Здесь можно было встретить странные, мрачные, даже страшные физиономии.

 

Как мы уже говорили, судно стояло на якоре у левого берега реки. Кроме того, его нос был привязан длинным канатом к громадному баобабу на правом берегу реки.

Вслед за раздавшейся командой по всему судну пробежала как бы легкая дрожь; как будто пары проникали разом во все части машины, как это бывает перед тем, как машина начинает работать. Затем послышался глухой шум движения поршней. Сердце судна забилось, и медленно, без малейшего усилия и без того, чтобы кто-либо из экипажа приложил руки, оба якоря носовой части были буквально вырваны из глинистого дна реки. Цепи со скрипом стали автоматически навиваться на барабан лебедки благодаря сильному натяжению изнутри. В две минуты якоря были уже подняты и стали на свои места.

Фрике был поражен, ведь не виднелось ни труб, ни дыма, ни малейшего признака паров, даже отсутствовал своеобразный раскаленный воздух, который ощущается вблизи машины от топки. А между тем факт поднятия якорей в две минуты был налицо!

Что же это за необычайная машина скрывалась в корпусе судна? Понять такие таинственные превращения, как ни ломал голову, Фрике не мог.

Но звук поршней был хорошо знаком бывшему кочегару; он не ошибался: машина есть, но где она спрятана? Непонятно…

Наконец трос, которым судно было пришвартовано с носовой части к правому берегу, натянулся; ось судна, находившаяся параллельно реке, стала постепенно перемещаться, образуя прямой угол.

Благодаря своей скрытой машине этот «понтон», как его упорно продолжал называть Фрике, подтягивался на тросе, который постепенно наматывался на барабан, представляющий собой не что иное, как простой ворот или брашпиль.

Теперь судно уже встало перпендикулярно к обоим берегам; конец троса, прикрепленного к баобабу, отдан, и судно, повинуясь течению, захватывавшему его поперек, стало поворачиваться, но так как кормовой якорь все еще удерживал его на месте, то оно описало поворот вокруг себя и в один момент стало на прежнем месте, но только в обратном направлении.

– Немало чудес я видел на свете, но таких маневров никогда не встречал! – проговорил про себя Фрике. – Несомненно, командир хитрец из хитрецов! И все это продолжалось не более пяти минут, причем ни один из матросов не шевельнул пальцем! Хотя бы у этого судна был винт…

– Go ahead! (Вперед!) – раздалась команда капитана.

Под кормой тотчас запенился громадный вал. Судно дрогнуло, затем вдруг рванулось вперед, как чистокровный конь, почуявший шпору.

– Вот здорово! – воскликнул Фрике. – Мы идем! – И его ноздри раздулись, глаза расширились, рот раскрылся от удивления. – Право, если бы я верил в колдунов, то приписал бы эту работу нечистому… Судно, которое идет не на парусах и не на парах и мчится быстрее всякого почтового пакетбота; судно, у которого винт гудит, как небесные громы; винт-то ведь у него есть, даже два, – это я скажу безошибочно по борозде, которую он оставляет за собой. Конечно, все это не очень естественно!.. Но чудо или не чудо, чертовщина или нет, – все равно, это меня ужасно интересует! – решил Фрике. – Нет, ты посмотри только, Мажесте, как это великолепно! Ведь ты сейчас увидишь море, настоящее море, океан! Беспредельное кладбище потонувших кораблей, пустыню, населенную парусниками и дымящимися пароходами, где носятся чайки и играют моржи и тюлени… Мы вступаем в беспредельность, идем навстречу всякого рода приключениям. Мы начинаем свое кругосветное путешествие, правда, в дурной компании, что меня несколько расхолаживает…

– Можно есть соль? – робко осведомился негритенок, который уже давно хотел задать этот вопрос, причем глаза его горели от жадности.

– О да! Про соль-то я забыл! – воскликнул Фрике, прыснув от смеха. – Какой ты еще ребенок, Мажесте!.. Соли тебе дадут сколько хочешь… подожди только! Кой черт, не одно же лакомство важно!..

Фрике не успел взглянуть на Мажесте, так как в тот самый момент капитан отдал новый приказ: «Стоп!», затем: «Машина, задний ход».

При последней команде судно, которое теперь было на ходу, разом остановилось.

– Как видно, что-то там внутри есть! – пробормотал себе под нос Фрике.

