Изъ дневника свящ. д-ра о. Тита Мышковскаго,

профессора львовск. университета, имъ писаннаго со дня его арестованія.*)

Луги, 10 фepaля (cm. cm.) 1915, вторникъ.

[ *) Военная разруха застала о. д-ра Мышковскаго въ горахъ долинскаго повЪта, въ деревнЪ Луги, гдЪ онъ пребывалъ на каникулахъ, Тамъ прожилъ онъ безъ особенныхъ потрясеній періоды съ начала австрійскаго, a затЪмъ и русскаго владЪній. Но когда австрійцы снова заняли эту мЪстность 8. (21.) февраля 1915 г., сейчасъ, въ тотъ же день арестовали его, и наконецъ послЪ 20-дневнаго походнаго ареста конфинировали его, съ начала въ Ягріи (Eger, Erlau) на УгорщинЪ, a затЪмъ въ селЪ Файстенау въ горахъ Сальцбурга. По рекламаціи львовскаго университета вЪнское централъное вЪдомство по военному порядку (Kriegsuberwachungsamt) въ мартЪ 1916 г. отмЪнило его конфинацію и разрЪшило ему возвратиться во Лъвовъ, къ большому недоумЪнію и смущенію т. зв. украинцевъ.

Тогда для полученія разрЪшенія возвратиться въ Галичину нужно было прежде всего получить оть министерства внутреннихъ дЪлъ свидЪтельство о благонадежности (Loyalitatszeugtniss), a таковое жителямъ русской народности министерство давало только Съ согласія и по порученію „Украинской Народной Рады", шатавшейся тогда въ ВЪнЪ. Но въ семъ случаЪ центральныя власти какъ-то о. д-ру Мышковскому дали разрЪшеніе на возвращеніе въ Галичину не только безъ согласія, но даже безъ вЪдома „украинцевъ". Не мало они были озадачены, увидЪвъ его въ СвЪтлое Воскресеніе въ церкви св. Варвары въ ВЪнЪ, гдЪ онъ проЪздомъ задержался на Пасху. Сейчасъ послали на него въ гостинницу полицейскую ревизію, чтобы провЪрить, есть-ли у него въ порядкЪ его личныя грамоты, по предписаніямъ военнаго положенія, a затЪмъ предполагалось недопустить его во Львовъ къ занятію своей должности въ университетЪ. ДЪйствіе готовили устроить "снизу". Слушатели - студенты богословія должны были „не принять" его въ университеть. Только рЪшительное заявленіе директора полиціи, Райялендера, что на военномъ положеніи безусловно недопустимы никакія публичныя буйства, и что всякая демонстрація, устроенная въ университетЪ студентами-богословами, сейчасъ повлекла бы за ообою лишеніе демонстрантовъ льготъ духовнаго положенія (Klerikalver band), и что они безотлагательно были бы привлечены къ военной службЪ и отправлены на фронтъ, — удержало зазнавшихся. Проф. д-ръ Мышковскій не встрЪтилъ въ университетЪ никакихъ препятствій. ]

Въ полдень снова пріЪхалъ сводъ гусаръ, въ видЪ патруля, и многіе изъ нихъ ночевали, грЪлись и нагрЪвали консервы въ нашей комнатЪ. То же приподнятое настроеніе духа по причинЪ удачъ австрійскихъ войскъ. Одинъ болтливый капралъ разсказывалъ, между прочимъ, какъ около Перегинска отличились храбростію особенно боснійцы, a также венгерскіе кроаты, что боснійцы отлично храбрый и бойкій народъ, но притомъ и заЪлый: когда однажды были взяты въ полонъ около 300 человЪкъ русскихъ, боснійцы хотЪли всЪхъ переколоть, и перекололи бы, если бы имъ не было запрещено.

