Как снимаются батальные сцены.

На съемках «Седой легенды» мы с Осей Кринским отвечали за фехтование и поединки, а за постановку большого сражения конных польских драгун и дворян с крестьянским войском был ответственным Олег Корытин со своими каскадерами-конниками.

Нашей задачей оставалась работа военными инструкторами при восставших, строевая подготовка, обучение борьбе против конницы, организация и оборона в поле боевого лагеря из повозок, ну и непосредственно трюковая работа против конных каскадеров.

На роль восставших крестьян пригласили солдат местной воинской части.

А так как по старинному советскому обычаю в Белоруссии служили преимущественно сыны вольных степей, то все белорусские крестьяне оказались маленькими, кривоногими и косоглазыми как японцы.

Мы обучили их ходить фалангой с деревянными вилами наперевес, но когда на первом дубле на нас понеслась конная лава, то не пуганные степные дети чуть не бросились врассыпную.

Зрелище действительно было страшное и впечатляющее. Кое-как нам, пинками и подзатыльниками, удалось удержать некое подобие строя и призвать косоглазых белорусов к порядку.

Ко второму дублю восставшие поняли, что их никто всерьез рубить не собирается и, обретя боевой дух, начали в процессе атаки тыкать своими деревянными вилками в морды лошадям.

Это, конечно же, не могло понравиться конникам, и они, заступаясь за своих четвероногих друзей, слегка прошлись саблями по головам, жопам и спинам обнаглевших восставших.

В общем, сражение начало приобретать требуемый по сценарию накал.

Дальше пошла трюковая работа. Я переодевал один за другим разные кафтаны и шапки и, развернувшись спиной к камере, схватывался с налетающими конниками, рубился, стаскивал с коней…

Главное было не светить в кадре свое лицо.

А потом Олег Корытин придумал трюк века.

Мне на голую спину приклеили кусок сырого мяса, сверху надели рубаху с встроенным разрезом и подведенным к нему катетором с кровью.

Бифштекс был мокрый, холодный и противный.

Я должен был, по замыслу Корытина, сымитировать удар дубиной по коннику. Он в ответ должен будет завалиться вместе с конем. А в это время другой драгун, налетая сзади, должен разрубить мне спину.

Услышав затылком свист его сабли, я должен буду дернуть за веревочку, зажатую в одном кулаке, держащем дубину и симитировать рассечение рубахи на спине, а другой рукой нажать клизму катетора с краской и оросить свой бифштекс свежей кровью. Причем руки у меня были заняты еще и дубиной. Только после этого можно было спокойно падать и умирать.

В общем, задание сложное, как у космонавта.

Полдня я ждал, когда начнем снимать этот эпизод - то лошадь не хотела заваливаться после удара, то второму всаднику не удавалось пробиться ко мне и меня зарубить, а в заключении, из-за низкой температуры, кровь-краска из катетора не вспрыскивалась на рану-бифштекс.

В конце концов, лошадь при завале отыграла копытом мне по ноге.

Хорошо не в кость, а в мышцу. Но стоять мне уже было больно.

Наконец, все, помучившись, угомонились и пошли на обед.

Так супертрюк и не был воплощен в жизни и на экране.

После обеда снимали расстрел восставших из пушек и мушкетов.

На этот раз крестьянами одели всю банду каскадеров.

Под рубахами нам, разместили фанерки, с наклеенными на них, капсулями. А сверху к ним прикреплялся гондон с кровью-краской.

От капсуля по рукаву тянулись проводки, к зажатой в руке батарейке.

И, когда по нам давали залп, мы замыкали на батарейке проводки.

При этом гондон с кровью-краской лопался на теле в виде страшной кровавой раны, а мы, в диких предсмертных агониях и криках, умирали в живописных позах.

После каждого дубля приходилось менять испачканные рубахи.

Съемки проходили в живописных развалинах знаменитой Хотинской крепости, в Каменец-Подольске и в полях под Минском.

Заключительный поединок между Иваром Калныньшем и Лембитом Ульфсаком ставили на высоченной стене Хотинской крепости.

Постановщиком этой сцены был я, так как Лембит наотрез отказался от работы со скандальным Осей.

Поскольку Ивар был на съемках в Израиле (там снимался фильм про угон самолета террористами), меня переодевали в его костюм, ставили спиной к камере, и я рубился с Лембитом на стене.

Когда приехал Ивар, меня переодели Ульфсаком.

В средневековых кунтушах я был похож и на того и на другого.

А с дальнего плана сняли скоростной бой меня и Оси с падением и зависанием над краем пропасти. Даже подложили несколько камешков, которые упали, когда я перевешивался спиной со стены.

