Русско-германский фронт и русско-французский стратегический союз в 1914 г.

Россия и Франция вступили в войну, имея долгую и уже достаточно богатую историю взаимоотношений в военной сфере. История эта неплохо изучена и описана в литературе, поэтому в статье содержится краткий обзор стратегических обязательств, которые связывали двух союзниц, а особое внимание уделяется эволюции этих обязательств в годы, непосредственно предшествовавшие войне.

 

Как известно, франко-русская военная конвенция, заключенная в 1892 г. и утвержденная в 1893 г., определяла взаимные обязательства лишь в общих чертах. Согласно этому документу, Россия обязалась оказать Франции помощь в случае нападения на нее Германии или Италии, поддержанной Германией, а Франция, в свою очередь, приняла аналогичные обязательства в случае нападения на Россию Германии или Австро-Венгрии, поддержанной Германией. При начале мобилизации в странах Тройственного союза Россия и Франция также немедленно должны были начать мобилизацию, поставив под ружье 1 млн. 300 тыс. (Франция) и 700-800 тыс. (Россия) человек[531]. Конкретные сроки и планы действий еще предстояло согласовать, для чего конвенция предусматривала проведение регулярных консультаций Генеральных штабов армий двух государств.

Однако наибольшее значение для Франции имели, конечно же, совещания начальников Генеральных штабов сухопутных сил, что особо подчеркнул Президент Франции Р. Пуанкаре в личном послании по поводу назначения Т. Делькассе новым послом в России[532]. Консультации военных представителей союзных держав проводились регулярно, всего же начальники Генеральных штабов встречались друг с другом девять раз. Обычно инициатором встреч выступала французская сторона и, как отмечали российские исследователи, французы занимали на подобных совещаниях лидирующее положение. Генерал Ю.Н. Данилов, бывший в начале войны генерал-квартирмейстером штаба Верховного Главнокомандующего, уже после войны высказался по этому поводу достаточно категорично: «В сущности на совещаниях дело сводилось почти к тому, что Франция предъявляла свои пожелания, Россия же выясняла степень возможности и способы их удовлетворения»[533]. Действительно, инициатором встреч обычно была французская сторона и обсуждались на них, прежде всего, вопросы, связанные с планами развертывания и действий русской армии. Что же касается Франции, то французская сторона, конечно, сообщала русским коллегам о своих планах, но совместному обсуждению они не подвергались. Согласно конвенции 1892 г. Россия обязалась помочь Франции в случае нападения Германии, но события русско-японской войны показали, что в определенных условиях Россия не сможет эти обязательства выполнить и на возобновившихся с 1906 г. встречах начальников Генеральных штабов французские представители стремились получить от российских коллег конкретные обещания.

Французскому Генеральному штабу на предвоенных совещаниях с русскими коллегами требовалось убедить их в необходимости в случае начала войны как можно быстрее направить наибольшее количество войск против Германии. России приходилось учитывать пожелания союзников, поражение в войне с Японией продемонстрировало, что без Франции Россия вряд ли справится в одиночку с державами Тройственного союза. Были и другие причины – ведь именно Франция являлась основным внешним кредитором Российской империи. Помимо прочих средств, перед войной французское правительство выделяло значительные суммы на развитие российских железных дорог для ускорения мобилизации и переброски войск к границам в случае войны.

Особое значение для формирования стратегических планов первого этапа войны имели последние три предвоенных совещания, проходившие в Красном Селе (1911 и 1913 гг.) и Париже (1912 г.) Рассмотрим некоторые наиболее важные аспекты этих планов, зафиксированные в протоколах совещаний. Они имеют идентичные части, в которых зафиксированы общие взгляды обеих сторон на то, как будут развиваться действия в случае начала войны. В первой статье говорится о том, что при любых обстоятельствах главная задача армий обеих держав состоит в нанесении поражения именно германской армии, причем, как гласит введение к каждому протоколу, поражение это должно быть нанесено посредством скорейшего перехода союзных армий в наступление[534]. Обе стороны строили планы на основе убеждение в том, что Германия направит свои основные силы против Франции, оставив против России лишь 5-6 корпусов для прикрытия границы.

