Общая характеристика интерсоциального блока глобальных проблем.

В современной литературе, посвященной интерсоциальным проблемам, обсуждается многогранный характер тех взаимодействий, который уже сложился в более-менее устойчивую систему международно-правовых, хозяйственных и культурно-информационных отношений. Так, в широко известной книге американского литературоведа М.Хардта и итальянского философа А.Негри – «Империя», выделены фундаментальные черты современной имперской реальности. Под империей они предлагают понимать: а) системы пространственной всеобщности или власти над всем цивилизованным миром; б) порядок, который на деле исключает дальнейший ход истории путем закрепления существующего положения дел; в) власть, пронизывающую весь социальный мир по вертикали, т.е. до самих глубин существования людей как социальных существ[128]. Проще говоря, созданный США и всем западным сообществом мировой порядок можно рассматривать как целостную и стабильную биосоциальную реальность.

С другой стороны, исследователями всё чаще подчеркивается переходность нынешнего исторического момента, следовательно, незавершенность и неустойчивость сложившихся социальных форм и конфигураций. Так, сторонники трендового представления о миросистеме фиксируют три ключевых момента, присущих феномену нынешнего социо-исторического перехода: во-первых, наблюдается перевод обществ на новый уровень исторической эволюции, а именно, метасистемной; во-вторых, именно сейчас вступил в действие «механизма» разделения и связывания исторических уровней и состояний; в-третьих, в сегодняшнем мире наличествуют разные результаты социокультурной эволюции цивилизационно-дискретного человечества[129]. Несомненно, с этими констатациями следует согласиться, если в расчет принять ранее изложенную цивилизационную точку зрения на исторический процесс.

Вместе с тем, учет обеих позиций образует более прочный фундамент для понимания нынешней комбинации, формата и валентности всего массива глобальных проблем, в центре которого находятся наиболее болезненные проблемы интерсоциального плана.

Приступая к уяснению природы глобальных проблем, входящих в интерсоциальную группу (класс), нужно хотя бы в общем виде выработать представление о законах строения и эволюции социальных систем. В интересующем нас контексте следует говорить не только и не столько о законах общества, открытых и зафиксированных по отдельности этнологией и демографией, социологией и политологией, рядом экономических дисциплин, культурологией и имиджелогией, социальной антропологией и психологией, этикой и правом, и в таком приватном виде соотносящихся с реалиями конкретных подсистем, уровней, сфер и элементов социума. Для глобалистики скорее важен учет структурно-организационных и динамических принципов жизни социума как такового, взятых в фокусе общей, хотя и многомерной эволюции универсума. Отдельный человек, равно как и большие группы людей не могут жить под воздействием одного или нескольких произвольно избираемых[130] законов социального бытия.

В этом отношении правомочно вести поиск «законов социальной комбинаторики» (А.А.Зиновьев) или пытаться соединить основополагающую абстракцию социума, которую пытались выработать О.Конт, Г.Спенсер, К.Маркс, Э.Дюркгейм, Н.Я.Данилевский, В.С.Соловьев, С.Л.Франк, Р.Мертон, Т.Парсонс, П.Сорокин, Т.Веблен, А.Шютц, Д.Белл, Ж.Эллюль и др. социальные мыслители, с разнообразными эмпирическими наблюдаемыми и фиксируемыми вариантами коллективной человеческой деятельности и коммуникации, возникшими на основе и под определяющим воздействием эволюции космо- и биосфер. И по большому счету, социальные законы должны быть распознаны через свою эмпирическую реализацию, а именно: как реальное соответствие различных форм человеческой деятельности друг другу в масштабе развивающегося универсума. Такая постановка вопроса уже имела место в социальной философии Н.Я.Данилевского, исходившего из того, что социальное бытие порождается благодаря культивированию четырех разрядов деятельности: 1) религиозной; 2) культурной (в узком значении), включающей в себя научное, художественное и техническое творчество; 3) политической; 4) социально-экономической[131]. Но адекватный взгляд на соединение всех видов деятельности и их носителя – человека, в непротиворечивую социоприродную тотальность пока находится в стадии разработки. В частности, отечественный автор В.В.Кизима настаивает на общем подходе в решении социальных проблем, в виде поиска формулы «гармонизации всей системы человеческих отношений», в т.ч., в ситуации сверхактивного развития отношений человека, общества и природы как «единого топологического комплекса»[132].

