Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Он улыбается, опускает руки.Содержание книги
Поиск на нашем сайте
— Конечно. Ты не приняла ее. Мир начинает рушиться на части. Я пытаюсь вырваться, натягиваю ремни. Теперь я понимаю, что Риэлм имел в виду, когда мы увиделись в первый раз после того, как он передал мне таблетку. В какой-то момент я, должно быть, узнала, кто он такой. Он думал, я вспомнила. — Нет! — кричу я, а в руки впиваются ремни. По щекам катятся слезы, в горрле першит. Я рыдаю — меня предали и мне так больно. Я царапаю кожу на руке о пряжку ремня, и по запястьям начинает течь кровь. Доктор Беккетт встает из-за стола и освобождает мне руки, но я не шевелюсь, только закрываю лицо руками и плачу. — Риэлм, — стону я, — что ты наделал? Мой лучший друг помог меня уничтожить. Он работал на Программу — он никогда и не был моим другом. Как он мог быть им, когда он знал обо мне все самое сокровенное? Знал, кого я люблю? Все это время мной манипулировали. А теперь он с Джеймсом. И что он будет делать? Я чувствую себя дурой. И мне одиноко. Доктор Беккетт, чтобы поддержать меня, кладет мне руку на плечо, и я, повернувшись к нему, рыдаю, уткувшись в накрахмаленный воротник рубашки, застегнутой на все пуговицы, пачкая кровью ее рукава. Хотела бы я снова увидеть Майкла Риэлма. Хотя бы для того, чтобы убить его. Десятки других воспоминаний готовы прорваться на поверхность — в них Риэлм ласковый и заботливый, всегда присматривает за мной. Но это все ложь, и я с отчаянным криком отталкиваю доктора Беккетта. Он быстро хватает меня за руки, удерживая на месте. — Успокойся, — ласково говорит он. Бесполезно. Я готова разорвать его в клочья. Все тут разнести. — Мы поймаем Майкла Риэлма, — говорит он прямо мне в лицо, — и ты будешь свободна от его лжи. Я дерзко вздергиваю подбородком. — Откуда мне знать, может, лжете именно вы! Беккетт отпускает мои руки и садится на стул напротив меня. — Не будь наивной. Ты уже знала, Слоан. Может, ты не хотела признавать это, но ты знала. Майкл Риэлм, твои друзья из Программы — Шепард, Дерек, Табита. Они все принимают участие, Слоан. Я смотрю на него, перебирая в памяти всех, кого я знала, подозревая всех друзей, которых вспомнила. Больше никак нельзя узнать правду. Никак нельзя понять, кто реален, что реально. — А Кас, — говорю я, — он тоже с вами? Доктор качает головой. — Казанова Гутьерез был простым информатором. Ему не платят жалование. Мы заключили с ним сделку — Лекарство в обмен на твою свободу. По крайней мере, он действовал, исходя из благородных побуждений. К несчастью, когда явились обработчики, стало ясно, что вы все заражены. Они рассказали мне, что им ничего не оставалось, кроме как взять вас под стражу. В конце-концов, суицид — штука заразная, а вы представляете высокую степень угрозы. Но мы все-таки отпустили мистера Гутьереса. Мы стараемся держать слово. Я сжимаю руки в кулаки, и по пижаме течет кровь. Я не верю доктору Беккетту. Они и не собирались выполнять свою часть сделки, так же как и сейчас не собираются отпускать меня. Аса это подтвердил. Я никак не могу этого понять, да никто бы и не смог. Доктор Беккетт пытается свести меня с ума, чтобы я сдалась Программе. Почему? Я не такая уж особенная. Не стоит тратить на меня столько нервов и усилий. Чего еще они хотят от меня! Они уже все забрали! Я вскакиваю со стула и хватаю со стола доктора Беккета пресс-папье — вылитый из железа головной мозг с подсвеченными участками. Поднимаю его над головой, а доктор Беккетт медленно встает со стула, прищурившись и глядя то на меня, то на поднятое пресс-папье. — Опусти это, Слоан, — тихо говорит