Роль культурного и идеологического аспекта в германо-финляндском сотрудничестве в 20-30 гг. Хх века

 

Культурный и идеологический аспект в германо-финляндских контактах в 20-30 гг. ХХ в. играли важную роль. Выделяются два этапа этого сотрудничества – до и после прихода в Германии к власти нацистов. С середины 1930-х гг. идеологический аспект в отношениях между двумя странами приобрел центральное значение в политики Германии в области культурного сотрудничества с Финляндией.

 

Финско-германские контакты 1920-1930-х гг. в области культурного сотрудничества, а также их идеологическая составляющая, несомненно, представляют определенный научный интерес. Очевидно, что в этот период они были достаточно тесными, что не могло не играть тогда весьма важную роль в сотрудничестве двух стран. Однако к концу 30-х гг. в Финляндии фашистская идеология все же не стала определяющей, как это произошло в Германии. Этот аспект, бесспорно, требует соответствующего рассмотрения. Также как и то, насколько соотносилось финско-германское сотрудничество в области культуры с идеологией.

Действительно, отношения в сфере культуры между двумя государствами в 20-30-е гг. имели хорошую основу. Они, несомненно, могли базироваться, как считалось, на некоторой общности двух народов в духовно-религиозном плане. Более того полагалось, что существует даже определенная близость Финляндии в области культуры именно к Германии, поскольку, как отмечалось финскими исследователями, в общественной жизни финнов получила проявление присущая немцам «экспансивность культурно-эмоциональных задатков»[635] Причем очевидно, что созданные еще до начала XX в. традиции в финско-германском культурном и научном сотрудничестве явно имели тенденцию к своему развитию уже после обретения Финляндией независимости.

В целом Германия являлась в определенных сферах науки и культуры для представителей финского общества своеобразным эталоном. Как отмечал известный финский исследователь, профессор Ю. Паасивирта, «немецкая наука, которая традиционно занимала важное место в Финляндии, продолжила играть определяющую роль в формировании наибольшего влияния в стране» в 20-е гг.[636] На Финляндию также оказывали значительное воздействие новые направления в развитии немецкой архитектуры, литературы, музыки и театра. Кроме того немецкий язык оказался чуть ли не «главным, и часто единственным иностранным языком, который широко использовала» научная и техническая интеллигенция.[637] Более того с 1918 г. этот язык вообще занял господствующее место в системе финского школьного образования[638].

Однако эти благоприятные условия, при которых явно существовали перспективы в развитии контактов в области культуры между двумя странами, уже к началу 20-х гг. приобрели своеобразную новую тенденцию, которая явно стала сказываться на дальнейшем формировании культурного сотрудничества двух государств. Дело в том, что Германия в военном и политическом отношении серьезно повлияла на становление государственной независимости Финляндии, вмешавшись в начавшуюся там в 1918 г. гражданскую войну и оказав, таким образом помощь финскому «белому движению», которое собственно и пришло в итоге к власти. В результате именно Германию в руководстве страны начали рассматривать как главного партнера Финляндии и сотрудничество с ней выходило на первый уровень по всем направлениям, включая, естественно, и развитие контактов в области культуры.

Не случайно, поэтому уже осенью 1918 г. в Хельсинки образовалось финско-германское общество, призванное укреплять дружественные связи между двумя странами. Это общество стало тогда во многом проправительственной организацией, поскольку дружбу с Германией начали уже возводить в ранг государственной политики, вплоть до того, что принялись даже проектировать на финский престол представителя немецкой императорской династии. И хотя монархии в Финляндии так и не сложилось, тем не менее достаточно большое количество влиятельных финских государственных, политических и военных деятелей оставались горячими сторонниками расширения и укрепления дружественных отношений между двумя странами. Таким образом, контакты в области культуры явно начали переплетаться с политикой, что, разумеется, несколько отличало эти связи от предшествовавшего исторического периода.

