Уппалури Гопала Кришнамурти (1918-2007)

Уппалури Гопала Кришнамурти (1918-2007)

«Вам нужен ответ, и вы думаете, что то, что я скажу, будет тем самым ответом. Но это не так. Возможно, я нашёл собственный ответ, но это не ваш ответ. Вы должны выяснить для себя и у себя свой собственный путь функционирования в этом мире, это и будет ваш ответ».

У.Г. Кришнамурти

Цитаты и высказывания

У. Г. Кришнамурти

Тебе не нужно понимать! Зачем тебе «понимать», что ты всё время ругаешься со своей женой, что ты не можешь жить со своей женой, которую ты думаешь, что любишь? Я хочу знать – зачем?

«Как нужно жить?» Ты мёртв! Ты мёртвый человек, живущий в мёртвых идеях, мёртвых воспоминаниях.

Интеллект – это не инструмент для понимания чего-то живого.

Мы все живём надеждой и умираем с надеждой.

Слава богу, что нет никакой следующей жизни.

Продолжая меня слушать, вы тем самым добавляете ещё одно страдание к тем страданиям, которые у вас уже есть.

На самом деле, вы – христианин, независимо от того, что вы говорите. Вы просто ищете нового священника, новую библию, новую церковь.

Бог не относится к делу. (God is irrelevant.)

Ум изобрёл религию и динамит, чтобы защитить то, что он считает своими интересами.

Как только вы говорите: «И это всё?», – вы тем самым создали рынок, чтобы эти люди пришли и начали вас эксплуатировать.

Тот мир и покой, который вы ищете, уже присутствует внутри вас, в гармоничном функционировании тела.

Требование разнообразной пищи ничем не отличается от желания мужчины «повеселиться» с разными девушками.

Вы питаетесь идеями и носите названия (брендов одежды).

Если то «великое наследие Индии», о котором вы говорите, породило таких людей, как мы с вами, то оно не стоит того, чтобы о нём говорить.

Природа не использует образцов.

Лучшее, что вы можете сделать для меня и для человечества, это сжечь все ваши воспоминания обо мне вместе с этим телом, когда я умру.

Все вопросы порождаются ответами, которые у вас уже есть. Если нет ответов, то нет и вопросов.

Потеря сознания

У.Г.: Когда случается «смерть» — давайте назовём это так в кавычках — как и когда она приходит, ты не узнаешь. Это не является каждый раз одинаковым. Иногда есть сознание тела. Постепенно, одна часть за другой, тело исчезает. И «сознание» — в кавычках — сосредоточено только на одной точке. Этой точкой является место, где [верхний] зуб соприкасается с нижней губой. Это единственная точка, в которой ты находишься в этот момент. Это значит, что по-прежнему остаётся разделение: кто-то ощущает эту одну точку, где верхний зуб соприкасается. В другой раз, [это будет точка, где] нога соприкасается с этим. Никакой другой части тела нет для этого человека, это единственная точка. Иногда это, иногда то — каждый раз по-разному. Когда всё целиком исчезает, то то, что происходит в течении этого времени, ты никогда не сможешь узнать. Это не длится долго. Если это длится долю минуты, то ты «мёртв». Когда ты «возвращаешься», так сказать, то тело является окоченевшим, как труп. Поэтому оно должно медленно хромать, вернуться к движению. Это йога!

 

Понимаете, йога начинается со «смерти», а не заканчивается шавасаной. Вы принимаете шавасану после всего этого физического истязания тела и говорите себе, что это шавасана. Но [здесь] ты начинаешь с трупа, и затем возвращение тела к его нормальному функционированию – это йога, а не наоборот. И каждый раз это отличается. Очень странно, что движения тела… Этот мой друг, врач по имени Лебойе, наблюдал за мной всё время. Он сказал: «Я принимал роды, я помог тринадцати тысячам младенцев появиться на свет, У.Г., и движения твоего тела в точности похожи на движения новорожденного младенца.» Он очень известный [автор], опубликовавший много книг о естественных родах. Он помешанный. Я жил в их доме в Париже.Так вот, это и есть йога. Но стойка на голове, стойка на плечах – это просто акробатика. Движения тела так грациозны, так естественны. Это надо было записать на видео, было бы очень интересно. Валентина наблюдала за всем этим в то время, но она даже не потрудисать сфотографировать.

 

Собеседник: Но сейчас это не…

 

У.Г.: Это случается. Понимаете, никто не знает, когда это произойдёт. Неожиданно, это происходит. И в этот раз… Очень странно, сэр. Я поехал в Сидней, и после того, как все эти стюардессы меня беспокоили, я не хотел ни с кем встречаться. Я арендовал квартиру. Ты помнишь? Я не хотел ни с кем встречаться, я не хотел даже вылезать из кровати! Я был «мёртв» в течение двух дней. Это не физическая усталость. Я выхожу, и вешаю записку снаружи: «Не беспокойте меня.» В течении двух дней я вообще не ел! Ты рождаешься, ты умираешь, ты рождаешься, ты умираешь… Это продолжалось и продолжалось в течение трёх дней. Я не знал, что со мной произошло. И затем, постепенно… Я должен был пойти за едой. Я не хотел ни с кем встречаться. Эти люди названивали [из передачи] «Доброе утро, Австралия», но я так и не ответил. Ты тоже звонил пару раз?

