Европейская политика России в период формирования Венской системы международных отношений

 

Рассматриваются некоторые аспекты европейского направления внешней политики России с 1816 по 1820 гг.: позиция петербургского кабинета по отношению к германским государствам, российское предложение о создании союза европейских государств на конгрессе в Аахене, предварительные переговоры накануне совещаний в Троппау (1820).

 

В Европе после Венского конгресса сложилась новая – Венская – система международных отношений. Россия, наряду с Великобританией, Австрией, Пруссией и позже, Францией, явилась важным формирующим фактором этой системы и в дальнейшем составляла ее неотъемлемую часть. Как держава-победительница, Россия оказывала большое влияние на международную политику, в частности, на европейском континенте. Планы петербургского кабинета по политическому переустройству Европы – введение монархических конституций, предложение по всеобщему разоружению, поддержка национально-патриотических тенденций в Германии и Италии – постоянно встречали противодействие со стороны Лондона и Вены. Но общая заинтересованность в сохранении послевоенного status quo побуждала союзные кабинеты к выработке общих решений и согласованных действий. Формой, в которой наиболее полно проявилась эта тенденция, стали конгрессы, вошедшие в историю под названием «конгрессы Священного союза». Термин этот условен и с формальной точки зрения совершенно неверен. Акт о Священном союзе от 14 (26) сентября 1815 г. должен был стать религиозной доктриной и моральным кредо для государей, его подписавших. Священный союз не содержал строго регламентированных обязательств и был скорее нравственным институтом, а не серьезным политическим объединением. Четверной союз, заключенный на основе Шомонского трактата в ноябре 1815 г., напротив, содержал в себе строго определенные обязательства, в том числе и военные. Именно в трактате о Четверном союзе в ст. VI были предусмотрены совещания уполномоченных союзных держав по обсуждению вопросов, «и для рассмотрения мер, кои во время каждого из сих собраний будут сочтены самыми действительными для охранения спокойствия и благоденствия вверенных Им народом Европы». Предложение о проведении конгрессов было выдвинуто Великобританией и принято в английской редакции с целью усилить свое влияние на континенте. Таким образом, договор о Четверном союзе определял и юридически обосновывал проведение конгрессов – конгрессов Четверного союза[406]

Уже в Первом Парижском мирном договоре 1814 г. по настоянию Александра I была четко определена задача создания системы реального и длительного равновесия сил в Европе. Венская система исключала вероятность возникновения враждующих политических альянсов на континенте и преобладающего влияния какой-либо из держав. Во внешней политике России данного периода приоритетным было европейское направление.

В Германии Россия проводила политику постепенной конституционализации. Это являлось частью русской европейской политики – распространение конституций на всю Европу по примеру Польши, о чем было открыто заявлено Александром I в 1818 г. на открытие первого сейма Царства Польского. Петербургский кабинет полагал, что во всех княжествах, составляющих Германскую конфедерацию, необходимы были демократические преобразования. На Венском конгрессе российской делегации удалось поставить вопрос о либеральных учреждениях в германских государствах. Однако решить его согласно точке зрения Петербурга не удалось из-за активного противодействия Австрии. В статье XIII акта от 8 июня 1815 г. говорилось: «Во всех государствах Германского союза будут конституционно учрежденные собрания земских чинов»[407]. Но в документе ничего не было сказано, когда конкретно нужно начинать преобразования. Таким образом, некоторые германские князья получили возможность отложить на неопределенный срок введение конституций.

Уже в 1816 г. великий герцог Саксен-Веймарский и герцог Саксен-Кобург-Саальфельдский по рекомендации и при поддержке русского императора даровали конституции своим подданным. Желание это было продиктовано не только либеральными убеждениями монархов, но и стремлением угодить русскому императору, так как в нем видели единственного заступника суверенитета их государств от постоянных посягательств австрийских Габсбургов. Другие германские князья, как, например, великий герцог Баденский и король Вюртембергский, склонялись к смене формы правления в пользу конституции, еще и потому, что являлись близкими родственниками Александра и находились под его непосредственным влиянием.