Сложно было то, что с утра прошел дождь, и стена была мокрая и скользкая.

Сам момент протыкания Ивара саблей сняли вместе с Лембитом.

Помошник режиссера долго уговаривал Ивара засунуть в рот гондон с краской-кровью (Опять гондон!), но потом остановились на томатном соке, который и пошел изо рта в момент протыкания насквозь.

Для этого была смонтирована сабля с клинком в виде линейки, и ее вставили в Ивара заранее. Ловкость рук и никакого мошенства!

А уж упал со стены в костюме Ивара каскадер Саша Баранов.

Вот такое кино.

 

СБИТЫЙ «ВИКИНГ».

 

Во время испытаний ТРКР «Петр Великий» случались и трагедии.

Однажды утром на Балтике, у Гогланда в тумане нас нашло звено шведских истребителей «Вигген». Как оказалось, на свою голову.

Они стали носиться вокруг нас на атакующих курсах и хулиганить, мешая проводить плановые работы по юстировке антенн радиотехнических комплексов.

Обеспечивал юстировку наш тихоходный самолет, который летал у нас практически вокруг мачты, а станции по нему отрабатывали точности наведения.

Сумасшедшие «Викинги» носились чуть не над палубой и вот, на одном из заходов случилось…

Ведущий пронесся по правому борту, с кормы метрах в пятидесяти, на высоте около сорока метров, а ведомый лихачил и шел практически над водой.

А тут из-за нашей мачты появилась облетающая нас наша тихоходная воздушная лайба. У него на локаторе внезапно появилась цель. Рука дрогнула, и он чиркнул о воду крылом, которое тут же взорвалось, а остатки самолета мгновенно штопором ушли под воду.

Ведущий покрутился и улетел на базу, а «Петр» сбросил ход и стал дрейфовать неподалеку от места катастрофы.

Шлюпку к месту аварии смогли спустить только через пол часа.

За это время на воду слетелось много чаек.

На месте нашли плавающий обрывок рукава летной куртки с нашивкой и летный шлем с остатками мозга.

Прилетел спасательный шведский вертолет, на который и передали находки.

Шведы в своих телерепортажах прозвали ТРКР «Петр Великий» - корабль-убийца. По шведским программам показали портрет летчика, его жены и двоих детей.

А «Петр Великий» в то время носился по Балтике на нештатном навигационном оборудовании, взятом для замеров маневренности. Навигационный комплекс «Андромеда» был еще не в строю. И, мы смогли дать полную распечатку маневрирования на компьютерных картах «Транзас марина» и передали шведам, хотя шведы и считали, что мы применили и испытали какое-то новое оружие.

У меня хранится благодарность первого заместителя Главкома ВМФ РФ адмирала Игоря Владимировича Касатонова членам сдаточной команды предприятия «Абсолют» за высокое качество работы и техническую помощь в нестандартных ситуациях, возникающих в ходе испытаний.

А председатель медицинской секции ПК ГПК полковник Володя Першин мрачно пошутил, что мы сбили его из инсенератора.

Инсенератор – это печка для сжигания всякого дерьма. Она стояла на корме, на вертолетной палубе и из нее вполне могла вылететь липкая использованная туалетная бумажка, испугавшая летчика.

Но на этом трагедии при испытаниях ТРКР «Петр Великий» не закончились.

 

БАЛТИЙСКАЯ ТУШЕНКА.

Это случилось тоже на Балтике.

Вечером Петрович (Владимир Петрович Есаулов) жарил мясо в электросковородке, взятой на прокат у офицеров, а мы проводили плановые мероприятия по подготовке к ужину.

И тут погас свет.

Свет погас по всему крейсеру. А до этого был взрыв.

Это страшно, сидеть в темноте в корпусе и не знать, что же случилось.

Свет дали только через пол часа.

Оказалось, в машинном отделении лопнула труба главного пара, а там находилось восемь человек рабочих Балтийского завода и моряков.

Кто поопытней, упал на пайолы, но все равно, страшные ожоги были у всех. Потом они все и умерли, не приходя в сознание, потому что находиться в сознании и терпеть нечеловеческую боль от ожогов невозможно.

Им кололи сильные наркотики и пытались спасти всеми средствами.

Я видел, как некоторых отправляли на берег на ПСК.

Их лица были серо-зеленого цвета.

Испытания временно приостановили до выяснения причин, но когда ПСК отходили от нашего борта офицеры отдавали честь.

Все ходили по кораблю и оглядывались, что же еще взорвется.

Обстановка была очень нервная и тревожная.

Ночью в четырех-бальный шторм, когда ветер был в сторону берега, шесть матросов спустили с восьми метровой высоты спасательный плотик и удрали с крейсера.

