Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Идеология и технология тренингаСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Тренинг как активное социально-психологическое обучение в 80-е годы, на заре своего становления, критиковался в отечественной психологии за свою «укорененность» в принципах бихевиорального научения, а на самом деле — за свою свободную от идеологии сущность. Некоторым моим коллегам — пионерам тренинга, например, Н.Ю. Хрящевой, приходилось доказывать на философских семинарах, что тренинг может быть обоснован и с помощью концепций советской психологии[3]. В частности, они ссылались на теорию установки Д.Н. Узнадзе, в которой описаны импульсивный и регулятивный уровни поведения, на идеи С.Л. Рубинштейна о психологическом значении игры, на концепцию П.Я. Гальперина о формировании ориентировочных основ гностических действий и др. В действительности же эти внешние идеологические препятствия в значительной степени были обусловлены страхом преподавателей более старшего возраста перед популярным движением, результаты которого для них самих могли оказаться непредсказуемыми. Ощущалась опасность грядущего выбора: оставаться традиционным лектором или примкнуть к новому движению. И та, и другая перспектива угнетали своей неопределенностью. Первая — потому, что традиционное монологическое лекторство могло потерять всякую привлекательность для студентов (но в действительности так и не потеряло), вторая — потому, что активные методы предполагали «введение собственной личности в пространство обучения» (выражение Ю.Н. Емельянова), а это требовало буквально внутреннего переворота, так как казалось, что это до основания разрушит устоявшуюся модель отношений преподавателей и студентов. Время расставило все по своим местам. Многие преподаватели стали интересоваться тренингом, а потом и вести его или использовать его элементы на лекциях. Те, кто этого не сделал, продолжает читать лекции также, как и раньше, и мир не перевернулся. Теперь уже нет необходимости стыдливо отрекаться от бихевиоральных корней тренинга. Всем давно известно, что бихевиоральное учение вообще впервые появилось в России, и родоначальник его — Иван Петрович Павлов. Если спросить любого американца, что такое бихевиоризм, он назовет два имени: Павлов и Уотсон, а если спросить нашего студента, то он вспомнит Павлова и Скиннера (то, что Павлова — первым, это понятно, но почему вторым не Уотсона — загадка). Но вернемся несколько назад. Внешние идеологические препятствия создавали барьер, через который нужно было «прорываться» к работе, но не создавали никаких трудностей собственно для тренерской работы. Однако в самой этой работе возникали уже другие трудности. Перечень «техник» походил на учебник коммуникативной грамматики, составленный на скорую руку и к тому же весьма неточно переведенный. Техники «вводились» сериями по 9-15, и «проглотить» их было невозможно. Когда я сама впервые оказалась на тренинге, перечень техник аргументации был столь неохватным, что невозможно было запомнить хотя бы одну из них. Я очень благодарна моим первым тренерам за этот тренинг, но должна признать, что у меня возникло ощущение некоторой деперсонализации. В процессе тренинга становилось все более и более очевидным, что мое личностное своеобразие и мой жизненный опыт не имеют отношения к делу и даже, более того, мешают. Я стала замечать также, что и чужая уникальность несообразна на тренинге, и участникам лучше выполнять правила и следовать формуле, вместо того чтобы пререкаться, приводить противоположные примеры из собственной жизни, демонстрировать что-то свое и т.п. Индивидуальность должна была уступить место западному стандарту. Тогда еще было не столь очевидно, что мы становимся частью международного сообщества, и стандартные техники не воспринимались как универсальный язык общения. Казалось, что этим общим «коммуникативным аршином» Россию не измерить. Общение было чем-то гораздо большим, чем западная «коммуникация». Общение — это специфически русский термин. Неслучайно в других языках, например, в английском, нет точного перевода слова «общение». Разве может коммуникация охватить все аспекты общения в российском понимании этого слова? В русском языке коммуникация — это прежде всего техническое средство связи и, может быть, какой-то узкий специфический аспект общения. Общение же и шире, и глубже. Это соприкосновение и взаимопроникновение личностных миров, а не просто обмен информацией или прагматичная межличностная «смазка» делового взаимодействия. Это различие в толковании приводило к тому, что тренинг казался чем-то достаточно поверхностным тем из нас, кто еще до тренинга прошел курс подготовки в групповой психотерапии. «Как много личностного проявляется в тренинге!» — сказала мне как-то в перерыве моя подруга, Татьяна Угарова. Она в то время работала в Институте им. В.