Как по этому поводу отметила финская исследовательница Б. Хиеданниеми, «знание немецкой культуры, языковые способности и личные контакты, несомненно, развивали политическую германоманию, основательно расширяя чувство пронемецкой дружбы» в Финляндии[639]. При этом, что было очень важно, финские устойчивые симпатии к Германии наиболее заметно проявлялись среди весьма влиятельных кругов руководства страны. Так, в частности, будущий президент Финляндии Э. Свинхувуд явно и неизменно выражал достаточно сильную благосклонность к Германии. Он, по мнению исследователей, даже мог стать своеобразным гарантом «финляндских симпатий к Германии»[640]

В политическом плане воздействие на возможности сотрудничества двух государств в области культуры имело и то обстоятельство, что значительная часть руководства финской армии также сохранила крайне почтительное отношение к Германии, поскольку состояла из прошедших в прошлом прусскую школу военного обучения. В вооруженных силах Финляндии находилось почти 90 процентов таких офицером и генералов[641]. Данное обстоятельство не могли не замечать в Германии. Как отмечалось в немецкой дипломатической переписке, «пока существуют хорошие и дружественные отношения между финским офицерским корпусом и германской армией, правительству (Финляндии. - В. Б.) придется учитывать это в момент обсуждения принимаемых решений»[642]

Не менее значимым явлением того времени стало еще и то, что прогерманская направленность в финской культуре сама превратилась тогда в предмет пропаганды. С момента обретения Финляндией государственной независимости в стране начали уже активно внедряться идеи о том, что финский народ, получив в 1918 г. немецкую помощь, обрел, таким образом, для себя еще и абсолютный ориентир западной культуры, олицетворяемый Германией с ее достижениями в сравнении с «враждебными культуре революционными проявлениями красных». Финляндия же, в пропаганде этого периода, вместе с Германией «защитили культуру Запада от восточных варваров» и в результате «спасли европейскую культуру от угрозы с Востока»[643]

Иными словами в этом противопоставлении культурного влияния России и Германии явно можно было наблюдать политические мотивы, которые во многом еще основывались на том, что в финских правительственных кругах видели в немцах еще и определенный военно-политический противовес Советскому Союзу[644].

Естественно, особые проявления дружественных чувств в Финляндии к Германии, в Берлине всячески продолжали стимулировать. Причем и здесь существовали определенные политические аргументы, которые подталкивали к развитию такого сотрудничества, поскольку в немецком руководстве не могли не считать крайне нежелательным ослабление своего влияния в финляндско-балтийском регионе. Особенно если в этом регионе одновременно могла начать возрастать роль СССР. Как сообщал в 1927 г. финский посланник из Берлина, там проявилась озабоченность по поводу возможно излишнего крена политики Финляндии в восточном направлении. По его мнению, в Германии считали, что финнов «больше занимает отношение России, чем германская политика»[645] В целом, в Берлине полагали целесообразнее действовать так, чтобы советско-финляндские отношения не прогрессировали и тем самым для Германии существовали бы благоприятные перспективы в зоне ее интересов в балтийском регионе.

Что же касается стремления поддержать немецкое культурное влияние на финское общество, то оно также проявлялось, но в большей степени это выражалось скорее в научно-технических формах развития контактов[646]. Кроме того значительную роль играла германская колония в Хельсинки. Ее представители стремились стимулировать пропаганду в Финляндии германской культуры. Большое значение в этом плане отводилось созданной в финской столице немецкой библиотеки[647].

Германия продолжала «не забывать» и о той помощи, которую она оказала финскому «белому движению», направляя в Хельсинки свои делегации на ежегодные торжества, посвященные победе «белых». Так, в 1928 г. по случаю десятилетней годовщины окончания гражданской войны в столицу Финляндии прибыла весьма представительная делегация, причем с финской стороны особо подчеркивалось: «Многое изменилось в нашей стране, но в одном отношении мы не претерпели изменения. Мы не забыли о проделанной немцами работе и их помощи»[648]

Таким образом, в финско-германском сотрудничестве в области культуры существовала хорошая основа, которая в комплексе создавала очевидную перспективу к дальнейшему развитию.

Естественно, что общая тенденция в складывавшихся финско-германских отношениях не могла быть скрыта от наблюдения в других странах. В том числе и от советского руководства. По мнению разведывательных органов СССР, у Хельсинки в 20-е гг. явно сохранялось проявление к Берлину «горячих чувств»[649], включая и сотрудничество в области идеологии и культуры. В частности, обращалось внимание на начало издания в Финляндии с 1924 г. газеты на немецком языке[650].