Однако пониманию такого положения дел предшествовали, и в каком-то смысле сейчас конкурируют с ним, частные представления. Для понимания природы социума, а значит, законов его строения и развития уже приобрели такие его основополагающие абстракции или модели: натуралистическая (построенная на растительных, животных, географических, расовых, этнических, психо-витальных и собственно биологических идеях и подходах), реалистическая (основывающаяся на религиозных и метафизических принципах), деятельностная (опирающаяся на марксистские, техноцентрические, культуроцентрические презумпции), феноменологическая (созданная при помощи социально-феноменологической методологии) и персоналистическая (сформированная в русле персоналистских, экзистенциалистских, философско-антропологических идей)[133]. С точки зрения каждого из этих подходов социальное бытие имеет вполне определенные основания[134], законы устроения[135] и развития[136].

Социально-философский синтез, если прямо говорить о решаемой здесь задаче, нацелен с одной стороны на объяснение устройства и функционирования социальных систем, равно как он направлен на понимание законов социально-значимой деятельности. Вместе эти процедуры образуют методологическую рамку освоения социального бытия, и, прежде всего, в аспектах его тотальности и целостности, плюс аспектах культурно-исторической и антропо-социальной дискретности. Но этот синтез также обязан вмещать проблему социального действия, в своё время поставленную немецким социологом М.Вебером как четырехвариантную (целе-рациональный, ценностно-рациональный, традиционный и аффективный типы действия)[137] и сейчас переосмысленную в свете теории управления[138]. В веберовском взгляде на общество, тем не менее, наиболее интересна мысль о том, что каждое зрелое общественное объединение – вследствие согласия – формирует «целевой союз», а значит, конституирует общие правила жизни и «органы», отвечающие за функционирование этого союза.

В то же время, каждый из названных выше социально-философских подходов имеет собственную версию происхождения всех наличных социальных институтов, отношений и ценностей. Скажем, расовое, метафизическое или классовое понимание генезиса войны, её форм, методов и целей. Или, к примеру, фундирующие понимание всякого цивилизованного общества институты церкви, семьи, школы, науки и искусства, а также его политические и хозяйственные структуры. Именно с учетом ранее выработанных и подтвердивших свой эвристический потенциал социально-философских представлений, станет более понятной логика тех социальных и интерсоциальных процессов, благодаря которым возникают и развиваются глобальные проблемы. И в первую очередь, проблемы милитаризации обществ, входящих в современную миро-целостность, и связанных с нею вопросов предотвращения войн и достижения состояния всеобщего мира.

В общем плане, проблема войны-и-мира интегрирует в себе собственно природные (ресурсные), социальные (поселенческие, этнические, демографические, экономические, политические), культурные (технические, этико-правовые, ценностные) и антрополого-витальные (рациональные, волевые и духовные) аспекты человеческой деятельности. Именно поэтому, как фундаментальная проблема человеческого общежития, – война давно стала объектом пристального внимания. К ней, хотя и под различными углами зрения, обращались крупнейшие мыслители всех времен и народов – Сунь Цзы и Аристотель, Ибн Хальдун и Э.Роттердамский, Т.Мор и И.Кант, А.Смит и К.Маркс, Н.Федоров и Вл.Соловьев, М.Ганди и Л.Толстой, А. де Сент-Экзюпери и Р.Арон, А.Хомейни и С.Х.Наср и мн. другие. Желая понять природу данного феномена, они обращали внимание на экономические, политические, психологические, этнические и антропологические, наконец, на социокультурные аспекты последнего. Кроме того, в ряде случаев (А.Чижевский, Н.Кондратьев, П.Сорокин) мы встречаемся с попытками обобщить военный опыт человечества в виде циклических представлений о флуктуации войны[139].

