Ассоциативная языковая метафора психологическая

Если в ассоциативной ЯМ признакового типа символ метафоры содержит набор сем, хотя и не входящих в денотативное содержание исходного ЛЗ, но легко логически вычленяемых (ср.: базар — 'шум, говор, крик', рыцарь — 'благородный, самоотверженный' и т.п.), то в ассоциативной психологической ЯМ символ метафоры представляет собой аморфное семантическое образование. Именно здесь область «бессознательной игры логики» (Веселовский). Ср.: Бревно. Очищенный от веток без верхушки ствол срубленного большого дерева или часть такого ствола. Перен. О тупом, глупом или нечутком человеке.

Можно представить, какие отдаленные, опосредованные ассоциативные связи приводят к формированию ЯМ, какими причудливыми психологическими ходами одно ЛЗ приближается к другому, если, например, ЯМ бревно репрезентирует такие качества человека, как «глупость» или «нечуткость», а колода — 'короткое толстое бревно' — «неповоротливость», «неуклюжесть».

Особенно наглядные и убедительные примеры находим в разряде зооморфизмов: Гусь. Крупная водоплавающая птица с серым или белым оперением. Перен. Пренебрежительное обращение или отзыв о человеке, иногда с намеком на его отрицательные качества: плутовство, глупость и т.п. — Вы — атеисты?! — Да, мы — атеисты, — улыбаясь, ответил Берлиоз. А Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!» (Булгаков. Мастер и Маргарита.)

Восприятие номинативных значений таких слов исключа­ет такие сведения, как свойства, отраженные в метафоре: плутовство или глупость гуся, глупость коровы и т.д.

Подобным образом в толковании прямых значений совершенно законно не упоминаются такие свойства, как хитрость лисы, неопрятность или тем более непорядочность свиньи, упрямство осла, медлительность или равнодушие рыбы и т.п., послужившие основой общеизвестных ЯМ.

И в разделе зооморфизмов бывают (редко) случаи, когда свойства, отраженные в метафоре, указаны в толковании исходного значения слова. Например: Хомяк. Грызун... с толстым неуклюжим телом. Перен. О неповоротливом, нерасторопном человеке. Попугай. Птица, способная выучиваться путем подражания произносить слова. Перен. О человеке, который не имеет собственного мнения и повторяет чужие слова. По-видимому, в подобных случаях метафорическое значение опосредованно влияет на исходное, метафора как бы «навязывает» свой определяющий признак исходному значению: ведь если бы эти слова не употреблялись фигурально, то едва ли была бы неообходимость вводить в толкования такие подробности, как способность подражать звукам (попугай). Во всяком случае такая необходимость не подтверждается словарными материалами (например, скворец, ворон и некоторые другие птицы также обладают способностью воспроизводить отдельные слова человеческой речи, однако это их свойство, естественно, не упоминается в словарных определениях).

Признак, формирующий зооморфную метафору, не только не является существенным для исходного понятия, но нередко вообще не входит в его смысловую характеристику. Больше того, в отдельных случаях он даже противоречит тем массовым ассоциациям, которые вызывает то или иное слово. Haпримеp, собака издавна воспринимается как символ преданности, бескорыстной дружбы и верности, однако эти общеизвестные качества не нашли языкового воплощения — ни один говорящий на русском языке не назовет верного, преданного человека собакой, как называют хитрого лисой, упрямого ослом, коварного змеей и т.п., — а в метафорических значениях закрепились совсем другие ассоциации): 1) о злом, жестоком, дурном человеке. — Может, на ночь они пустят... Старший офицер хоть и собака, а с понятием. (Станюкович); 2) о знающем, ловком, искусном в каком-л. деле человеке, знатоке своего дела. — Ведь тоже и по бумажным, делам каков собака. Из других станиц приезжают к нему бумаги писать (Л. Толстой). Языковое сознание говорящих может отмечать это противоречие между психологическим восприятием и лингвистической фиксацией такого рода ассоциаций. Например: — [Он] оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, — тут арестант усмехнулся, — я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово. (Булгаков. Мастер и Маргарита.) Показательно развитие семантики производного прилагательного собачий, в котором метафорический признак вообще десемантизируется, утрачивает конкретное значение, при этом сохраняется и выдвигается на передний план сема усилительности или общей пейоративной оценки: 1) подлый, презренный, низкий (собачья измена, собачья должность); 2) очень трудный, тяжелый, невыносимый (собачья жизнь, собачьи условия); 3) очень сильный, крайний в своем проявлении собачий холод, собачья усталость); 4) употр. в бранных выражениях (к чертям собачьим, какое твое собачье дело?).

В современных семантических и психолингвистических исследованиях выявлено и экспериментально доказано несовпадение, а в ряде случаев и противоречие между лексическим значением слова и его психологически реальным значением [Стернин, 1979].

В психологически реальное значение входят коннотативные семы, отражающие разного рода ассоциативные признаки, те самые лежащие в основе метафоры «ходячие представления о классе реалий», которые, по мнению Н.Д.Арутюновой, не при­надлежат языковой семантике, а входят в сумму знаний о мире [Арутюнова, 1979].

<…> По сути дела символ метафоры может вобрать в себя как семы, представленные в психологически реальном значении, так и такие, которые остались за его пределами.

Покажем это на примере метафорического развития слова заяц (для полноты охвата материала выйдем за пределы синхронного анализа, которому мы следуем в своем исследовании, и рассмотрим наряду с современными вышедшие из употребления ЯМ).