На судне царила мертвая тишина.

Дело в том, что капитан, прежде чем выйти из устья реки, желал убедиться относительно присутствия или отсутствия военных крейсеров, которые в течение всего года неустанно обследуют все малейшие бухточки побережья в поисках невольничьих судов.

Так как в данном случае капитан рисковал не только своим грузом, но и своей жизнью, то он хотел выйти в море не иначе как после обстоятельной разведки.

На горизонте не было, по-видимому, ничего подозрительного. Солнце светило ярко, небо было густо-голубого цвета, резко отличавшегося от сине-зеленого цвета моря, казавшегося вдали на горизонте бледно-лазурным. Ни малейшего облачка, ни малейшего тумана в воздухе, а между тем там, вдали, смутно чудился какой-то черноватый пар, там, на краю горизонта, где море сливалось с небом. Словно то был едва уловимый след дыма. Но как не бывает дыма без огня, так и в море не бывает дыма без машины, а в этих подозрительных местах дым означал почти всегда присутствие военного крейсера, который уже сам по себе вызывает представление о джентльмене без предрассудков, пойманном на месте преступления с поличным и пеньковый галстук которого навсегда избавляет от всяких забот и тягот жизни.

Вот почему капитан скомандовал: «Стоп!»

Судно в этот момент находилось всего в двух десятках метров от берега. Легкая шлюпка в одну минуту была спущена на воду с тремя людьми и в несколько дружных ударов веслами пристала к берегу.

Один из трех матросов, находившихся на ней и имевших при себе дорогую подзорную трубу, с проворством и ловкостью белки вскарабкался чуть ли не на самую вершину громадного баобаба, примостился там и с помощью подзорной трубы внимательно исследовал горизонт. Это продолжалось всего несколько минут, после чего этот матрос проворно спустился вниз, вскочил в шлюпку и вместе с остальными, не теряя ни минуты, вернулся на судно. Капитан его уже дожидался.

Сдернув с головы свой берет, матрос вынул изо рта жвачку, вздувавшую ему щеку, и, почтительно вытянувшись перед капитаном, доложил:

– Это он, капитан!

– «Молния»?

– «Молния»!

– Хорошо, мы пройдем! – И капитан поспешно спустился вниз.

Спустя пять минут он снова вышел на палубу. Десятка три матросов выросли точно из-под земли. Все они были рослые, широкоплечие, мускулистые люди с крепкой грудью, сильные и выносливые. Им не было отдано никакого приказания, но они, очевидно, сами знали, в чем их задача. То дело, за которое они взялись и которое они выполнили быстрее, чем это можно передать словами, было поистине удивительным.

Появление слабого дымка на краю горизонта, несколько слов, которыми обменялся капитан и отправленный на разведку матрос, донесение о «Молнии» и, наконец, эти слова «Мы пройдем» достаточно ясно говорили о том, что путь невольничьему судну был прегражден крейсером.

Тем не менее капитан со спокойной уверенностью сказал: «Мы пройдем». Каким же образом?

Это мы сейчас увидим. Палуба очень мало выдавалась над водой, а потому это судно в том виде, какой оно имело, без мачт и труб, и наверняка покинутое экипажем, могло быть принято за остатки судна, потерпевшего крушение.

Если бы судно с надлежащей оснасткой шло на всех парусах или полным ходом под парами, то оно, конечно, возбудило бы подозрение всякого крейсера, особенно вблизи этого сомнительного побережья. Но чем могла заинтересовать разбитая, брошенная посудина, с которой, по всей вероятности, бежали не только люди, но даже и крысы? Капитан, который, по-видимому, не впервые проделывал этот фокус, именно на это и рассчитывал.

Матросы тотчас же принялись разбирать некоторые части бортовых перил, в них от этого образовались большие бреши, которые можно было приписать действию сильного напора волн во время бури. Все винты, гайки и скобки, служившие для соединения перил, были тщательно прибраны в межпалубном помещении. Отверстия для стока воды, выкачиваемой насосами на корабле во время бури, все были раскрыты, и так как форма их была самая разная и неопределенная, то получилось впечатление громадных, бесформенных дыр.

Румпель убрали, и наконец, чтобы иллюзия была полной, запасная мачта, предварительно сломанная, с обрывками парусов, была положена так, что частью приходилась на бортовые заграждения, которые она как будто проломила при падении.