 

Собеседник: Да, но тебя не было дома.

 

У.Г.: Я был дома, умирал. Это не блаженство, когда ты выходишь из этого [состояния], никакая ни «ананда». Ничего подобного, Чандрасекар.

 

Собеседник: А что с тобой произошло в Сан-Франциско? Ты был в отвратительном настроении.

 

У.Г.: Потому что эти люди меня всё время беспокоили. Неожиданно, я [почувствовал, что] не хочу ни с кем встречаться. Та запись на автоответчике, который я купил за 89 долларов… «Кто вы? Что вы хотите? Я не хочу с вами встречаться. Если вы прочли книгу, то этого достаточно. Книга не сделала своё дело.» И всё равно, люди продолжали меня беспокоить. Постоянно звонил телефон: «Я хочу прийти, я хочу прийти, я хочу с вами встретиться.»

 

Собеседник: Вы сказали, что «смерть» не обязательно приходит в одной и той же форме.

 

У.Г.: Нельзя пожелать этого и сказать: «Я собираюсь умереть.» И что происходит во время этого… Это не длится долго. Кажется, что это целая вечность, но если смотреть на часы (нет возможности заметить время), то это не займёт даже одну минуту. (…) [В Сиднее], я время от времени ходил в туалет, как зомби. Дефекации не было.

 

Чандрасекар: Ты ничего не ел.

 

У.Г.: Ничего. Поэтому, она прекратилась. Конечно, я иногда пил воду.

 

Чандрасекар: Ты не был голоден?

 

У.Г.: Я никогда не бываю голоден, Чандрасекар. Я не даю шанса [телу] ощутить голод. Я кормлю тело время от времени для того, чтобы были силы. Что касается жажды, то иногда она есть. (…) О том, что происходит во время этого [состояния "смерти"], ты никогда не сможешь ничего сказать. Дыхание замедляется и замедляется, но ты не узнаешь, когда ты сделаешь последний вздох. До определённого момента ты знаешь, что ты задыхаешься, но не дальше. И я не намерен устраивать какое-то представление кому-либо. Меня это вовсе не интересует.

 

Чандрасекар: Но ты сказал: «Если бы у меня была воля, то я бы никогда не вернулся.»

 

У.Г.: Нет, я сказал не это. Если бы у тебя была возможность сказать «я не хочу возвращаться», то вероятно в этот момент это было бы возможно. Сделать как надо. Не то, чтобы я не хотел возвращаться. У меня нет вообще никакого выбора. Я сказал то же самое не телевидении: «Какой у меня есть выбор? Я не пришёл в этот мир по собственному выбору, и я не хочу уходить, кроме как если что-то произойдёт, тело изнашивается…» Все люди достигают мокши прямо перед смертью, но тело не в состоянии возродиться и выжить после этого. Какую это сейчас имеет ценность, Чандрасекар? Вы всё время думаете в терминах ценности, [думаете о том], как это может помочь вам решить ваши мерзкие проблемы жизни с кем-то другим. Вот и все ваши проблемы — ничего больше — как приспособиться к этому миру. Но вы никогда не ставите под сомнение систему ценностей.

 

***

 

У.Г.: И поэтому в вашем страдании виноват этот духовный учитель. Мошенник, надувавший… Не говорите, почему он надувал! Он тоже себя одурачил. Какой-то мелкий, ничтожный опыт…

 

Собеседник: Он сам является жертвой, сэр.

 

У.Г.: И поэтому ты готов… Если ты не хочешь, то тебя это не волнует! Мир может быть полон мошенников, но тебя это не волнует. Ты даже не хочешь спасти эту суку или этого негодяя от таких мошенников. Нет. Он может жить в аду и подохнуть в аду, но ты и пальцем не пошевелишь. Если он не хочет, то что ты можешь сделать? Никакого сострадания. Это и есть сострадание: нет ничего, что этот негодяй может сделать. Ничего!

Собеседник: Есть ли кто-то, кто может?

У.Г.: Никто! Это не что-то, что ты можешь сделать, даже если захочешь.