В итоге, оценивая ситуацию в области культурного сотрудничества двух государств в 20-е гг., можно отметить, что характер их развития имел благожелательную базу, но при этом обладал разнозначимой ценностью. Для Финляндии сотрудничество с Германией в области культуры являлось весьма важной составляющей ее культурной жизни. В Хельсинки проявлялось стремление к сохранению прежних исторических связей, которые к тому же еще явно переплетались с крайне позитивным отношением влиятельных политических, военных и государственных деятелей к Германии и ее культуре. Что же касается Берлина, то здесь, хотя и наблюдались определенные тенденции со стороны государства поддерживать научно-технические и культурные контакты с Финляндией, но, тем не менее, особо эти отношения не выделялись. Также в 20-е г. трудно было говорить о проявлении со стороны Германии каких-либо ярко выраженных стремлений оказывать идеологическое воздействие на Финляндию.

Однако сложившиеся к этому времени традиции в области культуры начали приобретать несколько иные оттенки, когда в 1933 г. в Германии к власти пришли нацисты. С этого момента идеологические аспекты сотрудничества стали уже важной составляющей этих отношений. Как в данной связи отметил Ю. Паасивирта, «новая немецкая администрация после 1933 г. показала некоторый интерес в развитии более близких отношений в области культуры с Финляндией с тем, чтобы добавлять и расширять уже существующие связи, определив их скорее в формальную, институциализированную плоскость»[651] При этом в рейхе явно старались начать активную пропаганду «новой Германии». Поэтому, как заметил финский историк Е. Калленаутио, общим являлось то, что теперь «по “культурной линии” Германия стремилась наращивать свое воздействие в Финляндии и направлять взгляды в благоприятном для себя направлении...»[652]

Действительно, в Германии уже весьма серьезно стали относиться к тому, как фашистский порядок воспринимался за рубежом, пытаясь оказывать соответствующее воздействие на другие страны. Финский посланник в Германии А. Вуоримаа докладывал в Хельсинки, что при вручении им в августе 1933 г. верительной грамоты президенту П. Гинденбургу, тот прямо сказал, что «финская печать содержит массу тенденциозно составленных сообщений и публикаций в отношении Германии» и «вызывает неприятную реакцию» в стране. Вуоримаа, сообщая об этом в Хельсинки, предлагал не публиковать в печати критических материалов в отношении Германии[653].

Неслучайно, что затем осенью 1933 г. в Берлин была организована поездка представительной делегации финских журналистов. Этот визит должен был, по мнению германского руководства, способствовать «улучшению» освещения немецких проблем финской печатью. Принимавший финских журналистов И. Геббельс объяснял приглашение тем, как важно строить германо-финляндские отношения доверительно, на базе политического сотрудничества[654].

При этом немецкое дипломатическое представительство в Хельсинки явно наращивало свою работу, опираясь в данном случае на продолжающуюся деятельность финско-германского общества, а также на представителей немецкой эмигрантской колонии и немецких школ в Финляндии. В этом направлении для «новой Германии» пропаганда нацизма становилась весьма важным направлением в развертывании работы в области культуры. К тому же для нацистов оказалось существенным то, что уже с 1932 г. среди немецкого населения, проживавшего в Финляндии, было образовано отделение национал-социалистской партии, причем председатель этого отделения являлся еще и членом правления финско-германского общества. Естественно, это облегчало начало соответствующей работы. Как и то, что, по мнению Б. Хиеданниеми, идеологическое влияние на учащихся немецких школ в Финляндии было таким же как и в самой Германии[655].

Но в начале важно было активизировать организацию различных мероприятий в области культуры, которые проходили бы при участии представителей Германии, прибывших в страну, а также направить свои усилия на проведение всевозможных концертных программ для финской общественности. Кроме того в рейхе, как заметил А. Вуоримаа, стали пропагандировать и стремиться развивать в целом связи в области культуры, туризма и спорта[656].