Замаскированное таким образом невольничье судно нельзя было не принять за жалкие останки потерпевшего крушение судна, хотя все это было только великолепная подделка. Это превращение, произошедшее с судном, могло сравниться с преображением актера, который из джентльмена за несколько минут становится отвратительным пропойцей, а из пропойцы – благородным старичком. Несколько мазков, несколько черточек углем, парик – и все готово.

То же самое произошло теперь с разбойничьим судном.

По-видимому, лишенный своих двигателей и потерявший свой экипаж, этот жалкий калека должен был возбуждать у неосведомленных созерцателей сожаление, а не подозрения или опасения.

На самом же деле в межпалубном помещении скрывалось четыреста негров и чудеснейшая машина, дремавшая в данный момент, но которой предстояло вскоре пробудиться и показать себя на деле.

Хотя устье реки было весьма широко, тем не менее течение здесь было чрезвычайно сильно, и судно несло в открытое море.

На его палубе не было ни души. Другой штурвал находился в люке. Капитан занял теперь место штурвального. Винты стали работать, но очень-очень медленно и попеременно, так что носовая часть двигалась то вправо, то влево, как будто под влиянием прибоя волн, игралищем которых якобы являлось теперь это покинутое судно.

Таким образом, виляя из стороны в сторону, вращаясь и покачиваясь, это мнимое судно-мертвец вышло в открытое море.

Крейсер шел на полных парах к югу. Он миновал устье реки, не заметив ничего подозрительного.

– Обломок под бакбортом! – крикнул марсовый матрос на крейсере.

«Молния» застопорила ход. Все подзорные трубы и бинокли обратились в указанном направлении, но ничего не увидели: обломок был виден только с марса, так как сидел слишком низко.

Спустили шлюпку, и гребцы изо всех сил стали грести к обломку, все повреждения которого вскоре стали видны.

Однако странным являлось то, что, хотя этот обломок плясал на волнах, как буек, тем не менее хоть и медленно, но продолжал двигаться по направлению к открытому морю. Между тем течения в этом месте не чувствовалось, да и ветер дул с моря, следовательно, как раз в обратном направлении.

Но еще более удивительно было то, что этот обломок, видимо, уходил от шлюпки, на которой находились лучшие гребцы экипажа.

– Разрази меня гром! – крикнул чей-то зычный и гневный голос с несомненным марсельским акцентом. – Командир, нас провели! Это наверняка он, бездельник!

– Кто? – спросил командир.

– Эх, черт бы его побрал! Да этот негодяй, злодей, торговец черным товаром! Этот черный негодяй Ибрагим имеет хороших друзей!

– Скажите же толком, доктор, что вы думаете по этому поводу!

– Ах, прости господи! Да я же вам толком говорю, что это судно в таком же порядке, как наше! Это просто его профессиональный трюк. Он только пускает нам дым в глаза… Я знаю, на нем более чем на семьсот тысяч франков живого товара… О, я знаю, это все самый отборный народ! Это так же верно, как то, что меня зовут доктор Ламперрьер!.. Но как бы нам его зацепить?

– Это очень просто, – спокойно отозвался капитан, – сделать пол-оборота, догнать его, взять этот «обломок» на буксир, вернуть негров на родину и тут же перевешать весь экипаж. Вот и все, доктор!

– Речь ваша – золото, капитан! Не правда ли, Андре, – обратился доктор к нашему старому знакомому, бледному, изможденному, едва державшемуся на ногах, но следившему с напряженным вниманием за всеми перемещениями мнимого обломка судна.

– Да-а!.. – отвечал тот. – Это, вероятно, единственное средство. Но вполне ли вы уверены, доктор, что это невольничье судно?

– Я желал бы быть так же уверен в существовании моего бедного мальчика, моего Фрике! – сказал доктор, и голос его слегка дрогнул.

Между тем «Молния» с удивительной быстротой повернулась другим бортом и пошла на всех парах к одинокому «покинутому судну», все еще двигавшемуся против ветра.

Расстояние быстро уменьшалось.

Вдруг покинутое судно на мгновение осталось неподвижно, как будто остановилось, и затем, как разбойник, разом выпрямляющийся, порывает путы, устремилось вперед, как стрела, оставив далеко за собой белую пенящуюся борозду на воде.