М. Бехтерева, а до этого мы вместе заканчивали медицинскую специализацию факультета. «И странно, что тренеры с этим ничего не делают. Так много пропадает настоящего материала, с которым бы работать и работать», — добавила она с сожалением. В середине 80-х годов в Вильнюсе ежегодно проходили Республиканские семинары по психотерапии. Их главным героем был, несомненно, Александр Алексейчик. Его курсы психотерапии, или «интенсивной психотерапевтической жизни», как он их называл, незабываемы. Однако мне очень хотелось побывать и на видеотренингах партнерского общения, которые проводились там же эстонскими коллегами. Не довелось, к сожалению. Всякий раз не хватало мест (мест особенно не хватало тем, кто приехал из России: преимущество отдавалось жителям Литвы — тут уж из песни слова не выкинешь). Но все группы регулярно собирались вместе для обсуждения хода дел. И вот видеотренеры на этих общих обсуждениях жаловались: «Мы пытаемся отрабатывать какую-то технику, например, "перефраз"[4], а в группе начинается групповая динамика, какие-то свои отношения, с которыми мы не знаем, что делать». Похоже было, что в тренинге коммуникативных умений происходит нечто такое, что по значимости превышает его первоначальную цель, но при этом может мешать достижению этой цели. Допустим, биолог высаживает на участке семена, чтобы проверить их всхожесть, а из семян вырастают совсем не те цветы, которых он ждал, но они прекрасны. Для того чтобы все-таки проверить всхожесть семян, нужно подсчитать количество «правильных» ростков. Но для этого нужно удалить эти нежданные цветы. И у биолога не хватает на это духу. Тренинг служил пусковым механизмом раскрепощения, которое затем уже не нуждалось в «коммуникативных техниках», для того чтобы развернуться во всю свою ширь. Каждый тренер наверняка сталкивался с тем, что ситуация, приведенная им для примера, для того лишь, чтобы наполнить какую-либо «технику» живым содержанием, становилась предметом страстного обсуждения в группе. Участникам становилось не до «техник» и даже иногда и не до тренера. ПРИМЕР Произрастание из «техник» совсем других «цветов» Тренер предлагает ситуацию, в которой нужно использовать повторение части высказывания собеседника (повтор, или вербализацию ступени А). — Иваныч, ты мне выделишь двух человек для срочной работы в воскресенье? Ожидаемые технически правильные вербализации: — Для срочной работы? — Двух человек? — Ты говоришь, двух человек в субботу? и т. п. И вот что происходит в реальности; У ч а с т н и к А. Это совершенно неправильный подход. Я с этим у себя борюсь. У ч а с т н и к Б. Нормальный подход, особенно в конце года. У ч а с т н и к В. Надо ответить — а что мне за это будет? Т р е н е р. Давайте попробуем все же использовать технику повторения, чтобы уточнить сказанное партнером. У ч а с т н и к А. Нет. Я не выделю тебе двух человек для срочной работы в воскресенье. У ч а с т н и к Г. А что, нормально. Повтор есть? Есть. Значит, все правильно. Т р е н е р. Помогает ли это лучше понять партнера? У ч а ст н и к А. А зачем мне его понимать? Главное — чтобы отвязался. Я от таких «Иванычей» уже нахлебался на своем веку. Вот есть один... Причем ведь знает, что я каждое утро на работе в 7.15. Но нет, дождется конца рабочего дня или вечера пятницы, и начинается... Сколько крови из меня выпил... У ч а с т н и к В. Так это он специально, не понятно, что ли? Вот однажды — можно, я расскажу? Это много времени не займет... И т. п. Результат — про технику А — повторение слов партнера — все естественным образом забыли. Зачастую обсудить проблему участникам было важнее, чем потренироваться в техниках. И более того, техники казались им бессильными против актуальных для них социально-психологических драм. Зачем повторять, если надо бороться? Столкнувшись с такого рода ситуациями, тренер мог выбирать один из трех путей: r постепенно отойти от техник; r настаивать на отработке техник, преодолевая сопротивление участников; r разработать новые техники, эффективные для разрешения актуальных драм взаимодействия.