О вере

У.Г.: Вчера кто-то рассказывал, как у этого парня выздоровел глаз после того, как врачи… Это вы говорили или кто-то другой? Этот Редди. Я не знаю. Но к сожалению я ничего не принимаю, если это не доказано статистически. Знаете, — я это уже говорил это много раз на телевидении — возьмём, например, Бога… Помимо вашей веры или вашей концепции Бога, если — я использую «если» в интересах дискуссии — если докажут с точностью, не допускающей и тени сомнения, что никакого Бога нет, то ни один религиозный человек не прекратит верить в Бога. Но если учёный обнаружит, что Бог есть, то он непременно поверит в это. Он поверит в Бога, если докажут… Не может быть и речи о том, чтобы доказать существование Бога, потому что его не существует. Вы можете сказать, что я атеист или что-то в этом роде. Человек создал Бога из страха, а не наоборот. Вы можете переживать всё, что вам угодно, создавать Бога, помещать его вовне, и прикасаться, ощущать, ходить с Богом, делать, что хотите, но Бога нет. Всё остальное – это разновидности [того же]. Бог – это высшее удовольствие. Мокша, освобождение, свобода, трансформация, «радикальная трансформация».

 

Собеседник: Иногда отсутствие Бога – это тоже высшее удовольствие.

 

У.Г.: Ладно, сэр. Это годится для школярской логики. Мы этим не занимаемся, мы не философы, развивающие свой интеллект, не метафизики; мы простые, обыкновенные люди, и мы хотим узнать правду об этих вещах самостоятельно, не полагаясь на кого-либо. Если мы будем полагаться на кого-то… Мне нужно учиться, если я хочу преподавать психологию! Другого способа нет — я должен пойти, выучить, и повторять это. И вы в свою очередь должны будете создать других психологов и вести всё это предприятие. Это ясно. Но как факт… Это никак не изменило вашу жизнь, сэр! Будьте честны хоть раз в жизни, раз в жизни. Вы не хотите быть честным со мной. Ваша вера во все эти вещи вообще ни черта для вас не значит. Вы можете читать эту веданту с утра до вечера, сидеть и безконца обсуждать, анализировать всё это, находить корни этих слов, но это ничего не значит. Это лишь оттачивает ваш интеллект, но вовсе не помогает вам. Это превратило вас в труса; вы испуганный человек. По крайней мере это-то вы можете сделать: быть честным с самим собой, быть беспощадным со всем, что вы переживаете. Что именно даёт вам все эти переживания — вы это можете выяснить самостоятельно; вам не нужна ничья помощь. [Выяснить], каким образом вы создаёте все эти вещи.

 

Это вам не помогло. Какая разница, существует ли реинкарнация, или нет. Я вам рассказывал (я потешаюсь надо всем этим), что я вырос в теософском обществе, и в период всей этой истории с Кришнамурти «Мировым Учителем», когда люди знакомились, это было поразительно! Знаете, когда вы первый раз кого-то встречаете в Америке, вы говорите: «Меня зовут У.Г., а вас как?» Знакомство. «Я была королевой Викторией в своей прошлой жизни, а вы кем?», – вот так люди приветствовали друг друга [в теософском обществе]. Это было нечто. (Смеётся) И я подумал: «Они забрали себе всех великих персонажей в истории человечества.» Они всегда так разговаривали. Поразительно. Однажды я спросил: «Если Ашока реинкарнировался как Олкотт, президент теософского общества, то как вы это назовёте: эволюцией или инволюцией?» (Смех.) А Блаватская была кем-то ещё — все эти истории. Если вам интересно, то можете прочитать про двенадцать прошлых жизней Дж. Кришнамурти. И почему всегда его лицо [изображается] c римским носом и в прошлых жизнях тоже? Это выше моего понимания. Я всегда должен выглядеть точно также, даже в своих прошлых жизнях.

 

Это удивительно — во что мы верим. Вам необходимо верить; вера – это всё, что там есть. Вы можете заменять одну веру на другую, или одну иллюзию на другую, но вы не хотите освободиться от веры, вы не хотите освободиться от иллюзий. И что это сделало..? Я не прошу вас признаваться мне. Я не хочу. Вы каждый день это делаете – просто запоминаете эти вещи. Увидьте и скажите мне. Вы не видите. «Ви́дение – это конец.» Посмотрите! Вы не смотрите. Как же вы можете смотреть? Скажите мне.

 

Собеседник: Вы хотите сказать, что это не тот инструмент?

 

У.Г.: Нет другого инструмента.

 

Собеседница: Вы считаете, что этот инструмент никогда не прикоснётся к жизни, о которой вы говорили.

 

У.Г.: Это невозможно. Даже если он прикоснётся к жизни, то вы ничего об этой жизни не узнаете ни сейчас, ни даже потом. Этих вопросов не будет — понять жизнь, смысл жизни, значение жизни. Мы находим, что в нашей жизни нет смысла. Или мы выдумываем какой-то смысл жизни, значение жизни. Девяностолетний старик — вы видели этот голландский документальный фильм — он был с Кришнамурти шестьдесят один год, очень близкий человек. Каждый день они вместе шли на прогулку, говорили и говорили. В этом году он хотел, чтобы я поехал с ним в автомобиле по тем же дорогам, чтобы сесть там и поговорить. Я сказал: «Нет. Если после восьмидесяти пяти лет вы не знаете смысла жизни, то когда же, чёрт побери, вы найдёте смысл жизни?»