– Ну что я говорил? – воскликнул доктор.

– Что ж, мы предпримем соответствующие меры, – отозвался капитан. – Будем его преследовать… А если этого будет мало, то сумеем всадить ему в брюхо несколько зарядов!

– А как же негры? Вы их всех перебьете!

– Эх, черт побери! Да! Бедняги тоже попадут тогда под обстрел!.. Однако нельзя терять времени… Их надо настичь!

– Не беспокойтесь: мы скоро нагоним этого бандита, иначе «Молния» не была бы самым быстроходнейшим судном нашего славного флота!

И крейсер ринулся вперед, дымя всеми трубами, с легкостью разрезая волны и оправдывая во всех отношениях свое имя и возлагаемые на него надежды.

Во время погони, несмотря на целые тонны угля, наваливаемого в топку «Молнии», крейсеру с трудом удалось сохранить первоначальную дистанцию. Но каким же образом Андре и доктор очутились на борту «Молнии»?

После исчезновения Фрике и Мажесте (вместе со слоном) Ибрагим довольно бесцеремонно отправил обоих французов в Шинсонксо. Когда те собирались отправиться на поиски пропавших мальчуганов, то Андре, схвативший злокачественную лихорадку, чуть было не умер на руках у доктора.

Своим спасением он был обязан только чуду, которое совершило искусство и самоотверженный уход доктора. Но предпринять новый поход, отправиться наудачу разыскивать в неизведанных дебрях Африки потерявшихся мальчишек нельзя было и думать. Это было бы все равно что идти на верную смерть без малейшего шанса на успех. Андре после болезни едва мог двигаться, и его выздоровление обещало надолго затянуться.

Прежде всего следовало подумать о самом неотложном, а именно спасти Андре. К счастью, аптечка португальского губернатора была весьма богата хиной, этим главным лекарственным средством против лихорадки. И как ни велико было огорчение доктора и его тревога за участь Фрике, все же он не терял надежды рано или поздно увидеть его, веря в его находчивость, изворотливость и умение парижского мальчугана вывернуться из беды. А присутствие безгранично преданного ему негритенка, местного уроженца и сына этих лесов, еще более успокаивало доктора насчет судьбы Фрике.

Разве этот мальчуган не сумел устроиться, когда остался один без крова и пищи девятилетним ребенком среди улиц Парижа, этой громадной, густонаселенной пустыни, в сущности, более ужасной, чем неизвестные леса Экваториальной Африки? И вот, когда умирающий Андре стал подавать надежду на выздоровление, на сигнальной мачте у маленького рейда Шинсонксо появился сигнал, возвещавший присутствие в этих водах французского военного судна.

Эта радостная весть заставила усиленно забиться сердце доктора. Ведь французское судно было спасением, и надо было во что бы то ни стало сообщить на него о своем пребывании на португальском берегу.

Однако местный губернатор, у которого, вероятно, были свои основательные причины, не желал этого посещения, колебался некоторое время, прежде чем согласился подать сигналы на корабль. Но доктор, когда у него возникала в голове какая-нибудь мысль, ни за что не соглашался отказаться от нее и всегда упорно добивался своего.

Таким образом, и на этот раз ему удалось уговорами и убеждением добиться того, чего он желал. Сигналы были поданы с берега, и по прошествии трех часов к пристани подошла шлюпка.

При виде сидевших в ней моряков доктор вдруг воскликнул:

– Шлюпка… с «Молнии». Слышите! С «Молнии», с моего судна… Мы спасены! Теперь мы найдем наших мальчуганов. Пойдемте! Командир сделает для нас все! Живо в шлюпку!

Андре не пришлось долго уговаривать.

Горячо поблагодарив губернатора за его доброе отношение, наши друзья сели в шлюпку. Матросы с величайшим недоумением смотрели на доктора. Несмотря на его совершенно лысый череп и длинную бороду, несмотря на невероятную худобу его лица и кирпичный цвет кожи, они все-таки смутно угадывали в нем знакомые черты, но только не могли припомнить, кто бы это мог быть.

Некоторое время это очень забавляло доктора. Но в тот момент, когда боцман крикнул: «Отваливай!», доктор обратился к сидевшему неподалеку унтер-офицеру. Это был не кто иной, как тот самый рулевой Пьер, которому Фрике спас жизнь, отбив нападение чернокожего во время экспедиции в верховья Огоуэ. Доктор сказал:

– Ну что же? Разве вы не узнаете своих старых друзей? Да, да, ребятушки, это я, доктор Ламперрьер! Ну что, командир здоров?