Тем не менее, предлагающиеся определения войны[140] должны быть скорректированы в направлении признания за ней (войной) важнейшего, имманентно присущего практически всякому обществу, расположенному на общем векторе социальной эволюции, института (гипотеза Дж.Вастокаса). Между тем, нетривиальным нужно признать и другой взгляд, в соответствии с которым война – суть «механизм» разрешения конфликтов, неизбежных при дискретной и полицентрической логике развития истории[141]. И если первый, монолинейный подход призывает нас видеть войны в столкновениях аграрных обществ 1-й и индустриальных обществ 2-й «волн», а теперь индустриальных обществ 2-й и постиндустриальных обществ 3-й «волн» социального развития[142], то второй, полилинейный подход усматривает источники и мотивы войны в природе тех или иных цивилизаций, находящихся на разных этапах своей социо-исторической и культурно-антропологической эволюции[143]. Оба подхода имеют свои объективно сильные и слабые стороны, однако, вторая позиция представляется более совершенной уже хотя бы потому, что сегодня войска Запада (США и их союзников по НАТО) присутствуют в 170 из 200 стран[144], расположенных на политической карте мира.

Этот аргумент может показаться слабым на фоне общей количественной характеристики феномена войны. Первое, о чем говорит статистика, так это о том, что 9/ 10 всего времени, которое живет человечество, оно провело в войнах. Общие потери к сегодняшнему дню составили более 3,6 млрд. человек. Если взять в расчет европейский контекст, причем, с учётом как внешних, так и внутренних (религиозных, политических, гражданских) войн, то картина будет иной. С момента царствования Карла Великого до сер. XIX в. произошло 186 войн; между 1480 и 1964 годами – 284 войны; за период с 1898 года по ноябрь 1917 года имели место 52 случая военных действий; с ноября 1917 года по сентябрь 1945 года – 64 войны; с 1945 по 1975 гг. – 143 случая[145]. Подчеркнем, что по этому показателю Запад заметно опережает иные цивилизации.

Современное положение дел внутри западной цивилизации, а именно, отсутствие войн между государствами, органично принадлежащими западному сообществу, характеризуется ссылкой на «закон Майкла Дойла». Он гласит: война между либеральными демократиями в принципе невозможна, ибо они достигли необходимого международно-правового сознания в решении конфликтных вопросов в отношениях между собой[146]. Иное дело, участие Запада в войнах на территории стран, чья политическая и культурная системы разительно отличаются от его собственной. Вспомним хотя бы войны в бывшей Югославии, Афганистане и Ираке, которые объединенный Запад и его не-западные сателлиты проводили либо под эгидой защиты прав национальных меньшинств, как то имело место в сербском крае Косово в одностороннем порядке, – по отношению к албанскому населению[147], либо под эгидой борьбы с т.н. исламским терроризмом[148]. Сейчас для многих стало понятно, что как двойные стандарты Запада по отношению к сербам, так и фальшивка с атакой террористов на США и ответной «контртеррористической операцией» в Азии, были ничем иным, как средствами сдерживания иных цивилизационных игроков[149]. Или: инструментами закрепления достигнутого одностороннего преимущества Запада после успешного завершения «холодной войны». Прежде всего, демонстрации своего имперского могущества перед Россией, Китаем, Индией и исламскими обществами.

В свою очередь, нужно обратить внимание на такой немаловажный фактор современных мировых процессов, «завязанных» на войну, как производство и торговля вооружениями. Вспомним, что во время «холодной воны» (1946 – 1989) основными производителями и экспортерами оружия были США и СССР, хотя и в неравной степени. В 1977 году, т.е. в разгар «холодной войны» мировые затраты на вооружение составляли более одного млрд. долларов ежедневно; после завершения противостояния двух блоков затраты на вооружение несколько снизились (это прежде всего коснулось бывших республик СССР и соцлагеря) и составили 5 % от совокупного мирового дохода (эта цифра, между прочим, превышает показатели промышленного производства всей Африки)[150]. Сегодня, по данным Стокгольмского международного института исследований мира совокупные военные расходы растут непрерывно, и значительно быстрее, чем в эпоху «холодной войны» (на 6 % в совокупности, и на 2,5 – 3 % в год)[151]. Эти показатели подросли за счет новой, «глобальной гонки вооружений», инициированной США, нынешний военный бюджет которых составляет примерно половину всех мировых расходов на оборону[152] и равен (в показателях 2010 года) 668 млрд $[153]. Методичное инновационно-технологическое усиление Запада со США во главе, заставило некоторые страны вооружаться «впрок»: к ним относятся государства Ближнего Востока, Грузия, Малайзия, Вьетнам. При этом Запад, производящий и продающий в «третий мир» огромное количество обычных вооружений, даже при учете фактора модернизации их армий, преследует цель «принуждения к миру».