 

Собеседник: Есть ли вообще какой-то смысл?

 

У.Г.: Если я скажу, что нет, то как это вам поможет или будет вас интересовать? Все остальные говорят, что смысл есть. Вы видите какой-то смысл? Вот и всё. Вы видите какой-то смысл в жизни? Если это всё, что есть — ходить на работу, принимать всех ваших пациентов день за днём, зарабатывать деньги – если это всё… Понимаете, вопрос возникает лишь потому, что мы не хотим смириться с тем, что всему, что мы изучили, что мы пережили и сделали в нашей жизни, приходит конец. И это всё? Если это всё, то в этом будет больше смысла и значения. Это не значит, что вы «собьётесь с пути». Я говорю, что если вы не пойманы в сфере правильного и неправильного, хорошего и плохого, то вы не сделаете что-то неправильно. Уверяю вас, гарантирую вам, что вы не сделаете что-то неправильно. Если неумышленно вы сделаете что-то неправильно, то вы заплатите за это. Что общество скажет, ту цену вы и заплатите за это. Иначе вы не можете ничего сделать. До тех пор, пока мы двигаемся между этими двумя: правильным и неправильным, хорошим и плохим, добром и злом, то вы всегда будете делать зло.

 

Собеседник (смеётся): Всегда делать зло?

 

У.Г.: Сделайте что-нибудь. Если есть красивая женщина, [то вы думаете]: «Что она сделает, если схвачу её?» Схватите и посмотрите, что произойдёт. Она даст вам пощёчину. Это и есть действие. Вы ничего не делаете! Это уже сделало своё дело, эта красота вас коснулась, но вы не действуете! «Сбейтесь с пути», и что произойдёт?

 

Собеседник (смеётся): Тебе дадут пощёчину, и всё.

 

У.Г.: И всё. Это и есть действие. Наслаждайтесь этим. Может быть она скажет: «Давай, дружок, пойдём и повеселимся.» Вы сидите здесь и обсуждаете, что там произойдёт. Получите пощёчину или пригласите её куда-нибудь и наслаждайтесь. Спасибо.

 

Собеседница: Один последний вопрос.

 

У.Г.: Нет-нет. (Смеётся.) Ладно, давайте.

 

Собеседница: Это состояние, в котором вы оказались… Оно затрагивает тотальность жизни?

 

У.Г.: Я ничего об этом не знаю. Правда. Вопроса о том, чтобы что-то узнать, больше нет. Вовсе нет. Вы никогда не узнаете этого — сейчас, или даже потом. Это не моё состояние!

 

Собеседница: Нет, то состояние (state), которое…

 

У.Г.: Единственный штат (state) – это штат Карнатака. Я не знаю ни о каком другом штате/состоянии. Завтра я поеду в Тамил-Наду, другой штат. Спасибо. Это он вызвал всё это. Я не рассержен. Иногда энергия… Что, сэр, почему вы развеселились (amused)? Не говорите мне. Спросите себя и будьте честны с самим собой. Вам уже осталось жить не так много лет.

 

Собеседник: Когда вы говорите, чтобы я был честен с собой…

 

У.Г.: Нет, извините, я беру назад это слово.

 

Собеседник: То следующий вопрос, который я должен задать, это должен ли я узнать, кто я.

 

У.Г.: Какого чёрта?

О мировом уме

У.Г.: Вы говорите себе, что вам скучно, что вы счастливы, что вы несчастны. Там есть лишь скука, но нет никого, кому скучно! Вот и всё, что я говорю. Скука! Это диван, это женщина, это мужчина, это микрофон, это телекамера. Точно также вы говорите, что вы счастливы, вы несчастны, вы печальны, вы ненасытны, вы то, сё, пятое, десятое. Всё это привносится культурой. Единственное, что является истинным (valid) и живым – это естественная ярость, похоть, которая необходима для выживания… Эти две вещи там присутствуют как часть биологического функционирования живого организма. Всё остальное накладывается на это: жадность, ревность, зависть… Вся культурная чепуха, все человеческие ценности накладываются на это. Они там ничего не затронули.

 

Есть нечто вроде «мирового ума» – совокупности мыслей, чувств, и переживаний человека, которые передаются нам из поколения в поколение. Вы должны использовать это, чтобы ощутить (experience) себя как сущность. То, что вы называете собой, невозможно ощутить без помощи этих знаний. Поэтому само наше существование как индивидуума, наше существование как сущности (entity), зависит от этого. Как же вы можете отделить себя от этого и сказать: «Это я»? В этом смысле я говорю, что у вас нет свободы действия. Когда я говорю это, я не имею в виду, что есть нечто вроде рока и тому подобного. У вас есть свобода действия, если вы хотите сюда приходить, или не хотите сюда приходить. И всё. И даже в этом, я не знаю, насколько вы свободы. В этом тоже присутствует конфликт.