В этом отношении со стороны Германии решили весьма торжественно отметить очередную годовщину окончания в Финляндии гражданской войны и высадки немецких войск на финской территории. На празднование этого события весной 1933 г. в Хельсинки прибыла достаточно представительная делегация, задачей которой во многом должна была стать демонстрация определенной преемственности прежней немецкой политики партнерства с финским руководством. И это дало соответствующий результат. Газета «Ууси Суоми», являвшаяся одним из основных органов влиятельной правой коалиционной партии, выпустила целую серию материалов, в которых выражалось положительное отношение к национал-социализму. Причем в статьях ясно чувствовалось влияние германской пропаганды[657].

Изменившиеся условия указывали на то, что Финляндии необходимо корректировать контакты в области культуры с Германией, учитывая неоднозначно складывающуюся вокруг идеологии рейха ситуацию. В финской исторической литературе существует точка зрения, что отношения между фашистской Германией и Финляндией до начала Второй мировой войны можно разделить на два этапа. Первый этап, до 1937 г., характеризуется как время довольно дружественного сотрудничества, а второй, как проявление определенных проблем в этих связях или даже их «сильное ухудшение»[658] С данной точкой зрения, очевидно, следует согласиться, отметив, что во многом это скорее связывалось с изменением общей международной обстановки в Европе, а также вследствие усиливавшейся агрессивности фашистской Германии, что ставило под сомнение перспективы развития культурных контактов двух стран.

В чем же проявлялись особенности указанных этапов в развитии финско-германского сотрудничества?

Отвечая на данный вопрос, следует, очевидно, учитывать, что действительно, на первом этапе в 1933-1936 гг. в связях между Германией и Финляндией явно просматривалась немецкое стремление к расширению различных форм сотрудничества в области культуры. Причем сразу же возникали вопросы, каковы были в этом отношении их идеологические перспективы, почему в нацистском руководстве Германии увидели для себя важнейшим в их развитии именно этот аспект?

Поскольку идеологические установки становились в Берлине центральными, то изначально в Германии через развитие контактов в области культуры стремились к усилению влияния национал-социалистской идеологии.

Примечательно, что данная вещь тогда весьма хорошо просматривалась, ее даже не пытался скрывать, например, финляндский посланник в Москве А.С. Ирье-Коскинен. В беседе с ответственным сотрудником Наркомата иностранных дел Б.С. Стомоняковым 9 декабря 1933 г. он признал, что в Финляндии явно прослеживается развитие непосредственных связей с Германией. По его словам, «национал-социалисты ведут большую работу в Финляндии и пользуются большим влиянием в финляндских фашистских группировках», а «видные финляндские фашисты ездят в Германию для контакта и получения идеологических указаний». При этом Ирье-Коскинен констатировал, что «Германия проявляет вообще большую энергию в балтийских государствах»[659] Эту же мысль подтверждал в своих воспоминаниях и финляндский посланник в Берлине А. Вуоримаа. Он отмечал, что, по его мнению, район Балтийского моря занял едва ли не «первое место в интересах Германии»[660]

Обращало на себя внимание усилившееся немецкое желание показать в целом стремление идти к некому «духовному сближению» двух государств. Причем важную роль стала играть т.н. «Северная идея», предполагающая активное развитие отношений со странами Северной Европы в духе идеологии нацистской партии. Более того НСДАП начинает непосредственно координировать деятельность «Нордического общества», существовавшего в Германии с начала 20-х гг. Эта организация, находившаяся в непосредственном подчинении идеолога национал-социалистов А. Розенберга, оказалась в качестве единственного немецкого общества, которое имело право вступать в контакты в области культуры и торговли с различными организациями стран Северной Европы. Оно начинает проводить ежегодные скандинавские фестивали культуры в Любеке; на них регулярно приглашаются представители из Финляндии[661]. Как заметил в этой связи А. Вуоримаа, деятельность этого общества стала очень активной, содержа «сильную дозу немецкой пропаганды».[662]