– Ах, доктор, – отозвался Пьер, – вот счастье-то! Так, значит, эти немытые нехристи вас все-таки не съели!

– Как видишь!

– Вот командир будет рад!

– А я-то, как ты думаешь, не рад?! Ну, узнаете меня теперь, ребята? – обратился он к экипажу шлюпки, смотревшему на него с разинутыми от удивления ртами и выпученными глазами. – Ну как живете? Хорошо?

– Помаленьку! – отозвались некоторые матросы.

– Простите, доктор, – обратился снова Пьер. – Я не вижу с вами нашего мальчугана Фрике, того самого, что тогда спас нас всех от беды и который после пропал вместе вот с этим господином… Хотелось бы знать, где он и что с ним стало… Я, видите ли, обязан ему жизнью!

– Мы его потеряли пять дней тому назад, но не беспокойся, старина, мы его найдем!.. Мы обыщем весь берег! Быть не может, чтобы мы его не нащупали.

– Что до этого, то все, как один, вызовутся его спасать; этот юнга – настоящий матрос, и все наперебой будут стараться его отыскать!

– Благодарю вас, друзья мои, и за себя, и за него! Вероятно, вам вскоре придется подтвердить на деле свое доброе отношение!

Спустя несколько минут шлюпка пристала к крейсеру, который уже подошел к берегу.

Доктор взобрался на борт, моментально перекинув свою длинную ногу, и очутился на палубе, точно привидение или выходец с того света, среди группы офицеров, радостно приветствовавших его возвращение, хотя и не все его признали.

Конечно, его меньше всего ожидали вновь увидеть на корабле, и потому все обступили его, похлопывая по плечам и закидывая вопросами, так что он положительно не знал, на кого глядеть и кому отвечать. Его очень любили и офицеры, и весь экипаж.

Он представил командиру Андре, о котором тот уже слышал ранее и преклонялся перед его геройским поведением, проявленным им при нападении осиебов на паровой шлюп.

Андре ощущал себя на «Молнии» как дома, и все офицеры один за другим спешили познакомиться с ним.

Свою каюту доктор нашел в том же виде, как и оставил. Открыл свой сундук, достал из него новый, с иголочки мундир, призвал цирюльника и приказал ему сбрить седые клочья волос, топорщившихся у него на подбородке, – это было делом нескольких минут.

Затем, хорошенько вымыв лицо с мылом, тщательно расчесав свои баки и прикрыв лысую голову новеньким париком, на котором щегольски сидела форменная фуражка с тройным рядом золотых галунов, доктор, совершенно преображенный, вошел в кают-компанию. Андре был до глубины души поражен этой переменой.

– Не правда ли, я еще весьма представительный мужчина? – сказал доктор, сияя от удовольствия.

– Да, вы положительно очаровательны, доктор!

– Весьма польщен, мой милый! Я пришел вам сказать, что моя каюта к вашим услугам, а потому отправляйтесь туда и переоденьтесь так же. Вы найдете там и белье, и костюм, словом, все, что вам понадобится!

– Благодарю и не замедлю воспользоваться!

Андре отправился в каюту доктора, чтобы привести себя в порядок, а доктор стал рассказывать собравшимся в кают-компании офицерам судна о невероятных приключениях, в которых он и его товарищи, в том числе и негритенок Мажесте, являлись непосредственными участниками.

Нечего и говорить, что рассказ его имел громадный успех, причем первую роль в нем играл Фрике, сразу ставший после того любимцем всех офицеров, каждый из которых искренне сожалел о его отсутствии.

В результате было несомненно верно одно, а именно, что тут, вблизи берега, находился большой караван негров-невольников, которые должны были быть в самое ближайшее время отправлены на невольничьем судне на один из крупных рынков, торгующих живым товаром.

Возможно, что это судно уже прибыло и скрывалось где-нибудь в бухточке, незаметной с моря. Поэтому его необходимо было выследить.

Что же касается Фрике, то решено было откомандировать шлюпку или даже тот самый паровой катер, который был отправлен на поиски доктора Ламперрьера, с предписанием обследовать все бухты и заливы берега, затем подняться вверх по течению реки и регулярно сноситься сигналами с судном. Словом, командир обещал сделать все, чтобы разыскать отважного мальчугана.