 

 

Нараяна Мурти: То есть вы фактически ставите под вопрос саму идею существования чего-то вроде ума, который что-то проецирует. Это тот ответ, который он даёт на то, что вы сказали.

 

У.Г.: Да.

 

Нараяна Мурти: Вот эту мысль, на мой взгляд, он пытается донести.

 

Собеседник: Но, У.Г, вы ведь не говорите, что Мурти, например, является плодом моего воображения? Верно?

 

У.Г.: Понимаете, он существует только в том случае, если существуете вы.

 

Собеседник: Это верно.

 

У.Г.: Я не отрицаю [существование] мира. Пожалуйста, поймите меня правильно. Я не говорю, что мир – это иллюзия. Это полнейший вздор – говорить, что мир [является иллюзией]. Но любое ваше переживание (experience) мира является нереальным. Я говорю, что у вас нет никакой возможности пережить реальность чего-либо, кроме как с помощью этих знаний. И даже то, что мы считаем само собой разумеющейся реальностью, является сомнительным, поэтому не заморачивайтесь на «окончательной реальности». Эта реальность – то, что это является мягким, а это – твёрдым, – это нечто, что не может переживаться вами, кроме как через имеющиеся у вас знания. И что это за знания? Это память. «Что такое человек?», – кто-то спросил меня. Это всего лишь воспоминание. Это память говорит вам… Извините.

 

Собеседник: Проявление этого знания? Всё вокруг нас является проявлением этого знания?

 

У.Г.: Не используйте философскую терминологию; мы можем использовать простой английский. Мы не хотим использовать эти философские [термины] – «проявление»…

 

Собеседник: Этого знания. И это знание является вечным…

 

У.Г.: Когда я использую слово «знание», я подразумеваю очень простую вещь: знание, что вы мужчина, а не женщина; знание, что вы счастливы, что вы свободны, или не свободны. Именно об этом знании я говорю, и для меня нет никакого другого знания.

 

Собеседник: Осознание (realization) того, что я мужчина, а не женщина; осознание, что я счастлив. Я должен осознать это. Это осознание человека.

 

У.Г.: Да. Но есть ли кто-либо, кто счастлив?

 

Калифорния, 1986 г.

Движение жизни

9-ое сентября 1967-ого года, Гштад.

 

Не так давно, будучи внутри этого узкого круга, я создавал барьеры вокруг себя. И ум пытался сломать эти барьеры и достичь единения. Но вопрос не в том, чтобы слиться с чем-то другим! Уже присутствует единство между мной и всем, что меня окружает. «Единство жизни» это глупость… Ум говорит и думает в терминах единения с чем-то, с некой жизнью. Но когда есть движение жизни там, то здесь также есть движение, одновременно. Движение листьев создаёт движение внутри тебя, движение жизни. Ладно, «жизнь это движение», – я могу сказать. Все философы говорили о жизни, как о движении. И тогда следующий вопрос: «Имеет ли оно какое-то направление?» Философы задают вопрос. И риши отвечают: «Кажется, у него нет направления». Но на самом деле всё это глупости и вздор, потому что я осознаю лишь само движение жизни, и как меня тогда может волновать его направление, или его смысл, или цель? Этих вопросов для меня нет.

 

Что-то движется во мне. Когда есть тишина, есть движение, и это движение возникло в результате движения жизни вокруг меня: движения животных, растений, людей. (…) Я двигаюсь от момента к моменту, поэтому направление меня не заботит. Я не оглядываюсь назад: откуда я пришел? Потому что нет ни прошлого, ни будущего; это непрерывное движение. Пока есть движение вовне, есть также движение внутри меня. Когда нет движения вовне, то во мне тишина. Невероятная тишина, когда вся долина затихает ночью, ни один лист не колышется, ничего не движется, то внутри тебя воцаряется невероятная тишина. Это не ум, думающий, что он замолк. Просто всё, что существует вне тебя, пребывает также внутри тебя. Это не философская концепция; ты осознаёшь это необычайным образом. И это может напоминать все эти высказываниярелигиозных учителей прошлого. Но для нас это всё было только словами; мы не знали, но пытались вообразить.

 

***

 

Нет переживающего, который хотел бы получить это переживание (experience). Больше нет вообще никакого переживания! Когда есть ум, есть переживание (experiencing), которое естественно оставляет осадок (residue). Когда нет переживания, за исключением зрительного восприятия (seeing), то больше нет накопления этого. (…) Оно копилось сорок девять лет, и на этом закончилось, точка.

