Боевые шрамы: членство в клане раненых

 

Слезы – река, которая вас куда‑нибудь приведет. Плач разливается рекой вокруг лодки, несущей вашу душевную жизнь. Слезы поднимают вашу лодку с камней, с сухой земли и уносят течением в какие‑то другие, лучшие места.

Есть океаны слез, которые женщины так и не выплакали, потому что их научили хранить до гробовой доски отцовские и материнские тайны, мужские тайны, тайны общества и свои собственные. Женский плач считается весьма опасным, ведь он ослабляет замки и засовы на хранимых женщинами тайнах. Но на самом деле для дикой женской души лучше, чтобы женщины плакали, поскольку женские слезы – это посвящение в клан раненых – старое как мир племя женщин всех цветов кожи, всех национальностей, всех наречий, которые испокон веков переживают что‑то очень серьезное и все же сохраняют гордость.

У каждой женщины есть своя личная история, такая же непостижимая и сильная, как чудесное создание из волшебной сказки. Но есть одна история, имеющая отношение ко всем женским тайнам, особенно к тем, что связаны со стыдом: она соединяет в себе часть самых важных историй, разгадке которых женщина может посвятить свое время. Для большинства женщин эти тайные истории – их личные истории, мерцающие не как алмазы в короне, а как черная галька под оболочкой души.

 

 

Тайны как убийцы

 

За свою двадцатилетнюю практику я выслушала тысячи «тайных историй», большинство которых хранилось в тайне многие годы, чуть ли не целую жизнь. Сама ли женщина окружает тайну молчанием, или ей угрожает кто‑то гораздо более сильный, она всегда ужасно боится, что, раскрыв тайну, навлечет на себя кару, прослывет недостойным человеком, лишится расположения уважаемых ею людей, а иногда даже опасается физической расправы.

У некоторых женщин тайные истории связаны с тем, что они сказали явную ложь или совершили умышленную низость, и это причинило кому‑то неприятность или боль. Но в моем опыте таких случаев немного. Большинство женских тайн связано с нарушением каких‑то культурных или нравственных норм, принятых в обществе, религии или личной системе ценностей. Некоторые из таких поступков, событий или предпочтений, особенно затрагивающие женскую свободу в одной из сфер жизни или во всех сразу, общество нередко объявляет постыдно недопустимыми для женщин – но не для мужчин.

Проблема окутанных стыдом тайных историй заключается в том, что они отрезают женщину от ее инстинктивной природы, которая, в большинстве своем, полна радости свободы. Если в душе таится какая‑то мрачная тайна, женщина не может даже приблизиться к ней и, по сути, защищает себя от соприкосновения со всем, что могло бы напомнить о ней или еще больше усилить и без того неотступную боль. Это очень распространенный оборонительный маневр. Он, как и последствие травмы, скрыто влияет на выбор, который женщина делает, решая, что предпринимать и чего не предпринимать во внешнем мире: какие книги, фильмы и события впускать или не впускать в свою жизнь, над чем смеяться или не смеяться, какие интересы себе позволить. Тем самым она ограничивает дикую природу, которая должна быть вольна делать что угодно, быть какой угодно, смотреть на что угодно.

Обычно тайны развиваются по тому же сюжету, что и высокая драма. Вот некоторые сюжеты тайн: предательство, запретная любовь, недозволенное любопытство, отчаянные поступки, вынужденные действия, безответная любовь, ревность и отвергнутые чувства, месть и ярость, жестокость к себе или другим, предосудительные страсти, желания и мечты, предосудительные сексуальные склонности и интересы, нежелательная беременность, злоба и ненависть, случайная смерть или увечье, нарушенные обещания, трусость, потеря самообладания, незавершенное дело, неспособность что‑то сделать, закулисные интриги и махинации, пренебрежение, злоупотребление. Список можно продолжить, и большинство его пунктов подпадают под категорию плачевных ошибок [1].

Тайнам, как и сказкам и сновидениям, свойственны те же энергетические модели и структуры, что и драме. Но тайны, вместо того чтобы следовать героической структуре, следуют структуре трагической. Героическая драма начинается с того, что героиня отправляется в путь. Иногда у нее еще не наступило психологическое пробуждение. Иногда она слишком добра и не чует опасности. Иногда она уже столкнулась с жестоким отношением и отчаянно бьется, как пойманное животное. Каким бы ни было начало, героиня в конце концов попадает в ту или иную критическую ситуацию, где ее ждут суровые испытания. Затем, благодаря собственной смекалке и тому, что есть люди, готовые за нее заступиться, она обретает свободу и в результате становится сильнее [2].