Конечно, такой количественный, хотя и дифференцированный взгляд на проблему не позволяет установить природу многих войн, равно как распознать противоположную тенденцию жизни обществ, стремящихся к миру и согласию. В этом плане любопытно обратить внимание на содержание и цели военных доктрин ведущих современных государств[154] и военно-политических блоков. К примеру, такие государства как США, Великобритания и в меньшей степени Россия, имеют наступательные военные доктрины, а, скажем, Китай предпочитает опираться на «оборонную доктрину». Однако их принципы и цели заметно отличаются друг от друга. Возьмем для примера «Стратегию национальной безопасности США» и «Стратегическую концепцию НАТО», в которых просматриваются любопытные детали. В первом случае мы видим ранжирование интересов (ценностей и целей) сверхдержавы:

Группа А: интересы выживания (survival interests):

- обеспечивающие территориальную целостность и суверенитет;

- безопасность и процветание США;

- независимость и сохранность существующих институтов власти.

Эти интересы – не предмет торга ни с кем. Потому США считают своим долгом контролировать не только экономические и политические процессы, но и геосферу, космос, киберпространство. Отсюда – особое промышленное и технологическое доминирование США в мире.

Группа Б: критически важные интересы (critical interests). Эта группа интересов важна постольку, поскольку она поддерживает интересы выживания. В сферу данных интересов включены интересы:

- обеспечивающие безопасность важнейших глобальных систем – энергетической, коммуникационной, транспортной и системы здравоохранения;

- недопущение появления враждебных сил, способных контролировать важнейшие воздушные и морские линии коммуникации;

- предотвращение появления страны или группы стран, способных противостоять США в глобальном масштабе, а также противников, способных доминировать в ключевых регионах мира;

- обеспечение безопасности союзников;

- предотвращение распространения оружия массового поражения среди реальных и потенциальных противников США.

Группа С:существенные интересы (significant interests). Соблюдение этих интересов оказывает влияние на благосостояние США и формирование международной обстановки в целях продвижения своих национальных интересов и ценностей. Эта группа интересов связывается с необходимостью:

- развития и структуризации межгосударственных норм, благоприятное развитие рыночной экономики, демократии и способов соблюдения прав человека;

- борьбы с международным терроризмом, нелегальным оборотом наркотиков и преступности;

- предотвращением незаконной миграции, геноцида и массовых убийств;

- обеспечение безопасного и свободного продвижения американских граждан за рубежом[155].

В контексте рассматриваемой глобальной (интерсоциальной) проблемы войны-и-мира этот документ, принятый во время первого президентства Дж.Буша-мл. (2002), даёт все основания видеть во внешней политике США нацеленность именно на военные действия, как на наиболее эффективный инструмент решения собственных ресурсных, социально-экономических и собственно политических проблем. Аргументом, подтверждением этой позиции может служить мысль З.Бжезинского, бывшего советника по национальной безопасности президента США Дж.Картера, профессора университета им. Дж. Хопкинса и большого «друга» Украины: «три великие обязанности в имперской геостратегии (здесь: США – Д.М.) заключаются в предотвращении сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранении покорности подчиненных и обеспечении их защиты и недопущении объединения варваров»[156]. Конечно, подобное высказывание можно оставить без внимания, как это делают политики всего мира, желающие видеть в Америке могущественного «стратегического партнера». Однако сами США не скрывают своего отношения к другим государствам мира, часть из которых квалифицированы как «вассалы», а часть как «варвары» в контексте «нового мирового порядка».

В свою очередь НАТО или Североатлантический альянс (Nort Atlantic Treaty Organization), который стал инициативой именно США (Вашингтонский договор от 4 апреля 1949 года), вот уже более 60 лет предстает в виде международного военно-политического института, обеспечивающего общую безопасность как его государств-членов (сегодня это: Бельгия, Болгария, Великобритания, Венгрия, Германия, Голландия, Греция, Дания, Исландия, Испания, Италия, Канада, Латвия, Литва, Люксембург, Норвегия, Польша, Португалия, Румыния, Словакия, Словения, США, Турция, Чешская республика, Франция, Эстония), так и экономически-и-политически зависимых от Запада государств и территорий. В частности, речь идёт об идее «расширения» НАТО на Восток. Не секрет, что юное (по меркам) истории государство Украина рассматривается Брюсселем как «стратегический партнер»[157].