В первом случае тренинг становится скорее исследованием, чем отработкой навыков. Во втором случае тренинг превращался в социальную игру. В третьем случае он становится все более авторизованным и постепенно вырастает в самостоятельную программу тренинга. Поскольку далеко не у каждого тренера есть силы и дерзость для разработки собственных техник, большая часть тренеров шла по первому пути. В тренинге исследовались «общие факторы» эффективного слушания, «принципы», «барьеры» и т. п. Конечно, я не могу судить обо всех тренерах, и выборка у меня вряд ли репрезентативная. Однако я часто вела тренинги по собственным программам с участниками, прошедшими тренинг партнерского общения у других тренеров. В подавляющем большинстве случаев участники не помнили, чтобы у них была какая-то отработка техник. Исключение составляют только те тренеры, которые у меня же прошли методический тренинг. В этих случаях я могла твердо опереться на уже отработанные (или, по крайней мере, сохраненные в памяти) техники. Но чаще всего «техники» не выходят на первый план. По-видимому, это отвечает глубинной специфике российского менталитета. Технология всегда была и остается для нас чем-то второстепенным по сравнению с идеологией. Техника второстепенна по отношению к содержанию, форма — по отношению к существу, техническая культура — по отношению к культуре духовной. И в тренинге доминирует подход скорее личностно-развивающий, чем технологический. «Поведенческий тренинг, игнорируя личностный смысл в интерперсональном взаимодействии, помещает значение поведения скорее в рамки самого поведения, нежели в субъект-субъектный контекст, в котором имеет место поведение. Таким образом, личностный смысл отчуждается от личности индивида и вкладывается в поведенческий акт. Из поля внимания приверженцев поведенческого научения ускользает истинный смысл общения, возникающий на стыке совпадения личностных смыслов взаимодействующих людей, а от этого зависит истолкование участниками коммуникации поведения друг друга. Личностно-развивающий подход претендует на большее, нежели каталогизация и дрессура коммуникативных умений». (Емельянов Ю. Н., 1985, с. 53.) На мой взгляд, в тренинге важен баланс идеологии и технологии. Современный тренинг свободен от внешних идеологических требований. Идеология тренинга — это идеология создателей программ и/или идеология тех организаций, которые создают и продают или заказывают и покупают программы тренингов. В общем, кто во что горазд. В конечном итоге, за идеологию тренинга отвечает тренер. Технология в тренинге необходима, так как в противном случае это будет не тренинг, а диспут. Новый подход, новое видение проблемы, новый способ реагирования, — все это должно быть операционализировано. Участник тренинга должен знать, КАК это делается. У него должен быть алгоритм действия, которым он может воспользоваться. Я убеждена, что многие алгоритмы действия в большей степени способствуют развитию личности и гуманных отношений с другими людьми, чем декларации идей. Многие люди знают, что и как должно быть сказано и сделано, но не умеют сказать и сделать. Тренинг гуманистичен в том, что он помогает воплотить идеалы в реальные действия. Тренинг гуманистичен в том, что он помогает сделать общение предсказуемо корректным, уважительным и безопасным. Я — за технологии. Убеждена, что они не менее гуманны, чем рассуждения на темы гуманизма, уважения к другому человеку и т. п. Применение техник в тренинге — это опыт партнерства, корректности, и, в конечном итоге, — человеколюбия и милосердия.
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-12-11; просмотров: 366; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.149.254.229 (0.01 с.) |