Александр I, «либерал и якобинец», как называл его тогда Меттерних, поощрял пропаганду революционных идей в Центральной Европе и, в частности, в Германии. «Агенты Библейского общества, основанного Александром I в России, щедро распространяли по всей Европе евангелия на местных языках, ободряли обездоленных, бедных и угнетенных и, по словам Меттерниха, зажигали не свет, а пожар»[408]. Конституционное движение охватило всю Европу, и Александр был его генератором. Александр I 15 (27) ноября 1815 г. в Варшаве подписал Конституцию Царству Польскому (конституция провозглашала разделение исполнительной и законодательной власти, вводила двухпалатный сейм, декларировала неприкосновенность личности, свободу печати, сохранение национальных вооруженных сил, официальным языком был признан польский), в послевоенной Европе это была самая смелая и демократичная конституция[409]. Ни император Австрии, ни король Пруссии не последовали примеру Александра, несмотря на то, что это являлось невыполнением постановлений Венского конгресса. Для Пруссии и Австрии, в состав которых входили этнические поляки, было очень неудобно, что их соплеменники в Царстве Польском имели свою конституцию.

В замке Вартбург близ Эйзенаха 18 октября 1817 г. состоялась манифестация за единство и независимость германских государств. Поводом послужило обращение йенских студентов к студентам всех университетов Германии. Они призывали принять участие в торжествах, посвященных 300-летию Реформации и памяти «Битвы народов» под Лейпцигом. В этой акции участвовало около пяти сотен студентов из тринадцати протестантских университетов Германского союза. Праздник начался общей молитвой и пением священных гимнов. Постепенно религиозный характер манифестации сменился политическим. Студенты выражали возмущение по поводу невыполнения итоговых постановлений Венского конгресса касательно введения представительных учреждений. По примеру Мартина Лютера, который в 1520 г. предал огню папскую буллу, студентами демонстративно сожгли прусский мундир, гессенскую солдатскую косицу, нассаускую и австрийскую капральские палки, ряд книг реакционной направленности и «Гражданский кодекс» Наполеона. Эту акцию также поддержали либерально настроенные профессора университетов[410].

Австрийское правительство немедленно обратилось с призывом к России и Пруссии о совместном демарше перед великим герцогом Саксен-Веймарским, на территории княжества которого произошли все эти беспорядки. Венский кабинет обвинил великого герцога в терпимом отношении к пропаганде революционных идей и потребовал введения строгой цензуры, а так же наказания виновников событий в Вартбурге – студентов и профессоров Йенского университета. Вартбургское празднество явилось для Меттерниха удобным поводом для того, чтобы распространить австрийский режим на Германию.

Под давлением венского и берлинского кабинетов великий герцог Саксен-Веймарский предпринял некоторые шаги – была усилена цензура и допрошены профессора Йенского университета[411].

Несмотря на согласие Пруссии участвовать вместе с Австрией в этом демарше, несмотря на быструю капитуляцию великого герцога Саксен-Веймарского-Эйзенахского, Россия выступила против вмешательства великих держав во внутренние дела германских государств. Более того, Россия настояла на сохранении либеральных учреждений и поддержала конституционные стремления других германских государей. Благодаря позиции России мероприятия, направленные на установление политической реакции в Германии, в 1817 г. не были осуществлены, и либеральные тенденции получили дальнейшее развитие. Зная о сильном давлении на герцога австрийским и прусским дворами и о намерении этих держав ограничить права и свободы, предоставленные конституцией, российское правительство заявило, что герцог Саксен-Веймарский «не может и не должен оспаривать свобод, добровольно предоставленных его подданным и записанных в конституции страны … - право свободного устного или письменного обсуждения государственных интересов, а так же классовых и личных – одним словом всего, что входит в понятие общественного блага...»[412].