При этом договор формально базируется на уважении к целям и принципам ООН, т.е. на желании «жить в мире со всеми народами и правительствами»[158]. Однако, если встать на точку зрения международного права, то данное обстоятельство выглядит несколько иначе. Проблема состоит в том, что статья 5 указанного Договора, в которой сформулирован основной принцип деятельности НАТО, гласит: «Стороны соглашаются, что вооруженная атака против одной или более из них в Европе или Северной Америке будет рассматриваться как атака против них всех»[159]. Однако дальнейшая ссылка на 51 статью устава ООН, которая предусматривает право коллективной самозащиты различными региональными организациями, может считаться некорректной, поскольку согласно уставу ООН только Совет Безопасности может санкционировать меры (в т.ч. и военные[160]) по обузданию любых форм насилия. К сожалению, события последних лет (Югославия, Афганистан, Ирак) показали, что НАТО в своем видении ситуации может не считаться с Уставом ООН, полагаясь на свою всё возрастающую мощь и «растущее» международное признание.

Конечно, при учете динамики глобальных проблем в последние годы, НАТО вынужден был сменить некоторые декорации (напр., генерировать ряд программ и мероприятий, посвященных решению проблем метереологии, океанографии, экологии)[161], но его деятельность, тем не менее, не коснулась трансформации сущности международного военного блока, которая определяется Стратегической концепцией альянса (1999). В ней, в частности, определен пункт по расширению масштаба военных операций, т.е. легитимирован выход за пределы традиционной зоны ответственности блока (Северная Америка и Канада, Атлантика, Европа, Средиземноморье) в Азию (Афганистан, Ирак, Пакистан) и Африку (Судан), а сегодня, в Восточную Европу и Кавказ. Обоснованием подобного шага служит борьба с международным терроризмом[162]. Сегодня – с пиратством. Однако, если вспомнить, что НАТО в 1966 году покидала Франция (из-за Суэцкого кризиса), плюс учесть нежелание некоторых членов нести ношу войны в Ираке (2003), делает эту организацию явно неуниверсальной.

Тем не менее, западная цивилизация под лозунгами общего блага и безопасности в очередной раз переходит Рубикон, что вообще чревато дальнейшими осложнениями международной обстановки. Для того чтобы понять логику этих действий достаточно вспомнить причины и фактуру первой и второй мировых войн. Формально первая мировая война (1914 – 1918) актуализировала исторические, геополитические и экономические противоречия между германо-австрийским, славянским и блоком т.н. западных демократий. Достаточно кровопролитная и затратная война[163] привела к переделу мира по Версальской системе. При этом главы государств Германии, США, Бельгии, Франции, Великобритании, Италии, Японии, Польши и Чехословакии 27 августа 1928 года в пакте Бриана-Келлога официально заявили об осуждении метода обращения к войне для урегулирования международных конфликтов и отказе (!) в своих взаимоотношениях от войны в качестве национальной политики. В свою очередь советское предложение, высказанное на конференции по разоружению в 1933 году, а именно: распространить это воспрещение на не-западное пространство было отклонено. В конце концов, в международном праве возобладала позиция Великобритании о запрете «применения силы» только в Европе. Следовательно, остальной мир потенциально стал ареной новых войн.

Если прибегнуть к исторической справке, в общем, так оно и произошло. В 1931 году Япония без предупреждения захватила территорию бывшей Маньчжурии и одну из провинций Китая, а в 1935 году Италия начала войну за овладение территорией Эфиопии. Но самое, пожалуй, важное: Германия, руководствовавшаяся идеей реванша[164], в 1938 году осуществила беспрецедентный аншлюс (присоединение территории Австрии, в 1939 году – Чехословакии, а в 1940 году оккупировала государственные территории Норвегии, Дании, Нидерландов, Бельгии и Люксембурга). Затем жертвами Третьего Рейха, в его устойчивой ориентации на мировое господство, стали Польша, Франция и Греция, наконец, СССР. При этом последовало формирование фашистской оси: Берлин – Рим – Токио, вокруг которой и развернулся театр действий Второй мировой.