Пограничники их на берегу задержали, и помошник пригнал их на борт, прикованными наручниками к плотику. Так они его транспортировали на штатное место.

За неделю мы починились, и ходовые и государственные испытания ТРКР «Петр Великий» на Балтике продолжились.

За погибших Балтийский завод выплатил семьям погибших страховку – по тридцать тысяч рублей.

 

БЕШЕНЫЙ КОНЬ.

Они сели на борт на траверзе Балтийска, чтобы обеспечивать переход на северный театр испытаний.

Северные орлы – адмиралы Краснознаменного северного флота во главе с замом командующего по БП, в то время еще контр-адмиралом, Доброскоченко Виктором Григорьевичем по кличке «Конь».

Наш балтийский заводской народ за длительный период плавания по Балтике уже обжился и притерся друг к другу и команде и обеспечивал себе уютное проживание с помощью нештатных электроприборов: чайников, сковородок и прочих плиток и кипятильников.

А Конь объявил нам всем войну. По сути-то он был прав, так как нештатные приборы перезагружали корабельные электростанции, а срыв питания мог привести и к более серьезным авариям и пожару.

Конь стал врываться в чужие, жилые помещения и кидаться в иллюминаторы и ломаторы всеми этими электроприборами. Многие уже пострадали, когда, наконец, и мне пришлось с ним познакомиться.

Я, как главный инженер ЗАО «Абсолют» и ответственный сдатчик почти всего оружия на ТРКР, жил в отдельной мичманской каюте с запасной резервной койкой и холодильником, которая служила еще «штабом революции» и клубом для проведения совещаний перед принятием пищи.

У меня на хранении и в эксплуатации, кроме чайника и холодильника, находилась еще и уникальная мини плитка, принадлежащая тестю Вовы Егорова (старшего строителя по вооружению), а эта плитка по дипломатической линии, вместе с тестем, объехала пол мира.

Время было предобеденное, и я, изготовив антираспираторное средство и не закрыв дверь в каюту на замок, стал ждать участников совещания для принятия совместного решения.

И в этот ответственный момент в каюту ворвался КОНЬ, который беспризорно шлялся по кораблю в поисках нештатной электротехники.

Ворвавшись, он сразу устремился к столу и вцепился в антикварную плитку. На мое счастье, ломатор в каюте был задраен, и полет плитки в море был невозможен по техническим и организационным причинам.

А тут я еще, проскользнув мимо него, перекрыл и задраил дверь.

Плитки было жалко!

Я принял решение, лечь костьми, но Коня с плиткой из каюты не выпускать.

По внешнему виду каюты, по сравнительно приличной таре для принятия совместных решений, пишущей машинке и прочим атрибутам власти на заказе Конь сообразил, что ворвался не совсем туда, а на ТРКР он был еще человек новый и не знал толком, кто есть кто.

К тому же, вид в фирменной спецовке фирмы «Абсолют» у меня был решительный, а драться ему со мной было неохота, хотя конь он был здоровый.

И я предложил ему компромисс: «Товарищ контр-адмирал, прибор находится в каюте на хранении для перехода на Север и не эксплуатируется. Давайте положим его в эту коробочку и закроем его в секретный пост».

Он понял, что с плиткой я из каюты его не выпущу, и понял, что я здесь на крейсере не просто так.

И согласился на почетное отступление.

В дальнейшем, мы этой архаичной плиткой не пользовались, а брали у офицеров современную электро-сковородку.

А Виктор Григорьевич впоследствии оказался очень приличным человеком, и во время северных испытаний много и эффективно помогал с обеспечением и организацией от флота.

Мы с ним полезно и взаимовыгодно сотрудничали.

Впоследствии, он стал вице-адмиралом и первым заместителем командующего Краснознаменным северным флотом.

 

В ТАПКАХ НА СЕВЕР.

После окончания третьего курса ЛКИ, и, сдав досрочно экзамены, я отправился квартирьером в стройотряд в Мурманскую область.

К этому времени из армии вернулся мой однокашник Коля Юрченко, и я предложил ему отправиться со мной на северные заработки.

Нас поехало квартирьерами семеро. Два студента после первого курса, но бывалые – после армии, Коля и я, после третьего.

А в дополнение - трое «трудновоспитуемых» подростка школьного возраста, но с уголовным прошлым.

По убеждению комсомольских вожаков, они трудом в среде студентов должны были перевоспитываться. Ребята были развитые – пьющие и курящие, не считая прочего.

Мы проехали пол дороги до Мурманска, распивая напитки, играя в карты и подпаивая веселую проводницу вагона, до станции Лоухи.

Насколько помню эпос, так звали вредную финскую колдунью.

