что любовь к деньгам — это «корень всех зол»[84], ибо в погоне за наживой люди скатываются в бездну безнравственности. Судьи, беря взятки, фальсифицировали справедливость так же, как израильские судьи, о которых Амос говорил: «продают правого за серебро и бедного — за пару сандалий» (2:6). Политики используют данную им власть, чтобы заключить контракты с тем, кто предложит наивысшую цену, а шпионы опустились до того, что продают врагу государственные секреты своей страны. Бизнесмены участвуют в темных делах, рискуя благосостоянием других людей ради заключения более выгодной сделки. Известны даже случаи, когда общепризнанные духовные наставники превращали религию в коммерческое предприятие, а некоторые все еще продолжают заниматься этим, потому кандидатов в пасторы предупреждают не быть «корыстолюбивыми»[85]. Бее эти люди говорят на том лее языке, что и Иуда: «что вы дадите мне, и я вам предам Его?» Все они, от наемного убийцы, готового торговаться о цене за чью-нибудь жизнь, до мелкого чиновника, оттягивающего оформление пропуска или паспорта до того момента, пока ему не дадут взятку, заявляют, что «каждый человек имеет свою цену». Иуда не был исключением. Иисус сказал, что служить одновременно Богу и деньгам невозможно. Иуда избрал деньги. Многие пошли по его следам. (Прим. ред. 11).

Их грехи и наши

Мы рассмотрели три личности — Пилата, Каиафу и Иуду, — на которых евангелисты возлагают основную винуза распятие Иисуса, и тех, кто был каким-либо образом связан с ними: первосвященников, народ и воинов. Когда речь заходит о ком-нибудь из них, употребляется один и тот же глагол — «парадидоми», означающий «передать», «отдать» или «предать». Иисус предсказывал, что будет «предан... в руки человеческие» или «предан... на распятие»[86]. Евангелисты построили свое повествование таким образом, чтобы показать нам, как сбылись эти предсказания. Сначала Иуда «предал Его» первосвященникам (из жадности), затем первосвященники «предали Его» Пилату (из зависти), а впоследствии Пилат «предал Иисуса» воинам на распятие (из малодушия)[87].

Наша интуитивная реакция на это накопление зла вторит вопросу изумленного Пилата: «Какое же зло сделал Он?» (Мф. 27:23). Но Пилат так и не получил вразумительного ответа. Толпа лишь истерически кричала: «Распни Его!» Но почему?

«За что? Что сделал мой Господь? За что был ненавидим? Он повелел хромым ходить, Слепым позволил видеть. Святая кровь! Людьми ж она Отвержена и попрана».

Оправдывать их — наша естественная реакция, потому что мы видим в них себя и хотели бы найти оправдание себе. И действительно, у них были смягчающие обстоятельства. Как сказал Сам Иисус, моля о прощении распинавших Его воинов, «не знают, что делают». Петр сказал приблизительно то же толпе евреев в Иерусалиме: «Я знаю, братия, что вы, как и начальники ваши, сделали это по неведению». Павел прибавил, что, если бы «власти века сего» все понимали, они «не распяли бы Господа славы»[88]. Тем не менее, им было известно достаточно для того, чтобы считать их виновными и осужденными за свои действия. Не брали ли они на себя всю ответственность за свои поступки, когда кричали: «Кровь Его на нас и на детях наших»?[89] В день Пятидесятницы Петр сказал об этом абсолютно прямо: «Твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли». К тому же, даже не собираясь оспаривать его приговор, слушатели «умилились сердцем» и спросили, что им нужно делать, чтобы загладить эту вину (Деян. 2:36-37). Стефан говорил еще более откровенно, обращаясь к синедриону, что привело его к мученической смерти.

Назвав членов синедриона «Жестоковыйные! Люди с необрезанным сердцем и ушами», он обвинил их в том, что они сопротивляются Святому Духу так же, как некогда их предки. Предыдущие поколения преследовали пророков и убивали тех, кто предсказывал пришествие Мессии, а современники Стефана предали и убили Самого Мессию (Деян. 7:51-52). Позже Павел использует подобные выражения в своем Первом послании к Фессалоникийцам, где он говорит о враждебном отношении иудеев к Благой Вести: они «убили и Господа Иисуса и Его пророков, и нас изгнали». Но гнев Божий падет на них за то, что они пытаются мешать язычникам спастись (1 Фес. 2:14-1.6).