Первостепенное значение для французской стороны имел срок начала наступления русской армии. Согласно протоколу совещания 1911 г., начальник Генерального Штаба России генерал Я.Г. Жилинский обещал, что русские армии начнут наступление на 18-й день с начала мобилизации, то есть не дожидаясь ее окончания[535]. Маршал Ж. Жоффр в воспоминаниях пишет, что генерал Жилинский в 1911 г. обещал начальнику французского Генерального Штаба генералу Дюбайлю начать наступление уже на 16-й день[536]. Впрочем сам Жоффр в этом совещании участия не принимал, а впоследствии русское командование сделало все возможное для того, чтобы этот срок сократить. На последнем перед войной совещании в Париже в 1913 г. генерал Жилинский уже сообщал самому генералу Жоффру о планах начать наступление на 15-й день, обещая сократить и этот срок на два дня к концу 1914 г. И, если изначально в военной конвенции численность русских сил определялась в 700-800 тыс. человек, то в 1913 г. начальник русского Генерального Штаба говорил о том, что Россия готова выставить не менее 800 тыс.[537]

Был и еще один вопрос, не менее важный, чем сроки наступления, а именно направление главного удара русских войск в начале будущей войны. Французское командование очень беспокоила возможность направления основных русских сил не против Германии, а против Австро-Венгрии и, как будет сказано далее, причины для беспокойства действительно существовали. Французская сторона имела свое представление о том, как должны действовать русские армии. Согласно воспоминаниям Жоффра, французское командование ожидало, что в начале войны Россия выставит против Германии 8-9, а против Австро-Венгрии направит лишь 7 корпусов. Рассматривались два альтернативных направления наступления выставленных против Германии сил: Восточная Пруссия и Берлин[538]. Что же касается юго-западного направления, то генерал Жоффр оценивал его как второстепенное. Понимая, что Россия должна сразу же начать наступление и против Австро-Венгрии, он объяснял это неприспособленностью местности на юго-западном направлении к обороне, а целью этого наступления считал лишь нейтрализацию готовившегося в Галиции австрийского наступления[539].

До 1912 г. на русско-французских совещаниях речь шла лишь о том, что русские армии, развернутые против Германии, с началом войны должны наносить удар по германским силам в Восточной Пруссии с целью связать их, не позволяя немецкому командованию перебросить силы с востока на запад. Но в протоколах совещаний 1912 и 1913 гг., то есть после того, как начальником Генерального Штаба Франции стал генерал Жоффр, уже говорится о необходимости сконцентрировать русские силы так, чтобы иметь возможность развивать не только операции в Восточной Пруссии, но и наступать прямо на запад, в сторону Берлина, если силы Германии будут сконцентрированы на этом направлении[540]. На таком варианте настаивал Жоффр и после начала войны.

Российское командование имело свое мнение о направлении действий русских войск в случае войны, и оно не полностью совпадало с идеями французских генералов. В мае 1912 г. в России был утвержден тот общий план действий в случае начала войны, который и стал впоследствии основным руководством к действию. Стоит поподробнее остановиться на частях плана, относящихся к действиям против Германии[541]. Если говорить точнее, то планов было два. План «А» («Австро-Венгрия») вступал в силу в случае, если Германия направит свои основные силы против Франции, оставив на востоке лишь несколько корпусов для прикрытия границы с Россией. В этом случае главным противником становилась Австро-Венгрия и против нее направлялось больше войск, а именно 3-я, 4-я и 5-я армии, против Германии же оставлялись 1-я и 2-я армии. Если же германский Генеральный Штаб направил бы основные силы против России, то в силу вступал план «Г» («Германия»), согласно которому на германский фронт кроме 1-й и 2-й направлялась и 4-я армия. Интересно, что задачи армий германского фронта в обоих планах сформулированы практически одинаково. Приведу обе формулировки. Итак, план «А»: «Поражение германских войск, оставленных в Восточной Пруссии и овладение последней с целью создания выгодного исходного положения для дальнейших действий»[542]. План «Г»: «Поражение германских войск, угрожающих нам со стороны Восточной Пруссии и овладение последней с целью создания выгодного исходного положения для дальнейших действий»[543]. Серьезно изменялись лишь задачи армий австрийского фронта, в первой случае они должны были нанести решающее поражение армиям Австро-Венгрии, а во втором – лишь не допустить их выхода в тыл русских войск, действующих на германском фронте. Как видно, ни в одном плане нет упоминания о возможности наступления в направлении Берлина, можно только предположить, что предусмотренные планами «дальнейшие действия» после занятия «выгодного исходного положения» в Восточной Пруссии и есть возможный удар на Берлин.