В трагедии героиня становится жертвой захвата, насилия или сама попадает прямиком в ад и вследствие этого переживает потрясение. Ее криков никто не слышит, или же ее мольбы остаются без ответа. Она теряет надежду, теряет связь с драгоценностью своей жизни и сдается. Вместо того чтобы одержать триумф над превратностями судьбы и насладиться им или, призвав на помощь мудрость и терпение, сделать правильный выбор, она слабеет и гибнет. Тайна, которую хранит женщина, – это почти всегда героическая драма, без всяких на то оснований превращенная в безвыходную трагедию.

Но есть и хорошая новость. Трагическую драму можно снова превратить в героическую, если открыть тайну, доверить ее кому‑нибудь, написать другую концовку, исследовать свою роль в ней и свою способность ее вынести. Эти уроки чреваты в равной степени болью и мудростью. Если мы их переживаем, это триумф высокого и дикого духа.

Постыдные тайны, которые носят в себе женщины, стары, как мир. Каждая женщина, которой доводилось хранить компрометирующую ее тайну, сгорала от стыда. В этой универсальной ситуации сама модель является архетипической: героиня либо была вынуждена что‑то сделать, либо, утратив инстинкт, попала в ловушку. Как правило, она бессильна исправить это прискорбное положение. Некое обещание или стыд заставляют ее хранить тайну. Она повинуется, боясь лишиться любви, уважения, средств к существованию. Чтобы еще крепче запечатать тайну, на человека или людей, которые ее разгласят, налагается проклятье. Если тайна будет раскрыта, им грозит нечто ужасное.

Женщинам внушают, что некоторые события, решения и обстоятельства, обычно имеющие отношение к сексу, любви, деньгам, насилию и/или другим обстоятельствам, подстерегающим их на жизненном пути, чрезвычайно постыдны, а потому абсолютно не поддаются искуплению. Это неправда.

Все мы принимаем неправильные решения, воплощая их в слова или в дела, пока не выучимся и не поймем, каковы будут последствия. Ни на нашей планете, ни во Вселенной нет ничего такого, чего нельзя было бы простить. Ничего. «Да нет же, – скажете вы, – тот единственный поступок, который я совершила, совершенно непростителен!» А я вам говорю, ничто из того, что человек может сделать, делает или уже сделал, не входит в категорию непростительного. Ничто.

Самость – это не карающая сила, которая носится повсюду, наказывая мужчин, женщин, детей. Самость – это дикий Бог, который понимает природу живых существ. Часто нам бывает трудно «поступать правильно», особенно если мы отрезаны от основных своих инстинктов, в том числе от интуиции. Тогда нам трудно подумать о последствиях раньше, чем все произойдет. Дикой душе присуще глубокое сострадание, поэтому она это учитывает.

В архетипе тайны некие чары черной сетью накрывают душу женщины, заставляя ее считать, что тайна никогда не должна быть раскрыта и еще что если она ее разгласит, то впредь все порядочные люди при встрече будут клеймить ее позором. Эта дополнительная угроза, как и сам тайный стыд, вынуждает женщину нести уже не одно бремя, а два.

Такая призрачная угроза в ходу только у людей, в чьем сердце гнездится злая тьма. Те же, кто относится к ближним с любовью и теплом, всегда готовы помочь извлечь тайну на свет, поскольку знают: она причиняет боль, которая никогда не утихнет, пока тайное не станет явным.

 

 

Мертвая зона

 

Если женщина хранит тайну, это отгораживает ее от тех, кто мог бы дать ей любовь, помощь и защиту. Таким образом, ей приходится в одиночку нести бремя печали и страха, причем иногда за целую группу, будь то семья или общество. Кроме того, как сказал Юнг, сохраняя тайну, мы отгораживаемся от бессознательного. Там, где есть постыдная тайна, всегда есть мертвая зона в женской душе, место, которое не чувствует и не реагирует надлежащим образом в ответ на смену событий эмоциональной жизни – собственной или чужой.

