Изгнание непохожего на других ребенка

 

В этой сказке разные обитатели скотного двора разглядывают «гадкого» утенка и по той или иной причине признают его неприемлемым. На самом деле утенок ничуть не гадкий – просто он другой. Он настолько непохож на всех, что выглядит черной фасолиной в миске зеленого гороха. Утка‑мать поначалу пытается защитить утенка, которого считает одним из своего выводка. Но в конце концов она испытывает глубокий эмоциональный разлад и отказывается заботиться о чужаке.

Братья, сестры и соседи налетают на него, щиплют, изводят. Они хотят его прогнать. Гадкий утенок по‑настоящему убит горем: ведь его отвергли близкие. Это ужасная беда, особенно если учесть, что он ничего не сделал, чтобы заслужить такую кару, – просто он выглядит и ведет себя немного по‑другому. Сказать по правде, перед нами утенок, который, еще даже не став подростком, приобрел сильнейший психологический комплекс.

Девочки, в которых сильна инстинктивная природа, в раннем возрасте часто переживают сильные мучения. Их с младенчества берут в плен, приручают, твердят, что у них мозги набекрень и что они не умеют вести себя прилично. Их дикая натура проявляется рано. Они любопытны, сообразительны и обладают различными безобидными странностями, которые, если их развить, составят основу их творческих способностей на всю оставшуюся жизнь. А если иметь в виду, что для души творческая жизнь – это пища и вода, то раннее развитие становится чрезвычайно важным.

Обычно раннее изгнание начинается без какой бы то ни было вины со стороны ребенка и бывает вызвано непониманием, жестокостью, невежеством или сознательной низостью окружающих. Тогда глубинному "Я" души наносится первая рана. Когда это случается, девочка начинает верить, что те отрицательные образы ее самой, которые отражают семья и культура, не только абсолютно верны, но и абсолютно лишены предвзятости, личных мнений и предпочтений. Девочка начинает считать себя слабой, гадкой, никому не нужной и думать, что останется такой навсегда, как бы она ни старалась стать другой.

Девочку подвергают гонениям точно по той же причине, которую мы видим в «Гадком утенке». Во многих культурах рождение девочки сопровождается надеждами: она станет такой‑то; будет поступать так‑то и так‑то; в соответствии с освященными временем правилами будет средоточием таких‑то ценностей – если не тождественных семейным, то по крайней мере чтимых семьей – и ни в коем случае не будет перечить старшим. Набор этих надежд бывает очень узким, если один из родителей или оба жаждут иметь «ангельского ребенка», то есть совершенного и удобного.

Некоторые родители ошибочно полагают, что любой ребенок должен быть совершенством и точно соответствовать их взглядам и ожиданиям. Если у девочки дикий нрав, то она, к сожалению, может снова и снова подвергаться родительским попыткам перекроить ее психику. Они стараются переделать девочку, более того, стараются переделать как раз то, чего требует от нее душа. Если ее душа требует зоркости, окружающее общество требует слепоты. Если ее душа желает говорить правду, ее заставляют молчать.

Ни душа, ни психика ребенка не могут этого вынести. Требование «соответствовать», как бы его ни формулировали старшие, может отпугнуть ребенка, загнать в себя или заставить пуститься в долгий путь в поисках покоя и духовной пищи.

Если общество жестко регламентирует все, что определяет успех или желательное совершенство, – взгляды, внешность, умение устраиваться, положение, мужские и женские достоинства, хорошие дети, хорошее поведение, религиозные убеждения, – то, соответственно, необходимость мерить себя этими критериями укореняется в душе каждого члена этого общества. Поэтому трудности, с которыми сталкивается изгнанница, женщина‑дикарка, обычно бывают двоякими: внутренними, то есть личными, и внешними, то есть обусловленными обществом.

Давайте рассмотрим внешние трудности, сопутствующие изгнанию, ибо, обретая достаточную способность – не совершенную, а умеренную и устойчивую, – быть собой и находить то, к чему он принадлежит, человек может умело влиять на внешнюю среду и культурное сознание. Что же такое умеренная сила? Это когда внутренняя мать, которая тобой руководит, не уверена на сто процентов относительно того, что делать дальше. Вполне достаточно семидесятипятипроцентной уверенности. Семьдесят пять процентов – хороший показатель. Не забывайте: мы говорим, что роза расцвела, независимо от того, распустилась она наполовину, на три четверти или полностью.