Вышеупомянутые планы практически не менялись до начала войны, утвержденное в 1913 г. «Мобилизационное расписание № 20» всерьез ничего не поменяло, и именно этими планами руководствовались в начале мировой войны. Точнее, российские штабы готовились к исполнению плана «А», всерьез не принимая в расчет возможность отправки на русский фронт основных сил немцев, а значит, собирались основные силы России использовать против Австро-Венгрии.

Итак, русские военачальники, обсуждая планы своих действий с французскими коллегами, соглашались рассматривать вариант наступления на Берлин, но реально не готовились к его воплощению в жизнь. Более того, если французы считали юго-западное направление наступления русских войск второстепенным, то русский Генеральный штаб видел в нем направление главного удара, по крайней мере, одного из двух главных наступлений. Очевидно, здесь стратегические интересы России и Франции не совсем совпадали.

Первая проблема, с которой столкнулись военные командования России и Франции сразу после начала войны, состояла в недостаточной координации действий на восточном и западном фронтах. С началом немецкого наступления на западе французское правительство и Главная квартира регулярно по всем каналам обращались к России с настоятельными просьбами начать наступление против Германии как можно скорее. Вскоре окончательно развеялись последние сомнения относительно немецких планов, стало абсолютно очевидно, что, как и предполагало российское командование, основные силы Германия бросила против Франции, надеясь вывести ее из войны в кратчайшие сроки. В этих условиях в силу должен был вступить план «А» и поначалу русские штабы и приступили к его выполнению. В соответствии с планом, войска Северо-Западного и Юго-Западного фронтов начали ускоренную подготовку к наступлению. Но уже 2 августа начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Н.Н. Янушкевич сообщил главнокомандующему войсками Северо-Западного фронта генералу Жилинскому о возможности впоследствии наступления против Германии на левом берегу Вислы в случае, если количество немецких корпусов на востоке окажется меньшим, чем предполагалось[544].

Успехи германских войск на западе заставили русское командование ускорить подготовку наступления в Восточной Пруссии. Согласно воспоминаниям посла Франции в России М. Палеолога, вопрос о сроках начала русского наступления против Германии был для него наиболее важным и он задал его Верховному главнокомандующему русскими армиями великому князю Николаю Николаевичу уже 4 августа[545]. По словам М. Палеолога, Николай Николаевич пообещал вскоре начать наступление, предположив, что датой начала может стать 14 августа. Однако в телеграмме, отправленной в Париж 5 августа, М. Палеолог сообщил только о стремлении русского командования начать наступление как можно скорее, не дожидаясь окончания концентрации войск[546]. Только на следующий день, 6 августа, во французскую Главную квартиру поступила секретная телеграмма от французского посла, содержащая дату начала русского наступления[547]. Полагаю, что полученные сведения принесли большое облегчение генералу Жоффру. Ведь, несмотря на предвоенные обещания русских военачальников, французы, похоже, так и не были уверены в способности России выполнить их. Согласно анализу Генерального штаба Франции, проведенному в июле 1913 г., ожидалось, что на 15-й день после начала мобилизации произойдет лишь первое столкновение русских войск с немецкими, а генеральное наступление начнется лишь на 23-й день[548].