В Лоухах предполагалось простоять двадцать минут, и, когда десять минут уже прошли, проводница предложила нам обновить запасы пива в станционном буфете.

Пошли впятером.

Все были в футболках и кедах на босу ногу, а я в шлепанцах.

А мой приятель Коля, надо сказать, этакий вариант Штепселя, большой мастер на всякие розыгрыши, и этим нас всех за время в пути уже просто задолбал.

Мы подлезли под почтовый товарный поезд и стоим в очереди в буфете. Ребята впереди нас взяли пиво и, не торопясь, движутся обратно.

Коля говорит мне: «А поезд то пошел без нас!»

Я так привык к его вранью, что отвечаю: «Хоть пивка спокойно попьем!», и тут вижу сквозь колеса товарного, что колеса нашего поезда поехали.

Народ с пивом срочно лезет под почтовый, Колька мчится за ними, а я в шлепанцах безнадежно отстаю от общего забега.

А еще, у меня в кулаке зажато пять рублей!

Дальше я несся уже босиком, но когда пролез под почтовым, мимо меня на приличной скорости уже проносился наш мурманский поезд.

«Вот в этих Лоухах я и сдохну один!» подумал я и прыгнул на подножку последнего вагона.

И сорвался!

На такой скорости меня крутануло, как пропеллер.

Мне повезло, что я сорвался с последнего вагона, и меня не прибило следующим. И еще, что я упал не поперек рельса, а вдоль.

А сорвался я потому, что в кулаке у меня были зажаты пять рублей.

Хотя и на несущемся поезде на подножке я далеко бы не уехал.

Ну, все! П – ец!

И тут ко мне подбегает вся остальная компания.

Молча подняли, ощупали.

Жив!

Молча отыскали на шпалах пять рублей. Они улетели недалеко.

Молча открыли об почтовый вагон пиво.

Они не стали прыгать как я, потому что для этого пришлось бы бросить на рельсы пиво, которое при этом неминуемо бы разбилось!

После этих переживаний мы купили бутылку водки, освоили ее на берегу местного озера и пошли сдаваться в милицию, которая и посадила нас на попутный адлеровский поезд через три часа.

В шесть утра на перроне северного города Мурманск высадилась странная компания – в майках на голое тело и я в шлепанцах на босу ногу.

Правда, те двое, что уехали с вещами нас встречали. С машиной и с руководством предприятия, на котором нам предстояло строить.

 

А в это время, в начале июня, на севере ночи нет.

У нас в голове все сместилось, и мы работали ночами, так как солнце шлялось по небу туда-сюда и не заходило вообще.

Мы готовили домики-вагончики и строили общественный гальюн.

Для него рыли большую яму, которая во время работы наполнялась огромным количеством комаров.

Комаров было столько, что ходить по-крупному можно было только на бегу, отбиваясь веткой.

Когда приехал основной состав, комары пропали.

 

Во время нашего квартирерства, нас посещал дедушка-сторож с соседнего объекта. Он приходил просто посидеть и послушать анекдоты.

А один из студентов был Илья, здоровенный парниша, с рожей шире плеч. И вот, в момент окончания очередного анекдота, он оказался с полным ртом щей.

И эти щи все оказались на сидящем напротив дедушке. И они свисали у него со лба и с очков.

И тогда дедушка снял очки, протер их и сказал: «Хорошо, что очки! Иначе прямо в глаз бы попало!»

После этого мы все попадали и чуть не сдохли от хохота.

 

ВЪЕТНАМСКИЙ ЕВРЕЙ.

В 2000 году меня послали во Въетнам, помогать братскому народу провести швартовные испытания, спроектированного нашим бюро, первого, полусамостоятельно построенного у них, корабля ПС-500.

Но, надо знать, что такое въетнамцы. Это настолько хитрый и ушлый народ, что в увлечении своей хитрожопостью они доходят до того, что начинают обманывать сами себя.

И они меня достали, не выполняя ни одной моей рекомендации, и все пытаясь чесать левой ногой правое ухо.

И тогда я сказал Зыонгу - начальнику цеха вооружения сайгонского судоремонтного завода «Башон», старшему полковнику, адмиральскому сыну и члену совета обороны республики: «Зыонг, у Вас во Въетнаме евреи есть? Вот скоро приедут наши евреи из нашей питерской организации «Гранит». Тебе будет с ними интересно поспорить».

Он мне ответил, хитро улыбаясь: «Андрей, когда мы учились в 1966 году в Одессе на курсах радиолокации, про нас там говорили: «Десять евреев меньше яйца одного въетнамца».

 

ЗАШЛА КОСА ЗА САБЛЮ.