Но, как мы сейчас видим, этим намерениям не суждено было сбыться, так как маленький парижанин уже находился в это время на невольничьем судне.

«Молния» усиленным ходом прошла вдоль берегов, миновав устье реки, где стояло невольничье судно, так отлично замаскированное, что с крейсера не заметили ничего подозрительного.

Однако командира эта видимая тишина и безлюдье бухты не обманули, и он решил миновать устье реки только для виду, так как присущее ему чутье старого морского волка смутно подсказывало, что здесь что-то неладно.

Он собирался уже отдать приказание паровому катеру пройти в устье реки и подняться вверх по ее течению, когда марсовый матрос оповестил, что под бакбортом видны обломки судна или покинутое судно.

Все, что было после того, уже известно читателю. Шлюпка хотела подойти к покинутому судну, но это ей не удалось. «Молния» стала преследовать его, но невольничье судно, движимое своей таинственной, совершенно скрытой машиной, стало уходить с быстротой кита.

Преследование продолжалось до самой ночи, но расстояние, отделявшее военное судно от беглеца, оставалось все то же, нимало не уменьшившись. Между тем крейсер усилил свои пары и развил максимум давления в котлах. Какой же дьявольской машиной обладало это кажущееся разбитым и покинутым судно, если оно могло так уходить от быстроходного крейсера в течение почти целого дня?

Долгое время быстрота хода обоих судов была до такой степени ровной, что, по образному морскому выражению, если протянуть осеннюю паутину от кормы одного к носу другого судна, она не порвалась бы.

Так продолжалось еще с полчаса, затем невольничье судно исчезло. В этом не было ничего удивительного, так как низкие борта его позволяли скрываться за волнами, расходившимися к ночи. Может быть, кроме того, оно ускорило еще ход или уклонилось вправо или влево, пользуясь темнотой ночи, когда даже в подзорные трубы трудно было что-либо различить.

Как бы то ни было, во всяком случае, командир «Молнии» с весьма понятным нетерпением ждал рассвета.

В четыре часа утра солнечный диск вдруг всплыл над морем, окрасив в красноватый цвет верхушки волн, тогда как впадины их оставались темными пятнами, пестрившими на этой вечно подвижной водной поверхности.

Командир, не уходивший всю ночь с мостика, оживленно разговаривал со своим старшим офицером и доктором, когда звучный голос с марса крикнул: «Парусное судно под бакбортом! Идет в одном с нами направлении!»

Боцман-штурвальный, стоявший возле старшего офицера, проворно отстегнул висевшую у него через плечо подзорную трубу и, наведя ее как надо, вручил своему начальнику, который долго и внимательно разглядывал показавшееся вдали судно, еще не видное невооруженным глазом.

– Это трехмачтовое судно! – пробормотал он про себя. – Хотя оно идет параллельно с нами, но все-таки, может быть, сообщит что-нибудь о невольничьем судне. Может быть, разбойник на его горизонте… Через полчаса можно будет различить его флаг; я буду держать курс на него… Ведь пристанет же где-нибудь этот треклятый понтон, а такое изуродованное судно нетрудно отличить от всякого другого!.. Штурман, передать старшему офицеру, что я прошу его держать курс на показавшееся на горизонте судно. Когда можно будет различить его флаг, пусть предупредят меня!

С этими словами командир ушел к себе в каюту, где поспешно позавтракал и выпил кофе.

Спустя двадцать пять минут кто-то постучал к нему в дверь.

– Войдите! – крикнул он.

– Командир, судно на виду; оно несет французский флаг! – доложил пришедший.

– Хорошо! – сказал капитан и вышел на палубу, откуда увидел прекрасное трехмачтовое судно, шедшее с необычайной быстротой на всех парусах.

Командир приказал дать ему сигнал лечь в дрейф, что тот исполнил немедленно с удивительным проворством и ловкостью, затем трижды приветствовал своим трехцветным флагом военный крейсер и поднял свой номер, по которому стало известно, что это «Рона» из Марселя.

Это было превосходное судно, окрашенное в красивый светло-серый цвет, с блестящей черной бортовой полосой, резко выделявшейся на светлом фоне.