 

 

Разновидности матерей

 

Действующую в сказке мать мы можем интерпретировать как символ внешней матери, но большинство взрослых женщин унаследовало кое‑что и от истинной, внутренней матери. Это тот аспект души, который действует и реагирует соответственно опыту, который женщина получила в детстве, рядом со своей матерью. Но внутренняя мать состоит не только из опыта внешней матери, но и из других материнских фигур в нашей жизни, а также из образов, которые во времена нашего детства были приняты в обществе как воплощения хорошей и плохой матери.

У большинства взрослых, которые когда‑то имели трения с матерью, а теперь не имеют, в душе по‑прежнему живет мать‑двойник, которая действует реагирует так же, как и в пору раннего детства. Даже если в обществе, где живет женщина, появился новый, более здравый подход к роли матери, внутренняя мать хранит те же ценности и представления относительно того, какой должна быть мать, как она должна поступать, что были приняты во времена ее детства [3].

В психологии глубинного вся эта совокупность называется материнским комплексом. Это один из центральных аспектов женской души, поэтому важно понимать его состояние, чтобы укрепить одну сторону, выправить другую, устранись третью, а если необходимо, то и начать сначала.

Утка‑мать в этой сказке обладает несколькими качествами, которые мы разберем по очереди. Она одновременно олицетворяет амбивалентную мать, мать‑неудачницу и мать‑сироту. Рассматривая эти материнские структуры, мы начинаем понимать, способен ли наш собственный внутренний материнский комплекс прочно поддерживать наши уникальные качества или его давно пора привести в порядок.

 

 

Амбивалентная мать

 

В нашей сказке утка‑мать отрезана от своих инстинктов, насильно разлучена с ними. Ее упрекают в том, что ее утенок не похож на других. Эмоционально она разрывается на части и потому терпит крах и лишает ребенка‑чужака своей опеки. Хотя поначалу она пытается стоять на своем, непохожесть утенка на других начинает угрожать ее безопасности в собственном обществе, и она прячет голову под крыло и капитулирует.

Разве вы не встречали мать, вынужденную принять такое же решение – если не полностью, то хотя бы отчасти? Вместо того чтобы взять сторону ребенка, мать уступает требованиям своей деревни. До сих пор матери продолжают вести себя исходя из укоренившихся страхов, знакомых женщинам, жившим многие века до них: быть изгнанной из общины означает, что по меньшей мере тебя будут игнорировать, или относиться к тебе с подозрением, или, того хуже, начнут преследовать и доведут до гибели. Женщина, живущая в такой среде, часто старается переделать дочь, чтобы она во внешнем мире вела себя «прилично», стараясь этим уберечь ее и себя от нападок.

Таким образом, разрыв переживают и мать, и дитя. В сказке «Гадкий утенок» утка‑мать испытывает душевный разлад, она разрывается на части, а это и есть амбивалентность. Каждая мать, которой доводилось быть мишенью для нападок, ее поймет. Ее тянет в одну сторону желание быть принятой в своей деревне, в другую – самосохранение, в третью – страх, что соседи накажут ее и ребенка, подвергнут преследованиям, убьют. Этот страх – нормальная реакция на ненормальную угрозу психического или физического насилия. В четвертую сторону ее тянет инстинктивная материнская любовь к ребенку и стремление его защитить. '

В репрессивных обществах это не такое уж редкое явление, когда женщина разрывается между стремлением заслужить одобрение правящего класса (своей деревни) и любовью к ребенку, будь этот ребенок символическим, творческим или биологическим. Эта история стара, как мир. Женщины обрекали себя на душевную или духовную смерть, пытаясь спасти несанкционированного обществом ребенка – будь то творчество, любовник, политические взгляды, потомство или жизнь души. В качестве крайней меры таких женщин, нарушивших запрет деревни и укрывших несанкционированного ребенка, вешали, расстреливали, сжигали на костре.