В наши дни уже совсем не популярно обвинять евреев в том, что они распяли Иисуса. И действительно, если кто-то использует этот довод, чтобы злословить или преследовать евреев (как это делали раньше), или как оправдание антисемитизма, это совершенно непростительно. Но, чтобы не становиться антисемитами, мы не должны делать вид, что еврейский народ был абсолютно неповинен. Хотя, признавая их вину, мы должны дополнить, что другие народы разделили ее с ними. Именно так и считали Апостолы. Ирод и Пилат, язычники и евреи, пишут они, вместе «собрались на» Иисуса (Деян. 4:27). И, что еще более важно, мы тоже виновны. Если бы мы оказались на месте тех людей, поступили бы точно так же. Мы на самом деле так и поступаем. Ведь каждый раз, когда мы отходим от Христа, «распинаем в себе Сына Божия и ругаемся Ему» (Евр. 6:6). И мы приносим Иисуса в жертву нашей жадности, как сделал это Иуда, в жертву нашей зависти, как первосвященники, и нашим амбициям, как Пилат. «Стоял ли ты рядом, когда распинали моего Господа?» — спрашивает пожилой негритянский проповедник. И мы обязаны ответить: «Да». Не только в качестве зрителей, но it роли соучастников, виновных соучастников, которые вынашивают недобрые замыслы, плетут интриги, предают, торгуются и готовы выдать Его на распятие.

Мы можем попытаться умыть руки и снять с себя ответственность, как это сделал Пилат. Но наши усилия будут такими же тщетными, ибо наши руки в крови. Перед тем, как мы начнем воспринимать крест как что-то совершенное для нас (ведущее нас к вере и поклонению), мы должны воспринимать его, как что-то совершенное нами (ведущее нас к покаянию). И действительно, «только тот, кто готов признать свою долю вины в распятии, может претендовать на свою долю благодати», как выразился Кэнон Питер Грин[90].

Горициус Бонар (1808-1889), которого называли «королем шотландских создателей гимнов», замечательно выразил эту мысль такими словами:

«Я пролил праведную кровь

И, ко кресту прибив,

Распял я Божьего Христа,

Глумился я над Ним.

В беснующейся той толпе

Затмил я всех собой.

И в каждом грубом выкрике

Я слышу голос свой.

Вокруг креста бурлит народ,

Насмешкам плюясь.

Но мнится мне, что там стоял

Один насмешник — я».

До этих пор, отвечая на вопрос «Почему Христос умер?», мы в основном обращали внимание на то, как это описано в Евангелиях. Они показывают нам цепочку ответственных (от Иуды до первосвященников, от первосвященников до Пилата, от Пилата до воинов) и, по меньшей мере, косвенно говорят о том, что их действиями управляла та же жадность, зависть и страх, что и нашими. Однако, это еще не все, о чем говорят авторы Евангелий. Я пропустил еще один существенный фактор, который они запечатлели: хотя Иисус был убит за грехи человечества, Он умер не как мученик. Напротив, Он пошел на крест добровольно, даже намеренно. Он посвятил Себя этому поступку с самого начала Своего служения.

Принимая крещение, Он отождествил Себя с грешниками (что позже получит свое завершение на кресте), и, будучи искушаем, отказался уклониться от крестного пути. Иисус несколько раз предсказывал Свои страдания и смерть, как мы увидели из предыдущей главы, и уверенно направлялся в Иерусалим, чтобы там встретить Свою смерть. Постоянное упоминание глагола «должен» в связи с Его смертью говорит не о каком-то внешнем принуждении, а о внутренней решимости выполнить то, что Ему было предназначено. «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец», — говорил Он. И позже, уже опуская метафору: «Я отдаю жизнь Мою... никто не отнимает се у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ин. 10:11, 17-18).