На тот момент главным объектом удара на русско-германском фронте Ставка все еще считала Восточную Пруссию, но 6 августа генерал Янушкевич сообщил генералу Жилинскому о решении начать концентрацию войск на левом берегу Вислы, что первоначальным планом предусмотрено не было. Объяснялось такое решение необходимостью помощи Франции: «Великий князь находит, что нам необходимо готовиться к энергичному натиску при первой возможности, дабы облегчить положение французов, но, конечно, обеспечить себе сначала достаточный численный состав»[549]. Интересы союзника вынуждали русскую Ставку отступать от первоначальных планов.

Ставка 10 августа сообщила командованию Северо-Западного фронта о своем решении начать в ближайшее время силами этого фронта наступление против Германии и обосновала это именно союзническими обязательствами и необходимостью поддержать Францию[550]. Как известно, в первые недели войны события на западе развивались для Франции крайне неудачно. Довольно скоро стало понятно, что надежды французского командования на молниеносное наступление, которое, как планировалось, должно было нанести решающее поражения германским армиям, провалились. Обстановка на Западном фронте быстро становилась угрожающей. В этих условиях особые надежды французская Главная квартира возлагала на Россию. Уже 10 августа русский военный агент в Париже полковник А.А. Игнатьев передал в Ставку русской армии слова Главнокомандующего французскими армиями генерала Жоффра о том, что положение на французском фронте очень тяжелое и не улучшится «пока немцы не почувствуют натиска с востока в Пруссии и Познани»[551]

Наступление в сторону Познани (по-немецки Позен) русским планом «А» не предусматривалось, но именно для действий в этом направлении на левый берег Вислы, к западу от Варшавы, направлялись войска. Наступление на Познань (Позен) означало удар строго на запад, в сторону Берлина. Такие действия действительно могли бы создать серьезнейшую угрозу Германии, поставив под удар ее столицу, на что и надеялись французы. Однако согласно плану «А» войска 1-й и 2-й армий Северо-Западного фронта готовились к вторжению в Восточную Пруссию и Ставке пришлось буквально на ходу перераспределить имеющиеся силы. Штаб Северо-Западного фронта 7 августа получил приказ о направлении 1-го армейского корпуса в район Варшавы, куда также направлялись части других армий и некоторые части, прибывавшие с Кавказа и из Туркестана[552].

В августе 1914 г. все участники войны еще верили в возможность ее быстрого завершения. Практически все стратегические планы предполагали проведение стремительных операций, разгром противника и принуждение его к миру в течение нескольких месяцев. И после провала французского плана войны надежды союзников России на скорую победу связаны были с русским «паровым катком», который должен был двинуться на Берлин. Французы надеялись на вызванное энергичными действиями русских армий ослабление немецкого натиска. Полковник Игнатьев 12 августа через русское посольство во Франции передал в ставку очередную сводку сведений о тяжелом положении на французском фронте, добавив от себя весьма характерную мысль: «Вся эта картина дает мне основание предполагать, что французские армии перейти в наступление в ближайшем будущем уже едва ли смогут. Я ожидаю в лучшем случае медленного отступления. На мой взгляд, выясняется, что весь успех войны зависит всецело от наших действий в ближайшие недели и от переброски на наш фронт германских корпусов»[553]

Несколько иных взглядов придерживались во французской Главной квартире. Более, чем на переброску немецких войск на восток французы надеялись на наступление русских войск непосредственно на столицу Германии. Действительно, казалось, что прямой удар русских армий из Польши в сторону Берлина через Познань, учитывая, что, по сведениям французского штаба, на востоке немцы оставили лишь шестую часть своих войск, может иметь решающее значение для хода всей войны. О желательности нанесения русскими войсками удара по направлению Варшава – Познань сказал полковнику Игнатьеву военный министр Франции А. Мессими уже на первой встрече, сразу после совещания французского правительства, на котором оно отвергло ультиматум Германии[554]. Игнатьев немедленно сообщил об этом в Россию. Даже сведения о первоначальных успехах 2-й армии генерала А.В. Самсонова в Восточной Пруссии не были восприняты во Франции как реальная помощь, способная облегчить положение на французском фронте. Наоборот, концентрация русских сил на направлении, которое французы считали второстепенным, по их мнению, могла замедлить начало основного наступления[555]. Переписка между французской Главной квартирой и русской Ставкой свидетельствует о том, что даже в начале сентября французы еще надеялись на начало в самое ближайшее время русского наступления на Берлин, рассматривая операции в Восточной Пруссии и Галиции лишь как способ прикрытия флангов наступающих армий[556]. Более того, французы были уверены, что русское верховное командование думает так же. Президент Франции Р. Пуанкаре писал 16 августа: «Император, Великий Князь Николай Николаевич, генерал Янушкевич наперебой заявляют, что они с наивозможной быстротой проложат себе дорогу на Берлин, что операции против Австро-Венгерских сил имеют менее важное стратегическое значение и что прежде всего необходимо добиться уничтожения германской армии. Итак, они определенно становятся на точку зрения французского командования»[557]. По всей видимости, обе стороны не совсем одинаково понимали что такое «наивозможная быстрота» и «менее важное стратегическое значение».