Мертвая зона тщательно охраняется. Это место, где тянутся бесконечные стены, где каждая из бесчисленных дверей заперта на двадцать замков, а гомункулы, крошечные создания из женских снов, постоянно заняты тем, что устанавливают новые двери, новые преграды, новые системы безопасности, чтобы тайна не смогла выйти наружу.

Но обмануть Дикую Женщину невозможно. Ей известно о темных узелках в женском сознании, которые крепко‑накрепко перевязаны веревками и бечевками. Эти области женского сознания так плотно закрыты, что не реагируют на свет и милосердие. Но душа очень щедра, поэтому тайна, разумеется, все равно выйдет наружу, если не в изреченном виде, то в виде внезапных приступов меланхолии, периодических и беспричинных вспышек ярости; разнообразных спазмов, тиков, болей; в виде болтовни, которая внезапно и необъяснимо сменяется молчанием, а также неожиданных странных реакций на фильмы и даже телевизионную рекламу.

Тайное всегда становится явным, даже если оно высказано не языком слов, а языком тела, причем чаще всего так, что бывает невозможно открыто подойти и оказать помощь. Что же делает женщина, когда видит, что тайное начинает выплывать наружу? Она начинает гоняться за ним, проявляя завидную энергию. Она загоняет, заталкивает, закапывает его обратно в мертвую зону и возводит еще более мощные укрепления. Она созывает своих гомункулов – внутренних стражей и защитников эго – и приказывает построить новые стены, установить новые двери. Потом прислоняется к своей новой душевной гробнице, покрытая кровавым потом и пыхтящая, как паровоз. Женщина, которая хранит тайну, – это измученная женщина.

Мои nagynenik, тетушки, любили рассказывать сказку про такие тайны. Они называли ее «Aranyos Haj» – Златовласка, Девушка с золотыми волосами.

 

 

ЗЛАТОВЛАСКА

 

Жила‑была очень странная, но красивая девушка с длинными золотыми волосами, тонкими, как золотые нити. Она была бедна, и не было у нее ни отца, ни матери. Жила она в лесу одна‑одинешенька и ткала на станке, сделанном из темных ореховых веток. Тупой грубиян, сын угольщика, пытался силой заставить ее стать своей женой. И тогда, чтобы откупиться, она дала ему часть своих золотых волос.

Он не знал и знать не хотел, что это сокровище для души, а не для наживы, и пошел продавать волосы на базар. Но люди посмеялись над ним и решили, что он спятил.

К вечеру он вернулся разъяренный, убил девушку собственными руками и закопал ее тело у реки. Долгое время никто не замечал, что она пропала, никто не спрашивал, как она живет и здорова ли она. Златовласка лежала в могиле, а волосы ее все росли и росли. Прекрасные волосы поднимались вверх, прорастали сквозь черную землю, ветвились и кустились, пока ее могила не покрылась зарослями золотого тростника. Пастухи срезали тростинки и смастерили свирели, а когда они начали играть, свирели запели не умолкая:

 

Златовласка‑девица в могиле лежит,

А убийца ее сытно ест, сладко спит.

Его руки и сердце, как уголь, черны,

Не видать ему больше красивой жены.

 

Так убийца девушки с золотыми волосами был обнаружен и справедливо наказан, чтобы все те, кто живет в диких лесах, как мы с вами, снова могли чувствовать себя в безопасности.

На первый взгляд, эта сказка содержит обычные наставления: соблюдать осторожность в безлюдной лесной чаще. Но она несет еще и глубокое внутреннее послание: внутренняя жизнь прекрасной дикой женщины, которую олицетворяют ее волосы, продолжает жить и расти и оставаться источником знаний даже в том случае, если выглядит безмолвной и погребенной. Основные мотивы этой сказки, вероятно, являются фрагментами гораздо более развернутой древней истории о жизни и воскрешении, посвященной некоему женскому божеству.

Этот фрагмент обладает самобытной красотой и ценностью и к тому же кое‑что сообщает нам о природе тайного, а может быть, даже о том, что именно в душе гибнет, когда женскую жизнь не ценят надлежащим образом. В этой сказке тайна – убийство живущей в лесу женщины. Она является олицетворением Коры, [47] вечной девы. Эта сторона женской души олицетворяет желание оставаться в одиночестве. Это мистическое, благое одиночество, ибо Кора поглощена тем, что сортирует и ткет идеи, мысли и дела.

