Приёмы раскрытия образа у Толстого

Великий художник слова. Толстой был удивительным мастером портрета. Каждый образ, созданный Толстым, запоминается как вполне определённая личность.

Достигает этого писатель разнообразными художественными приёмами.

Рисуя внешность человека, Толстой обычно подчёркивает в ней какую-либо деталь, чёрточку, настойчиво её повторяя, и благодаря этому данное лицо врезывается в память и уже не забывается. Таковы, например, «лучистые глаза и тяжёлая поступь» Марьи Болконской, «короткая верхняя губа с усиками» у жены Андрея Болконского, массивность и неуклюжесть Пьера, верхняя губа Долохова, «энергически опускавшаяся на крепкую нижнюю острым клином», в связи с чем «в углах образовывалось постоянно что-то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны».

Люди с примитивной психологией, лишённые сложных душевных переживаний, раскрываются Толстым через одну их внешность. По внешнему облику Берга, как он дан Толстым, можно сразу разгадать его характер и жизненные стремления. «Свежий, розовый гвардейский офицер, безупречно вымытый, застёгнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Берг говорит всегда очень т очно, спокойно и у чтиво». Безупречная внешность, любование собой, поза, стремление подчеркнуть свою принадлежность к лучшему обществу видны в каждой чёрточке внешнего облика Берга. Самоуверенность, привычка к властвованию и аристократическая гордость князя Василия Курагина тонко охарактеризованы Толстым одной фразой: он «не умел ходить на цыпочках».

Прекрасным средством характеристики человека является его речь. Основные персонажи романа—дворяне, получившие воспитание у иностранцев-гувернёров; они говорят то по-французски, то по-русски. Но даже в их русском языке много галлицизмов, т. е. речь их строится по нормам синтаксиса французского языка. Так, например, Пьер говорит: «Революция уже сделала своё время»; Николай Ростов -..«Ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено». У старинных дворян французская речь легко уживалась с фамильярно-бытовым русским просторечием и областными говорами.

Интересно отношение Толстого к этим формам языка. На французском языке у Толстого обычно говорит придворно-аристократическая бюрократия, а симпатичные автору лица прибегают к французскому языку преимущественно тогда, когда они вступают в атмосферу великосветского салона или входят в общение с персонажами из офранцуженной аристократии (так, например, поступает Андрей Болконский). Даже Пьер Безухов, воспитанный за границей, после встречи с Каратаевым почти не пользуется французским языком. А старый граф Ростов вообще плохо говорит по-французски. Марья Дмитриевна Ахросимова всегда говорит по-русски и говором, близким к крестьянскому. Вот образцы её речи: «Ты что, греховодник... чай скучаешь в Москве? Собак гонять негде?» «Знаю, что зелье девка, а люблю!»

Но Толстой знает, что речь героев в своём содержании далеко не всегда правдиво характеризует их, особенно светское общество, лживое и пользующееся словом не столько для обнаружения, сколько для прикрытия своих подлинных мыслей, чувств и настроений. Поэтому писатель, чтобы сорвать с героев маски, показать их подлинное лицо, широко и мастерски использует жесты, взгляды, улыбки, интонации, невольные движения своих героев, которые труднее подделать. Замечательно в этом отношении построена сцена встречи Василия Курагина с фрейлиной Шерер (в самом начале романа). Тщеславие, самодовольство князя Василия хорошо передаётся «светлым выражением его плоского лица», «тихими и покровительственными интонациями» его речи, «которые свойственны состарившемуся в свете и при дворе значительному человеку», его «холодным и скучающим тоном», его улыбкой, в большинстве случаев внешней, заученной, светски любезной. Но вот Шерер в разговоре упомянула его сыновей. Это было больное место князя Василия. Слова Шерер вызвали реплику Курагина, сопровождавшуюся улыбкой уже другого характера: «Ипполит по крайней мере покойный дурак, а Анатоль—беспокойный. Вот одно различие»,—сказал он, улыбаясь более естественно и одушевлённо, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что-то неожиданно грубое и неприятное». И затем помолчал, «выражая жестом свою покорность жестокой судьбе». Так улыбки, жесты и речь князя Курагина в её интонациях раскрывают его позёрство и актёрство. Недаром Толстой не раз сравнивает его с актёром.