 

На съемках польско-белорусского фильма «Седая легенда» мне пришлось ставить бой между злобным восставшим крестьянином, которого играл заслуженный белорусский артист Володя Корпусь и главным героем – Лембитом Ульфсаком.

Причем бой между косой, насаженной вертикально, как копье, и саблей.

Коса была острая.

Дело осложнялось тем, что оба не умели фехтовать. И если для восставшего крестьянина это было простительно, от него требовалось только зверство, то для шляхтича-полковника это не годилось.

От постановщика Оси Кринского помощи не было. Он самоустранился и предпочитал ловить в пруду рыбу.

А тут еще, пока он уединялся в кустах, у него сперли уникальный шведский рыбацкий нож. В общем, ему было не до съемок. Он пылал жаждой мести к белорусским партизанам.

Я за неделю «отходил» по съемочной площадке за обоих героев, и, в крайнем случае, был готов дублироввать Лембита. В гриме и бороде я был на него очень похож. Хотя, во время обеда в бороде застревали макароны.

Но, этого не понадобилось, и, я даже горжусь, что мою постановку актеры сделали сами без дубляжа.

А потом в съемках настал перерыв. Многие разъехались, а нам гонять туда сюда было не надо, и мы остались пожить на неделю на базе «Белорусфильма» в поселке Каменка.

Пока ехали в Минск на киностудию. Володя Корпусь все уговаривал Осю познакомиться с его семьей. Он говорил: «Ося, ну поехали! Мне ж никогда не поверят, что можно быть одновременно таким гнусным и таким обаятельным!»

А потом, на «Волге» киностудии я, Ося и Лембит возвращались в Каменку. Не было только картошки, но она росла в полях по обе стороны от дороги. Так как я, заваленный продуктами на заднем сиденье, вылезти за картошкой не мог, разгорелся спор между Осей и Лембитом.

Лембит утверждал, что как заслуженный артист, он воровать картошку не может, и что это настоящее занятие для каскадера. А Ося ссылался на свои годы.

Лембит предложил ему копать картошку со спущенными штанами, маскируясь под естественную необходимость. В общем, картошку потом купили в поселке.

Потом нас покинул и Ося. Уехал в Одессу ставить еврейский погром в фильме «Изыди».

А мы с Лембитом собирали грибы, воровали свеклу и картошку и наслаждались природой.

Он научил меня делать утреннюю яичницу, когда остатки и объедки вчерашнего ужина заливаются яйцом.

А еще, мы ели белорусские грибы дымовики. Они не хуже наших белых.

 

БЕЛОСНЕЖКА И ТРИ ГНОМА.

Так нас прозвали в одной из смен в колхозе им. «1 МАЯ».

Мы это – я, Ваня и Женя. А Белоснежкой была Светка, потому что, в отличии от нас - гномов, она запивала водку не пивом, а эстонским лимонадом «Белоснежка».

В той смене мужики вкалывали на сене часов по десять, а тетки в поле боролись с сорняком лузой к солнцу и до обеда. После обеда они обычно дрыхли, утомленные солнцем.

Вечером привозили нас с сена, и начинался активный отдых под модную тогда песню Розенбаума «Гоп-стоп. Мы подошли из-за угла» практически до утра. В те времена мы были жизнерадостны и полны сил и желаний.

Окна Светкиной комнаты на базе выходили прямо на крыльцо магазина, и в случае некоторой финансовой несостоятельности мы кричали, не отходя от прилавка: «Белоснежка! Рубль давай!»

А вот малохольных конструкторских теток наши песни и пляски жутко раздражали, потому что наш активный отдых мешал их отдыху пассивному.

И они стали готовить нам, ничего не подозревавшим, заговор и народный суд.

В тот день мы отдыхали культурно на выезде на развалинах Иван-городской крепости. Брали по формуле «Н + 1», то есть «Н» это число участников, а одна в запас и пиво.

На башне крепости было хорошо и нам светило солнце. Когда первый этап культурной программы завершился, мы сели на автобус и убыли в сторону поселка «1 МАЯ», но, до него от Таллинского шоссе было плюхать еще километра два, которые, от избытка чувств, мы несли Светку по очереди на руках и собственных загривках.

Утомившись этой процедурой, мы расположились на берегу озера в прямой видимости от нашей базы в поселке им. «1 МАЯ» на дозаправку.

Ну, не озера, конечно, а скорее небольшого пруда, в котором плавали ящики, бутылки и купались местные бараны и утки.

И тут, из домика на том берегу, выходит тощий дедок в семейных трусах по колено, и, расталкивая уток и бутылки, идет по дну прямо к нам. У самого берега ему уже было почти по шею.