Россия активно препятствовала планам Австрии и Пруссии по упразднению конституций в Германии в 1819-1820 гг. Несмотря на постоянное давление со стороны Австрии в лице К. Меттерниха и на личные просьбы императора Франца I, Александр I не дал одобрительной оценки Карлсбадским постановлениям. В циркулярной депеше от 22 ноября (4 декабря) 1819 г. российским посланникам в германских государствах сообщалось решение Александра I не вмешиваться в конституционные процессы западноевропейских стран, в частности Германии[413]. А с началом работы конференции германских государей в Вене, когда серьезную оппозицию австрийской политики составили южно-германские конституционно-монархические государства во главе с Вюртембергом, позиция России стала более категоричной.

В записке министерства иностранных дел России от 21 ноября (9декабря) 1819 г. - «Изложение мыслей императора о делах Германии»[414] - Александр I резко осудил сепаратные попытки Австрии обособить проблему Германии от «великого союза» и решить ее односторонне, путем «строительства нового политического здания». Такая политика, по мнению императора, ведет к подрыву Венской системы, поскольку эта система одновременно гарантировала введение октроированных конституций. Грубое вмешательство в дела Германии, Карлсбадские декреты и венские постановления непременно приведут к смуте, поскольку подрывается национальный и суверенный престиж сюзеренов, а также уверенность подданных в правомочности их действий. Ни Четверной, ни «великий союз» не могут допустить противопоставления решений Венского конгресса по германскому вопросу односторонним Карлсбадским[415]. Двадцать первым ноября (9декабря) 1819 г. датируется записка министерства иностранных дел, озаглавленная «Изложение мыслей императора о делах Германии». Этот документ определял всю политику России в Западной Европе на конец 1819 г. Он был разослан всем российским представителям в Германии. Документ состоял из трех параграфов. Первый параграф представлял собой анализ франкфуртских декретов от 20 сентября 1819 г. В нем говорилось о том, что результаты Карлсбадских постановлений и конференции в Вене далеки от ожидаемых. События эти не встретили сочувствия ни в Германии, ни в Европе. По мнению «недоброжелателей», Карлсбадские и венские постановления не могут служить «развитием федеративного пакта, закрепленного Заключительным актом Венского конгресса 1815 г. Две противоположные системы не могут составлять единое целое и тем более служить развитием одна другой». Такая точка зрения «недоброжелателей» находит понимание в широких кругах мировой общественности. По мнению Петербурга, «системы эти действительно противоположны» и не только развивать одна другую, но и сосуществовать они не смогут, одна система непременно заменит другую. Система, которую навязали Австрия и Пруссия во главе с Меттернихом «основывается на верховной власти сейма, в то время как федеративный пакт, уже существующий и гарантируемый нерушимостью договоров, основывается на полном суверенитете соответствующих правительств Германии и на их равенстве в правах, неотделимом от такого суверенитета». Таким образом, Австрия и Пруссия подвергают остракизму решения Венского конгресса. Далее, согласно предложению Меттерниха, необходимо конституции сделать монархическими, «и сообразно с этим принципом, или точнее говоря, с этим термином изменить конституционные хартии, уже обнародованные, утвержденные присягой и вступившие в силу в некоторых государствах Германии». Отсюда следует, что «либо государи совершенно добровольно дают согласие на эту реформу, либо она осуществляется без их согласия и вопреки их официальному протесту, но силой оружия или действием верховной власти сейма». Александр I считает, что в обоих случаях монарх будет выглядеть как бы лишившимся престола: «В первом случае он нарушил бы данное им слово, изменив присяге, и потому не смог бы больше править без постоянной поддержки сейма. Во втором случае он вынужден защищаться... и от его державных прав не останется ничего, кроме пенсии на содержание».

