Как я нырял с Кировского моста.

Однажды, в белые ночи, мне случилось оказаться за столом в веселой компании у моих друзей на Большой Конюшенной улице.

За столом, в качестве кавалера одной из подруг, был «новый русский». И он, узнав, что я тогда уже снимался в кино в качестве каскадера, начал меня подначивать.

Я тогда еще сказал, что давно мечтаю нырнуть с Кировского моста.

Он тут же отреагировал: «Спорим на «Рояль», что не нырнешь!».

Литр спирта «Рояль» в то время служил эталонной единицей в расчетах между спорщиками.

Я ответил, что готов нырнуть из любви к искусству, но если меня возьмут за задницу, штраф ментам будет платить он.

Потом спор как-то забылся, но где-то ближе к одиннадцати было решено сходить искупаться на Петропавловку, что бы освежившись, разъехаться по домам.

Кое-что взяли с собой.

Было еще светло.

И вот на переходе через мост я вспомнил о нашем пари.

Я, как раз, шел позади компании под ручку с его женой.

Быстро разделся, покидал шмотки в сумку, сумку вручил ей и со словами: «Ну, я полетел! Встретимся на крепости!», залез на перила и прыгнул вниз головой.

Летел долго.

Помню, что пока летел, успел подумать про себя следующую, достаточно длинную, фразу: «Ну и пиз-усь же я сейчас!»

При полете меня начало заваливать спиной, и мне пришлось отогнуть левую ногу в качестве стабилизатора, чтобы обеспечить вертикальное вхождение в воду. Потом эта нога была от синяков почему-то в мелкую крапинку.

Удар о воду был сильный, хотя часть нагрузки пришлась на вытянутые вперед руки. А потом я ушел глубоко в воду. Там на глубине в стремнине вода была жутко холодная.

Всплыл и посмотрел на часы, которые забыл снять – десять пятьдесят две. А дальше, меня унесло течением, чуть ли не к Трубецкому бастиону.

Когда вылезал из воды на берег прохожие, глядя на меня, покрутили пальцем у виска.

А менты ничего так и не увидели, потому что пытались задержать на кронверкском мосту в крепость остальную нетрезвую компанию.

Но они прорвались.

И женщины обогрели меня, замерзшего на глубине, своими горячими телами и водкой.

А Вовка, Алкин муж, еще разбил себе рожу, когда вылезал из воды после освежающего купания.

Как веселы и молоды мы были!

ВОДОПАД-НК».

В 1982 году я пришел в СПКБ молодым специалистом, и меня тут же назначили в госкомиссию по приемке комплекса «Водопад-НК», в части ракетно-торпедных пусковых установок (РТПУ), размещаемых тогда на строящемся ТРКР «Фрунзе».

После новогодних праздников, в наступившем 1983 году, я отравился в столовой несвежей котлетой, немного очухался, и, слегка больной, убыл в командировку в Москву на первый этап стендовых испытаний на предприятие разработчик и изготовитель головного образца.

Поселился в общежитии при предприятии с какими-то пьяными командировочными дядьками и пошел на предприятие решать вопросы.

А вопросов у меня, кроме участия в первом этапе, было несколько:

- узнать, сколько человек личного состава должно обслуживать установки в отсеке;

- на каком шпангоуте крейсера будут размещаться установки;

- добиться, чтобы предприятие изготовитель разработало «настенную» вахтенную инструкцию по работе загрузочного устройства.

Заместителем главного конструктора по нашим изделиям был матерый француз Яков Михайлович Хайкинсон. Импозантный, высокий, с седой львиной гривой, он был способен заговорить и заклевать мозги любому и по гораздо более серьезным вопросам, и не только бывшему студенту.

В КБМ про него говорили, что увлеченный своим красноречием, Яков Михайлович после часового монолога, мог уже сам, не замечая этого, доказывать мнение, прямо противоположное изначальному. При этом накал и пыл вдохновенной аргументации не иссякал ни на минуту.

Для начала Яков Михайлович любезно познакомил меня с предприятием и предложил на следующий день отправиться на полигон в Подмосковье, посмотреть, как стреляют аппараты в яму с опилками.

В Москве были январские морозы. Рано утром добрались на электричке до подмосковной станции, где нас ждал военный кунг, для того, чтобы отвезти дальше в запретную зону.

Долго ехали в холодном кузове по заснеженным лесам, преодолевая несколько КПП.

Похоже, полигон был многопрофильный, потому что неподалеку от ангара, в котором проходили бросковые отстрелы наши пусковые установки, я увидел на десятиметровой деревянной платформе один из первых космических спутников, знакомый по фотографиям из газет.

Некоторое время наблюдали, как ракеты и торпеды, выстреливаемые из труб установок, плюхаются в яму с опилками, с записью всяких параметров.