Любимые герои Толстого, напротив, взглядами, улыбкой, жестами и мимикой лучше, чем словами, обнаруживают свойства своей души. Говоря, например, что письма Наташи к Андрею Болконскому «представлялись ей скучной и фальшивой обязанностью» и не доставляли ей утешения, Толстой это так поясняет: «Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме, правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом».

Вспомним ещё эпизод встречи Николая Ростова с Соней, когда он, приехав в отпуск, не знает, как ему держать себя с любимой девушкой. «Он поцеловал её руку и назвал её вы — Соня. Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались».

Любимые герои Толстого — люди со сложным душевным миром. В раскрытии таких характеров Толстой прибегает к разным приёмам: к прямой характеристике от автора, к автохарактеристике героя, к внутренним диалогам и размышлениям и т. п.

Внутренние монологи и внутренние диалоги позволяют автору обнаружить такие сокровенные мысли и настроения героев, передать которые другим путём (например, при помощи прямой авторской характеристики) было бы трудно без нарушения законов художественного реализма.

К таким монологам. и диалогам Толстой прибегает очень часто. Образцом «внутреннего монолога» с элементами диалога могут служить размышления раненого князя Андрея в главе XXXII третьего тома романа. Вот ещё образец «внутреннего монолога» — размышления Наташи, детски- непосредственно рассуждающей о себе: «Что за прелесть эта Наташа!» — сказала она опять про себя словами какого-то третьего собирательного мужского лица. —Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только её в покое» (гл. XXIII второго тома).

Внешний мир с его вещами и явлениями тоже искусно используется Толстым для характеристики героев. Так, описывая настроения Наташи после неожиданного отъезда Андрея Болконского (перед сватовством), Толстой сообщает, что Наташа совсем успокоилась и «надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам весёлость».

 

Пейзаж в романе

Толстой — гениальный пейзажист. В его пейзажах поражает прежде всего необычайная наблюдательность писателя и художественная чуткость к запахам и краскам, к тончайшим оттенкам жизни природы. Он отметит и молодые «зелёные клейкие листья» берёзы, и зеленеющий где-то кустарник, и «сочную, тёмную зелень дуба», и лунный свет, ворвавшийся в комнату, и свежесть весенней ночи. Вспомним чудесно описанную охоту в Отрадном. И люди, и животные, и природа выступают здесь как показатели мощной силы жизни, её полнокровия.

 

Пейзаж выполняет в романе различные функции. Наиболее общей особенностью пейзажа Толстого является соответствие этого пейзажа настроению героя.

Разочарование, мрачное настроение князя Андрея после разрыва с Наташей окрашивает в мрачные тона и окружающий пейзаж. «Он посмотрел на полосу берёз, с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть... чтобы меня убили, завтра, чтобы меня не было... чтобы всё это было, а меня бы не было...»

Его томят страшные предчувствия и мучительные мысли о смерти. И эти берёзы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров —всё это вокруг преобразилось для него и показалось чем-то страшным и угрожающим. А поэтичность натуры Наташи, наоборот, раскрывается на фоне весенней лунной ночи в Отрадном.

В других случаях пейзаж непосредственно воздействует на человека, просветляя и умудряя его. Князь Андрей, раненный под Аустерлицем, смотрит на небо и думает: «Да! Всё пусто, всё обман, кроме этого бесконечного неба». Дуб, который дважды встречает на своём пути князь Андрей, совершенно по-разному раскрывает ему «смысл жизни»: в одном случае он кажется князю Андрею олицетворением безнадёжности, в другом — символом радостной веры в счастье.