Александр I резко осудил сепаратные попытки Австрии обособить проблему Германии от «великого союза» и решить ее односторонне, путем «строительства нового политического здания». Такая политика, по мнению императора, ведет к подрыву Венской системы, поскольку эта система одновременно гарантировала введение октроированных конституций. «Отчего дерзость горстки злонамеренных людей и честолюбцев наводит ужас на правительства?» Потому что «правительства в наши дни уже не пользуются необходимым престижем, и весь их авторитет, напротив, может опираться лишь на силу либеральных установлений, которые они предоставят своим народам»[416]. Никто не давал права Австрии и Пруссии отменять постановления Венского конгресса. Грубое вмешательство в дела Германии, Карлсбадские декреты и венские постановления непременно приведут к смуте, поскольку подрывается национальный и суверенный престиж сюзеренов, а так же уверенность подданных в правомочности их действий. Ни четверной, ни «великий союз» не могут допустить противопоставления решений Венского конгресса по германскому вопросу односторонним Карлсбадским[417]. Депешей от 22 ноября (4 декабря) 1819 г. послу в Лондоне Х. А. Ливену было предписано обсудить с лордом Каслри возможность совместных действий по отношению к Венской конференции с целью осудить австрийское давление. Петербургский кабинет считал, что Россия и Великобритания, подписавшие в 1815 г. Заключительный акт Венского конгресса и заинтересованные в его соблюдении, имеют право вмешаться в дела Германского союза, если возникнет угроза нарушения федеральной конституции, которая является составной частью этого акта. Инициатива России не встретила поддержки в лице своего британского союзника. Официальный ответ британского правительства заключался в следующем: Великобритания одобряет в целом решения, принятые в Карлсбаде и решительно отказывается выступить с каким-либо заявлением по поводу внутреннего положения в Германии. Лондон не считает, что ситуация в Германии дает основания для подобного демарша. Лондонский кабинет не высказывался публично, но в принципе одобрял репрессивные меры, предложенные Меттернихом.

Несмотря на солидарность берлинского, венского, лондонского кабинетов, на пассивную позицию кабинета Тюильри, Россия продолжала предпринимать все новые демарши, чтобы сохранить конституционные институты в Германии. Вюртембергский король и германские монархи, которые его поддерживали, чувствуя покровительство российского императора, упорно отстаивали свою позицию на совещаниях в Вене. В марте 1820 г. король Вюртемберга стал требовать, чтобы мероприятия, являвшиеся дополнением к акту Венского конгресса, были представлены на рассмотрение и утверждение всей Европы. Такое предложение могло найти поддержку в лице императора Александра, поскольку Петербург уже говорил о необходимости обсуждения германской проблемы на конгрессе пентархии с участием немецких государей. В этом случае Австрия и Пруссия остались бы в меньшинстве, так как ни Великобритания, ни Франция не стали бы открыто поддерживать мероприятия, направленные на установление реакции. Британский кабинет, опасаясь конфликта между Россией и Австрией, побудил последнюю пойти на серьезные уступки. Венская конференция закончилась 15 мая 1820 г. принятием Акта, который 8 июня 1820 г. получил название Заключительного акта и в принципе, являлся пересказом акта 1815 г. Таким образом, Россия в 1819-1820 гг., как и в 1817 г., единственная протестовала против применения реакционной политики Австрии в Германии. Благодаря позиции России, Австрии не удалось реализовать свои планы в полном объеме. Самое главное – конституции – были сохранены, и осталось право сюзеренов их даровать. Такая позиция Петербургского кабинета способствовала росту национально-освободительных тенденций, дальнейшему распространению либерализма и введению октроированных конституций. С 1814 по 1821 г. народное представительство ввели у себя Бавария, Баден, Вюртемберг, Гессен-Дармштадт с тремя саксонскими герцогствами Саксен-Веймарским, Саксен-Кобургским и Саксен-Мейнингенским.

Во время совещаний немецких государей в Вене произошла революция в Испании. В петербургском кабинете известие о присяге испанского короля на верность конституции (9 марта 1820 г.) было встречено позитивно. В меморандуме от 18 (30) апреля 1820 г. выражалось глубокое удовлетворение этим обстоятельством. Там же говорилось о том, что Россия еще с 1812 г. одобрила испанскую конституцию, «в которой воплотилась мудрость создавшего ее народа». Одновременно в меморандуме выражалось сожаление по поводу того, что этот результат был достигнут революционным путем, а не пожалован монархом[418]. Российское правительство так же согласилось, принимая во внимание тяжелое экономическое положение Испании, отсрочить выплату долга императорской казне за передачу российских кораблей[419]. «Я должен одобрить у других, - писал Александр в инструкции российским дипломатам, - то, что я счел необходимым ввести у себя... Вы приведете в пример национальную организацию, данную великому княжеству Финляндскому, Бессарабии и Царству Польскому... как неоспоримое доказательство возможности объединить желаемый веком образ правления с принципами порядка и дисциплины...» [420].