Вообще, Вторая мировая война вошла в историю человечества как наиболее масштабная: в ней приняли участие 72государства, было мобилизовано около 110 млн. военных. Объектом атак здесь становится не только противник, но также мирное население и хозяйственная инфраструктура. Отсюда колоссальные потери – 62 млн. человек, из них – 19,9 млн. советских граждан[165]. Данные потери несопоставимы с материальными и человеческими потерями союзников по антигитлеровской коалиции, открывшими второй фронт в июне 1944 года[166]. Справедливым представляется мнение, в соответствии с которым победа СССР над Германией в этой кровопролитной войне, обеспечила Великобритании и США[167] дальнейший дрейф в сторону реализации идеи мирового господства. Недаром 05.03.1946 года в г.Фултоне (США) премьер-министр Великобритании У. Черчилль, произнес свою знаменитую речь, ставшую своеобразным прологом к «холодной войне»(1946 – 1989 гг.). Тем самым, ещё недавние союзники по антигитлеровской коалиции (США, Великобритания и СССР) де факто дезавуировали свои Ялтинско-Потсдамские договоренности и стали идеологическими противниками в вопросе о послевоенном устройстве и развитии мира. После свержения фашизма, мир стал полем противостояния не только двух социально-экономических систем – капитализма и социализма, но двух версий организации истории – либерально-прогрессисткой и коммуно-прогрессистской.

Истоки «холодной войны» правильнее связывать с августовскими событиями 1945 года, т.е. временем атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки авиацией США. Устрашение их новым президентом Г.Труменом – СССР относилось к первым новациям «холодной войны», за которыми последовали и другие: это принятие на декабрьской сессии Совета НАТО (1954) решения по разработке военных планов с применением атомного оружия, и Карибский кризис между США и СССР начала 60-х, и развязанная США Вьетнамская война (1963 – 1973) против распространения азиатского коммунизма, и противостояние двух сверхдержав в Афганистане (1979 – 1989). Вместе с тем, мы едва ли поймем природу «холодной войны», если не учтем того обстоятельства, что возникновение НАТО вызвало к жизни альтернативу в лице Варшавского договора (14.05.1955). Заявленные в договоре дружба, сотрудничество и взаимная помощь между Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей, Румынией, СССР, Чехословакией и Албанией[168], реализовывались как проект коллективной безопасности стран-участниц. Организация Варшавского договора обязалась действовать в соответствии с условиями и уставом ООН, следуя принципам взаимного уважения независимости, суверенитета и невмешательства во внутренние дела друг друга и других государств. На деле же, что характерно как для действий НАТО, так и организации Варшавского договора, этими обязательствами часто пренебрегали. «Пражская весна» 1968 года может служить здесь яркой иллюстрацией[169]. Но тут следует сделать важную оговорку: специфика «холодной войны» будет едва ли понятна, если не взять в расчет её информационную составляющую. Государства, принадлежащие к западной цивилизации, перед тем как нанести смертельный удар системе социализма, самым активным образом изучали сильные и слабые истории тоталитарных режимов. Это позволило выработать адекватное информационное оружие (т.н. «голоса», пресса, рок музыка и т.д.), которое эффективно воздействовало на вражескую мировоззренческую и ментальную «территории». Эффект этого воздействия, к сожалению, мы ощущаем и сейчас.

Тем не менее, окончание «холодной войны» (которое ассоциируют с выводом войск СССР из ГДР и упразднением Берлинской стены как её основного символа) не принесло человечеству желаемой разрядки напряженности. После самоликвидации Варшавского договора и переориентации подавляющего большинства стран соцлагеря на западные политические, экономические и культурные стандарты, количество конфликтов в мире не уменьшилось[170]. Они приобрели подчеркнуто региональный масштаб, но с явно глобальным резонансом. Вспомним, хотя бы вооруженные конфликты, разгоревшиеся на территории бывшего СССР – Нагорный Карабах, Приднестровье, Абхазия, Чечня, и бывшей Югославии – Босния и Герцеговина, Косово, Македония[171]. Но самое, пожалуй, главное состоит в том, что природа современных войн стала иной, в т.ч. из-за ухода в небытие одного из полюсов силы (СССР), стремительного оформления «нового мирового порядка» под эгидой победителя в «холодной войне», и, как следствие, безальтернативная трансформация всей политической системы мира.