Именно эта независимая дикая женщина больше всего страдает от травм и необходимости хранить тайну; это она олицетворяет неотъемлемое чувство самости, которому для счастья надо совсем немного, эту сердцевину женской души, которая ткет в лесу на станке из черного ореха и тем довольна.

В сказке никто не спрашивает, куда подевалась эта яркая женщина. Так нередко бывает не только в сказках, но и в реальной жизни. В сказке о Синей Бороде родители убитых женщин тоже не ищут своих дочерей. В общественном смысле это явление не требует объяснений. Как ни печально, всем нам известно, что это значит, и многим женщинам понятно такое отсутствие интереса. Женщина, которая хранит тайну, часто ощущает такое же отношение к себе. Даже если люди видят, что ее сердце разбито, они могут случайно или умышленно оставаться слепыми к самому факту ее несчастья.

Но чудо дикой души отчасти в том, что, как бы смертельно женщину ни ранили, какой бы вред ей ни причинили, ее душа продолжает жить, поднимается над землей, а если сложатся благоприятные для души обстоятельства, изольет себя в песне. Она сознательно оценит тяжкий ущерб и начнет возрождаться.

Не правда ли, интересная идея: жизненная сила продолжает расти, даже если внешне женщина совершенно безжизненна? Это – обещание, что даже в самых скудных условиях дикая жизненная сила будет поддерживать жизнь и развитие наших идей, даже если некоторое время они будут оставаться под землей. Придет время, и жизнь пробьется, выйдет на поверхность. Жизненная сила не будет знать покоя, пока не обнаружат останки убитой женщины и не выяснят обстоятельства ее гибели.

Чтобы узнать истинное состояние души и что нужно делать дальше, следует вдохнуть, а потом направить дыхание души, или пневму, в свирель, как это делают пастухи. Тогда вы услышите плач души, а дальше придется копать.

Хотя некоторые тайны делают нас сильнее – например те, которые мы используем как часть стратегии, чтобы опередить соперников в достижении цели, или те приятные тайны, которые хранят только для того, чтобы полнее ими насладиться, – постыдные тайны отличаются от них, как от медали на ленте окровавленный нож. Их нужно извлечь на свет, чтобы сострадательные люди рассмотрели их в благоприятных условиях. Когда женщина хранит постыдную тайну, страшно видеть, какие тяжкие самообвинения и самоистязания она выносит. Все обвинения и кары, которые ей обещаны в случае разглашения тайны, так или иначе падают на нее, даже если она ни словом не обмолвилась, – все это гложет ее изнутри.

Дикая женщина так жить не может. Постыдные тайны делают человека жертвой. Женщина теряет сон, потому что позорная тайна, как острая колючая проволока, раздирает ей нутро, едва она пытается спастись бегством. Постыдные тайны губительны не только для душевного здоровья женщины, но и для ее связи с инстинктивной природой. Дикая Женщина откапывает скрытое, подбрасывает в воздух, ищет повсюду. Закопать и забыть – это не для нее. А если она и закопает, то помнит, что и где, и в скором времени откопает снова.

Если мы скрываем что‑то постыдное, это наносит душе глубочайший ущерб. Тайны вторгаются в сновидения. Психоаналитику часто приходится заглядывать за явное, порой даже за архетип сновидения, чтобы убедиться, что в действительности оно передает ту самую тайну, которую спящая не могла, не осмеливалась предать гласности.

Есть много снов, анализ которых обнаруживает сильные и глубокие чувства, которые спящий не может выразить в реальной жизни. Некоторые их этих снов касаются тайн. Наиболее распространенные сюжеты встречавшихся мне сновидений – это свет, электрический или другой, который мигает и/или гаснет, болезнь, которая поражает спящего после того, как он что‑то съел, опасность, от которой не скрыться, и тщетные попытки позвать на помощь, когда голос не повинуется.

Помните canto Hondo, сокровенную песню, и hambre del alma, изголодавшуюся душу? Со временем, благодаря снам и дикой жизненной энергии женщины, эти две силы поднимаются на поверхность души и издают необходимый крик – крик, который освобождает. И тогда женщина обретает голос. Она выпевает, выкрикивает тайну, и ее слышат. Ее душевная основа будет восстановлена.