Как уже говорилось, русскому командованию пришлось импровизировать, создавая в районе Варшаву новую (9-ю) армию, поскольку ни план «А», ни план «Г» не предусматривали наступление в сторону Познани. Изначально основные силы, предназначавшиеся для главного наступления, распределялись между Северо-Западным и Юго-Западным фронтами для нанесения ударов, соответственно, в Восточной Пруссии и Галиции, а наступление на Берлин являлось лишь перспективной целью[558]. Познанское направление упоминалось как альтернативное лишь во время двух последних предвоенных совещаний начальников Генеральных штабов России и Франции[559]. Перед войной никаких приготовлений к такому варианту действий не велось, но французы ожидали удара на Берлин в самое ближайшее время. На это различие в восприятии положения на востоке русский посол в Париже А.П. Извольский обратил внимание уже 25 августа, когда Восточно-Прусская операция еще развивалась вполне успешно. В телеграмме в Петроград он сообщил: «Известие о нашей победе при Гумбинене и о нашем наступлении вглубь Восточной Пруссии встречено с восторгом и производит ободряющее впечатление, но я опасаюсь, что французы будут преувеличивать наши успехи и ожидать от нас невозможного (курсив мой – А.П.) в смысле стремительного и быстрого движения на Берлин. Весьма важно, поэтому возможно подробнее осведомить здешнюю публику об истинном характере и трудностях наших военных операций»[560].

В связи с подобным расхождением во взглядах, русское и французское командования по-разному смотрели и на переброску немецких войск с запада на восток. Начиная операцию в Восточной Пруссии, русская Ставка надеялась оттянуть часть германских сил с запада, облегчив положение французских войск. Французы же, рассчитывая на решающее наступление русских войск на Берлин, всячески подчеркивали, что постараются удержать как можно большее количество германских сил на своем фронте. Через полковника Игнатьева генерал Жоффр 10 августа передал в русскую Ставку обещание сделать для этого все возможное, даже если придется идти на серьезные жертвы[561]. Такие же сведения содержатся и в сообщении Игнатьева от 17 августа. Вновь речь идет о том, что победа зависит от русского наступления на Берлин. Сам русский военный агент добавил буквально следующее: «Декларации нового кабинета, тон прессы, мнение военных кругов, все подтверждает решимость Франции нести жертвы до разрешения нами (курсив мой – А.П.) судьбы Германии, но конечно нам приходится считаться с тяжелым положением страны, предаваемой немцами огню и разорению»[562]. Аналогичную телеграмму Игнатьев отправил в Петроград и два дня спустя, в ней, в частности, говорилось: «Как я уже доносил, Франция намерена драться до конца и если надо жертвовать территорией с тем чтобы дать нам возможность победы. Благодаря этому как страна, так и армия живут исключительно нами и нашими военными операциями»[563].

Несмотря на отсутствие заранее разработанных планов наступления на Берлин, русское командование учло мнение главного союзника. Генерал-квартирмейстер штаба Верховного Главнокомандующего генерал Ю.Н. Данилов 3 сентября сообщил полковнику Игнатьеву для передачи генералу Жоффру о намерении русского командования перебросить войска и с Юго-Западного фронта для наступления на левом берегу Вислы, как только прояснится ситуация в Галиции[564]. Ставка, действительно, рассматривала возможность такого развития событий, но только после достижения основных целей наступления против Австро-Венгрии, тем более что подобные планы имелись и у командования самого Юго-Западного фронта. Согласно очередному донесению Игнатьева, сообщение о таком решении русского командования было встречено во Франции с большой радостью[565].