Грациозно покачиваясь на волнах, «Рона» кокетливо наклонялась под напором ветра, и тогда виднелась узкая полоса ее медной обшивки, сверкавшей в утренних лучах солнца ослепительными золотыми искрами.

– Эти купцы теперь ни в чем себе не отказывают! – заметил старший лейтенант. – Честное слово, они теперь заводят себе суда, которые быстроходнее наших кораблей!

– Что вы хотите, – отозвался доктор, – это логично. С тех пор как американцы придумали и провели в жизнь свое знаменитое Time is money («время – деньги»), все они стараются выиграть время! Черт побери, мой земляк, капитан этой «Роны», счастливый человек: у него превосходное судно!

Теперь оба судна были не только на виду друг у друга, но можно было даже слышать друг друга. «Молния» также встала под ветром легшего в дрейф купца.

– Эй, на трехмачтовом! – крикнули с «Молнии». – Откуда вы?

– Из Кап-Тоуна! (Кейптауна)

– Куда держите путь?

– На Кубу!

– Кто ваш командир?

– Капитан Мариус Казаван из Марселя!

– Тэ-тэ-тэ, милейший! Когда человека зовут Казаван, да еще Мариус, так уж можно сказать наверняка, что он из Марселя! – воскликнул доктор, обрадованный присутствием земляка.

– Капитан первого ранга де Вальпре, командир «Молнии», просит капитана Мариуса Казавана прибыть на его судно.

Спустя всего несколько минут маленькая шлюпка с коммерческого судна пристала к сходне «Молнии» и капитан, проворно взбежав по лесенке, подошел к командиру и остановился перед ним в почтительной позе.

Это был здоровый, плотно сложенный молодой человек с умным и решительным лицом, смуглый, черноволосый, с быстрыми блестящими глазами и ослепительно-белыми зубами. Широкоплечий, среднего роста, с изящными, но сильными руками, лет тридцати пяти, капитан Мариус Казаван был, что называется, красивым и привлекательным мужчиной. Его открытое лицо и честный смелый взгляд сразу располагали в его пользу; впечатление, произведенное им на всех, было самое наилучшее.

– Я рад вас видеть, капитан! – встретил его командир «Молнии».

– Помилуйте, весьма польщен, – отозвался гость, – могу ли узнать, чем могу вам служить?

– Каким образом, скажите, идя из Кейптауна на Кубу, мы встретились здесь, у африканских берегов? – спросил без дальнейших околичностей капитан де Вальпре.

– Боже мой, командир, это весьма просто! Продав в Капской колонии товар из Манчестера и купив пустяки после банкротства Велера и Вильсона, я пребывал в нерешительности, чем окупить мой обратный рейс, как вдруг узнаю, что компания Брандер-Кумминг тоже ликвидирует свои дела по сахарозаводскому предприятию. Недолго думая я скупил у них за наличные все оборудование трех рафинадных заводов, погрузил все это на «Рону» и отправился перепродавать это железо сеньору Рафаэлю Кальдерону на Кубе. А так как я спешу, то и решил воспользоваться южно-атлантическим течением, которое должно привести меня к экваториальному течению… Теперь вы сами знаете мой маршрут… Мы, парусные, должны пользоваться всем, чем можно.

– Это правда, милейший! – несколько необдуманно вставил доктор.

– Прекрасно, капитан, вы, как вижу, отлично знаете коммерческое дело! – проговорил де Вальпре. – Но скажите, не повстречали ли вы случайно на своем пути разбитое судно с разбитыми бортами, со сломанной мачтой, казавшееся с виду игралищем волн, но на самом деле уходившее быстрее всякого парохода!

– Я действительно встретил это судно, командир, – ответил, не колеблясь ни минуты, Казаван, чело которого несколько омрачилось. – Оно чуть было не наткнулось на меня ночью. Я не трус, я марселец и настоящий моряк… вы понимаете, но признаюсь, при этой встрече дрожал, как ребенок. Ночь была темная, а этот винтовой понтон шел как будто к берегу. Он даже задел нас; малейший ложный поворот руля, и мы пошли бы ко дну! Я как сейчас слышу шум его винта!

– И это все? Не правда ли?

– Хм, командир, что же вы хотите?! Если бы у меня были орудия и снаряды, то я, быть может, угостил бы его, но меня ждет сеньор Рафаэль Кальдерон… он ждет…