Всякія напасти и непріятности.

За все время нашего пребыванія въ ТалергофЪ сколько напастей и непріятностей испытали мы!

Въ первомъ году, отъ сентября 1914 г. до сентября 1915 г„ считала насъ поставленная надъ нами команда послЪдними людьми на свЪтЪ, бродягами, и ни въ чемъ намъ не довЪряла.

Однажды полковникъ приказалъ произвести обыскъ во всЪхъ баракахъ и у всЪхъ за деньгами, за большими суммами, не отданными въ депозитъ командЪ. На обыскъ шелъ капитанъ, оберъ-лейтенантъ и лейтенантъ, въ обществЪ рядовыхъ съ заряженными ружьями. Мы всЪ должны были стоять, не шевелясь, возлЪ своихъ логовищъ (кроватями вЪдь мЪста нашихъ помЪщеній никакъ назвать нельзя и „берлога" названіе еще слишкомъ деликатное; наши мЪста для лежанія, и сидЪнія и спанья были хуже тЪхъ,что для собакъ*) [ *) ВпослЪдствіи отъ Пасхи 1915 г., стали намъ по баракамъ выдЪлывать я ставять "причи" (нары) и давали намъ на эти нары соломенники (тюфяки); потому мы съ того времени уже не лежали такъ плотно другъ возлЪ друга, какъ прежде. ]—и никуда не выходя. И мы были вынуждены отдавать въ депозитъ всЪ наши запасы денегь (кромЪ какихъ нибудь 10—20—50 кр.). A затЪмъ были мы вынуждены черезъ нашихъ комнатныхъ настоятелей ежемЪсячно по 20—50—100 кр. выпрашивать (выклянчивать).

Иной разъ было приказано снова быть каждому на своемъ мЪстЪ, ибо будутъ поиски за какими-то уворованными деньгами, кольцами, серьгами, бЪльемъ и платьемъ.

Еще иной разъ данъ былъ приказъ находиться на своихъ берлогахъ, ибо будетъ ревизія за скрытыми револьверами, браунингами, пулями, порохомъ, - совЪсть у команды была нечистая, такъ боялась и того, чего не было и быть не могло.

Ревизіи бывали, но никогда ничего не нашли, кромЪ нашихъ собственныхъ денегъ.

Еще бывалъ терроръ и ревизіи за переметными письмами и за табакомъ, a иногда и за укрытымъ топливомъ (необходимо нужнымъ для семействъ, для пригрЪтія молока, чайку, кофе), и за самоварами и примусами!

Было очень много непріятностей и скандаловъ изъ-за воровъ и проститутокъ, помЪщенныхъ, очевидно, нарочно въ баракахъ, и изъ-за спанья. Женщины старались отдЪляться отъ другихъ капами, пледами, но что иногда творилось —ужасъ!

Одинъ еврей (ахъ, эти евреи! никто на насъ такъ усердно жандармамъ и полицейскимъ не указывалъ, какъ евреи; никто насъ везомыхъ въ тюрьмы и въ мЪста заточеній такъ не оплевывалъ, и насъ такъ не безчестилъ, какъ евреи; они были на насъ поистинЪ діавольскими доносчиками) выпросилъ себЪ комнатку-сепаратку. И зачЪмъ? А, вотъ сталъ онъ въ лагерЪ посредникомъ по профессіи между проститутками и требующими ихъ! Такимъ парамъ отступалъ онъ свою сепаратку. Команда этого будто и не видЪла.

Въ первомъ году выходили странныя исторіи съ провизорическими нужниками. Выкапывали длинные рвы, давали вдоль рвовъ круглыя перила, чтобы на нихъ садились узники и эти рвы съ перилами возлЪ всЪхъ бараковъ безъ всякаго прикрытія и служили отхожими для лицъ обоего пола, для интеллигенціи и простонародья.

Рвы эти засыпывали рабочіе часто землею, доколь рвы не закрылись совсЪмъ; послЪ этого копали новые рвы.

Однажды вывелъ караулъ 20лицъ садиться на перила надъ рвомъ. Они сЪли и — о горе! перила перегнулись въ сторону рва, и всЪ 20 лицъ очутились въ мерзкой грязи! Ужасъ. Плакать хотЪлось надъ бЪдняками.

Но солдаты, которые возлЪ палатки на главной улицЪ все время просиживали, чтобы смЪнять караулы, узнавъ о „прыжкЪ" несчастныхъ въ ровъ, цЪлую недЪлю смЪялись надъ „событіемъ", показывали подобными вывертасами на своей скамьЪ, какъ интернованные падали въ грязь и безъ удержу радовались. Вотъ люди! Подъ конецъ 1915-го года построены были порядочныя цементныя отхожія.

