Большіе праздники и похороны.

Во всемъ свЪтЪ, кажется, не умЪютъ святковать (праздновать) Рождество Христово и Пасху такъ величаво, какъ на Руси, a также и похороны въ восточно-греческомъ обрядЪ гораздо величественнЪе похоронъ у другихъ христіанъ.

Когда приходилось намъ святковать наши годичные великіе праздники въ ТалергофЪ, то невзирая на всякіе недостатки и трудности, мы старались все-таки соблюсти многое самое существенное въ нашихъ обычаяхъ обрядахъ по елику возможно, конечно.

Рождественскій праздникъ въ первомъ году былъ убогъ, но хлЪба и булокъ и мяса еще можно было достать, ну и торты были еще дешевы, то по возможности всЪ старались запастись ими, чтобы съ своими подЪлиться и порадовать другъ друга, но праздникъ Пасхи вышелъ несказанно скуднымъ и печальнымъ; для большинства было утЪшеніемъ одно Божіе слово по баракамъ и пЪніе „Христосъ воскресе!"

МнЪ пришлось служить пасхальную утреню и обЪдню въ пяти баракахъ и благословить тамъ пасхальныя брашна. Но увы! когда посмотрЪлъ я на кровати мужиковъ, гдЪ они положили свои пасхальныя яства, то невольно заплакалъ. У всЪхъ почти не было къ благословленію ничего больше какъ только кусокъ хлЪба и одно яйце!

О, какъ жаль было мнЪ нашего крестьянства, мужчинъ и женщинъ, и у нЪкоторыхъ и ихъ дЪтей! Но какой крЪпкій духъ былъ у нихъ! Они въ заключеніе неповинно взятые перенесли геройски все это горе.

Но въ 1916 на 1917 годахъ видЪлъ я уже гораздо большее обиліе пасхальныхъ яствъ; кому то поприсылали кое-что лучшее родные, иные, получивъ значительныя деньги за воловъ, коровъ и лошадей, взятыхъ у нихъ для войска, кое-чего купили себЪ, и, вотъ, было всЪмъ отраднЪе.

Въ 16 и 17 гг. вышли наши праздники почти величаво, ибо была уже церковь, a она была нашими не только по воскресеньямъ и праздникамъ, но и въ будни, утромъ и вечеромъ, по берега и за стЪнами, наполнена: въ богослуженіи и въ Божьемъ словЪ находили многіе отраду и утЪшеніе. Но были и такіе, которые не умЪли вести себя достойно, a лишь о томъ помышляли, чтобы Ъсть, пить, курить, въ карты играть, и безобразничать.

О, Господи! Горбатыхъ не выпрямитъ и могила, грЪшниковъ не исправятъ ни тюрьма, ни заточеніе, ни далекая чужбина, ни разлука со своими.

Особенно горестно было намъ всЪмъ видЪть тамъ совершеніе похоронъ. БЪдные безусловно были наши всЪ тЪ, которые шли въ могилы гдЪ-то на далекихъ фронтахъ, не вЪсть для кого и за что, но такихъ смерть косила въ теченіе многихъ тысячъ лЪтъ, смерть же заточниковъ, взятыхъ изъ дому, похищенныхъ оть семействъ ни за что и вывезенныхъ такъ далеко, на чужбину, — большое горе и тяжелая печаль.

Облегчало сердечную боль осиротЪлыхъ родныхъ развЪ лишь то, что иногда оказывалось возможнымъ похоронить покойниковъ своими священниками, при полномъ отпЪваніи въ церкви и съ похороннымъ шествіемъ.

Что до умершихъ тамъ священниковъ и болЪе видныхъ лицъ изъ нашей интеллигенцін, надо сказать, что выходили ихъ похороны не такъ ужъ примитивно. Правда, невозможно было укладывать іереевъ въ гробы въ церковныхъ ризахъ и нельзя было держать ихъ хоть бы одну ночь въ церкви, но за то дозволено было хоронить ихъ въ порядочныхъ гробахъ и перевозить ихъ на кладбище даже въ сопровожденіи стройнаго хорового пЪнія. На такіе похороны являлись иногда гости даже изъ Граца, и они высказызались о нашихъ пЪвцахъ весьма признательно.

Освобожденіе изъ Талергофа.

Насталъ 1917 годъ. Печали, оскорбленій, обидъ и униженій испытали мы немало. Много-премного насъ перебывало, одни прибывали, другіе выбывали, наконецъ осталось насъ тамъ еще около 3.000 чел., особенно стойкихъ русскихъ, нЬсколько сотъ поляковъ, столько же, кажется, румынъ и евреевъ. Изъ этихъ 3,000 была тамъ большая половина съ самого начала.

Во время всего нашего тамъ пребыванія произошли въ мірЪ великія перемЪны: папа одинъ умеръ, новый насталъ; нашъ епископъ Константинъ въ ПеремышлЪ упокоился, новаго еще не назначили; нашего митрополита Андрея вывезли на сЪверъ, a епископъ Григорій то управлялъ своею епархіею, то оставлялъ ее; нашъ цЪсарь Францъ-Іосифъ I умеръ, и сейчасъ же сталъ править новый императоръ Карлъ І, a война между тЪмъ охватила всю Европу и распространилась на Малую Азію, и лилась человЪческая кровь неповинно струями, рЪками, на сушЪ и на морЪ, оказалась вынужденною вмЪшаться въ войну и Америка, — она рЪшила за всякую цЪну подавить войну, и обо всемъ этомъ узнавали мы въ ТалергофЪ только случайно и съ опозданіемъ изъ газетъ, a какая была въ нихъ правда, извЪстно было всякому.