Другой разъ вели плЪнныхъ, около 20 человЪкъ, и встрЪтились съ боснійцами. Боснійцы, чЪмъ кто могъ, ударяли плЪнныхъ и каждому изъ нихъ досталось порядочно. Когда босніецъ идетъ на штыки, a если проколетъ непріятеля, то сейчасъ заЪло и распоретъ его штыкомъ, помянувъ извЪстною славянскою грубо неприличною фразою его „русскую майку" (мать). Какъ жутко было слышать такія вещи! О, дЪти Славы, дЪти Славы, — думалъ я, - подлые Sklav-ы, что будетъ о васъ говорить исторія, особенно славянская!

Тотъ же капралъ разсказывалъ, что осенью ихъ полкъ былъ въ окрестности Турки, что тамъ по сторонЪ нашихъ людей оказалось много измЪны, отъ которой много страдали австрійскія войска, вслЪдствіе чего пришлось весьма многихъ (riesig viele) перевЪщать. Въ особенности разсказалъ о какомъ-то мельникЪ, который вечеромъ зажегъ лампу въ верхней части своего дома и тЪмъ-же далъ знакъ непріятелю, который сейчасъ и началъ пальбу въ ту сторону. Мельникъ — говорилъ онъ — съ притворнымъ страхомъ прибЪжалъ къ Haшимъ войскамъ, крича, что стрЪляеть непріятель на его мельницу; но наши познались на его предательской затЪЪ, и уже на слЪдующій день утромъ онъ былъ повЪшенъ.

Много досадовалъ онъ (капралъ) на италіанцевъ (тогда еще не было войны съ Италіей). Утверждалъ, что какъ только окончится эта война, австрійцы тотчасъ справятся съ Италіей.

Мармарошъ-Сигетъ, 21. февраля (6. марта) 1915, суббота.

Въ арестЪ пограничной стражи.

Намъ сказали, что обратились въ министерство съ запросомъ, куда насъ отправить, и мы должны ждать до полученія отвЪта.

Около полудня пришелъ къ нашему фельдвеблю тотъ детективъ, который днемъ раньше осматривалъ мой молитвословъ, a оттуда зашелъ ко мнЪ. Разсказывалъ мнЪ, какъ много у насъ оказалось измЪнниковъ, священниковъ, адвокатовъ, судейскихъ чиновниковъ, что многихъ пришлось казнить, что въ одной деревнЪ недалеко (названія не помню) повЪсили священника, начальника громады и писаря его *) [ *) Пок. о. Корнилій Гумецкій, парохъ Спаса, Долинскаго повЪта, читавшій дневникъ о. д-ра Мышковскаго, приписалъ тутъ на полЪ листа: Я видЪлъ фотографію этихъ трехъ лицъ въ ПильзнЪ, у респиціента финансовъ. ] (сколько я понялъ, откуда-то изъ Галичины), что черезъ Мармарошъ-Сигетъ вели одного священника, скованнаго вмЪстЪ съ паламарихою.

Въ Керешъ-Мезе — говорилъ — повЪсили мы пятерыхъ.

Разсказывалъ, что одинъ Геровскій теперь состоитъ управителемъ Галичины, a другой состоитъ полномочникомъ при генералЪ. На его вопросъ, какъ вели себя казаки въ ГаличинЪ, я отвЪтилъ, что такъ, какъ вездЪ, что были они и въ Мармарошъ-СигетЪ, и навЪрно онъ ихъ видЪлъ. На это онъ сказалъ, что тогда его не было въ Мармарошь-СигетЪ, ибо русскіе наложили на его толову 20.000 кор. такъ какъ это онъ далъ починъ къ процесу Геровскихъ. Пришло мнЪ на умъ, не Дулишковичъ ли это (извЪстный изъ процесса Бендасюка и тов. во ЛьвовЪ), однако его интеллигенція не показывала этого, ни его наружность. Дулишковичъ былъ красивъ и щеголь, какъ я слышалъ отъ видЪвшихъ его во ЛьвовЪ.