Еще слЪдовало бы мнЪ описать здЪсь въ одной главЪ множество горькихъ и странныхъ исторій, которыя я узнавалъ отъ товарищей по недолЪ (обоего пола), исторіи ихъ арестованія, заключенія по арестамъ и тасканія ихъ въ товарныхъ вагонахъ или на платформахъ въ мЪста заточенія, но этому посвяшу, если Богъ позволитъ, особый трудъ.

Дамокловъ мЪчъ и надъ „освобожденными".

Выше уже было сказано о томъ, что и интернованнымъ кое-кому изъ нашей партіи удавалось какъ-то выходить изъ Талергофа еще зимою и лЪтомъ 1915-го года, a позже также. Многимъ изъ нашихъ, которымъ судилось выйти изъ Талергофа въ Гминденъ, не повелось тамъ хорошо; ихъ узнавали какъ членовъ О-ва им. М. Качковскаго, ихъ всячески тамъ бранили, a многихъ, на которыхъ были сдЪланы доносы (своими на своихъ!) возвращали снова въ Талергофъ.

Смотрите, какихъ имЪли мы опекуновъ! Одинъ интеллигентъ, освободившись изъ Талергофа сталъ жить въ ВЪнЪ (Ф.С), но не долго онъ тамъ жилъ; такъ злостно надоЪдали ему тамъ знакомые „украинцы", что онъ по нуждЪ переселился куда-то въ Моравію,— Проф. Труша изъ Ст. взяли какъ офицера въ армію, въ Грацъ; тамъ доносъ сдЪлалъ на него жидъ, и отдали его обратно въ Талергофъ, гдЪ пробылъ до мая 1917г.

Злоупотребленія на почтЪ.

ВсЪ мы, талергофцы, терпЪли много весь первый годъ изъ-за бЪды, вызываемой задержкой посылокъ. Не знаемъ, кто, собственно,—виновникъ этихъ почтовыхъ безпорядковъ, наше ли ближайшее начальство, или же почтовые чиновники.

ВсЪ интернованные хотЪли, разумЪется, къ своимъ писать часто и отъ нихъ часто получать извЪстія, но увы, наши письма и письма къ намъ гдЪ-то совсЪмъ пропадали. Но когда въ мартЪ 1915 г. довелось нашимъ свыше 150 чел. поступить подъ карантинъ, чтобы вырваться изъ Талергофа, то случилось карантинникамъ что-то невЪроятное: многимъ изъ нихъ вручено всякихъ писемъ (открытокъ и др.) по 15—20 штукъ. Вотъ и выяснилась злоба нашего начальства. Наша канцелярія всю переписку задерживала, a теперь—не стыдились всю ее выдать. Когда вышли одни, освободившіеся изъ-подъ карантина, на свободу, a пришли многіе другіе, то и имъ давали корреспонденцію, собранную за всю зиму. Какая безчеловЪчность!

ЛЪтомъ 1915 года принялся было, на нЪкоторое время за продажу всякихъ товаровъ одинъ инженеръ, полякъ, очень милый и вЪжливый человЪкъ. Черезъ пару недЪль закрыли кантину, почему? Пошелъ инженеръ и др. подъ арестъ. За что? За то, что передалъ онъ и др. черезъ гостей, посЪщающихъ насъ изъ Граца или изъ иныхъ мЪстностей, письма на Грацкую почту. СлЪдовали допросы. Инженеръ, допрошенный, почему дерзнулъ подать письмо не черезъ почту „Цеттлингъ-Талергофъ", отвЪтилъ: „Я писалъ уже много писемъ къ женЪ правильно, но отвЪта не получалъ, такъ, вотъ, и выслалъ я инымъ путемъ письмо. Прошу этому не удивляться; къ женЪ я всякія дороги буду искать, чтобы только съ ней переписаться. Если считаете это

преступленіемъ, я кару приму, но писать къ женЪ буду такъ снова, какъ мнЪ удастся".

Инженера и др. за почту арестованныхъ, выпустили и не карали. Въ 1916—17 году шли письма, денежныя посылки и пакеты живЪе и правильнЪе, но съ посылками съЪстныхъ припасовъ отъ родныхъ къ намъ, вышла новая и пренепріятная бЪда, вызванная дороговизною и голодомъ: на почтЪ стали изъ пакетовъ выбирать сыръ, масло, солонину, колбасы, ветчину, хлЪбъ, крупу, сушеные фрукты и иное, — или все или до половины. Мы тамъ въ ТалергофЪ голодали, наши тянулись съ послЪдняго, чтобы намъ кое-что послать, a незванные благодЪтели безнаказанно наше добро похищали!