Чтобы выстоять против нетерпимого общества, мать, имеющая ребенка, непохожего на других, должна обладать упорством Сизифа, бесстрашием циклопа и толстой шкурой Калибана [4]. Самые разрушительные общественные условия, в которых может родиться и жить женщина, – те, которые настаивают на послушании и не позволяют спросить совета у души, те, где нет обычая прощать от всего сердца, где женщину заставляют делать выбор между душой и обществом, где сострадание к ближнему ограничено сословными или кастовыми предрассудками, где тело считается или чем‑то нечистым, или храмом, управляемым указами свыше, где новое, необычное или непохожее не вызывает восторга, где любопытство и творческое начало получают не награду, а хулу, или вознаграждаются только в том случае, если не исходят от женщины, где муки, которым подвергается тело, называют священными, где женщину несправедливо наказывают, как метко выразилась Элис Миллер, «за то, что она слишком хороша» [5], где за душой не признается права на существование.

Если в душе у женщины присутствует такой образ амбивалентной матери, она может обнаружить, что слишком легко уступает, боится настоять на своем, потребовать уважения к себе, утвердить свое право поступать, учиться, жить по‑своему.

Происходит ли это от внутреннего образа или от внешней среды, но для того, чтобы материнская функция смогла преодолеть такие ограничения, женщина должна развить в себе очень жесткие качества – качества, которые во многих культурах считаются мужскими. Как это ни печально, на протяжении многих поколений матерям, которые хотели вызвать уважение к себе и своему потомству, были необходимы именно те качества, в которых им было решительно оказано: страстность, бесстрашие и умение заставить себя бояться.

Чтобы выращивать ребенка, который психологически в большей или меньшей степени не отвечает требованиям общепринятой культуры, мать должна для начала сама развить в себе героические качества. Она, как героини мифов, должна найти и присвоить эти качества, скрывать их, если они не дозволены, выпустить их в нужное время и постоять за себя и за то, во что она верит. Подготовиться к этому почти невозможно – нужно набрать побольше воздуха для храбрости и действовать. С незапамятных времен намеренное геройство – как раз то средство, которое помогает победить амбивалентность.

 

 

Сломленная мать

 

Наконец утка‑мать больше не может терпеть выходки ребенка, которого произвела на свет. Но еще более красноречивый факт – то, что она больше не может терпеть муки, которым подвергает ее общество в ответ на попытки защитить своего странного ребенка. И тогда она сдается. «Чтобы я тебя больше не видела!» – кричит она маленькому утенку. И измученный птенец убегает.

Если мать психологически сломлена, это значит, что она перестала чувствовать себя. Это может быть патологически самовлюбленная мать, которая чувствует себя вправе самой быть ребенком. Что еще более вероятно, она отрезана от своей дикой самости и оказывается сломленной действием страха, столкнувшись с какой‑то реальной угрозой, психологической или физической.

Сломленные люди обычно впадают в одно из трех эмоциональных состояний: сумятица (они в недоумении), трясина (они чувствуют, что никто не сочувствует их беде по‑настоящему) или яма (эмоциональный перепев старой раны – нередко это незаглаженная и незаслуженная несправедливость, причиненная им в детстве).

Чтобы заставить мать сломаться, нужно вынудить ее пережить эмоциональный разлад. С незапамятных времен наилучший способ для этого – заставить ее выбирать между любовью к ребенку и страхом кары со стороны сограждан, которую она навлечет на себя и ребенка, если не подчинится правилам. В фильме по роману Стайрона «Выбор Софи» героиня, Софи, попадает фашистский концентрационный лагерь. Она стоит перед комендантом‑нацистом, держа на руках двоих детей. Комендант вынуждает ее выбирать, который из двоих останется жить, а который умрет. Он говорит Софи, что, если она не сделает выбора, погибнут оба.