Действительно, «Нордическое общество» с целью организации в Финляндии деятельной пропаганды в духе нацизма стремилось, в частности, налаживать свою работу, используя финских правых политических деятелей, а также сочувствовавших Германии представителей общественности[663]. Так, в частности, оно в 1934 г. выступило инициатором открытия на севере Германии в городе Травемюнде немецко-североевропейского «Дома книги». Сама эта затея носила больше идеологический характер, поскольку проходила под эгидой нацистов, но финны откликнулись на приглашение принять участие в торжествах по этому случаю, направив в Германию одного из представителей финского Союза писателей[664]. По мнению посланника Финляндии в Берлине, «немцы организовывали приглашения, а также свободный или облегченно дешевый проезд для финских актеров и художников». Результатом этих действий, как заметил А. Вуоримаа, было то, что «одни возвращались домой вдохновленные, другие же разочарованные»[665]

В целом, в рейхе объективно завязалась череда различных мероприятий связанных с сотрудничеством в области культуры с Финляндией. На первый взгляд сами по себе факты проведения на немецкой территории финских художественных выставок, концертов в связи с 70-летием Яна Сибелиуса или отдание должного народному эпосу «Калевала» в связи со 100-летием составления его сводного текста являлись вполне нормальным явлением в развитии культурного межгосударственного общения. Но бросалось в глаза другое: нарочитое стремление изобразить возрастающее единение Германии и Финляндии в области культуры и придававшаяся всему этому нацистская идеологическая окраска. Показательной в «данном случае была расистская по своей направленности речь» Розенберга, произнесенная в 1935 г. при открытии финляндской художественной выставки. Характерно, что он объявил финнов принадлежащими, как и немцы к региону с «нордическим образом мысли»[666]

И эти сугубо идеологического характера идеи все более отчетливо звучали на всех мероприятиях, которые организовывались по линии сотрудничества в области культуры между двумя странами. Так весьма торжественно в 1936 г. была открыта уже в Финляндии большая художественная выставка немецких живописцев «новой нацистской школы». Главным стержнем этой выставки стала демонстрация достижений, которых немецкий народ сумел добиться с 1933 г.[667]

Весьма активно размещались в финских органах массовой информации материалы идеологического характера, подготовленные Министерством пропаганды Германии. На 1935-1936 гг. приходится пик публикаций в финских газетах статей, излагавших национал-социалистические идеи[668]. Развивая «Северную идею», в Третьем рейхе решили торжественно отметить 75-летие президента Финляндии Э. Свинхувуда. «Нордическим обществом» ему были организованы в королевском дворце Берлина роскошные чествования. Сам же президент не стесняясь своих взглядов впоследствии выражал убеждение, что «финский народ по своему существу (выделено мою – В.Б.) является другом Германии»[669]

В целом, обстановка, складывающаяся во взаимодействии двух стран в сфере культуры, явно указывала на то, что обозначаются тенденции к более тесному сближению двух стран, причем Германия явно занимала активную позицию, проявляя к тому же склонность к идеологизации этих отношений. Более того можно считать, что 1935-1936 гг. стали временем явного роста германо-финляндского сотрудничества в области культуры.

При этом, несомненно, важной становилась проблема возможности учитывать в целом, как воспринималась в Финляндии начатая немцами работа. Любопытный анализ в данном случае сделал профессор Ю. Паасивирта. Он постарался обратить внимание на новые тенденции у представителей т.н. «творческой интеллигенции», учитывая национальную принадлежность тех, кто благосклонно или наоборот критически оценивал происходившее. Исследователь, в частности, заметил, что «в то время как большинство финско-говорящей интеллигенции и артистического сообщества первоначально отнеслись в значительной степени благосклонно к новой Германии, то мнение большинства их шведско-говорящих коллег оказалось намного менее восторженным»[670] Далее он подчеркнул, что «среди большой части финско-говорящего литературного и артистического сообщества вообще наблюдался лишь небольшой признак критического или открыто отрицательного отношения к Германии после 1933 г.»[671]

Естественно, не представители финской культуры в данном случае могли стать определяющими в отражении оценок происходящего в развитии контактов с Германией, а соответственно все финское общество и в особенности важным являлась позиция руководства страны. Нельзя сказать, что все, что Германия предлагала с точки зрения культурного сотрудничества, очень нравилось в государственных структурах Финляндии. В дипломатических кругах, например, проявлялась озабоченность в связи со стремлением немецких пропагандистских органов внедрить в политическую и культурную жизнь финского общества фашистскую идеологию. По оценке ответственного сотрудника Министерства иностранных дел А. Пакаслахти, настораживало то, что «в основе национал-социалистских взглядов лежит расовое учение», которое и получало распространение в североевропейском регионе[672].