Более того: когда Апостолы перенесли в свои I Послания тот факт, что Иисус пошел на смерть добровольно, они несколько раз использовали тот же глагол «парадидоми», которым евангелисты обозначали «предание» Его на смерть другим людям. Так Павел писал о «Сыне Божьем, возлюбившем меня и предавшем («парадонтос») Себя за меня»[91]. Вероятно, это было сознательным повторением текста Ис. 53:12, где говорится, что Он «предал (LXX — «паредотэ») душу Свою на смерть». Павел использует то же слово, рассматривая самопожертвование Сына глубже, чем просто как жертву, принесенную Его Отцом. Например, «Тот, Кто Сына Своего не пощадил, но предал («паредокэн») Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего?»[92].Октавиус Винслоу замечательно выразил это следующей краткой фразой: «Кто отдал Иисуса на смерть? Не Иуда, и не за деньги; не Пилат, и не из-за страха; не евреи, и не из-за зависти, а Его Отец — из любви!»[93]

Мы должны понимать неразрывность этих двух дополняющих друг друга взглядов на сущность креста. С точки зрения человека Иуда предал Иисуса первосвященникам, которые предали Его Пилату, тот предал Его воинам, а последние распяли Его. Но с точки зрения Бога Отец отдал Его, и Сам Иисус отдал Себя на смерть ради нас. Когда мы задумываемся о кресте, мы можем сказать себе, что «Это сделал я — Его заставили пойти на это мои грехи», так и то, что «Это сделал Он — Он пошел на это из Своей любви». Апостол Петр объединил две эти истины в своем знаменитом утверждении, произнесенном в день Пятидесятницы: «Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного» и «вы взяли, и, пригвоздивши руками беззаконных, убили»[94]. Таким образом, Петр говорит о том, что Иисус умер как во исполнение Божьего плана, так и по причине греховности человечества. Ибо тот самый крест, который, согласно сказанному в этой главе, разоблачил человеческие пороки, был в то же время явлением божественной воли преодолеть разоблаченную посредством креста человеческую порочность.

В заключение этой главы я вернусь к вопросу, с которого начал ее: Почему Иисус Христос умер? Сначала я ответил так: Он не умер, Он был убит. А теперь я должен дать еще один ответ, противоположный первому. Он не был убит, Он умер, добровольно отдав Свою жизнь, чтобы исполнить волю Отца.

Чтобы распознать, в чем заключалась воля Его Отца, нам нужно будет еще раз вернуться к тем же событиям, но, на этот раз, рассматривая не только внешнюю сторону вещей.

 

 

3. ЗА ГРАНЬЮ ОЧЕВИДНОГО

В предыдущих главах я попытался установить два факта относительно креста. Первый — его первостепенное значение (для Христа, для Его Апостолов и для Его Церкви во все времена), и второй — преднамеренный характер распятия (несмотря на то, что оно было обусловлено порочностью человечества, оно также было исполнением неизменной Божьей воли, добровольно принятой Христом, Который предал Себя насмерть).

Но почему? Здесь мы возвращаемся к изначальной загадке. Что делает распятие Иисуса настолько значительным, что, несмотря на весь ассоциирующийся с ним ужас, позор и боль, Бог заранее запланировал его, а Христос пошел на это?

Изначальный замысел

Возможно, лучше всего отвечать на этот вопрос и четыре этапа, начиная с простого и очевидного и постепенно переходя к загадочному и непостижимому.

Во-первых, Христос умер за нас. Его смерть была но только необходимой и добровольной, но также альтруистической и благотворной. Он принял ее не ради Себя Самого, а ради нас, с верой, что именно так Он обеспечит нам благо, которое мы не смогли бы получить никаким иным путем. Он говорил, что Пастырь добрый полагает жизнь Свою «за овец», за их благополучие. Слова, сказанные Им при преломлении хлеба, созвучны первой фразе: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается». Апостолы переняли эту простую истину и повторяли ее, иногда придавая ей личную окраску, заменив второе лицо первым: «Христос умер за нас»[95]. Здесь мы еще не находим объяснения или какого-либо указания на то благословение, которое Он хотел нам дать и ради которого пошел на смерть, но, по крайней мере, мы пришли к согласию относительно «за вас» и «за нас».

Во-вторых, Христос умер за нас, чтобы привести нас к Богу (1 Пет. 3:18). Благотворной целью Его смерти является наше примирение. Как гласит Никейский Символ Веры, «ради нас (в общем) и ради нашего спасения (в частности) сошел Он с небес...» Спасение, которое Он приобрел ценой Своей смерти ради нас, изображается по-разному. Иногда его воспринимают в свете обусловивших его негативных, явлений, то есть как оправдание, прощение или избавление. В других же случаях обращают внимание на позитивные аспекты: новая или вечная жизнь, мир с Богом, радостное пребывание в Его присутствии и общении.[96] Для нас сейчас важно не то, какие именно слова использованы для его описания. Главное то, что, приняв смерть, Он может даровать нам великое благословение спасения.