Конституционные планы царя в отношении Европы были озвучены на открытии первого сейма Царства Польского, где Александр говорил о Конституции Царства Польского как о примере, которому должны последовать все европейские монархи, о «священных началах конституции» как о «спасительной для человечества цели», на которой основывается «истинное благосостояние народов»[421]. Речь была произнесена на французском и польском языках. Спустя буквально два дня ее перевели и на русский язык. Все это свидетельствует о значении, которое Александр придавал этому событию и о стремлении императора сделать его предметом самой широкой гласности. Уже 17 (29) марта 1818 г. из Варшавы статс-секретарь министерства иностранных дел И. А. Каподистрия направил циркулярную депешу дипломатическим представителям России за границей с инструкциями привлечь внимание правительств к выступлению Александра I и необходимыми комментариями по данному вопросу. К циркуляру были приложены еще два документа – доклад о внутреннем положении Царства Польского и текст самой речи. Каподистрия писал о желательности публикаций этих документов в газетах, о том, что к ним «будут прикованы все взоры» и император «предписывает тому способствовать, дабы направить в правильное русло мнения, которые могут возникнуть»[422].

Согласно инструкции, российские дипломаты должны были говорить следующее: «Как бы ни относились к конституционному строю Царства Польского, он дает сумму гарантий, способных, по-видимому, укрепить взаимное доверие кабинетов и одновременно оказать самое благотворное влияние как на народы, уже имеющие конституционное правление, так и на те, что еще надеются получить это благо от щедрот своих монархов». Законные конституции, дарованные сюзереном, «не только неотъемлемо связаны с порядком, но и становятся его самым надежным гарантом», и император стремился к этому с 1815 г. и уже на Венском конгрессе настаивал на принятии конституций во многих странах Европы. Далее в инструкции говорится о том, что императору часто приписывали «намерения, о которых он никогда не помышлял». С одной стороны, в конституциях, на которых он настаивал, «усматривали мнимое возрождение пагубных доктрин, которые едва не повергли мир в самую ужасную анархию». С другой стороны, Акт от 14 (26) сентября 1815 г. был «истолкован как некий пакт, укрепляющий деспотизм вопреки правам народов, либо как замысел, направленный к созданию химерической системы всемирной монархии». Император не желает застигать и разоблачать первопричины этого недоброжелательства и «предоставил времени и свидетельствам самой жизни важную задачу – успешно побороть заблуждения, которые пытались распространять»[423].

В 1818 г. на конгрессе в Аахене российское правительство обратилось к союзникам с предложением о создании всеобщего союза европейских государств, предложение это содержало в себе и проект всеевропейской конституции и некое подобие системы коллективной безопасности[424]. Принципиальная основа программы российской делегации на конгрессе в Аахене была изложена в докладе от 24 июня (6 июля) 1818 г. «О встрече в Аахене». В докладе, в частности, говорилось, что вопрос о выводе оккупационного корпуса из Франции (согласно ст. V Второго Парижского мирного договора) уже практически решен и совещанию предстоит сделать выбор между двумя системами: системой Четверного союза, основанной на принципе исключительности, и системой всеобщего союза, основанного на принципе справедливости. Австрия и Англия желали бы, конечно, ограничить круг держав, имеющих право на исключительное руководство общей политикой и решение всех спорных вопросов, четырьмя дворами, подписавшими союзный договор, поскольку цель лондонского и венского кабинетов изолировать Россию от Испании, Франции, Германии и всех второстепенных государств, удерживая ее в замкнутой системе Четверного союза. Тесные отношения между Австрией и Англией обусловлены опасением могущества России и ростом ее авторитета на международной арене. Согласно австрийской точке зрения, Четверной союз обязывает Россию следовать линии, намеченной им для ее союзников и всех других держав. С помощью системы Четверного союза Австрия и Англия стремятся реализовать свои внешнеполитические планы – держать Францию и Испанию под опекой, сделать Нидерланды и Португалию зависимыми от Англии, итальянские государства превратить в вассалов Австрии; а также вооружить Германский союз как противовес России и усилить вмешательство в русско-турецкие и русско-персидские отношения. Российский МИД выступает против такой позиции и считает ее вопиющим нарушением всех норм международного права. По убеждению петербургского кабинета Четверной союз не является инструментом для удовлетворения внешнеполитических амбиций его членов за счет других государств. В докладе говорилось о необходимости искоренения и пресечения консерватизма, обскурантизма и ретроградства, особенно подчеркивалось, что общему спокойствию Европы угрожают не столько революционеры, сколько сами правительства, стремящиеся избежать реформ[425].