Свящ. д-pъ T. Мышковскій.

ПримЪчанія:

Къ стр. 57 I. тома Талергоф. Альманаха.

Между дЪлами жолковскаго уЪзда читаемъ тамъ, что въ с. ЛиповицЪ жандармъ застрЪлилъ крестянина. Это случилось въ 1914 г. въ с. ЛиповицЪ долинскаго уЪзда, a не жолковскаго. Убитый крестьянинъ назывался Степанъ Сеневъ, жандармъ называется Григорій Лацекъ и живетъ какъ пенсіонистъ въ ДолинЪ.

Къ стр. 141 II. тома Талергоф. Альманаха.

Внизу вмЪсто с. Петрова Воля должно быть: с. Петруша Воля.

О. Т. М

Изъ записокъ о. Александра Гелитовича, настоятеля прихода г. Косова*

Предлежащей запискЪ о ТалергофЪ не лишнимъ будетъ, быть можетъ, предпослать краткую замЪтку о моихъ переживаніяхъ и положеніи до арестованія меня въ началЪ войны въ 1914 г.

Въ 1894 г. сталъ я настоятелемъ прихода въ г. КосовЪ (на ПокутьЪ), гдЪ и засталъ еще въ 80-ые годы радикалами посЪянный и сильные корни уже впустившій бурьянъ безбожія, особенно въ средЪ мЪщанства.

Пришлось съ этимъ зломъ энергично бороться и, конечно, подвергаться злостнымъ и оскорбительнымъ нападкамъ со стороны агитаторовъ-радикаловъ. На почвЪ этой борьбы въ мЪщанствЪ возникли два враждебныхъ другъ другу стана: одинъ продолжавшій стоять за церковь, Русь, завЪты предковъ и историческія традиціи, другой — за безбожіе, „украину безъ хлопа, попа и пана", безсовЪстную демагогію и игру на низменныхъ инстинктахъ.

Первый сосредоточивался съ 900-хъ гг. въ основанныхъ мною и адвокатомъ бл. п. д-ромъ Романомъ Юліан. Алексевичемъ русскихъ организаціяхъ: читальнЪ О-ва им. М. Качковскаго и кредитномъ О-вЪ, другой — въ мЪстномъ "Народномъ ДомЪ" и „БесідЪ".

Корыстолюбивые и слабохарактерные мЪщане

---------------

* Свящ. о. Александръ Гелитовичъ (см. портретъ на стр. 71 сего выпуска), заслуженный галицко-русскій народный дЪятель, дЪятельный членъ многихъ гал.-рус. О-въ и организацій и ревностный организаторъ Коломыйщины и Косовщины, родился въ 1852 г., рукоположенъ въ іереи въ 1876 г

поддались радикально-самостійнической агитаціи и желали выжить изъ города и священника и адвоката. ЗамЪчательно при этомъ и то, что, несмотря на свое серьезное обезпокоеніе наступательнымъ разлагательнымъ радикальнымъ движеніемъ, австрійскія административныя власти все же предпочли стать на его сторону противъ русскаго, лойяльнаго и мирно-консервативнаго, столь силенъ былъ животный испугъ передъ Русью въ предсмертный часъ у обреченной уже тогда на погибель Австро-Венгріи. Видно это было, между прочимъ, и изъ позиціи, занятой жандармскимъ комендантомъ В. Тк., съ момента занятія имъ своего поста въ КосовЪ за 2—3 года до войны. Этотъ дЪйствительно неожиданный новый партизанъ „украинскаго" радикализма, въ своей фанатической ненависти къ русскимъ и въ борьбЪ съ ними, нисколько не стЪснялся ни своимъ жандармскимъ мундиромъ, ни требованіями такта или простого приличія. Приблизительно за годъ до войны, по всЪмъ воскресеньямъ и праздникамъ, онъ, вмЪстЪ съ семьею, ходилъ въ русскую церковь, по тогдашнему нахальному обычаю входилъ въ алтарь, садился тамъ на стулъ и не спускалъ глазъ съ совершающаго богослуженіе свяшенника, неморгающимъ василискомъ слЪдилъ за каждымъ его движеніемъ, словомъ, шагомъ и жестомъ, a когда священникъ, стоя въ царскихъ вратахъ, произносилъ проповЪдь, онъ, жандармъ, поднимался со стула, ставалъ тутъ-же за царскими вратами, возлЪ священника, чтобы не пропустить незамЪченнымъ ни одного сказаннаго въ ней словечка, чтобы все разслышать, удержать въ памяти и донести начальству!