Хотя быть поставленной перед таким выбором – немыслимое дело, и все же матери испокон веков вынуждены делать такой выбор. Подчиняйся правилам и убей своих детей, а не то… И это продолжается. Если мать вынуждена выбирать между ребенком и обществом, в таком обществе есть что‑то безумно жестокое и бессмысленное. Общество, которое требует причинить вред душе, чтобы следовать его предписаниям, – общество тяжело больное. Это «общество» может быть средой, в которой живет женщина, но, что еще ужаснее, оно может быть тем, что она носит и в собственной душе, тем, чьим приказам она подчиняется.

Тому есть множество ярких примеров во всем мире [6], причем самые ужасающие из них можно найти в Америке, где было заведено отрывать женщин от любимых людей и мест. Это долгая и неприглядная история, продолжавшаяся в течение восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого веков, когда семьи, обреченные на рабство, безжалостно разбивали. Уже много веков родина требует матерей посылать сыновей на войну и гордиться этим. Насильственные репатриации продолжаются и по сей день [7].

В разные века в разных странах существовали обычаи, запрещавшие женщине любить и защищать того, кого она любит так, как сама желает.

Одна из тех областей угнетения женской души, которые обсуждаются менее всего, касается миллионов незамужних или никогда не бывших замужем матерей во всем мире, в том числе и в Соединенных Штатах; даже в нашем веке общественные нравы вынуждали их скрывать свое положение и своих детей – а то и убивать их, или отдавать чужим людям, или жить на полулегальном положении, под чужим именем, в бесправии, подвергаясь нападкам [8].

Многие поколения женщин были вынуждены узаконивать свое существование посредством замужества. Они принимали как должное, что человеческое существо недостойно признания, если на это не соглашается мужчина. Без такой мужской опеки мать беззащитна. И мы чувствуем иронию в том, что в сказке «Гадкий утенок» отец упоминается лишь однажды – когда утка‑мать, глядя на последнее яйцо, жалуется: «Этот негодник, отец моих утят, ни разу не явился меня проведать!» В нашем обществе отец нередко, к сожалению, – не важно, по какой причине [9], – не мог или не желал быть доступным ни для кого и, что самое печальное, даже для самого себя. Можно смело сказать, что для очень многих девочек‑дикарок отец был неудачником, всего лишь тенью, которая каждый вечер вешала себя в шкаф рядом с пиджаком.

Если в женской душе или в окружающем ее обществе прочно держится стереотип сломленной матери, то у такой женщины нет уверенности в своих достоинствах. Она может считать, что выбор между выполнением требований извне и требований собственной души – это дело жизни и смерти. Она может ощущать себя третируемым чужаком, которому нигде нет места, – для изгнанника это вполне нормальное состояние; что ненормально – так это сидеть, лить слезы по этому поводу и ничего не предпринимать. Нужно подняться на ноги и идти искать то место, к которому ты принадлежишь. Для изгнанника это всегда неизбежный шаг, а для женщины с укоренившимся в душе комплексом сломленной матери – самый главный шаг. Если у женщины сломленная мать, то сама она должна принять решение не стать такой же.

 

 

Мать‑ребенок, или мать‑сирота

 

Как мы смогли убедиться, утка‑мать в сказке – существо очень наивное и простодушное. Самая распространенная разновидность слабых матерей – это мать‑сирота. В нашей сказке утка, которая так настойчиво высиживала птенцов, в конце концов отказывается от одного из них. Есть много причин, которые могут заставить человеческую и/или внутреннюю мать поступить таким образом. Она сама может быть матерью‑сиротой. Она может принадлежать к разряду слабых матерей, очень незрелых душой или очень простодушных.

Она может быть столь душевно дезориентированной, что думает, будто ее не любит даже собственный ребенок. Возможно, она так измучена семьей и обществом, что не считает себя достойной коснуться даже краешка архетипа «лучезарной матери», который осеняет новое материнство. Понимаете, здесь нет двух вариантов: чтобы опекать свое потомство, мать должна сама познать материнскую заботу. Хотя каждая женщина обладает неразрывной духовной и физической связью со своими детьми, в мире инстинктивной Дикой Женщины она сразу, сама по себе не становится законченной земной матерью.