 

***

 

Это и есть «невинность», «непорочность». Ты являешься столь «невинным». В противном случае невозможно смотреть на свою жену каждый раз так, как будто впервые. Не важно, как долго ты пытаешься это сделать, это просто невозможно! Только после этого физического изменения, о котором я говорю, и которое происходит в структуре человеческого тела, а вовсе не в уме. Я буду настаивать на этом. А мы себе представляем… Мы не знаем, и никто никогда не говорит нам. Он пытается помочь вам войти в это состояние, и если ему это удастся, то это будет вашим открытием, это будет чем-то новым.

 

Собеседник: Вы сказали, что так жить намного проще, и вы не можете понять, почему люди так усложняют свою жизнь. Но могут ли люди что-то сделать с тем, что усложняет их жизнь.

 

У.Г.: Ум, будучи таким какой он есть, неизбежно будет усложнять.

 

Собеседник: Кто-то может сказать, что он хочет жить так, как вы описали вашу жизнь.

 

У.Г.: Что же можно сделать, чтобы вызвать это состояние? Понимаете, мы все воображаем это состояние исходя из идеи «чего-то большего». Понимаете? «Я ощущаю покой, но если бы у меня было то, что есть у того малого, я бы стал более спокойным, я мог бы иметь дело с жизненными ситуациями без тревоги». Ум думает в терминах получения «всё больше и больше». Ладно. Когда вы не думаете в терминах получения «всё больше и больше», то нет беспокойства, то нет чувства соперничества, нет ничего из того, чем ум обычно занят, чтобы достичь чего-то. Остаётся только функция, вы просто функционируете. Вот и всё.

 

***

 

Отрывки из другой записи, также сделанной в начале сентября 1967-ого года, в Гштаде.

 

У.Г.: Веки до сих пор не моргают вовсе. Большую часть времени. Только когда я ощущаю боль, я их закрываю. Иначе глаза остаются открытыми, и не моргают вовсе. И иногда (даже часто) глазные яблоки перестают вращаться, как я вам уже говорил, и так и остаются [неподвижными] в течение долгих часов. Как глаза мертвеца.

 

Собеседник: Они не двигаются? Просто смотрят прямо перед собой?

 

У.Г.: Не двигаются вовсе. Просто смотрят прямо перед собой. Это происходит только когда присутствует это своеобразное напряжение (intensity), когда я что-то слушаю, когда я смотрю на то, что называют «красивейшей вещью».

 

***

 

Сейчас присутствует ощущение тела (awareness of the body), но самого тела для меня нет. Тело исчезло в один прекрасный день, и всё. Когда я смотрю на это тело… Нет особой разницы между тем, как я смотрю на ваше тело, и как я смотрю на «моё» тело. Это просто объект. Когда я закрываю глаза, я ощущаю тело лишь в тех местах, где оно соприкасается само с собой или с некой твёрдой или мягкой поверхностью. Остальная часть тела не осознаётся.

 

***

 

Ум отсутствует большую часть времени. С утра до вечера ты ни о чём себя не спрашиваешь. Если кто-то задаёт мне вопрос, то возникает ответ; если никто не задаёт вопросов, то там ничего нет. Ничего нет.

 

Так что такая жизнь стала чем-то вполне естественным, и мне начинает казаться, что нет ничего другого. Кажется, что только так и можно жить, и что люди должны жить именно так. (Смеётся) Я не говорю, что знаю, как живёте вы или кто-то ещё. Но это замечательная жизнь (не по сравнению с той жизнью, которая была до этого).

Ранняя запись (часть 1) "Время от времени боль исчезала"

Ниже следует перевод отрывка из аудио записи, сделанной в Гштаде 30-ого Августа 1967-ого года. Скорее всего это самая первая запись, в которой У.Г. рассказывает о том, что с ним произошло в том году.

 

У. Г.: А потом здесь [в Саанене – прим. пер.] начались беседы Кришнамурти. Мне не особо хотелось слушать Кришнамурти в том году. Это было в 1964-ом. Я встретился с ним, и он стал задавать мне те же пытливые вопросы: «Почему вы здесь? Что вы здесь делаете? Откуда у вас деньги? На какие средства вы здесь живёте?». И ты должен честно ему ответить; ты не можешь увернуться от прямого ответа. В итоге я прекратил общаться с ним.

 

Но жизнь идёт своим чередом; пускай себе идёт, а там посмотрим. Нет возможности получить то что у него есть; и, быть может, у него вообще больше ничего нет. Зачем мне переживать по этому поводу? Зачем уделять такое внимание тому, что он говорит? Но раз уж я оказался в шатре [где проходили беседы Джидду Кришнамурти – прим. пер.], то можно просто послушать его. Кстати, процесс слушания был тогда довольно странным для меня.