Наконец, Толстой использует пейзаж как средство характеристики реальной обстановки. Вспомним хотя бы сильный туман, расстилавшийся сплошным молочно-белым морем над окрестностями Аустерлица. Благодаря этому туману, закрывавшему позиции французов, русские и австрийские войска были поставлены в худшее положение, так как не видели неприятеля и неожиданно столкнулись с ним лицом к лицу. Наполеон же, стоявший на высоте, где было совершенно светло, мог безошибочно руководить войсками.

Важно подчеркнуть, что Толстой смотрит на природу чисто материалистически, не вкладывая в неё никакого таинственного, религиозного смысла и содержания.

Язык романа

Стиль Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он питается, с одной стороны, речью народной, преимущественно крестьянской, с другой — языком художественной и научной литературы, с третьей— разговорной речью дворянской интеллигенции.

Язык «Войны и мира» богат, красочен и разнообразен.

Авторская речь строится на основе общенационального русского литературного языка. Но в то же время в языке Толстого много бытовых русских слов, особенностей областных говоров, например: зеленя, гумны, насупротив, зазимки, в поперечь волку и др.

Простой народный язык выступает ярко у Толстого в тех местах, где он говорит о народе. Рассказывая о партизанской войне. Толстой пишет: «Дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и... опустилась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие».

Живая народная речь особенно выразительно звучит у героев из народной массы: Тихона Щербатого, Платона Каратаева, солдат. Вот Тихон разговаривает с Денисовым: «Да что же серчать-то, —сказал Тихон,—что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я тебе каких хошь, хоть троих приведу». Серчать, позатемняет, каких хошь—это всё слова и выражения безыскусственной крестьянской речи. Безыскусственность речи героев особенно заметно выступает в фразах, где народ заменяет средний род женским. Один из солдат говорит на привале, у костра: «Спину погреешь, а брюха замёрзла. Вот чуда». Такой оборот народной речи сохранился в некоторых районах нашей страны до сих пор (см. роман М. А. Шолохова «Поднятая целина»).

Но роман Толстого—исторический роман. Толстому необходимо было точно передать колорит литературного и разговорного языка первой четверти XIX в. Он стремился к тому, чтобы в романе звучало «эхо» голосов изображаемой эпохи. Толстой добился этого.

Вот как, например, говорит член франкмасонской ложи при вступлении Пьера в масоны: «Не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения...» И тяжёлое синтаксическое построение этой фразы, и слово токмо (в значении толь/со) характерны для торжественных речей конца XVIII и начала XIX в.

Стремлением Толстого сохранить колорит речи начала XIX в. объясняется и обилие так называемых «историзмов» в языке романа, т. е. слов, исчезнувших вместе с предметами и явлениями, характерными для той или иной исторической эпохи {брегет т. е. часы, клавикорды и пр.).

Исследователи проводят ряд аналогий между языком романа Толстого и языком эпохи Пушкина.

Так, у Толстого есть фраза: «Ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии». У Пушкина мы читаем: «Земли полуденной волшебные края». У Толстого говорится: «Николай сел за клавикорд», у Пушкина: «Садился он за клавикорды» и т. п.

Так как у дворянского общества первой четверти XIX в. Был в широком употреблении модный французский язык, то и великосветское общество в романе Толстого говорит полурусским, полуфранцузским языком. «О да, ma tante» (ма тант—тётушка); «Знаешь, mon cher» (мон шер—мой дорогой); «По правде вам сказать, entre nous...» (антр ну—между нами). Так Толстой передаёт особенности салонной речи дворянской аристократии.

Толстой писал: «Когда я пишу историческое, я люблю быть до малейших подробностей верным действительности». Речь героев романа, как и описание исторических событий, у него всегда верна действительности.

Реалистическую манеру Толстого характеризуют и изобразительные средства языка романа.