Российские уполномоченные И. А. Каподистрия и К. В. Нессельроде 26 сентября (8 октября) 1818 г. представили конгрессу документ – «Конфиденциальный мемуар русского кабинета», вокруг которого разгорелась полемика, и обсуждение которого заняло большую часть времени работы конгресса в Аахене. В мемуаре предлагалось считать Четверной союз исходным началом всеобщего союза европейских государств. Поскольку Четверной союз имеет силу только в случае войны или революции во Франции, а ситуация там стабилизировалась, то актуальным становится создание всеобщего союза на принципах Священного, но с более определенными обязательствами. Первой в этот союз должна вступить Франция на общих со всеми основаниях. Также было выдвинуто предложение о периодичности конгрессов – в определенном месте и через конкретный промежуток времени – вместо случайных съездов, продиктованных обстоятельствами.

Россия выступила за создание всеобщего союза европейских государств, за паритетное сотрудничество всех держав Европы. Российский проект о создании всеобщего союза был ориентирован на создание системы антиреволюционной, антиэкспансионистской и антиреакционной. Главное предназначение союза – проводить политику, направленную на ликвидацию причин, порождающих революции – предполагалось постепенное введение октроированных конституций в европейских государствах. Таким образом, сохранение легитимной власти ни в коем случае не являлось conditio sine qua non проекта. Россия намеревалась поставить конституционную проблему во всеевропейском масштабе. Таким образом, в этом документе нашли свое выражение взгляды царя на необходимость конституционализации всей Европы по примеру Польши. Как только министры иностранных дел Австрии и Великобритании – К. Меттерних и Р. Каслри ознакомились с российским предложением, они поняли, что речь идет о создании новой системы европейского равновесия, системы в которой они не были заинтересованы. Австрийская точка зрения сводилась к тому, что у каждого союза свои цели и задачи и нет необходимости в создании нового союза. Четверной союз являлся институтом политическим, а Священный – нравственным[426]. Лорд Каслри заявил, что «идея Всеобщего союза может быть истолкована как моральное оправдание такой системы общего управления, которая может подчинить все нации… Нет ничего более аморального, более пагубного для характера управления вообще, чем осознание того, что все их силы коллективно участвуют в поддержке установленной власти... Все государства должны будут доверить свою безопасность справедливости и мудрости такой системы. Но где степень ограничения, где критерии справедливости этой власти? Блестящие успехи, которые можно ожидать от совещаний четырех держав, предлагающих свои добрые услуги, время от времени, как им это уже случалось делать, для сохранения мира и порядка, равно будут продолжены с вступлением Франции в эту систему. Одна Франция не сделает концерт слишком многочисленным»[427].

Жесткая полемика вокруг российского предложения продолжалась до 20 октября. Дважды российские уполномоченные представляли новые проекты создания европейского сообщества, в которых по-прежнему акцент делался не на Четверной, а на всеевропейский союз. Но непримиримая оппозиция венского и лондонского кабинетов заставила российский МИД отказаться от реализации своего проекта на конгрессе.