В старину благословения дикой природы обычно приходили из рук и уст женщин, воспитывавших молодых матерей. Ведь в душе у матери, которая рожает в первый раз, обитает не видавшая виды старуха, а мать‑ребенок. Мать‑ребенок достаточно взрослая, чтобы иметь детей, и обладает нужными инстинктами, ведущими ее в верном направлении, но ей необходима опека женщины или женщин постарше, главная задача которых – подсказывать, ободрять и поддерживать ее в заботе о ребенке.

Эту роль испокон веков исполняли старшие женщины племени или деревни. Эти человеческие «богини‑матери», которых церковь впоследствии утвердила в роли «крестных матерей», образовывали важнейшую систему воспитания от женщины к женщине, которая, в частности, питала молодых матерей, уча их, в свою очередь, питать душу и психику детей. Когда роль богини‑матери сделалась скорее умозрительной, под крестной матерью стали понимать женщину, которая следит, чтобы дитя не сбилось с пути, определяемого церковными заповедями. На этом переходе многое оказалось утерянным.

Старшие женщины были сокровищницами знания как норм поведения, основанного на инстинкте, и могли наделить им младших подруг. Женщины передавали друг другу это знание не только словами, но и другими средствами. Ведь емкие советы о том, как быть и какой быть, можно передать и взглядом, и прикосновением руки, и бормотанием, и особым объятием, которое как бы говорит говорящим: «Я с тобой».

Инстинктивная самость всегда дарует благодать и помощь тем, кто за ними обращается. Это относится и к здоровым животным, и к здоровым людям. Так мать‑ребенок, переступив порог, оказывается в кругу зрелых матерей, которые приветствуют ее шутками, сказками и подарками.

Некогда такой женский кружок принадлежал к сфере Дикой Женщины, и вход в него был открытым: к нему могла принадлежать любая из нас. Но все, что осталось от него сегодня, – это скудные остатки, так называемое «омовение новорожденного», когда все байки о родах, подарки матери и шутки на постельные темы втискиваются в двухчасовые посиделки, – и больше за всю свою материнскую «карьеру» женщина ничего подобного не услышит.

В наше время в большинстве уголков промышленно‑развитых стран матери вынашивают, рожают и стараются выхаживать своих детей в одиночку, без всякой помощи со стороны. Это колоссальная трагедия. Ведь многие женщины – дочери слабых матерей, незрелых матерей и матерей‑сирот – и сами внутренне склонны к «самоматеринству».

Если образ матери‑ребенка или матери‑сироты живет в душе у женщины или возвеличивается обществом и поддерживается на работе и в семье, то такая женщина, скорее всего, будет отмечена наивной мечтательностью, незрелостью и, в особенности, ослабленной инстинктивной способностью представлять, что произойдет через час, через неделю, через год, через десять лет.

Женщина, у которой внутри сидит мать‑ребенок, сохраняет ребяческий дух и только притворяется матерью. Таких женщин часто отличает повышенный энтузиазм по отношению ко всему без разбора, та разновидность «гипер‑материнства», когда они хватаются за все и стремятся быть всем для всех. Они не способны направлять и поддерживать собственных детей, – вроде тех крестьянских ребятишек в сказке о гадком утенке, которые приходят в неописуемый восторг от появления в доме нового существа, но не знают, как правильно о нем заботиться. Так и у матери‑ребенка дети чаще всего неухоженные и издерганные. Сама того не понимая, она изводит их всеми видами ненужного внимания, в то же время нередко лишая самого необходимого элементарного ухода.

Иногда слабая мать сама является лебедем, которого вырастили утки. Она не сумела вовремя найти самое себя и таким образом принести пользу своему ребенку. Потом, когда ее дочь, взрослея, сталкивается с великой тайной дикой природы женственности, мать тоже обнаруживает в себе признаки сочувствия и тягу к лебединому. И тогда поиски, предпринимаемые дочерью, могут даже вдохновить мать на запоздалое странствие с целью найти утраченную самость. В доме, где есть такие мать и дочь, есть и два диких, неприкаянных духа, которые томятся в подвале, простирая руки и надеясь, что их позовут наверх.

Вот что может произойти, если мать отрезана от своей инстинктивной природы. Но не стоит вздыхать слишком тяжело или слишком долго – есть средство все это исправить.