В-третьих, Христос умер за наши грехи. Наши грехи препятствовали получению того дара, который Он хотел нам дать. Следовательно, чтобы мы получили этот дар, их необходимо было устранить. И Он разрешил проблему наших грехов, устранив их путем Собственной смерти. Выражение «за грехи наши» (а также подобные ему) встречается у большинства основных авторов Нового Завета; они достаточно ясно говорят о том, что смерть Христа и наши грехи связаны друг с другом, и нам еще предстоит выяснить, каким именно образом. Вот ряд иллюстрирующих это цитат: «Христос умер за грехи наши, по Писанию» (Павел); «Христос... однажды пострадал за грехи наши» (Петр); «Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею» и «Он же, принесши одну жертву за грехи...» (Послание к Евреям); «Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха» (Иоанн); «Ему, возлюбившему нас и омывшему нас от грехов наших Кровию Своею... слава» (Откровение)[97]. Все эти (и многие другие) стихи говорят о связи между Его смертью и нашими грехами. Какая же это связь?

В-четвертых, умирая за наши грехи, Христос умер нашей смертью. Другими словами, признавая, что между Его смертью и нашими грехами существует связь, следует помнить, что связь эта — не просто следствие (Он пал жертвой нашей человеческой жестокости), но кара (Он, безгрешный, понес ту кару, которая была определена людям за совершение грехов). Ибо, согласно Писанию, смерть связана с грехом и является справедливой карой за него: «Возмездие за грех — смерть» (Рим. 6:23). Во всей Библии смерть человека рассматривается не как естественное событие, но как акт возмездия. Будучи чуждым явлением в Божьем совершенном мире, она не входила в Его первоначальные планы для человечества. Конечно, исследования ископаемых показывают, что тление и смерть присутствовали в мире животных до того, как был создан человек. Но для человека, созданного по Его образу Богом, по-видимому, уготовлена более высокая участь, возможно, достаточно близкая к «вознесению» Еноха и Илии и «изменению», которым подвергнутся живые верующие в момент пришествия Иисуса[98]. Во всем Писании смерть (как физическая, так и духовная) считается божественной карой за неповиновение человека[99], поэтому, когда речь идет о смерти, в ее выражениях сквозит ужас; а тот факт, что человек «уподобится животным, которые погибают», и что «участь сынов человеческих и участь животных — участь одна» воспринимается как аномалия[100]. Отсюда и сильное «возмущение», которое испытал Иисус, столкнувшись лицом к лицу со смертью у гроба Лазаря[101]. Смерть была чужеродным явлением в творении Божьем. Иисус отвергал ее; Он не мог воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся. Следовательно, если смерть — возмездие за грех, а Иисус был безгрешным по Своей природе, в характере и поступках, не приходим ли мы к выводу, что Ему не нужно было умирать? Нельзя ли было вместо этого просто «вознести» Его на небо? Когда Его тело начало светиться во время преображения на вершине горы, не увидели ли Апостолы прообраз Его воскрешенного тела (отсюда и приказание Иисуса никому не рассказывать об этом до тех пор, пока Он не воскреснет) (Мк. 9:9)? Не мог ли Он в этот момент просто перейти прямо на небеса и избежать смерти? Однако Он вернулся в наш мир, чтобы добровольно взойти на крест. Иисус утверждал, что никто не может отнять у Него жизнь; Он собирался отдать ее по Своей собственной воле. Поэтому в момент смерти, как записал Лука, Иисус действовал по Своему усмотрению. «Отче! — сказал Он, — В руки Твои предаю дух Мой»[102]. Все это означает, что в простом выражении из Нового Завета: «Он умер за наши грехи», заложено гораздо больше, чем видно с первого взгляда. Оно подтверждает, что Иисус Христос, Который, будучи безгрешным, не должен был умирать, принял за нас смерть, которая была возмездием за наши грехи.