Уже 90-е годы ХХ и начало ХХI века характеризуются:

§ этническими и конфессиональными войнами, предполагающими этническое и религиозное возрождение на отдельных территориях (Нагорно-Карабахский конфликт, конфликт между Абхазией и Грузией, арабо-израильское и индо-пакистанское противостояние, Чеченский узел и т.д.);

§ экономическими (геоэкономическими) войнами, т.е. разнообразные экономические санкции, неэквивалентный обмен товарами и услугами, валютные экспансии, энергетические блокады, борьба за рынки сбыта, транспортные коридоры и т.д. (Куба, Иран, Балканы, Северная Корея, Россия, Беларусь, Украина, Бразилия и т.д.);

§ информационными войнами или массированное продвижение односторонне выгодной информации с одновременным замалчиванием ценностно неудобной интерпретации текущих событий (через Internet, кинематограф, радио, печать, музыку, телевидение, диски, массовые акции, лейблы и т.д.);

§ гео-стратегическими войнами, связанными с овладением ресурсной базы планеты (акции Запада направленные на Ирак, Россию, Кубу, Венесуэлу и т.д.).

При этом, если прислушаться к мнению отечественного эксперта А.С.Шныпко, то все современные виды войн (технолого-силовые, экономические, войны необъявленного геноцида, организационные, информационные и хронологические войны замыкаются на духовную войну, как процесс целенаправленного искажения субстанциальных представлений о добре и зле, дружбе и ненависти, долге и обязанности[172]. Но поскольку у каждой из локальных цивилизаций эта система представлений уникальна, то нетрудно сделать вывод о существующих механизмах неэквивалентного обмена ценностями в эпоху неклассических войн.

В связи с тем, что экономические войны во многом стали доминирующими, обратим внимание на украинский контекст. Существующие реалии прямо говорят об этом: поскольку «маяки» социально-экономического и культурного развития по-прежнему определяют не украинское правительство, а международные финансовые организации[173], то территорию нашего государства можно считать реальным плацдармом современных войн. Это мнение следует подкрепить профессиональной оценкой происходящего: «Продолжение курса «радикальных экономических реформ» – это путь к национальной катастрофе и утрате независимости. Собственно навязывание Украине разрушительной стратегии МВФ является одним из самых значительных вызовов её безопасности»[174]. Комментарии здесь излишни.

В условиях современного глобального противостояния, подчеркнем, набирают силу информационные войны. Крайне важно понять, что в качестве объекта воздействия здесь выступает общественное и индивидуальное сознание, часто не готовые к проявлению подобного вида оружию. О чем идет речь? По мнению российских специалистов В.А.Лисичкина и Л.А.Шелепина[175], речь должна идти о войне США за мировое господство при помощи особых «информационных вирусов», методов т.н. «большой лжи» и активизации у людей «стадного инстинкта», изготовления и внедрения специальных мифологических конструкций, воздействия на мышление через символы, и наконец, благодаря перманентному brain washing (англ., – промывание мозгов). Набор этих, как правило, бесконтактных методов, по мнению современных служителей бога Марса, должен положить к их ногам весь мир.

В общем, мир также находится под угрозой ядерной войны: с одной стороны, наличие большой группы ядерных стран – США, России, Великобритании, Франции, Китая, Индии, Пакистана и Израиля, а с другой, стремительный прирост стран, находящихся на пороге создания ядерного оружия[176], а с третьей, несовершенство международного права в этой области, делает мир уязвимым.

Но вернемся к проблеме войны-и-мира как таковой и попытаемся разобраться в вопросе о том, устранимы ли войны из жизни людей в принципе. Итак, при решении проблемы войны (упреждения либо сведение на нет военных конфликтов локального, регионального и глобального уровней) имеет смысл учитывать две диаметрально противоположные позиции: полемологическую (от греч. πολήμως – война, вражда; и λογος – слово, учение), точку зрения объективной неизбежности войн или т.н. реалистический подход, и пацифистскую (от англ. pacific – мирный), точку зрения несовместимости разума и воли людей с военными действиями или т.н. идеалистический подход.