 

 

Сильная мать – сильное дитя

 

Это средство – окружить заботой юную внутреннюю мать. Для этого нужна помощь окружающих вас реальных женщин – тех, кто старше, мудрее и к тому же, по возможности, прошли огонь, воду и медные трубы. Трудности, которые они испытали, закалили их, как сталь. Чего бы им это ни стоило, они добры, их глаза и теперь видят, уши слышат, уста говорят.

Даже если у вас была лучшая в мире мать, ничто не мешает вам иметь несколько матерей. Сама я часто говорю своим дочерям: «Вас родила одна мать, но если повезет – будут и другие. И у них вы найдете большую часть того, что вам необходимо». Ваши отношения с todas las madres, многими матерями, скорее всего, будут продолжительными, потому что потребность в руководстве и совете всегда сохраняется – да так и должно быть, если дело касается глубинной творческой жизни женщины [10].

Взаимоотношения между женщинами – объединяет ли их кровное родство или родство душ, – устанавливаемые между психоаналитиком и пациенткой, учителем и ученицей или духовная близость – все это родственные и чрезвычайно важные отношения.

Хотя некоторые современные авторы‑психологи назойливо предлагают отбросить все материнские связи, уверяя, что если этот переворот не осуществить, то на вас навеки останется пятно; хотя многие говорят, что чернить свою мать полезно для собственного душевного здоровья, – с образом и сутью дикой матери никогда не следует расставаться, да это и невозможно. Ведь, поступив так, женщина рассталась бы с собственной глубинной природой, хранилищем всех знаний, всех мешочков с семенами, всех иголок для штопки, всех лекарств для работы, отдыха, любви и надежды.

Вместо того чтобы порвать с матерью, мы ищем дикую и мудрую мать. С ней мы нераздельны, и никто не может нас с ней разлучить. Наши отношения с этой задушевной матерью существуют для того, чтобы мы могли постоянно превращаться и изменяться, и в этом заключен их парадокс. Эта мать – школа, для которой мы рождаемся, школа, где мы учимся, школа, где мы учим, причем все это происходит одновременно. Есть у нас дети или нет, лелеем ли мы сад, научную ниву, грозовой мир поэзии или что‑то иное, мы всегда соприкасаемся с дикой матерью. И так оно и должно быть.

Но что сказать о женщине, которая в детстве получила подлинный опыт разрушительного общения с матерью? Разумеется, этот опыт не вычеркнуть, но его можно облегчить. Его нельзя подсластить, но можно переделать, преобразить в нужном направлении, необратимо и не откладывая. И не преображения внутренней матери многие из нас так боятся; они опасаются, что тогда отомрет нечто важное, нечто такое, чего уже никогда не вернуть к жизни, нечто, не получающее пищи, поскольку психологически их мать сама душевно мертва. Таким я говорю: не тревожьтесь, вы не умерли, не получили смертельной травмы.

Как и у природы, у души и духа есть поразительно богатые ресурсы. Наподобие волков и других животных, душа и дух могут довольствоваться скудной пищей, а иногда очень долго обходиться совсем без пищи. Для меня это всегда было чудом из чудес. Однажды я пересаживала живую сиреневую изгородь. Один большой куст по непонятной причине погиб, но остальные по весне обильно покрылись лиловыми гроздьями. На мертвом кусте кора потрескалась и отстала, словно арахисовая скорлупа, и я стала его выкапывать. И обнаружила, что его корни соединены со всеми живыми кустами сирени, образующими изгородь.

Что еще больше меня поразило, так это то, что погибшая сирень была «матерью». Ее корни были самыми толстыми и старыми. А ее взрослые дети прекрасно себя чувствовали, хотя сама она была мертва. Сирень размножается корневыми отростками, и каждый куст – вегетативный потомок своего родителя. В этой системе потомство может выжить даже если мать погибает. Это психологическая модель и обещание для тех, кто был лишен материнской заботы, имел ее недостаточно или терпел мучения от своей матери. Даже если мать по каким‑то причинам не выполняет своих функций, даже если ей нечего предложить своему ребенку, отпрыск будет развиваться и расти самостоятельно и все равно достигнет поры цветения.