Светка разжалобилась и говорит: «Ой, дедушка! Зелененький! Налейте ему водки!»

На что Ваня, двухметровый богатырь, ласково произнес: «Греби отсюда, гавно зеленое! Самим мало!».

Отдохнули и пошли на базу. А там идет собрание и народный суд. Тетки натравили на нас старшего – Васю Морозова – самбиста и коммуниста, и он стал нас клеймить.

Мы просто о…ели.

И тут у меня родилась одна из знаменитых впоследствии фраз: «Вася, ты мешаешь нам отдыхать! Я тебя сейчас шваброй зафехтую!».

Достойного ответа у Васи не нашлось.

А в конце смены Вася выдал нам заработанные непосильным трудом на сене деньги.

Огромные деньги! По двадцать пять рублей на брата! Фактически по пять бутылок водки!

Выдал и после этого сильно испугался.

На что родилась еще одна крылатая фраза: «Вася, что мы свиньи что ли? Выпьем сколько влезет, а остальное утром допьем!».

Отвальную решено было начать в нарвском пивном ресторане «Регата», а продолжить на базе до утра. Потом немного поспать перед автобусом в Ленинград, а в автобусе уже отпраздновать отъезд.

Что и было проделано с песнями и плясками.

Только по дороге домой Вася все не давал водителю останавливать автобус у магазина.

Пришлось пригрозить, в случае неостановки, наблевать водителю за шиворот. Это был серьезный аргумент.

В общем, славно повеселились, и, что главное, проснулись все дома.

 

ПЕПСИ-КОЛА.

В посещаемом нами эстонском ресторане «Регата» было хорошее пиво и замечательные специфические пивные наборы с перепелиными яйцами, отварными свиными ножками и всякой рыбной нарезкой.

А вот распивать, принесенное с собой, запрещалось, что нас в корне не устраивало.

Поэтому, перед входом в «Регату», мы себя к этому готовили.

А то, что осталось, слили в бутылочку с остатками пепси-колы.

Сев за столик мы ее выставили на стол, но гнусная эстонка потребовала убрать бутылочку в сетку, а сетку повесить в гардероб.

Вот, зараза!

Но, пиво без водки – деньги на ветер! И был найден гениальный ход.

Ваня изобразил судороги эпилептика, и ему срочно нужно было запить таблетку, а запивать ее пивом нельзя.

И пришлось мне тащить его, чуть не на руках, в гардероб, где мы с ним и запили эту мифическую таблетку водкой, подкрашенной пепси-колой.

Что и требовалось для общего улучшения состояния организма.

 

БЛОХИН И БИДОН.

Еще одна история про Серегу Блохина.

Однажды случилось так, что ни моих родителей, ни жены не было дома.

А был то ли всесоюзный субботник, то ли какая манифестация – в общем, какая-то коммунистическая х-ня, на которую отправили строем весь комсомольский состав нашего бюро.

Мы вместо работы дружно собрались, строем дошли до ближайшего по ходу движения магазина, а потом сели на метро и всей узкой комсомольско-колхозной организацией поехали ко мне на квартиру подводить итоги.

Был рабочий день.

А Серега был безнадежно влюблен в Маринку. В процессе подведения итогов манифестации, при переходе к комсомольским пляскам, он достал ее своими домогательствами и признаниями быть навек и навсегда.

Был послан в пень, отчего сильно расстроился.

Я, наблюдая эту маленькую трагедию, выдал ему бидон с предложением пройти на воздух в соседний дом, где был пивной зал, за пивком, чтобы закрепить итоги манифестации, перед тем, как разойтись по домам.

В ходе праздника о Сереге вскоре забыли, наплясались, проспались и разъехались.

А рано утром раздался телефонный звонок.

Я в это время был занят уборкой квартиры и уничтожением компроментирующих следов праздника.

Из трубки придушенный голос сказал: «Андрюха, лицо разбито, очки тоже. Забери меня отсюда!».

Предварительный опрос показал, что Серега находится в соседнем квартале у входа в универсам.

Когда я его там нашел, выглядел он неважно.

Выяснилось, что, выйдя из квартиры, Серега в расстройстве чувств, оскорбил проходящих в заводское общежитие жителей, за что был лишен очков, и его хотели затащить в общагу напротив, применяя насилие по лицу.

В память об очках, след от их дужки остался у него на виске.

Лишенный хулиганами зрения и потеряв себя во времени и пространстве, Серега взломал строительный вагончик, завернулся в кусок рубероида для тепла, предварительно сняв перед сном носки и ботинки, и почил тревожным алкогольным сном.

Утром, проснувшись, и, как истинный джентльмен, не позволяюший себе надеть несвежие носки, он отправился на поиски себя в ботинках на босу ногу.