Когда же въ іюлЪ 1914 г. была объявлена мобилизація и пошли одновременно массовыя арестованія русскихъ, этотъ жандармскій комендантъ хвастливо увЪрялъ своихъ единомышленниковъ радикаловъ: „Ажъ теперь попа посбудетесь. Долго я слушалъ его наставленія, иногда и полчаса длившіяся, а теперь я ему скажу всего только три слова: православіе, цареславіе и москалефильство, и - будетъ по немъ".

И когда затЪмъ въ августЪ почти всЪ въ косовскомъ уЪздЪ русскіе были арестованы, въ ихъ числЪ и сыновья и зять священника, этотъ комендантъ обратился къ старостЪ уЪзда съ просьбой о разрЪшеніи арестовать и священника. Но староста г. Вичковскій, знавшій ближе священника, не нашелъ возможнымъ и не видЪлъ никакой причины для арестованія и разрЪшенія на него не далъ. Въ концЪ августа, однако, комендантъ выступилъ со своимъ наглымъ домагательствомъ снова и закончилъ такой угрозой: Jesli pan starosta nie kaze ksiedza aresztowac, to ja go aresztuje na swoja odpowiedzialnosc, a pana staroste przedstawi przed komenda, jako obronce moskalofila". (Если вы, г. староста, не прикажете священника арестовать, то я арестую его на мою отвЪтственность, a васъ представлю командЪ, какъ защитника москвофила). Староста сдался, согласился и — я былъ арестованъ.

Ho стapocтa не скрывалъ того, что никакой вины за мной нЪтъ, что арестованъ я безпричинно, и что въ этомъ противозаконномъ актЪ онъ уступилъ подъ давленіемъ и угрозой коменданта. Вышедши изъ канцеляріи староства и встрЪтивъ меня, староста пригласилъ меня къ себЪ и сказалъ:

- Niech ksiadz bedzie gotow, bo bedzie aresztowany, na naleganie komendanta zandarmerji, ktory mi powiedzial... (какъ выше) i zagrozil... a podziekowac za to ma ksiadz swoim ludziom, ukrainskim radykalom, ktorzy przeztego komendanta nieustannie sie tego domagali (Приготовьтесь, батюшка, ибо будете арестованы по настоянію жандармскаго коменданта, который сказалъ мнЬ... и пригрозилъ… a поблагодарите за это, батюшка, таки своихъ людей (прихожанъ), украинскихъ радикаловъ, которые чрезъ этого коменданта безостановочно этого добивались).

Арестованъ былъ я 1-го сентября, раннимъ утромъ. По распоряженію старосты извощикъ заЪхалъ передъ мой домъ въ 4ч. утра. Одинъ старшій, корректный жандармъ разбудилъ меня, велЪлъ мнЪ одЪться и сейчасъ же садиться съ нимъ на извощика, чтобы выЪхать изъ Косова, пока еще люди спятъ, и такимъ образомъ не дать одичалой черни случая и возможности проявить свои хулиганскія выходки. Я былъ доставленъ въ тюрьму въ КоломыЪ, гдЪ засталъ уже арестованными очень много русскихъ людей изъ всего округа. НЪсколько дней спустя мы были вывезены въ Угорщину, въ Шатмаръ-Немети, позже въ Мискольчъ, въ военную тюрьму, a въ первые дни ноября въ Талергофъ.