Наша команда часто списывала наши потери изъ посылокъ, но пользы отъ этого не было.

Голодъ.

Посылки съЪстныхъ припасовъ въ 16 и 17 г. были намъ несказанно желанны, ибо тогда кантины хлЪба уже не продавали, a казарменнаго хлЪба давали намъ очень мало и то недоброкачественнаго кукурузно-ржаного, или ржано-ячменнаго, или ржаного съ примЪсью меленаго тополя или иного какого-то дерева.

Въ трактирахъ тотъ, у кого были деньги, могъ до половины 16-го года покупать съЪстные припасы всякіе и кусокъ хлЪба, но съ половины 16-го года и въ трактирахъ давали къ мясу только картошку, капусту или фасоль, хлЪба же не давали. Торты подавались всегда послЪ обЪда какъ пирожное, a хлЪба не было!

Съ осени 1916 по 7.5 1917 насталъ въ ТалергофЪ для безденежныхъ грозный голодъ. Потому и писали всЪ къ своимъ: „присылайте, Христа ради, что Ъсть", свои присылали, a посылки не доходили!

 

Владимiръ Яковлевичъ Трушъ, б. преподаватель и впослЪдствiи директоръ гимназiи въ СтаниславовЪ, галицко-русскiй общественный дЪятель и народный организаторъ, талергофецъ, (упоминаемый въ дневник'Ь о. I. Мащака и Запискахъ о. Г. Полянскаго) *

*Владимiръ Яковлевичъ Трушъ родился 21-го апрЪля 1869 г. въ ЗолочевЪ, тамъ окочилъ начальную школу и гимназiю.

Будучи студентомъ философскаго факультета львовскаго университета, отстаивалъ въ университетЪ права русскаго литер. языка, состоялъ въ 1890 г. секретаремъ, а затЪмъ нЪскольколЪтнимъ предсЪдателемъ студенч. О-ва „Академическiй Кружокъ" и принадлежалъ къ партiи такихъ рЪшительныхъ и неустрашимыхъ борцоиъ и пiонеровь въ дЪлЪ полнаго прiобщенiя Галицкой Руси къ общерусской культурЪ, какъ О. А. Мончаловскiй, В. Ф. Дудыкевичъ, Ю. А. Яворскiй и др. Принималъ всегда живое участiе въ общественно-народныхъ дЪлахъ и, пользуясь уваженiемъ и симпатiями въ кругахъ молодежи, съ успЪхомъ воспитывалъ ее въ русскомъ духЪ.

Въ началЪ войны (авг. 1914 г.) былъ австр. жандармами арестованъ и пробылъ долгое время въ Талергофскомъ узилищЪ, только въ маЪ 1917 г. изъ него освобожденный, даже во время конфинацiи претерпЪлъ много изъ-за доносовъ на него. Оказался послЪ войны однимъ изъ первыхъ будителей павшаго, было, народнаго духа въ краЪ и принялся въ 1922 и въ 1923 гг. за возстановленiе русской политической органiзацiи въ ГаличинЪ и сталъ первымъ предсЪдателемъ Русской Народной Организацiи (РНО).

Особенно многимъ обязана ему Станиславовщина, въ которой неусыпно и энергично трудился съ 1899 г. въ теченiе свыше 30-ти лЪтъ, какъ попечитель двухъ русскихъ ученическихъ бурсъ, предсЪдатель „Русскаго Народнаго Дома", директоръ банка „Самопомощь" и др. О-въ и организацiй. Умеръ 6-го iюня 1931 г.въ. СтаниславовЪ.

 

На Пасху 1916 г. прислала мнЪ жена окорокъ въ 5 клг., но я его не видЪлъ! О. Ковалю прислалъ кто-то 2 кгл. сушеныхъ бЪлыхъ грибовъ, но въ посылкЪ ихъ не было!

Отъ голода померло въ послЪднемъ году много нашего селянства; команда питала ихъ самими юшками (похлебками), мы не могли имъ дать Ъсть, ибо сами еле-еле жили, a своихъ такихъ у насъ не было, чтобы можно было отъ нихъ что-то получить, ибо большая часть Галичины и вся Буковина были снова русскими войсками заняты.

Голодающіе собирали всякіе кухонные отбросы на дворЪ и съЪдали ихъ жадно!