К началу сентября 1914 г. обстановка на русском и французском фронтах изменилась. Французские армии готовились к наступлению с целью ликвидировать угрозу захвата немцами Парижа. На русском фронте дела обстояли не самым лучшим образом. После разгрома 2-й армии генерала Самсонова и отступления 1-й армии генерала П.К. Ренненкампфа окончательно определился провал Восточно-Прусской операции. Вскоре приостановилось и русское наступление в Галиции, несмотря на серьезные успехи, разгромить основные силы австро-венгерской армии пока не удавалось. В это же время русская Ставка получила сведения о концентрации немецких войск на Средней Висле, как раз там, где формировалась 9-я армия и где французы хотели бы видеть русское наступление. Российское Верховное командование справедливо предположило, что здесь немцы совместно с австрийцами готовятся нанести удар по правому флангу сил Юго-Западного фронта.

В этих условиях в отношениях между русским и французским верховными командованиями вновь возникает дискуссия по поводу решающего наступления. Французское командование, осознавая, что продолжающееся наступление на французском фронте не сможет привести к решительному поражению Германии, все так же рассматривало как основной путь к скорейшей победе наступление на русском фронте. В то же время, русская Ставка, после поражения в Восточной Пруссии и возникновения угрозы австро-германского наступления на Варшаву, считала наиболее перспективным удар французских войск. В связи с этим между русским и французским штабами развернулся спор относительно количества немецких войск на западе и востоке. Генерал Данилов 6 сентября сообщил через полковника Игнатьева генералу Жоффру: «Мы можем с удовольствием констатировать факт переброски части сил немцев против нас, чем облегчается положение французов и что, вероятно, позволит им перейти к проявлению соответствующей активности»[566]. Упоминание о проявлении активности явно было не слишком своевременным, поскольку в то время как раз разворачивалось сражение на Марне. По всей видимости, в России действительно верили в то, что немцы перебрасывают из Франции более значительные силы.

Поначалу французы не признавали факта переброски войск Германии из Франции на восток, считая, что прибывающие на русский фронт новые немецкие части взяты из резерва или являются ландверными частями, сформированными в Германии. Однако уже в сентябре и французское командование открыто согласилось с тем, что некоторые немецкие части не фиксируются более на французском фронте и, возможно, переброшены на восток[567]. В действительности сведения о переброске с запада на восток значительных сил немцев поступили во французскую Главную квартиру уже 30 августа, причем из различных источников. В сводке французского Генерального Штаба от 30 августа сообщалось о том, что по территории Бельгии на восток проследовали 160 немецких воинских поездов, что, по оценкам штаба, составляло один пехотный корпус, то есть две дивизии, со всем обозом[568]. В тот же день аналогичные сведения поступили и по дипломатическим каналам, а на следующий день русский военный агент Игнатьев, ссылаясь на сведения русского военного агента в Гааге, говорил уже о 170 поездах, упоминая отправку немцами с запада и кавалерийских частей[569]. Однако русские и французские сведения о количестве переброшенных войск кардинально расходились. Русская Ставка считала, что переброшено от 6 до 10 корпусов, французы говорят лишь об отдельных дивизиях. Русские сведения были явно преувеличены, французские тоже не соответствовали действительности, ведь, как известно, на самом деле к началу сентября, перед началом наступления против русской 1-й армии генерала Ренненкампфа, немецкий Генеральный штаб решил перебросить из Франции три корпуса, но затем, пересмотрев решение, отправил в Восточную Пруссию гвардейский резервный и XI армейский корпуса и 8-ю кавалерийскую дивизию[570].