В традиции этнических и религиозных практик, принятых в нашей семье, сущностный смысл этой сказки и других, на нее похожих, рассматривается как снадобья, которыми лечат тайные раны. В молитвенной разновидности curanderisma их считают ободрением, советом и разрешением. За структурой сказочной мудрости кроется тот факт, что для большинства мужчин и женщин раны, наносимые самости, душе и психике тайнами и другими обстоятельствами, являются частью жизни. И последующих шрамов никак не избежать. Но этим повреждениям можно помочь, и они, несомненно, излечимы.

Есть раны, которые встречаются у всех, и есть типично мужские и типично женские. Аборт оставляет шрам. Выкидыш оставляет шрам. Потеря ребенка любого возраста оставляет шрам. Иногда близость с человеком чревата образованием шрама. Обширные повреждения могут быть следствиями наивного выбора, пребывания в западне, а также правильного, но трудного выбора. Разновидностей шрамов столько, сколько видов душевных ран.

Если мы скрываем что‑то тайное, сопряженное со стыдом, страхом, гневом, виной или унижением, это накрепко закрывает все остальные части бессознательного, примыкающие к зоне тайны [3]. Это все равно что перед хирургической операцией сделать обезболивающий укол, скажем, в лодыжку. Обезболивание затрагивает ногу выше и ниже лодыжки, так что все эти области теряют чувствительность. Именно так сказывается на душе сокрытие тайны: возникает постоянный приток в вену обезболивающего препарата, от которого немеет гораздо большая область, чем необходимо.

Какой бы ни была тайна, какая бы боль ни сопутствовала ее сохранению, воздействие на душу оказывается одинаковым. Вот вам пример. Одну женщину, чей муж сорок лет назад покончил с собой через три дня после свадьбы, семья не только вынудила скрыть, что он страдал серьезным психическим заболеванием, но и вынуждала все это время скрывать глубокую печаль и гнев. В результате у нее развилась «мертвая зона», в которую вошли его страдания, ее страдания и гнев на клеймо, наложенное на это событие обществом.

Она позволила родственникам мужа совершить предательство по отношению к себе, согласившись с их требованием никогда не разглашать тот факт, что они многие годы обходились с ним жестоко. Каждый год в день смерти мужа его семья практиковала гробовое молчание. Никто не спросил ее: «Как ты себе чувствуешь? Может быть, хочешь поговорить? Тебе его не хватает? Я знаю, что это так. Давай погуляем или займемся чем‑нибудь вместе». Каждый год эта женщина разрывала могилу мужа и хоронила в ней свое горе.

Постепенно она стала избегать других памятных дат: годовщин и дней рождения, в том числе собственных. Мертвая зона росла от центра тайны вширь, включая в себя не только памятные даты, но и распространяясь на праздники и другие события. Женщина стала пренебрегать всеми этими семейными и дружескими встречами, открыто объявляя их пустой тратой времени.

Для ее бессознательного они были пустыми жестами, потому что никто не подошел к ней в тяжелое для нее время. Ее хроническое страдание, сокрытие постыдной тайны, пробралось в ту область души, которая управляет общением. Чаще всего мы раним других в то место, или близко к тому месту, куда ранили нас самих.

Но если женщина хочет, чтобы ее инстинкты и способности перемещались в душе по‑прежнему свободно, она может поверить свою тайну или тайны одному достойному доверия человеку, рассказав о ней столько раз, сколько необходимо. Обычно бывает недостаточно один раз продезинфицировать рану, чтобы забыть о ней, – необходимо промывать и смазывать ее несколько раз, пока не заживет.

Когда тайна, наконец, высказана, душе необходим более красноречивый отклик, чем «Неужели? Это просто ужасно!» или «Что поделаешь, такова жизнь», как со стороны рассказчика, так и со стороны слушателя. Рассказчик должен постараться не умалять проблему, и это счастье, если слушателем окажется человек, который умеет слушать всем своим существом, охать, вздрагивать, ощущать, как боль пронзает его или ее сердце, и не падать духом. Часть исцеления – поведать свою тайну так, чтобы другие были тронуты. Так женщина начинает оправляться от стыда, получая помощь и поддержку, которой ей так недоставало в пору первичной травмы.

В маленьких женских группах, где все доверяют друг другу, я, чтобы вызвать такое общение, прошу женщин собраться и принести фотографии матерей, тетушек, сестер, подруг, бабушек и других женщин, которые им дороги. Мы раскладываем все фотографии. Среди них есть потрескавшиеся, облупившиеся, со следами воды или кофейных чашек, есть разорванные пополам и снова склеенные, есть запечатанные в прозрачную пленку. У многих на обратной стороне красуются старомодные надписи: «Моя прелесть!», «С вечной любовью», «Мы с Джо в Атлантик‑сити», «Это я и моя лучшая подружка» или «Девушки из нашего цеха».