Потом, выпив шила, пошли на обед.

После обеда подписали какие-то бумаги и нас, замерзших, отвезли обратно к электричке.

Замерзнув один раз, я решил туда больше не ездить, а заняться решением порученных мне вопросов.

Стал ходить с утра на предприятие и доставать Якова Михайловича, а потом, вкусно отобедав в их столовой, уходил гулять по Москве.

Посетил Третьяковку, Музей изобразительных искусств, исторический и еще много других, каких уже не помню.

Хотя времена были опасные. Шел разгар «андроповщины». Хотя в магазинах появилась дешевая водка «андроповка», но в Москве в рабочее время людей ловили и задерживали в магазинах, банях и других общественных местах. Но до музеев и кинотеатров, видимо не додумались. К тому же я все-таки был в командировке и мог что-нибудь убедительно соврать.

Наконец Яков Михайлович ответил на мои вопросы, и даже обязался разработать «рыбу» настенной вахтенной инструкции, с условием, что выпускать ее будет все-таки СПКБ.

Я радостно помчался на междугородний телефон на предприятии, чтобы доложить в Ленинград. И тут я попал.

Из телефонной будки, когда я в нее кричал слова «шпангоуты», «личный состав», «вахтенная инструкция» раздавалось злобное змеиное шипение, в ответ на которое я, думая, что это плохое качество связи, кричал еще громче.

А потом, когда я, повесив трубку, вышел из телефонной будки, меня взяли под руки два молодца в штатском и повели в чекистский застенок.

Оказывается я, крича в открытом эфире незащищенной линии связи эти слова, полностью разоблачил перед агентами империализма и врагами из НАТО «легенду» о том, что это предприятие производит для сельского хозяйства молотилки и прочую утварь для посевной.

Потому что, откуда на молотилке шпангоуты, личный состав и вахтенная инструкция.

Чекисты добросовестно обработали меня в два смычка до ужаса и холодного пота, угрожая необратимыми последствиями совершенного мной преступления вплоть до статьи за измену Родине по неразумной халатности и пособничеству иностранным техническим разведкам.

Кончилась трагедия для меня тем, что меня лишили права телефонных переговоров с родным предприятием.

После этого я пошел на платный городской переговорный пункт и нормально все доложил и рассказал руководству своего сектора, после чего мне дали «добро» на завершение командировки.

И потом через всю мою жизнь прошел этот комплекс и эти крейсера, на которые он устанавливался.

На «Фрунзе» я был на швартовных испытаниях.

«Калинин» строил и сдавал, как конструктор опергруппы в сдаточной команде СПКБ по всему оружию 52 отдела.

«Петра Великого» строил, сдавал и испытывал, как главный инженер ЗАО «Абсолют» и ответственный сдатчик почти всего оружия крейсера.

И нет ничего красивее любого морского оружия, наблюдать, как из открытого наподобие порта пиратского корабля вылетает ракето-торпеда, падает в море, а потом где-то далеко в глубине зарождается огонь. Он становится все ярче. И вот из воды уже стартует ракета, окруженная дымом и огнем, и уносится за горизонт.

А в том месте, откуда она стартовала, переливается разными цветами, выгорающий в морской воде кислород.

Особенно ночью, как на «Калинине»!

И когда мне случается видеть эти кадры на видео, я горжусь тем, что и мой труд был вложен в эту технику, и теми людьми, которые участвовали в создании этих красивейших и мощнейших в мире кораблей и этого комплекса «Водопад-НК»!

 

ФИЛОСОФ ГРУНЕНКОВ.

Есть у меня знакомый и близкий приятель Сергей Груненков. Он философ, фехтовальщик-саблист, ушуист, каратист, астролог, школьный педагог и большой оригинал.

Мы втроем, с еще одним фехтовальщиком и оригиналом, ездили зимой в Кавголово, на гору рубиться на тяжелых саблях, чтобы совершенствовать боевое фехтовальное мастерство в сложных условиях пересеченной местности на льду и по колено в снегу.

А поскольку оба оригинала придерживались в фехтовании оборонительной доктрины, то длинной красивой непрерывной фехтовальной фразы у них не получалось, ввиду пассивности обоих. То есть обоюдного желания работать от обороны.

В то время, когда фехтовальная фраза предусматривает действия оружием «защита-ответ», философ Груненков предпочитал только защищаться и отступать.

В ответ на упрек противника в таком пассивном поведении прозвучала одновременно странная, но и выражающая суть происходящего фраза:

«Это тебе только кажется, что я не атакую!»

Видимо, в глубине души, он все же атаковал.

Потому, что настоящий философ никогда не признает, что, находясь в конкретных сложившихся обстоятельствах, виноват он.

Виноваты всегда сложившиеся обстоятельства.

 

АДМИРАЛ ТИРПИЦ».