Основываясь на собственных сведениях, французское правительство и Главное командование продолжали, хотя и в достаточно деликатной форме, настаивать на необходимости начала нового наступления русских войск против Германии даже после получения информации о катастрофическом поражении в Восточной Пруссии 2-й русской армии. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что российская сторона сама постаралась принизить значимость поражения в Восточной Пруссии. О произошедшем в районе Танненберга 27-29 августа сражении французы узнали из перехваченной 30 августа немецкой радиограммы, в которой сообщалось о полном разгроме 2-й русской армии[571]. Полковник Игнатьев, от которого французское командование ожидало точных сведений, смог дать информацию только 3 сентября, причем никаких деталей произошедшего он сообщить не смог, видимо так и не получив подробных сведений из России. Русский военный агент лишь передал пожелание русского командования не придавать слишком большого значения «отдельным неудачам», которые не смогут остановить общего наступления[572].

Французское командование ожидало начала русского наступления в сторону Берлина в конце августа. М. Палеолог еще 22 августа телеграфировал в Париж, сообщая ответ русского Главнокомандующего на свое требование начать наступление в сторону Берлина, заключавшийся в обещании начать как только русские армии сокрушат немцев в Восточной Пруссии[573]. В очередной телеграмме 27 августа он сообщил о том, что наступление на Берлин, по всей видимости, начнется через несколько дней[574]. По-видимому, французское командование последовало совету русского командования не придавать поражению в Восточной Пруссии большого значения и продолжило настаивать на начале наступления русских армий на запад как можно скорее. В начале сентября, в период подготовки и проведения важнейшей стратегической операции, известной как сражение на Марне, это было для французов крайне важно. Промедление со стороны России уже вызывало во Франции разочарование и недовольство, о чем доносил в Петроград русский посол А.П. Извольский: «…как в публике, так и в военных кругах убеждены, что Россия достаточно могущественна, чтобы справиться с 1/6 германских сил независимо от операций против Австрии. Для этого требуется полное напряжение наших сил против Германии именно в настоящий первый период войны, между тем как будто выясняется, что мы не выставили против Германии всех тех сил, которыми можем располагать при сложившихся благоприятных обстоятельствах – нейтралитет Румынии и Турции и союз с Японией»[575]

Как уже говорилось, русское командование и раньше рассматривало возможность направления новых сил против Германии и начала наступления. Поражение 2-й армии действительно не привело к полной отмене наступления на левом берегу Вислы, несмотря на то, что изначально победа в Восточной Пруссии рассматривалась как условие его начала. Неудачи лишь вынудили отсрочить начало наступления. С середины сентября Ставка начала стягивать все возможные силы. В наступлении должны были участвовать специально выделенные для этого 2-я армия Северо-Западного фронта и 4-я, 5-я и 9-я армии Юго-Западного фронта. Однако теперь задачи перед армиями ставились несколько иначе, с учетом сложившейся ситуации. Зная о готовящемся в этом районе наступлении немецких и австро-венгерских войск, командование российских войск поставило в качестве первоочередной задачу нанести поражение наступающим силам противника, вторжение же в Германию оставалось общей, то есть перспективной целью[576]. Вышеперечисленные армии усиливались и другими частями, в частности, из других регионов Российской Империи перебрасывались два кавказских, один туркестанский и два сибирских корпуса, о чем начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Н.Н. Янушкевич, дабы как-то успокоить французов, написал генералу Жоффру[577]. Янушкевич также сообщил о концентрации немецких сил как о важнейшем препятствии, но добавил, что главная цель остается прежней – вторжение в Германию.

На данном этапе планы российского командования и желания французской Главной квартиры совпали практически полностью. Единственной проблемой оставалось время исполнения этих планов. В середине сентября на французском фронте развернулось сражение на Марне. Французские армии перешли в наступление и с тяжелейшими боями заставили немцев начать отступление. В этих условиях французское командование опасалось, что из-за недостаточной активности русских войск немцы смогут перебросить войска с востока на запад. Немецкая армия уже продемонстрировала свою способность по внутренним коммуникациям быстро перемещать большие силы на значительные расстояния и концентрировать их там, где возникала необходимость. Опять от России требовалось проявить активность, а успешно возобновленное наступление войск Юго-Западного фронта против австрийцев не могло помочь в данной ситуации. Министр иностранных дел Франции Т. Делькассе 14 сентября поручил М. Палеологу настаивать на начале нового русского наступления на германском фронте, дабы не допустить переброски сил немцев на запад. «Желание нашего Генерального Штаба состоит в том, чтобы это наступление началось как можно ранее», писал Т. Делькассе[578]. Но русские армии еще не были готовы.