Я предлагаю каждой из собравшихся начать со слов: «Это женщины моего рода» или «Это женщины, от которых я многое унаследовала». Женщины смотрят на фотографии своих родственниц и подруг и начинают с глубоким состраданием рассказывать истории и тайны каждой: большие радости, большие обиды, большие муки, большие победы в жизни каждой женщины. Во время нашего общения то и дело наступают минуты, когда приходится сделать паузу, потому что реки слез выносят множество лодок из сухих доков, и мы на время уплываем вместе [4].

Здесь ценно то, что женщины дочиста отстирывают свое белье, раз и навсегда. Общеизвестное правило не стирать семейное белье на людях нелепо, потому что обычно «грязное белье» не стирают даже в кругу семьи. Семейное грязное белье так и лежит в самом темном углу кладовки, навеки храня свои секреты. Настойчивое стремление скрывать все от людей действует как отрава. На самом деле это значит, что у женщины нет вокруг никого, с кем бы можно было поделиться своими горестями.

Многие женские тайные принадлежат к разряду историй, которые бесполезно обсуждать с родными и друзьями: они все равно не поверят или постараются отмахнуться, и у них есть для этого вполне понятная причина. Если они станут обсуждать эти тайны, разбираться в них, стараться помочь, им придется взять на себя часть скорби. Тогда уже не удастся стоять в стороне, сложа руки, не удастся отделаться вздохами и молчанием. Не удастся отделаться советами вроде «Нужно постараться чем‑то себя занять и не думать о таких вещах». Подруге, семье, окружающим придется разделить с женщиной скорбь об убитой девушке с золотыми волосами. Им всем придется присоединиться к похоронной процессии. Им всем придется поплакать у могилы. Никому не удастся уклониться, и всем придется пережить тяжелые минуты.

Если женщина уделяет проблеме своего тайного стыда больше внимания, чем другие члены семьи или группы, осознанно страдает только она одна [5]. Психологическая задача семьи – сплачиваться – никогда не бывает выполнена. Однако дикая природа требует, чтобы окружение было очищено от раздражителей и угрожающих факторов, чтобы все, что угнетает, было сведено до минимума. Поэтому обычно женщина рано или поздно все равно призовет на помощь всю свою отвагу, срежет золотую тростинку и сыграет свою тайну громко и чисто.

Я дам рекомендации, как быть с постыдными тайнами; эти рекомендации основаны на исследовании архетипических советов, почерпнутых из десятков сказок, таких как «Синяя Борода», «Господин Лис», «Жених‑разбойник», «Мэри Калейн» [6] и других, в которых героиня так или иначе отказывается хранить тайну и благодаря этому окончательно освобождается. Чтобы снова жить полной жизнью.

Видьте то, что видите. Расскажите кому‑нибудь об увиденном. Это никогда не поздно сделать. Если вы чувствуете, что не можете произнести тайну вслух, запишите ее и дайте прочитать. Выберите человека, которому вы инстинктивно доверяете. Гораздо лучше держать банку с червями, которую вы так боитесь открыть, снаружи, чем внутри, где ее содержимое будет медленно гнить. Если хотите, поищите психотерапевта, который умеет обращаться с тайнами. Этот человек должен быть милосердным, не особенно напирать на то, что правильно и что неправильно, понимать разницу между виной и раскаянием и природу скорби и возрождения духа.

Какой бы ни была тайна, мы понимаем, что теперь это часть нашей пожизненной работы. Раскаяние заживляет некогда открытую рану. Но шрам все равно останется. При перемене погоды этот шрам может и болеть. Такова природа подлинной скорби.

Многие годы во всех направлениях классической психологии ошибочно считалось, что скорбь – это процесс, который вы когда‑то переживали, может быть в течение года, а потом он завершился; если же по истечении положенного срока человек не может или не хочет расстаться со своим горем, значит, с ним что‑то не в порядке. Но мы теперь знаем то, что люди инстинктивно знали многие века: некоторые разновидности обид, потерь и стыда невозможно изжить скорбью; одна из самых долговечных травм, если не самая долговечная, – потеря ребенка вследствие его смерти или разлуки с ним.