 

А в прошлом году я решил, что дело нужно либо исправить, либо вовсе оставить. Я сказал себе: «Это низшая точка. В этом году я буду посещать все беседы и диалоги». В первый же день я пошёл туда с намерением слушать напряжённо. Но как только он начал говорить о слушании, никакого слушания с моей стороны не было. [смеётся] Это был странный процесс. Слова словно отскакивали от меня.

 

Вопрос: Это было в 1967-ом?

 

У. Г.: В 1966-ом (в прошлом году). Это был первый раз, когда я посетил все беседы и диалоги с большой серьёзностью. А потом беседы закончились, и я уехал во Францию.

 

Вопрос: И слова не проникали [в ум]?

 

У. Г.: Слова совершенно не проникали. Никакого смысла… Одни лишь слова…Впервые… Только слова достигали меня, и возвращались назад. Либо я повторял эти слова в уме. Те же слова с тем же быстрым повторением: фразу за фразой, слово за словом. Или иногда, они отскакивали, словно от отражающей поверхности. Этот процесс продолжался на протяжении всех бесед.

 

Вопрос: И никакого понимания?

 

У. Г.: Совершенно никакого понимания. «У него может не быть… Я могу ничего не добиться; нет никакой возможности». Полная безнадёжность. (Не отчаяние.) «Кажется, все это совсем безнадёжно для меня».

 

Вопрос: Вам казалось безнадёжным, бессмысленным пытаться понять?

 

У. Г.: Бессмысленно пытаться понять. И ещё: может и нет ничего, что нужно понять. Я описал это состояние моему другу… Когда я был молод, я изучал анатомию и прочитал книгу по гинекологии и акушерству. И автор этой книги (кажется это был Джонсон; я точно не помню) говорит так: «Когда не смотря на все ваши усилия вам не удалось извлечь младенца хирургическими щипцами, и ваши ассистенты тоже не могут вам ничем помочь; когда уже ничего больше нельзя сделать, чтобы благополучно принять младенца, если вы верите в Бога, то вам остаётся лишь молиться. Если вы не верите в Бога…». Он употребил два словосочетания: «обдуманное бездействие и бдительное ожидание» (masterly inactivity and watchful expectancy). И хотя [во время бесед] имело место полное внутреннее бездействие с моей стороны, мой ум находился в состоянии бдительности, в ожидании чего-то. И, как я вам уже рассказывал вчера, как только я начинаю кого-то слушать, мой ум (ум это величайший обманщик!) всегда порождал во мне состояние тишины. Состояние осознания и тишины.

 

А потом всё закончилось [имеется в виду цикл бесед Кришнамурти – прим. пер.], и я неожиданно утратил всякий интерес ко своей автобиографии. И с того момента, кажется, и начались настоящие изменения, физиологические изменения.

 

Вопрос: Но в 1967-ом…

 

У. Г.: Я говорю о 1966-ом.

 

Вопрос: Во время бесед никаких изменений не было?

 

У. Г.: Нет, во время бесед ничего. Я сказал: «Слава богу, что беседы закончились». В то время мне было интереснее принимать гостей. Но потом постепенно пламя стало действительно разгораться внутри, всё сильнее и сильнее.

 

Вопрос: Что вы имеете в виду, когда говорите «пламя»?

 

У. Г.: Образно выражаясь. Мне казалось, что что-то происходило внутри меня. Быть может это было воображение; я не знаю. Но неожиданно я почувствовал невероятную слабость в теле. Это началось с ноября или декабря. Мы жили [тогда] в Женеве. До этого, я ходил на прогулки на десять, пятнадцать, шестнадцать километров вверх-вниз по горам. И я решил, что та боль в голове, тяжесть в голове, которая время от времени неожиданно проявлялась у меня, была вызвана пониженным давлением в организме в результате подъёма и спуска с гор. В итоге я стал избегать высоты, но эта тяжесть тем не менее осталась. Физическая слабость продолжалась много дней, а потом я почувствовал себя здоровым и полным сил. Никаких симптомов не осталось.

Однако перед началом бесед [летом 1967-ого – прим. пер.] эта тяжесть снова посетила меня и продолжалась много дней. (Кажется, это было после начала бесед, или незадолго до их начала; я точно не помню.) В один прекрасный день я почувствовал, что вся эта часть головы больше не существует для меня.

 

Вопрос: Выше бровей?

 

У. Г.: Выше бровей. Время от времени боль исчезала, но потом неожиданно снова начиналась. Во время тех десяти бесед, на которые я ходил, я не помню, что я делал.

Продолжение записи разговора с У.Г. 30-ого Августа 1967-ого года. Первая часть здесь.