Свящ. о. Евгенiй Ивановичъ СЪнгалевичъ
изъ Белелуи, снятинскаго уЪзда, род. 1881 г., рукоположенъ 1905. г.,. жен, умеръ въ ТалергофЪ.

 

Однако, что узнали мы какъ правдивый и ужасный фактъ, это то, что судили нашихъ наилучшихъ патріотовъ два раза военные суды за шпіонство, за измЪну цЪсарю, и приговорили ихъ къ смерти!

Зимою 1917 г. явился къ намъ талергофскимъ священникамъ, делегатъ изъ ВЪны, митратъ. Собравъ насъ въ церкви, сказалъ намъ: „Можетъ быть и выйдете отсюда, но такими, какъ васъ вижу, нЪтъ. По какому праву отрастили вы себЪ бороды и усы? ПослЪ того, какъ ихъ сбреете, будутъ власти васъ иначе судить".

На это сказалъ о. Р. Ч.: "ВсЪ мы были безбородые, a насъ повезли сюда. Если мы отпустили здЪсь бороды, то не потому, чтобы уподобляться священникамъ въ Россіи, только нужды ради: насъ ведутъ караулы часто передъ судъ, для составленія всякихъ протоколовъ, такъ вотъ, мы съ бородами и въ штатскомъ платьЪ, чтобы не знала публика, кого солдаты ведутъ. Такого принятія мЪръ никто во зло вмЪнять намъ не можетъ".

Я сказалъ делегату: „Кто васъ къ намъ послалъ, не интересовался нашею и всЪхъ нашихъ вЪрныхъ долею, ни нашими душевными нуждами. Какія перемЪны произошли въ епархіяхъ, объ этомъ насъ никто не повЪдомилъ. О смерти еп. Константина консисторія намъ тоже не сообщила".

Делегатъ перерываетъ: „Объ этомъ могли вы узнать изъ газетъ".

Я: На газеты полагаться нельзя. Больше года газеты читать намъ было запрещено, a недавно принесли газеты, что митрополитъ умеръ. Опроверженія же въ нихъ небыло. Должны мы вЪрить, что митрополитъ умеръ? Почему духовныя власти оставили насъ на произволъ судьбы? A изъ-за такой мелочи, какъ бороды, васъ къ намъ посылаютъ! Если борода что-то страшное, то почему митрополитъ ходитъ съ бородою и такимъ вездЪ на портретахъ мы его видимъ?

ПослЪ этого делегатъ ушелъ.

И такъ томились мы дальше въ заточеніи, нашими духовными властями какъ-бы совсЪмъ забытые.

Но пошла молва, что молодой цЪсарь Карлъ хочетъ умилосердиться надъ нами.

Но что значитъ молва! Spes alit, но spes и falіt.

Около праздниковъ Пасхи сталъ бывать въ ТалергофЪ чиновникъ, баронъ Райнлендеръ;онъ сказалъ, что дЪйствительно мы выйдемъ изъ Талергофа, ибо дана почти всЪмъ амнистія, но не смогутъ поЪхать въ Галичину, ибо не всЪ уЪзды освобождены отъ непріятеля, и проходитъ еще чрезъ нЪкоторые уЪзды боевая линія. Вотъ, для насъ радостная вЪсть. Мы стали ходить всЪ къ барону, чтобы узнать о своей судьбЪ. Я пошелъ тоже и уладилъ дЪло за себя, за сына и за двухъ братьевъ.

Свящ. о. Феофилъ Романовичъ Петровскiй
изъ Рыкова, талергофецъ, род. 1853 г., рукоп. 1879 г., жен.

 

Черезъ нЪсколько дней велЪли намъ приходить за маршрутами и легитимаціями, a на 7-ое мая назначенъ былъ выЪздъ.

ВсЪ мы интернованные зашевелились и радовались, что, наконецъ, оставляемъ мЪсто нашего заточенія. Но не всЪ радовались, ибо и не всЪ Ъхали въ Галичину, a многіе изъ тЪхъ нашихъ которые Ъхали въ Галичину, знали, что не найдутъ своей семьи, ибо семьи ихъ бЪженцами жили еще гдЪ-то въ

РостовЪ на Дону или въ др. городахъ Россіи. Я и мой сынъ, мы радовались полностью, ибо мы Ъхали къ своимъ женамъ и дЪтямъ.

И 10-го мая были мы уже на мЪстЪ у своихъ. Слава Богу! "Кто терпенъ, той спасенъ!" Мы вытерпЪлисъ Божьей помощью всю горечь гоненія и интернированія, и вышли изъ Талергофа, не переписываясь въ „украинцы".

Генрихъ Полянскій.

(См. также: „Автобіографія о. Г. А. Полянскаго" въ жур. "Наука" за II. и III. кварт. 1931 г.)