Исследуя дневники, которые люди вели долгие годы [7], Пол С. Розенблатт, доктор психологии, обнаружил, что человек может оправиться от самой тяжкой душевной скорби в первые год‑два после трагедии, в зависимости от системы поддержки и других факторов. Но и после он продолжает переживать периоды активной скорби. Хотя эти периоды становятся все более краткими и редкими, каждый рецидив по своей интенсивности приближается к той разрывающей душу скорби, которая была вызвана исходным событием.

Эти сведения помогают понять, что длительная скорбь – нормальное явление. Если тайна не высказана, скорбь продолжается и может длиться всю жизнь. Сохранение тайн становится помехой естественному самоисцелению души и духа. Это еще одно объяснение позыва делиться своими тайнами. Рассказывая их и скорбя, мы спасаемся из мертвой зоны и обретаем способность оставить позади погребальный культ, связанный с тайнами. Мы можем горевать, причем горевать глубоко, но выйдем из этого запятнанные слезами, а не стыдом. В итоге мы углубим свое знание, обретем полное понимание и наполнимся новой жизнью.

В минуты скорби Дикая Женщина будет держать нас в объятиях. Она – наша инстинктивная Самость. Она может выносить наши крики, наши стоны, наше желание похоронить себя заживо. Она найдет лучшее лекарство для худших ран. Она будет шептать и бормотать нам на ухо. Она будет терзаться нашей болью. Она вынесет ее. Она не убежит. Хотя останутся шрамы, полезно помнить, что шрам прочнее, чем сама кожа, и лучше переносит удары.

 

 

Камзол отпущения

 

Иногда, работая с женщинами, я учу их мастерить из ткани или других материалов камзол отпущения – длинный, до самого пола. Камзол отпущения – это наряд, на котором в виде рисунков, надписей, всевозможных нашивок и наклеек подробно изображены все бранные слова, которые женщине доводилось выслушать, все оскорбления, все обвинения, все травмы, все раны, все шрамы. В нем находит выражение ее опыт пребывания в роли козла отпущения. Одним, чтобы сделать такой камзол, достаточно одного‑двух дней, другим не хватает и месяца. Он очень помогает подробно вспомнить все обиды, удары и раны, которые выпадают на нашу женскую долю.

Сначала я сделала камзол отпущения для себя. Скоро он стал таким тяжелым, что хоть призывай хор муз, чтобы несли шлейф. Я собиралась сшить этот камзол отпущения, а потом, собрав на него весь душевный хлам, сжечь все сразу и таким образом избавиться от некоторых старых ран. Но, вы знаете, я подвесила его к потолку в коридоре, да так и оставила; и каждый раз, проходя мимо, я чувствовала себя не хуже, а лучше. Я обнаружила, что восхищаюсь ovarios тех женщин, которые, нося на себе такие камзолы, способны ступать гордо, петь, творить и помахивать хвостом.

Я обнаружила такое же отношение у женщин, с которыми работала. Сделав камзолы отпущения, они тоже не хотят с ними расставаться. Они предпочитают сохранить их навсегда, и, чем их камзолы ужаснее, чем больше на них следов крови, тем лучше. Иногда мы также называем их боевыми камзолами, ибо они являют собой свидетельства выносливости, неудач и побед каждой женщины в отдельности и всех женщин в целом.

Есть еще одна хорошая идея: исчислять женский возраст не годами, а боевыми шрамами.

– Сколько вам лет? – иногда спрашивают люди.

– Семнадцать боевых шрамов! – отвечаю я.

Обычно меня понимают сразу и тут же начинают увлеченно подсчитывать собственный возраст по числу боевых шрамов.

Как лакоты, желая запечатлеть события зимы, рисуют значки на звериных шкурах, а науатлы, майя и египтяне вели летописи, в которые заносили великие события, происходившие в племени, войны и победы, так и у женщин есть свои камзолы отпущения, боевые камзолы. Интересно, что подумают о таких летописях наши внучки и правнучки. Я надеюсь, им объяснят, что все это значит.

И пусть здесь не будет недоразумений, потому что вы заработали это трудными решениями своей жизни. Если вас спросят о национальности, этническом происхождении или кровном родстве, улыбнитесь загадочно и скажите: «Я из клана раненых».

 

Глава 14