И он и бидон имели изрядно потасканный вид, как будто их по очереди возили по асфальту. Бидон был ошкурен от эмали и не имел крышки.

Я взял ему бутылочку пивка и привел домой.

Когда я почистил его, снабдил своими носками и накормил завтраком, он стал меня доставать:

- Меня никто не любит.

- В таком виде и без очков меня не пустят в метро.

- Дай мне денег на такси.

- Я поеду к Маринке!

Мне нужно было на фехтование, и я, без лишних разговоров, запихал его в метро и пошел на тренировку.

 

Серега кончил плохо.

Его уволили с работы. Он много пил. И, однажды, заснув с сигаретой в руке, будучи «находясь», поджег диван и при пожаре отравился угарным газом.

 

Его младшая сестра Юля, с которой мне тоже приходилось бывать в совхозе, прославилась на весь мир тем, что подавала чай самой королеве Великобритании Лизавете, во время ее визита в Петербург.

Это было зафиксировано нашим телевидением.

 

Когда Серега находился вне себя, он часто терял дефект фикции или дикцию.

Он начинал говорить на каком-то птичьем языке, и его никто не мог понять. А он при этом страшно возмущался и пер на рожон.

Иногда его выставляли вместе с дверью.

Иногда относили на водокачку и обливали водой.

Иногда, отнимали очки и заворачивали в одеяло, как в смирительную рубашку.

Но, даже мокрый и униженный, он не терял своего величия.

 

А когда он проходил по коридору в СПКБ, его слышал весь этаж, потому что он подковывал ботинки подковками и топал как конский эскадрон.

 

Серега Блохин был яркой, неординарной личностью и мы помним его.

Наверно я еще о нем напишу.

 

ОПЕРАТИВНИК ПОНАМАРЕВ.

Так он представлялся, снимая трубку служебного телефона в опергруппе на Балтийском заводе.

Мы работали с Юрой в опергруппе СПКБ по техническому сопровождению при строительстве индийских фрегатов.

Часто перед обедом я приносил и разводил шило. И всегда спрашивал у Юры: «Может, сегодня не будем!»

От такого издевательского вопроса у Юры от возмущения вставали дыбом усы.

А еще наше помещение было украшено лозунгами и директивами к исполнению:

- При входе в помещение специалистов спецтехники предъявите Ваши бутерброды!

- Все на борьбу с трудовой дисциплиной!

- Выпил шила – сходи, пообедай!

- Помни, даже светило может получить в светильник!

- Один строитель Балтийского завода может задавать столько вопросов, что не ответит два СПКБ!

- Электрик, не суй свой кабель, куда не лезет!

- Строитель Балтийского завода, который является без шила – является без шила и является недоразумением!

А иногда мы ходили перед обедом в город, в разлив.

У Юры, после принятия совместного решения, после обеда всегда повышалась работоспособность.

При этом он начинал звонить в бюро и активно решать технические вопросы, деликатно прикрывая телефонную трубку ладошкой.

Чтобы не пахло!

 

ПЬЯНКА В ВЫТРЕЗВИТЕЛЕ.

Каждый настоящий мужчина должен в своей жизни через это пройти.

Но, первый раз я оказался в этом заведении не как клиент.

Нас – комсомольцев – посылали туда в период разгула милицейского террора для контроля за милицией. В те времена было принято обирать нетрезвых задержанных клиентов.

Произошло распределение: кто-то поехал кататься на ПМГ, кто-то сел понятым на обыске и раздевании, а мне с Шурой досталось дежурство в палатах.

В тот день, вернее вечер, было какое-то милицейское совещание, и клиенты очень долго не поступали. И Шура предложил, пока суть дело, слегка поужинать. Он сбегал и принес в палату вытрезвителя батон, колбасы и две бутылки портвейна. Мы накрыли койку и слегка поужинали. Еще стакан у нас отсосала уборщица, за вредность.

В общем, нам хорошо. Сидим, ждем клиентов.

И клиент пошел!

Народ тогда хватали на улице по любому поводу и без повода при наличии малейших признаков. Шла борьба!

Но, задержанные были люди бывалые, тоже всегда готовые к борьбе.

Они поступали к нам в палату в носках и нижнем белье и распределялись по койко-местам.

Самостоятельно передвигаться по палате, потерпевшим насилие от милиции, было запрещено. А, так как спать им не хотелось, то пошла юмористическая травля и анекдоты.

Несмотря на то, что иногда заходил здоровенный мент зверского вида с резиновой дубиной, было очень мило и весело.

Нетрезвая уборщица принимала посильное участие в общей атмосфере раскованности и дружелюбия.