В первом случае, мы имеем дело с желанием узаконить войну как единственный (при отсутствии прочих) инструмент решения этнических, конфессиональных, экономических, политических и других противоречий. Америка, например, готова вести «вечную войну ради вечного мира»[177]. Проще говоря, стратегический аргумент ius ad bellum (право на войну) востребуется теми, кто берет на себя смелость – в единственном или множественном лице – отстаивать справедливость как таковую. Отсюда понятие «справедливой войны» у сторонников реализма[178]. Между прочим, Нобелевская премия мира в 2009 году была вручена президенту США Бараку Обаме, стороннику «справедливой» войны в Афганистане (!). Но и другой, тактический аргумент реалистов – in bello (военное право, предметом которого являются сами военные действия, их качество и эффективность) можно считать ограниченным, если вспомнить о «гуманных» войнах США и разработках, ведущихся в этом направлении (применимости новейших технологий, в т.ч. психотропного оружия)[179]. От этих двусмысленностей мы уходим, если прислушаться к мудрости современной российской поэтессы:

Одна война сменить другую,

Одна чума сменить другую

Спешат, меняя имена, –

Теперь войну зовут подарком

Свобод, которые придуркам

Даёт напавшая страна.

Теперь война – как стиль общенья,

Как дух эпохи Просвещенья,

Как свет, не знающий границ,

Как Божий дар, как цвет культуры,

Чьи бомбы умные – не дуры,

А просто ангелы больниц...

И даже полагать наивно,

Что это кончится спортивно –

Победой человека над...

Нет человечества другого,

Чем то, которое готово

Переназвать свой личный ад[180].

В свою очередь, линия сторонников мира сформировалась благодаря мощной традиции теоретизирования над проблемой установления мира политико-правовым путём. Эта традиция прежде всего представлена именами Э.Роттердамского, Я.А.Каменского, У.Пена, Ш.И. де Сен-Пьера, Ж.-Ж.Руссо, И.Канта, И.-Г.Фихте, И.-Г.Гердера, В.Ф.Малиновского[181]. В связи с позицией этих авторов следует напомнить, что войны – это всегда различные по форме, но единые (независимо от их пространственно-временных и собственно социальных характеристик) по содержанию события, где стрела, меч, слон, пуля, бомба, нервно-паралитический газ, атомный заряд, сверхточное космическое вооружение – имеют одну конкретную цель: уничтожить этнического, религиозного, классового, национального, гражданского или идеологического противника. Но сама война, в свете высказанных просветителями идей, равно как и идей крупнейших ученых и мыслителей ХХ века (А.Эйнштейна, Ф.Жолио-Кюри, Б.Рассела, Н.Бора и др.)[182] должна оцениваться: а) как игра с «нулевой суммой», т.е. в итоге которой нет, и не может быть победителей и побежденных; б) как `очевидный и неоправданный шаг в моральной деградации человечества, в его переходе в состояние нового, изысканного варварства.

Но если И.Кант полагал, что «великая в своём искусстве природа, в механическом процессе которой обнаруживается целесообразность того, чтобы осуществить согласие людей через разногласие даже против их воли» есть гарантия наступления вечного мира[183], Н.Ф.Федоров видел причину войн в неродственности людей в искусственном (юридико-экономическом, сословном и межгосударственном) их разделении, а мирное состояние связывал с пробуждением чувства сыновства и претворением всеми проекта всеобщего воскрешения[184], то А.Швейцер верил в возникновение «духа истинной человечности»[185], который блокировал бы и развязывание, и оправдание любых, пусть даже малых войн.

Ещё более выпукло эту идею представляет та же Ю.Мориц:

 

А голубь мира – дивная вещица,

Ей сносу нет, и спросу нет с неё,

И в запечённом виде эта птица

Вам аплодирует крылами за враньё!..[186]

 

Тем не менее, несмотря на существующие противоречия, присущие самой кантовской концепции «вечного мира»[187], она остается единственным глобальным (по масштабу и направленности) проектом правовой и моральной организации мирных отношений между такими субъектами, как национальные государства. Причем у Канта в этом вопросе имеет место двойная перспектива: он говорил и о «государстве народов», и о «союзе народов». Выбор альтернатив обусловлен тем, что предписывает «теория», и тем, что диктует «практика». Но поскольку великий немецкий философ – сторонник теории, то его предпочтения на стороне «государства народов» (civitas gentium), которое путем отказа от «дикой неконтролируемой свободы» и постепенного расширения морально-правовых отношений, постепенн