 

У. Г.: А потом начался цикл диалогов об образовании. Все эти боли прошли, но физическая слабость осталась. Я чувствовал себя ужасно утомлённым после бесед. [...] После двух диалогов он [Джидду Кришнамурти - прим. пер.] полностью переключился на другую тему; он больше не говорил о школе. И тогда меня действительно заинтересовало то, как он начал развивать ту тему. Когда он стал говорить о «сравнивающем уме» (comparative mind), это по-настоящему пробудило во мне интерес. Каждый день я входил в это состояние тишины, осознания (awareness)…

 

Вопрос: Нельзя ли об этом чуть подробнее.

 

У. Г.: В начале бесед или диалогов (в течение первых нескольких минут) он пытается раскрыть тему. В какой-то момент он сам подходит вплотную к разрешению проблемы, которую обсуждает (будь то проблема сравнивающего ума, или невинности, или какая-то другая тема), и дальше пытается вести слушателей за собой [в своих объяснениях] до того момента, когда он оставляет нас далеко позади. И затем наступает момент, когда он повторяет эти вопросы: «Почему? Почему? Почему вы не ощущаете всю неотложность [проблемы]? (Why don’t you feel the urgency?) Что заставит вас ощутить неотложность?». Когда он повторяет эти вопросы, я уже нахожусь в состоянии осознания (awareness). А затем воцаряется эта так называемая тишина, которую я уже однажды переживал. Я пребываю в состоянии тишины, не зная, что он скажет дальше, и что ответит кто-нибудь из присутствующих. Я говорю себе, что «я не знаю», поскольку это уловка [ума]; поскольку я однажды уже сказал то же самое много лет назад, и в уме воцарилась тишина. А он тем временем продолжает развивать тему. В один из дней он сказал: «В этой тишине присутствует энергия». Но [для меня] там нет никакой энергии; я просто выхожу на улицу [после беседы] полный ощущения тишины ума, и иду домой. И на следующий день повторяется та же история.

 

Так вот, он начал говорить о состоянии сравнения (comparative state of mind). С самого начала беседы в тот день и до её конца я уже пребывал в состоянии полного и всеобъемлющего осознания. (Я всегда сажусь почти в самом конце помещения. И кажется, что того человека [имеется в виду Джидду Кришнамурти – прим. пер.] там даже нет; он весьма смутно сидит там вдалеке рядом с микрофонами.) Я пребывал в каком-то сновидном состоянии (dreamy state), которое я называю «осознанием», но в то же время осознавал всё, что происходило снаружи и внутри. Даже до того, как он обратил наше внимание на шум самолёта или поезда… Но наблюдатель (the observer) присутствовал всё это время и слушал.

 

Вопрос: Наблюдатель слушал тишину?

 

У. Г.: Слушал тишину, смотрел на тишину. И смотрел на это так называемое «осознание», и слушал все эти звуки, и обманывал себя относительно того, что это было состояние тишины.

 

Вопрос: И вы увидели это!

 

У. Г.: Я увидел это впервые. И когда он сказал ближе к концу беседы: «То что есть (what is) – это состояние сравнения»… «То что есть» подразумевает моё состояние! Если бы вы были в том состоянии, то вы бы немедленно это обнаружили. Если вы переживали эту глубокую тишину до этого, то это значит, что вы смотрите на эту тишину как на что-то, что вы уже однажды переживали. В противном случае вы бы вообще не ощутили (would not become aware of) эту тишину внутри себя. Боже мой! Где я; что я с собой сделал! Он вернул меня назад на четырнадцать лет; он вернул меня в 1953-ий год. И это нанесло мне настолько сильный удар! «То что есть – это состояние сравнения»; и все эти годы я ходил в сновидном состоянии, будучи уверен, что понял всё, о чем говорит этот малый. И где я теперь? Это стало для меня невероятным шоком! Невероятным шоком. И я потом говорил об этом состоянии сравнения со всеми, кого интересовало объяснение всей беседы.

 

А на следующий день он говорил о тех же вещах, а потом сказал: «В этой тишине присутствует энергия». Он сказал это ближе к концу, когда никто не ответил на его вопрос, и он сказал нам: «Вы все просто пытаетесь угадать; вы бросаетесь словами». Это переживание тишины было снова со мной, и вместе с ним мысль о том, что это состояние сравнения. «Что ты наделал? Это наверное будет продолжаться ещё лет десять», – сказал я себе.

 

Вопрос: [Не слышен]

 

У. Г.: «Это снова состояние сравнения», – я усвоил эту реакцию, понимаете. «Старина, ты опять себя обманываешь, ты никуда не продвигаешься, ты ничего не понимаешь». Примерно такой диалог продолжался во мне. (Насколько я это помню; но лет через пять, возможно, я не смогу вспомнить столь чётко, как это было.) На следующий день он сказал… (Я не знаю, о чём он тогда говорил.) Это была шестая беседа, в которой он сказал: «В этой тишине есть действие». В один из предыдущих дней он сказал, что в тишине присутствует энергия; в другой день он сказал: «там есть движение»; а в предпоследний ден