Въ талергофскомъ лагерЪ особенно зимой съ 1914 на 1915 г.,, наша жизнь была до послЪдней крайности невыносима и опасна.

Однажды вечеромъ шелъ я спокойно по серединЪ дороги между нашими бараками. Расхаживавшій тамъ, до зубовъ вооруженный постовой солдатъ вдругъ крикнулъ: стой! — и въ тотъ же моментъ съ протянутымъ штыкомъ бросился на меня, намЪриваясь проколоть меня. Я инстинктивно отскочилъ въ сторону и только благодаря этому прыжку спасъ себя отъ изувЪченія или отъ смерти — солдатъ штыкомъ не досталъ меня.

Случай этотъ наглядно показавшій, какъ ни во что ставится лагерной стражей человЪческая жизнь узниковъ, особенно глубоко и на всю жизнь врЪзался мнЪ въ память.

Не менЪе разительнымъ и незабвеннымъ воспоминаніемъ на всегда въ моей жизни осталось жестокое наказаніе въ ТалергофЪ нашихъ студентовъ (ок. 50 чел.) за то, что при рекрутскомъ наборЪ, лЪтомъ 1915 г., на вопросъ комиссіи, какой они національности, отвЪтили правдиво, что русской — Russe или russische Nationalitat. По наущенію офицера-мазепинца Чировскаго, лагерныя власти наказали всЪхъ этихъ студентовъ истязаніемъ т. наз. anbinden, т. е. подвЪшиваніемъ на столбу до обморочнаго состоянія. Въ числЪ такъ тамъ наказанныхъ былъ и мой сынъ Ярославъ, тогда уже адвокатскій конципіентъ. He mory передать, что я пережилъ тогда... ПослЪ отбытія этого наказанія онъ вмЪстЪ съ другими галицко-русскими студентами былъ включенъ въ такъ зов. Strafkompagnie (караемую компанію) и отправленъ на италіанскій фронтъ. Раненый тамъ во время боя шрапнелью, онъ скончался отъ.ранъ въ военномъ госпиталЪ 10-го марта 1916 г. Посбывшись изъ лагеря нашихъ студентовъ, тотъ же Чировскій принялся освобождать старшевозрастныхъ узниковъ — за взятки. Говорилъ имъ, что отъ него зависятъ освобожденіе изъ Талергофа и переведеніе ихъ на положеніе конфинованныхъ, но каждый желающій добиться этого, долженъ дать ему, Чировскому, не меньше 50—100 кронъ и выше.

Потребовалъ высшей платы и отъ меня, но, когда я ему сказалъ, что у меня больше нЪтъ, поторговавшись немного, удовлетворился и суммой 50 кронъ. Я ему ее уплатилъ и въ результатЪ перешелъ на положеніе конфинованнаго и въ качествЪ такового поселился въ м. Пассайль за Грацемъ (въ Стиріи).

Тамъ пребывалъ я круглый годъ и затЪмъ вернулся въКосовъ, на свой приходъ.

Въ КосовЪ за время войны многое измЪнилось. Также измЪнилось, и къ лучшему, отношеніе прихожанъ ко мнЪ. Многіе изъ нихъ, бывшихъ солдатъ австрійской арміи, попали въ плЪнъ въ Россію, пожили въ ней и поЪздили продолжительное время, ознакомились ближе съ жизнью, бытомъ, обычаями русскаго народа, въ результатЪ этого ознакомленія измЪнили свои прежніе руссоЪдные взгляды и убЪжденія и вернулись на родину другими, болЪе культурными людьми. Немало нашлось между ними и такихъ, которые не только навсегда разстались съ „украинскимъ" радикализмомъ, но и стали убЪжденными, искренними русскими патріотами.