 

 

Плохая компания

 

Гадкий утенок проходит одно испытание за другим, стараясь найти себе место отдохновения. Хотя инстинкт, подсказывающий, куда именно нужно идти, может быть недоразвит, инстинкт, предписывающий скитаться, пока не найдешь то, что необходимо, в полном порядке. И все же в синдроме гадкого утенка иногда присутствует некоторая патология. Даже обретя кое‑какое знание, человек продолжает стучаться не в те двери. Трудно себе представить, откуда человеку знать, какая дверь – та, если прежде он никогда не видел нужной двери. Тем не менее не те двери – это двери, которые заставляют вас снова и снова чувствовать себя изгоем.

Такую реакцию на изгнание можно назвать поисками любви не там, где следует. Если женщина, чтобы облегчить свою жизнь в изгнании, усваивает хронически неверное поведение, снова и снова совершая поступки, которые не приносят удовлетворения, не насыщают жизненной силой, а приводят к упадку сил, она, по сути, причиняет себе еще больший вред, ведь изначально травмированное состояние не облегчается, и каждой новой выходкой она наносит себе новые раны.

Это все равно что мазать мазью нос, когда рана на руке. Разные женщины выбирают разные неподходящие средства. Некоторые выбирают явное зло, например плохую компанию, пагубные для тела или души излишества, которые сначала возносят женщину на небеса, но потом сбрасывают вниз, еще ниже начальной отметки.

Чтобы не допустить неверного выбора, есть несколько средств. Если бы женщина могла заглянуть в собственное сердце, она бы прочитала в нем, что необходимо с уважением относиться к своим талантам, дарованиям и ограничениям, принимая и те, другие. Поэтому, чтобы начать путь к исцелению, перестаньте себя обманывать, внушать себе, что небольшая порция бесполезных, хоть и приятных на вкус снадобий поможет вылечить сломанную ногу. Скажите себе правду о своей ране – тогда вы будете знать, какое лекарство для нее необходимо. Не переводите попусту то, что проще всего или ближе всего под рукой. Достаньте нужное средство. Вы узнаете его по тому, что от него ваша жизнь окрепнет, а не ослабеет.

 

 

Неправильный внешний вид

 

Как и гадкий утенок, чужак учится избегать ситуаций, где ты можешь поступать правильно, но твой поступок все равно будет выглядеть неверным. Например, утенок хорошо плавает, но все равно выглядит не так, как надо. И напротив, женщина может внешне выглядеть нормально, но не умеет правильно поступать. Есть много поговорок о людях, которые не способны (а в душе и не желают) спрятать свою истинную суть, – от восточно‑техасской: «Можно нарядить, да нельзя на люди выводить» до испанской: «У этой женщины под юбкой черное перо» [11].

В сказке утенок начинает вести себя как простофиля [12] – человек, который не способен сделать ничего путного. Он стряхивает пыль в масло, падает в бочонок с мукой, но сначала ухитряется угодить в подойник с молоком. Всем нам знакомы такие неурядицы, когда все идет наперекосяк. Стараешься исправить положение – выходит еще хуже. Утенку нечего делать в этом доме. Но вы видите, что получается, когда человеку не везет. В поисках не той вещи он попадает не в то место. Как говаривала моя любимая подруга и коллега, ныне покойная, «в доме у барана молока не найдешь» [13].

Хотя полезно устанавливать связи даже с теми группами, к которым не принадлежишь, и важно стараться проявлять доброту, непременное условие – не стараться слишком усердно, не слишком полагаться на то, что если будешь вести себя правильно, если сумеешь держать в узде все порывы и позывы дикого существа, то вполне можно сойти за милую, сдержанную, мягкую и серьезную даму. Именно такое поведение, именно такое желание эго быть принятым любой ценой нарушает душевную связь с Дикой Женщиной. И тогда вместо полнокровной женщины вы получаете милую женщину с вырванными когтями. Вы получаете хорошо воспитанную, благонравную женщину – нервную женщину, которая изо всех сил старается быть хорошей. Нет, куда лучше, милосерднее и душевнее быть той и такой, какова ты есть, и предоставить другим тоже быть самими собой.