Онтологические предпосылки, опыт и истина в мифе

 

Во второй части этой книги подробно обсуждались онтологические предпосылки, лежащие в основе мифа. Мы можем теперь добавить, что они играют ту же роль внутри мифической модели объяснения, что и онтологические предпосылки науки — в научной модели объяснения. Если последние определяют, какое предложение признается научным и в чем состоит научное рассмотрение реальности, то первые определяют, как то же самое происходит в мифе. В соответствии с предшествующими замещениями заменим Теперь '?4" научной модели объяснения на "М4". В остальном укажу на содержание 3-го раздела главы XVI, формальный перенос которого на миф очевиден, так что во избежание повторений я не буду более касаться этого вопроса. Я также только вкратце коснусь вопроса об опыте в мифе. Если мы обозначим аналогично знаку "Su" 4-го раздела главы XVI знак "Smi" множеством всех M до М4, которые необходимы для мифического объяснения, то мы также должны констатировать, что ни одно из встречающихся в мифической схеме объяснений предложений не является чем-то эмпирическим само по себе. Чисто эмпирическим вновь является только то, что при определенных предпосылках достигается определенное множество результатов: если Smi, то??.

Однако следует пояснить, что эти мифические отношения появляются совсем в другом свете, и поэтому отсюда должны вытекать совершенно другие следствия по сравнению с теми, которые были изложены в 3 и 4 разделах главы XVI (см. замечания, сделанные мною в начале главы V).

Так как миф не знает строгого разделения между субъектом и объектом, сознанием и предметом в смысле научной онтологии (см. II часть книги), познание не опирается для него на восприятие субъектом лежащего вне его объекта в чисто духовной внутренней жизни своего мышления, а понимается как процесс, в котором нуминозная субстанция, пронизывающая участвующий в познании объект, влияет на познающего и наполняет его. Все идеальное является, как мы видели, одновременно материальным и наоборот; представленное есть в определенном смысле уже воспринятое; имя, знак и действительность, "вещный аспект" и "аспект значения" строго не разделены; то, что вызвано из прошлого танцем и песней, присутствует и в настоящем; сон и реальность не являются противоположностями; познание пифии опирается на то, что она воспринимает божественный дух, и т. п. Даже в более позднем греческом теоретико-познаватель-

ном учении об эйдосах находим мы еще влияние этой идеи, так как истечение мыслится там как маленькое субстанциальное отражение предмета, которое проникает в познающих. Вследствие мифического тождества между предметом в сознании и вне его существует поэтому различие лишь в степени, плотности его субстанции. Итак, объект, равно как и знание о нем в субъекте, в конце концов является тем же "единством идеального и материального", и повсюду находится одна и та же "объективная реальность".

В свете такого понимания мы не можем рассматривать выработанные до сих пор на основании мифической модели объяснения предпосылки эмпирического знания как творения или истолкования, ведь они — это нечто сообщенное каким-то нуминозным существом, они опираются на нуминозный опыт, в котором бог показывает нечто людям. Поэтому нельзя рассматривать их как какие-то постулаты или нечто априорное, то есть как выдуманное во внутренней жизни субъекта или как нечто трансцендентально определяющее субъект. Они являются скорее результатом божественных озарений, позволяющим людям поместить профанную, преходящую реальность смертных в общезначимое и вечное. Ученый постоянно должен (или, по крайней мере, должен бы) осознавать всеобщий и чисто интерпретативный характер своих предпосылок и их гипотетическую структуру, поскольку он никогда не может окончательно освободиться от субъективности исключительно им придуманных и из него произрастающих мыслительных возможностей и "координат". Мифический человек, напротив, может надеяться познать истину в нуминозном опыте, в эпифании божественной действительности. Если мы исходим из закона и правила, то это не то же самое, что исходить из архе. Первое есть нечто профанное, второе — нечто священное, которое в качестве нуминозной субстанции проникает в людей уже многократно описанным здесь способом. Этим мифически думающий человек избегает свойственного нам раздвоения сознания на "спонтанную" и "рецептивную" часть, на мышление и опыт, которое придумала строящаяся на научной онтологии теория познания, и все становится для него вопросом опыта, пусть этот опыт и отличается некоторым образом от нашего.

Однако мифический человек, как мы видели, тоже знает заблуждение, тоже эмпирически проверяет свои предпосылки. Действует ли он тем самым также гипотетически и не является ли его позиция поэтому противоречивой?

То, что Мы называем "процессом познания", та смена эксперимента, заблуждения, подтверждения и опровержения является для мифического человека нуминозным процессом, в котором божественный "показ" часто лишь постепенно проникает в исследующего человека и осуществляется в нем. Поэтому необходимы предшествующая молитва, жертва и другие ритуальные приготовления, делающие возможным подобное зачатие. На такие формы ритуала, например, опираются оценочные правила, которые находят применение в мифах. Но к этим правилам

принадлежит также указание на давно почитаемую традицию (см. "Антигона", 454 f.) или на божественную эпифанию. Священная истина считается добытой с достоверностью тогда, когда мифические предпосылки оказываются эмпирически подтвержденными согласно содержащимся в мифе правилам. Эмпирическая же неудача объясняется следующими способами: во-первых, причина ее может быть в том, что познающий не выполнил или еще не выполнил предпосылки приема истины; во-вторых, бог сам может разочаровать (чему имеется много примеров в мифе); в-третьих, возможно, в нуминозной сфере произошло изменение, и теперь там действуют другие боги и архе. И здесь же имеют место мифические оценочные правила, так как с их помощью выводится суждение о том, что мы сегодня называем "фальсификацией". Мифические боги тоже имеют историю, и историческое развитие человечества рассматривается исключительно как ее отражение. Новый опыт часто означает вытеснение старого новыми нуминозными сущностями. Смена мифического мира опыта охотников и кочевников миром земледельцев, а этого — миром вооруженной бронзовым и железным оружием аристократии сводится соответственно к победе новых богов и не рассматривается в качестве совершенной людьми. Если мы склонны рассматривать действительность неизменной и искать причины эмпирической неудачи в себе, то с мифической точки зрения изменяется сама действительность, и то, что когда-то раньше было действительно истинным, уже более не истинно.

Показанное уже нами различие между чисто эмпирическим и априорным не существует, конечно, для мифического мышления, но миф придерживается некоторого другого различия, а именно различия между священным и профанным опытом. Все, что здесь называлось эмпирическим и априорным, представляет для него по упомянутым причинам священный опыт; но чисто эмпирическое является для него чем-то профанным. Осознаваемый им в смене эксперимента и заблуждения голый факт, что при одних предпосылках достигается один, а при других — Другой результат, тоже лишен нуминозного значения, подобно тому как и любая мифическая предпосылка сама по себе является "пустой". Это — профанная истина (такая же, как, например, констатация заблуждения), так как она не сняла покрова с нуминозной истины, которая явится лишь тогда, когда названные предпосылки сами тоже окажутся истинными.