Для финского общества крайне сложно было понять связь расового арийского учения со своей страной и со своим населением. Весьма благосклонно настроенный к Германии, заместитель министра иностранных дел Р. Виттинг прямо говорил в 1935 г. немецкому посланнику В. Блюхеру, что «финны не германцы и не арийцы и не могут принимать расовую теорию “Северного мышления”». Более того он подчеркнул, что в в Финляндии «отвергали как расизм, так и географическое истолкование “Северной идеи”, поскольку это лишь сеет подозрение, почему центрально-европейское государство пытается таким образом сблизиться с северными странами»[673]

Тем не менее, в целом, политические аспекты финско-германского культурного сотрудничества стали играть весьма важную роль. При этом необходимо, прежде всего, учитывать то, что начало 30-х гг. в Финляндии прошло под знаком антикоммунистического и по своей сути антирусского лапуаского движения, которое явно напоминало фашистское. Понятно, что сторонники этого движения, а также крайне правые круги с самого начала не скрывали своей приверженности и симпатий к тем силам, которые пришли к власти в Германии.

Однако, уже к 1933 г. право-радикальное движение в Финляндии было сильно ограничено. Оно к тому же было преобразовано в политическую партию (ИКЛ), которая не имела достаточно широкой опоры в финском обществе. Тем не менее, нацисты стремились наладить пропагандистскую деятельность, опираясь именно на ИКЛ, которая активно декларировала ценности национал-социалистический идеологии и готова была в любой момент стать в оппозицию к руководству страны[674]. Для Берлина, сторонники этой партии были важными партнерами, но Германии было крайне важно иметь идеологическое влияние на как можно более широкие слои финского общества. В этом смысле потенциал воздействия через партию ИКЛ на население не мог удовлетворить нацистов.

В результате, германские дипломаты пытались сильно не «идентифицировать линию ИКЛ с немецкой политикой», поскольку считалось, что это могло лишь ослабить их идеологическое влияние на население Финляндии[675]. Германия стремилась использовать самые широкие формы сотрудничества в области культуры, которые уже сложились в отношениях между двумя странами до этого, делая где-то больше ставку на ветеранов «белого движения» и «егерей», а также на студенческую молодежь[676].

В целом для немецкого руководства пока было достаточно очевидно, что усиление воздействия арийской расовой идеологии у финнов не наблюдалось и вообще «едва ли в Финляндии находили оклик специфические фашистские идеи». Сомнений не вызывало только то, что сохранились прежние перспективы сотрудничества, поскольку в определенных слоях финского общества существовали намерения установления с Германией «тесного идеологического родства на платформе антикоммунизма»[677] Именно эту основу в рейхе и могли активно использовать, не забывая, естественно, о необходимости продолжения пропаганды нацистской идеологии и в целом политики «новой Германии».

Так, уже через месяц после прихода нацистов к власти, 25 марта 1933 г., на приеме устроенном в Берлине для иностранных журналистов один из лидеров рейха Г. Геринг принялся осуждать определенные финские круги, которые распространяют «страхи» о Германии. «Если бы при каких-то обстоятельствах коммунизм добился бы победы в Германии», объяснял он, то «после этого Скандинавия стала бы коммунистической уже через 12 месяцев». Затем же он откровенно добавил: «Мы всегда видим Финляндию в качестве форпоста Скандинавии против Советского Союза»[678] Именно такой подход, связанный с решительным противостоянием коммунизму, как раз и устраивал финское руководство. В частности, К.Г. Маннергейм в 1936 г. в разговоре с английским королем прямо отметил заслугу нацистов в борьбе против немецкого коммунистического движения. Он подчеркнул, что «когда-нибудь нацистское правительство сменят, но, тем не менее, реальный результат сохранится, поскольку влияние коммунистов в Германии уже сломлено»[679]