Австро-германское наступление на востоке началось 28 сентября. Немцы торопились, поскольку знали о продолжающемся сосредоточении русских войск и стремились опередить русские армии. Основная часть русских резервов должна была сосредоточиться на фронте только к 12 октября и поначалу немецким войскам удалось потеснить русские части. Следом пришли в движение и силы Австро-Венгрии, сосредоточенные в районе между Ивангородом и Сандомиром[579]. Это сражение известно в российской военной истории как Варшавско-Ивангородская операция. Началось оно как встречное сражение противоборствующих сторон, поскольку российское командование все так же планировало начать масштабное наступление, предварительно разгромив наступающие силы противника и перехватив у них инициативу. Даже в день начала вражеского наступления генерал Янушкевич сообщал командующим фронтами: «Общей задачей обоих фронтов Верховный главнокомандующий ставит деятельно готовиться к переходу в наступление возможно большими силами от Средней Вислы в направлении к Верхнему Одеру для глубокого вторжения в Германию»[580]. Ближайшей же задачей оставалось нанесение поражения наступающим немецким силам. В октябре русским армиям действительно удалось не только остановить продвижение противника, но и начать контрнаступление, практически не сделав никакой паузы. Руководивший немецкими войсками генерал Э. Людендорф в воспоминаниях вынужден был признать: «Благодаря октябрьской операции мы выиграли время, но сама она не удалась. Теперь, казалось, должно произойти то, чему помешало в конце сентября наше развертывание в Верхней Силезии и последовавшее за ним наступление: вторжение превосходящих сил русских в Познань, Силезию и Моравию»[581]

Выполнив первоначальные задачи, Ставка планировала после небольшой вынужденной паузы продолжить наступление, бросив основные силы против Германии. Согласно директиве Ставки от 2 ноября 1914 г. главной целью действий русских войск оставалось вторжение в Германию в западном направлении[582]. Очевидно русское верховное командование принимало в расчет точку зрения своего главного союзника, планы русского командования и интересы Франции все еще совпадали практически полностью.

Необходимо, однако, отметить, что относительно направления главного удара существовало и другое мнение. Генерал М.В. Алексеев, занимавший в тот момент пост начальника штаба армий Юго-Западного фронта, выступал за развитие наступления прежде всего против Австро-Венгрии. В записке 3 ноября (21 октября) 1914 г. он утверждал, что только победа над австро-венгерскими армиями позволит начать решительное наступление против Германии и предлагал бросить основные силы на юго-западное направление[583]. Подобные идеи генерал Алексеев высказывал еще задолго до войны, еще в 1908 г. в своей записке Военному министру. С того времени прошло шесть лет, но его записка 1914 г отражает те же взгляды. Алексеев и впоследствии в целом сохранил свои убеждения. Примерно через год, уже занимая пост начальника штаба Верховного главнокомандующего, он попытается превратить южное направление не только в главное направление наступления русских войск, но и сконцентрировать на юге основные усилия всех союзных армий.

Главнокомандующий войсками Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов поддержал план своего начальника штаба, но Ставка стояла на своем, ей пришлось принимать в расчет не только стратегическую обстановку на востоке, но и ситуацию, сложившуюся на западе.

Во Франции, по всей видимости, точно не знали о спорах внутри русского высшего командования, поскольку обмен информацией между штаб-квартирами союзников тогда еще оставлял желать лучшего. Однако французское командование наверняка предполагало, что возможен такой вариант развития событий, и серьезно этого опасалось. Действительно, именно на юго-западном направлении русское наступление в первые месяцы войны развивалось наиболее успешно, и именно в этом направлении распространялись основные территориальные устремления России.