В конце концов, один дохлый старикашка, даже попытался за ней ухаживать, но при этом нарушил табу. Он встал с места приписки и стал выказать уборщице свое отношение мануально.

За что и был сурово наказан.

Менты отвели его в карцер, пристегнули ремнями к креслу и открыли окно в ноябрьский двор.

За пятнадцать минут его любовный жар смерзся до размеров пипетки и, активный дедок запросил пощады. С трудом, согревшись под одеялом, он быстро затих.

Тех, кто проспался, и вел себя примерно, выпускали досрочно.

За вредность и героизм, проявленный при дежурстве в вытрезвителе, мы получили по пол отгула.

 

ЗАМ ГК.

На предпоследнем крейсере у нас был главный конструктор – бешенный молдован. Он все узнавал последним и потом начинал биться в истерике.

А заместителем по вооружению у него был представительный мужчина - этакий фатоватый, вальяжный барин.

И когда молдован, последним узнав очередную новость по вопросу строительства и испытания доверенного ему корабля, врывался к своему заместителю, разбрызгивая слюни по переборкам с криком: «Объясни мне, как это могло получиться!!!!???», вальяжный зам, пригладив рукой с перстнем на пальце, безукоризненную прическу, отвечал ему:

«Ты же понимаешь, еп ты….!».

 

ЛЕВОЕ ПОЛУШАРИЕ.

В одной из смен в колхозе им. «1 МАЯ» я был со своим другом Витей Мазиным – основоположником культуризма в СПКБ. Он был старшим, а я вспомогательным.

Времена были трудные. Шла борьба. Поэтому мы взяли с собой два килограмма дрожжей для изготовления лекарственных препаратов.

«Привальная» прошла нормально, и первую неделю мы жили за счет привезенного с собой.

Но, прошла неделя, и надо было отметить экватор.

Народ отправился пастись в поле на сорняки, а мы поехали в Кингисепп на закупку продовольствия.

Заходим в винный магазин. На всякий случай. Все было по талонам.

И тут из-за прилавка выскакивает грузчик и бросается к нам с криком: «Андрюша! Витя! Сейчас придет машина портвейна без талонов!».

Он, оказывается, был из нашей деревни им «1 МАЯ», хотя я его не помнил.

Все сбылось, как он и предсказал.

Мы купили на все, так как всякие крупы и каши были закуплены в Питере с избытком. С голоду бы не умерли.

Сумки у нас не было, и мы перетаскали тридцать бутылок на остановку маршрутного автобуса на руках.

Дальше пришлось весь штабель грузить на заднюю площадку автобуса, который покорно ждал окончания операции.

Потом мы разгружались в канаву у остановки на Таллинском шоссе. Добрый водитель и пассажиры автобуса вошли в положение и не роптали. Пока Витя отдыхал на груде бутылок, я сходил на базу за сумками и тележкой. Операция успешно завершилась.

Но, можно было выпить все сразу и сесть на сухой паек. А можно было растянуть удовольствие, облагородив процесс культурными мероприятиями.

Разделили боезапас на две части. Одна пошла на текущие нужды праздника, а вторую, я изощренно распихал во всякие тайники: в печку к вредным непьющим теткам, на чердак, в крапиву за помойкой и т.п.

Мы сходили и выпили на реку Лугу.

Мы выпили дома в палатах.

Мы выпили на крыльце.

Мы выпили и поплясали.

А потом решили помыться в бане у соседа-аборигена.

Начали ее топить, а потом, чтобы не угореть, надо было вынести из нее горящие угли на лопате и выбросить их в глубокую лужу.

Я выгребал, а Витя носил лопату к луже.

Во время одной из операций, он неудачно прислонился к неструганному косяку, и словил в задницу приличную занозу.

После бани левое, ведущее полушарие его организма, ответственного за сидение и лежание, изрядно распухло.

Нужно было делать операцию.

Заноза вошла глубоко.

Для операции пригласили Юлю – девушку с большими, длинными, наманекюренными ногтями. Я накалил тупой перочинный нож, дал больному анестезию и вспорол ему жопу.

В этот момент Юля ухватила отравленную колючку ногтями и извлекла ее. Операция прошла успешно, но больной и медперсонал требовал отметить это дело. А лимит напитков на этот день был исчерпан.

Тогда я, как ответственный за культуру, предложил за каждую предъявляемую бутылку исполнять какой-нибудь концертный номер: песни, пляски на столе, стриптиз, стихи.

И концерт начался.

Последнюю бутылку мы распивали на разделительной полосе Таллинского шоссе под аккомпанемент гудящих «Икарусов». Но мы пели громче.

Хоть и напились, но культурно!