В целом в Хельсинки политика рейха рассматривалась весьма благосклонно именно с точки зрения противовеса СССР. Как отметил профессор О. Вехвиляйнен, «усиление Германии вызывало в Финляндии чувство заметного облегчения, поскольку отвечало желанию иметь противовес опасной мощи России»[680]

Тем не менее финские исследователи настойчиво подчеркивают, что в руководстве страны позитивное отношение к оценке внешнеполитических перемен, связанных с Третьем рейхом, нельзя смешивать со взглядом на гитлеровскую идеологию, объясняя, что большинство населения критически относилось к «господствовавшей системе в Германии» и не воспринимало идеи национал-социализма[681]. Как заметил в этом отношении Р. О. Пелтовуори, «удар по коммунистам, нанесенный Гитлером с приходом к власти был воспринят повсеместно в буржуазных кругах Финляндии с удовлетворением, но национал-социалистская система быстро вызвала у значительной части финского народа отрицательное отношение к Германии»[682]

Таким образом, начало нового проявления прогерманских настроений явно продолжало переплетаться с сохранением ярко выраженной враждебности по отношению к СССР, что являлось в принципе, прежней тенденцией, но проявляющейся уже в новой международной обстановке.

Однако, в развитии сотрудничества в области культуры между двумя странами начали уже ко второй половине 30-х гг. возникать определенные проблемы. Прежде всего, конечно, нельзя считать, что в самой Германии тогда наблюдался какой-то очевидный прогресс с точки зрения достижений в культуре. Причем, очевидно, что влияние германской культуры на финское общество несколько начало ослабевать и даже где-то вытесняться англо-американским.

Особенно заметно данные процессы наблюдались в киноискусстве и литературе. В конце 30-х гг. в Финляндии в 3,5 раза больше показывалось кинофильмов из США и Англии, чем из Германии, и англо-американская массовая культура в целом стала иметь большее распространенное[683]. Усиления деятельности финско-германского общества не наблюдалось. Причем его численность составляла всего 300 человек, что было в два раза меньше численности аналогичного финско-британского общества[684].

Мало результативной оказались работа активистов германской колонии в Финляндии. Общая численность граждан Германии вместе с родившимися в Финляндии немцами составляла около четырех с половиной тысяч человек, но, по данным германского посланника в Хельсинки, численность немецкой колонии за 1928 - 1936 гг. сократилась более чем в два раза[685]. К тому же на проводившихся ими мероприятиях массового притока финского населения не наблюдалось[686].

Оценивая эволюцию финско-германских контактов в области культуры на протяжении первой половины 30-х гг., можно заключить, что с приходом Гитлера к власти в Германии для них возникла новая ситуация. В Хельсинки пришлось учитывать ее. Финляндия явно склонялась к определенному сближению на политической основе с Третьим рейхом, но при этом нельзя утверждать, что нацисты добились доминирующего германского культурного влияния на финское население.

Более того демонстративное желание Берлина показать всему миру тесные дружественные отношения Германии и Финляндии[687] настораживало финское руководство, поскольку осложняло международное положение Финляндии и, прежде всего, финско-советские отношения. В результате к началу 1937 г., после прошедших парламентских выборов, в политической обстановке в Финляндии произошли перемены, отражавшие укрепление позиций либерально настроенных кругов и социал-демократии. Это давало возможность прихода к руководству в правительстве таких политических деятелей, которые действительно исходили из необходимости более осмотрительного осуществления политики по отношению к нацистской Германии[688].

Данная линия нашла отражение на сформированном после парламентских выборов правительстве, которое возглавил умеренный по своим политическим взглядам лидер Аграрного союза К. Каллио. Министром же иностранных дел стал Р. Холсти. При этом не являлось секретом, что к Германии новый министр относился весьма сдержанно, а к нацизму – враждебно[689].