Рассматривая политику России в Европе с июля 1820 г. до начала конгресса в Троппау (октябрь 1820 г.) надо отметить, что в историографии сложилось ошибочное мнение о том, что петербургский кабинет выступал за проведение конгресса с целью подавить революцию в Неаполе и обосновать право вмешательства, чтобы впоследствии иметь карт-бланш на проведение контрреволюционной интервенции. Документы, касающиеся переговоров накануне конгресса в Троппау, свидетельствуют о том, что Россия противостояла планам венского и лондонского кабинетов сделать вопрос о революции в Королевстве Обеих Сицилий чисто австрийским и не дала согласие на немедленное вторжение австрийский войск в Неаполь. Россия настаивала на созыве конгресса всех союзных государств и до последнего момента рассчитывала урегулировать ситуацию мирным путем. Программа российской делегации предполагала употребить в первую очередь моральное воздействие на бунтовщиков, непременным условием Петербурга являлось введение конституции в Неаполе. Также на конгрессе в Троппау петербургский кабинет намеревался вновь поднять вопрос о создании всеобщего союза европейских государств с обязательным принятием конституции.

Петербургский кабинет рассчитывал на помощь в лице Англии и Франции, которые выступили бы в качестве посредников между великими державами и революционным Неаполем. «Посредничество задело бы в меньшей степени национальную гордость народов, нуждающихся в восстановлении порядка»[428]. Но Англия заняла позицию «блестящей изоляции» и отказалась участвовать в конгрессе. Лорд Каслри заявил, что не будет препятствовать Австрии проводить политику, которую она сочтет нужной. Стараниями венского и лондонского кабинетов был сорван план французского посредничества, одобренный Россией. Более того, Сент-Джеймский двор убедил кабинет Тюильри вообще не принимать участия в конгрессе, считая, что проблема революции в Италии не выходит за рамки австрийской компетенции.

Перед самым началом совещаний в Троппау 8 (20) октября 1820 г. посланник в Вене Ю. В. Головкин дал подробную характеристику предварительным переговорам в документе, озаглавленном «Дополнительные соображения к официальным сообщениям». «Как только… австрийский кабинет понял... что итальянские дела, которые он хотел превратить в чисто австрийский вопрос, станут в связи с совещанием вопросом европейским… у него возникло стремление изолировать российский кабинет от всех единомышленников… Кабинет Тюильри отступил от своего первоначального предложения, и его посол выезжает в Троппау не как лицо, облеченное полномочиями своего правительства, а лишь в качестве дипломата, аккредитованного при венском дворе». Головкин убежден, что на Францию повлияла Англия, и что последняя действовала в сговоре с Австрией. «...Путем простого сопоставления некоторых дат легко убедиться, что еще до того, как Лондон заявил о своей отрицательной позиции, в Вене уже комментировали этот вопрос с целью заранее оправдать такую позицию. Не требуется большой проницательности, чтобы без особого труда заметить, что вся эта политическая кампания была лишь сговором с распределенными ролями»[429].

Конгресс пяти великих держав не состоялся, два конституционных государства не приняли в нем участия. Англии было выгодно подавление неаполитанской революции австрийскими силами. Великобритания поддерживала Австрию, но не могла открыто санкционировать вооруженное вмешательство. Франция последовала в фарватере политики лондонского кабинета, и Россия лишилась союзника в лице кабинета Тюильри. России вновь не удалось поставить идею конституции и всеобщего союза в европейском масштабе, несмотря на то, что такие планы у петербургского кабинета были. Ни Пруссия, ни Австрия не считали возможным даже обсуждать российский проект.

Два века спустя, вопреки прогнозам Австрии и Великобритании, Европейский Союз, о необходимости создания которого говорила Россия, начал свое существование. Конструктивные предложения России, касающиеся европейских конституций, общих вооруженных сил, первые экуменические шаги (Священный союз как надконфессиональное христианство), поддержка национально-освободительных движений в Италии и Германии – факты, характеризующие европейское направление внешней политики России. Являясь сильнейшей державой на континенте, Россия проводила гораздо более лояльную политику, нежели ее союзники. Идея Европейского союза и октроированных (дарованных) конституций проходит красной нитью через весь период 1815-1820 гг. – период формирования Венской системы международных отношений, которая многими оценивается как самый удачный вариант среди других моделей международных отношений.

 

М.Г. Лобачкова