Сравнения Толстого отличаются простотой и точностью. Толстой считал, что они должны облегчать читателю понимание мысли автора, а не удивлять эффектами неожиданных сопоставлений.

Вот характеристика улыбки Наташи в главе XVI четвёртого тома романа. Наташа, измученная страданиями, вызванными смертью князя Андрея и Пети, взглянула на Пьера—«и лицо с внимательными глазами с трудом, с усилием, как отворяется заржавевшая дверь, улыбнулось...» Ещё пример: при появлении Багратиона «разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, собрались в одну кучу».

Эпитеты Толстого тоже точны и конкретны. Стремлением к точности изображения душевных настроений объясняется обилие в романе сложных прилагательных. Взгляд героев автор определяет то как вопросительно-сердитый, то как недовольно-вопросительный, то как насмешливо-вызывающий, то как счастливо-спокойный и т. п.

Особую трудность для каждого писателя составляет изображение сложных душевных настроений. В этих случаях писатели используют обычно приём однородных определений, подобранных по признаку синонимичности (например: усталый, страдальческий. несчастный вид). Толстой и в этом случае оказывается оригинальным художником. Для изображения сложного психологического переживания он прибегает часто не к подбору синонимов, а, наоборот, к использованию антонимов. Так, в романе «Война и мир» мы встречаем беззаботно-усталые лица солдат, весёлые, безобразные ругательства, прекрасные, наглые глаза Долохова. Кажется, что к прилагательному усталый нужно было бы подобрать какое-нибудь другое по признаку синонимичности (усталый, мрачный, задумчивый и т. д.). Толстой даёт контрастное определение: беззаботно-усталые лица. Получается неожиданно и в то же время глубоко правильно, если оценить обстановку, в которой находились солдаты, отступавшие по грязи от наседавшего неприятеля.

Стремление Толстого к естественности и точности изображения жизни наложило своеобразный отпечаток даже на синтаксическое строение его речи. Говоря о языке романа «Война и мир»,мы уже указывали на громоздкость и тяжеловесность его отдельных фраз.

Приведём пример сложного предложения Толстого с многочисленными придаточными предложениями и с союзами ежели бы, что, чтобы: «Что бы делала Соня, ежели бы у неё не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи для того, чтобы, не пропустить часы, б которые нужно давать пилюли...» Толстой был мастером художественного слова и тщательно отделывал свои рукописи. В основе его синтаксических длиннот лежит нарочитое, сознательное стремление к наиболее точному выражению своих творческих замыслов. Толстой «лепил» свои образы, как лепит произведения художник-скульптор.

Он стремился обычно не рассказать, а показать психический процесс во всей его цельности и нерасчленённости. Это стремление и приводило его иногда к громоздким синтаксическим конструкциям. С другой стороны, и борьба с искусственностью литературно-книжного языка, с его изысканностью и закруглённостью слога сознательно вела Толстого по пути его своеобразного синтаксического новаторства. Можно сказать, следовательно, что синтаксис Толстого целиком обусловлен его стремлением к строгому реализму.

В области языка, как и во всей своей художественной работе, Толстой борется за правду и простоту, за реализм, за беспощадное разоблачение словесных штампов, ходячих фраз, за точное, неприкрашенное изображение жизни в художественном и публицистическом слове.

Такое слово и создаёт Толстой, опираюсь на язык народа, который не прикрывает фразой, как светское общество, свои настоящие мысли и чувства, а идёт к слову от жизни, от дела, от живого влияния, отчего и бывают так метки его определения. «В России,—писал Толстой в статье «О народном образовании»,— мы часто говорим дурным языком, а народ всегда хорошим». Вот за этот-то хороший язык народа — точный, реалистический — и боролся Толстой.

По пронизывающей весь роман идее, утверждающей народную правду, эпопея «Война и мир» является подлинно народным произведением, великой патриотической поэмой, прославляющей героизм русского народа в одну из значительнейших эпох его славной истории.