В последующих главах мы более детально рассмотрим логику, моральный аспект и категоричность этого утверждения. В данный же момент будем довольствоваться этой предварительной четырехступенчатой схемой:

(1) Христос умер за нас, ради нашего блага;

(2) то «благо», ради которого Он умер, было нашим спасением;

(3) чтобы дать его нам, Христу пришлось устранить наши грехи;

(4) Он принял ту смерть, которую заслуживали мы. Вопрос, которым я задаюсь сейчас и который хочу исследовать в этой главе, — соответствует ли эта предварительная теологическая схема фактам. Является ли эта теория слишком сложной и насильно привязанной к повествованию о кресте или же она логически вытекает из повествования евангелистов, и не будь ее, было бы это повествование несвязным? Я склоняюсь в пользу последнего предположения. В дальнейшем постараюсь продемонстрировать, что все, о чем повествуют евангелисты, опираясь на рассказы очевидцев, лишено домысла. Они просто позволяют нам немного заглянуть в мышление Самого Христа.

Итак, давайте рассмотрим три главные сцены из последних двадцати четырех часов жизни Иисуса на этой земле — Тайная Вечеря, Гефсиманский сад и место, именуемое Голгофа. Но, анализируя их, мы не сможем ограничиться простым пересказом этой печальной истории, поскольку каждый эпизод содержит высказывания Иисуса, которые требуют объяснения и не могут быть попросту отброшены как непонятные. Не все происходящее нашло отражение в словах и действиях, кое-что осталось за гранью очевидного. Под всем этим проглядывает теологическая истина даже тогда, когда нам хотелось бы отмахнуться от нее. Мы чувствуем себя обязанными, в частности, задаться вопросами относительно учреждения Вечери Господней, «агонии» в Гефсиманском саду и «возгласа оставленности» на кресте.

Прежде чем перейти к рассмотрению этих вопросов, мы должны сосредоточить внимание на одном немаловажном факте. Он касается позиции, которую занимал Иисус на протяжении всей Своей жизни. Интересующая нас история начинается вечером Страстного Четверга. Иисус уже видел последний в Своей земной жизни закат. Примерно через пятнадцать часов Его тело будет распростерто на кресте. Не пройдет и двадцати четырех часов, как Он умрет и будет похоронен. И Он знал это. Что особенно поражает, так это Его предвидение будущей миссии. Иисус был довольно молодым человеком, лет тридцати-тридцати пяти, что называется, в расцвете сил. Он не прожил и половины отведенного человеку времени. Люди Его возраста только предвкушают лучшие годы своей жизни. Магомет дожил до шестидесяти, Сократ — до семидесяти, а Платон и Будда умерли, когда им было за восемьдесят. Если смерть заносит свою косу над молодым человеком, крушение всех надежд повергает его в уныние. Но не Иисуса, и вот по какой простой причине: Он воспринимает Свою грядущую смерть не как конец Своей миссии, но как шаг, необходимый для ее выполнения. Точно за несколько секунд до Своей смерти (и не ранее) Он был способен выкрикнуть: «Свершилось!» Таким образом, несмотря на то, что это был Его последний вечер и Ему оставалось жить всего несколько часов, Он не смотрел назад, на выполненную или, может быть, неудавшуюся миссию. Он устремлялся к той миссии, которая ожидала Его. Миссия Человека, прожившего тридцать-тридцать пять лет, должна быть выполнена в течение последних двадцати четырех, точнее, шести часов Его жизни.

Тайная Вечеря в горнице

Иисус провел последний вечер, уединившись со Своими Апостолами. Это был первый день опресноков, и они собрались вместе на пасхальный ужин в доме одного их друга. Эта комната описана так: «Горница большая, устланная, готовая», и мы можем представить, как они «возлежали» вокруг стола, облокотившись на лежащие на полу подушки. Очевидно, на этом ужине не присутствовал слуга — никто не омыл ноги Апостолов перед началом ужина. И ни один из них не обладал достаточным смирением, чтобы взять на себя эту грязную работу. Поэтому они пришли в крайнее замешательство, когда за ужином Иисус препоясался полотенцем, налил воды в умывальницу и обошел учеников, обмывая им ноги, то есть делая то, что не захотел сделать ни один из них. Затем Он рассказывал им, что настоящая любовь всегда выражается в смиренном служении, и мир узнает, что они — Его ученики в том случае, если они будут любить друг друга. В противовес рассказу о жертвенной любви и любви-служении он предупреждает о том, что один из них предаст Его. Он также подробно говорит им о Своем предстоящем уходе, о пришествии Утешителя, Который заменит Его, о различном служении наставления и свидетельства, которое будет нести этот Дух истины.