Мысли, с которыми Холсти вступал на ответственный пост, он воспроизвел в воспоминаниях. «Я заметил, - писал он, - как повсюду за рубежом Финляндия рассматривается в качестве как бы некоего союзника Германии и, если такое мнение окончательно утвердилось бы, то, пожалуй, могло принести непомерно большой ущерб, причем уже скоро, после того, как возник бы серьезный европейский конфликт»[690] Поэтому, неслучайно, новый министр иностранных дел начал ограничивать в Финляндии чисто пропагандистскую деятельность в прогерманском плане, отклонив, даже возможность выступления с лекциями двух нацистов, которые собирались для этого посетить страну[691]. О менявшихся настроениях в финском руководстве страны докладывалось из Хельсинки и в Москву. Так, 9 января 1937 г. советский военный атташе П. Иванов писал, что с приходом нового правительства в Финляндии «уменьшилось афиширование дружбы с Германией»[692]

Более того с 8 по 10 февраля 1937 г. состоялся визит Р. Холсти в Советский Союз, а за ним еще и президентские выборы в Финляндии на которых сторонники Э. Свинхувуда потерпели поражение. Новый президент К. Каллио, а также новый состав правительства представляли для Германии другую расстановку политических сил. Теперь в руководстве страны оказались главным образом представители социал-демократической партии и Аграрного союза. В оппозицию перешли ориентировавшаяся на Германию партия ИКЛ и консервативная коалиционная партия.

В официальных кругах Берлина нарастало откровенное беспокойство. Причем, рейх особо настораживало оживление советско-финляндского культурного сотрудничества. Поэтому, не случайно, Г. Геринг, считавшийся в нацистском руководстве своеобразным «куратором» скандинавских проблем, поспешил лично встретиться с финским посланником в Берлине. Он даже предложил А. Вуоримаа дать объяснение: «Не подписал ли Холсти в Москве соглашение о культурном сближении»[693]

В целом, Германия стала явно демонстрировать неудовлетворение новыми акцентами финской внешней политики. Причем показательным в данном случае стало то, что в обстановке немецкого давления на политику Холсти в Финляндии вновь проявились некоторые подвижки к сближению с Германией в области культуры. В 1937 г. Берлин взял курс на новое «оживление» связей в культурной сфере[694]. Это выразилось в череде поездок финских граждан по приглашениям «Нордического общества» в рейх на отдых, ознакомительные и учебные турне, а также для выступления с докладами перед научной общественностью Германии. Кроме того была осуществлена целая программа гастролей финских оперных певцов по немецким городам[695]. Все это свидетельствовало о явном стремлении к возможному новому расширению связей между двумя странами в области культуры.

Больше всего в рейхе пытались сохранять и стимулировать развитие политических основ немецко-финляндской дружбы. Поэтому поддерживались прежние контакты ветеранов «войны за независимость» с германскими коллегами. Летом 1937 г. три группы таких лиц отправлялись в Германию, где их весьма радушно встречали[696].

В духе «братства по оружию» с Германией торжественно отметили в Финляндии 70-летие Маннергейма, а затем 6 декабря 1937 г., как вспоминает финский посланник в Берлине, «тожественнее, чем прежде» в Германии прошли празднования Дня независимости Финляндии. В переполненном концертном зале был показан финский кинофильм, исполнялись произведения Я. Сибелиуса[697]. Череда тожеств подобного плана перешла и на следующий год, когда в апреле 1938 г. отмечалось 20-летие окончания «освободительной войны». В этих празднованиях участвовали многочисленные немецкие делегации, преимущественно из военных, а на самих торжествах присутствовало до 20 тысяч ветеранов «освободительной войны»[698]. О праздничных мероприятиях проведенных 12 апреля 1938 г., финский историк Ю. Суоми рассказывает так: «Из Берлина прибыла делегация в составе почти сорока человек, среди которых были, в частности, персонально приглашенные почетные гости: граф Рюдигер фон дер Гольц, вице-адмирал Хуго Маурер и барон Август фон Брюк. В течение всего времени пребывания в Финляндии немцы находились в центре внимания... В Хельсинки их приветствовали тысячи собравшихся горожан. Праздничный парад принимал Маннергейм, а рядом с ним стоял фон дер Гольц... Президент Каллио дал в честь, гостей завтрак»[699]

Подчеркнутое радушие к представителям Германии было, очевидно, связано не только с празднованием юбилейных дат. Оно имело и идеологический смысл. О том, что идеология в развитии финско-германских отношений продолжала играть не последнюю роль, свидетельствует тот факт, что тогда же из Финляндии на нацистский съезд в Нюрнберг была приглашена официальная финская делегация[700].