он, — дважды повторять не стану. Позади открывается дверь, как будто за нашим разговором наблюдали с самого начала. Там, с непроницаемым лицом, стоит Аса. А потом медленно качает головой. Меня охватывает отчаяние, и я чувствую, что ломаюсь. Таким путем я отсюда не выберусь — убив доктора, которого так легко заменить. Все это намного больше. Больше меня. Я роняю пресс-папье на пол, и хотя оно и падает на ковер, звук громкий. Доктор Беккетт резко протягивает руку, а я толкаю его с такой силой, что он спотыкается о стул и падает на пол. Я кричу, рву себе волосы, и подбегает Аса. Я схожу с ума. Я просто, мать твою, с ума схожу. Аса заламывает мне руки и крепко держит меня, обездвижив. Пока доктор Беккетт пытается встать, я продолжаю кричать и, ударив ногой, едва не попадаю в него. В кабинет вбегает сестра Келл, видит тот хаос, который я создала, начинает возиться с колпачком шприца. Всего секунду я смотрю в ее обеспокоенные глаза, а потом она вкалывает мне в бедро успокоительное. И вот Аса отпускает меня, и я падаю в кресло, а крики мои становятся тихим плачем. Сестра Келл становится на колени рядом со мной, вытирает мое лицо, а я беспомощно смотрю на нее. — Шшш... — шепчет она. — Уже почти все, Слоан. Всего несколько дней, и все будет кончено. Услышав это, я снова начинаю плакать и, повернувшись к Асе, вижу, что он смотрит сквозь меня, крепко сжав зубы. Теперь я совсем одна. И я, наконец, понимаю, что так всегда и было. * * * Не знаю, сколько прошло времени. Я нахожусь в кабинете доктора Беккетта, мое тело свешивается с кресла, руки связаны. Я то теряю сознание, то вновь прихожу в себя. Я в отчаянии, но лекарства лишают меня всяких чувств. Это успокаивает, и я не могу с этим бороться. Доктор Беккетт принимает это как готовоность сотрудничать и, навверное, так и есть. Разве что выбора у меня и нет. — Майкла Риэлма послали, чтобы он нашел вас с Джеймсом, — говорит Беккетт. — К несчастью, вскоре после того, как он покинул больницу, он разорвал с нами связь. Только когда на сцене появился доктор Притчард, мы узнали о вашем местоположении. Для нас нехарактерно следить за нашими сотрудниками, но, должен сказать, интерес Артура к Лекарству стал непредвиденным осложнением. Что доктор обещал тебе, Слоан? Ты отдала ему Лекарство? Они не знают. Про себя я улыбаюсь от радости, что Джеймс принял Лекарство до того, как Программа успела прибрать его к рукам. Я знаю, что он не слетит с катушек — он слишком крут, чтобы позволить Программе победить его. Теперь он с Риэлмом, но, поскольку Программа ищет моего бывшего друга, вряд ли он сдаст Джеймса. Заплаканными глазами я смотрю на доктора Беккетта. — Артур хотел исправить вред, который причинила Программа, — говорю я. — Он собирался вернуть нам память и лечить депрессию обычными методами, как и должно было быть, пока вы не прервали лечение. Доктор Беккетт мрачнеет и наклоняется ближе. — Методы Артура Притчарда не сработали. Программе нужно было развиваться. И нет гарантии, что эту таблетку вообще можно воспроизвести. Говорят, Эвелин Валентайн использовала стволовые клетки — а это нелегально. Он не говорил об этом? Даже хотя я и одурманена лекарствами, я чувствую удовлетворение. Они ничего не знают о Лекарстве, и он надеется, что я смогу посвятить их в подробности. Никогда в жизни не была так рада, что у меня нет ответов. — Думаю, вам нужно спросить у Артура, — говорю я, прекрасно зная, что Артур не в состоянии им ничего рассказать — после того, что они с ним сделали. Я смотрю на высокую полку в другом конце комнаты, куда Беккетт убрал пресс-папье, которое, видимо, нервирует его. Я бы могла убить его. Может, и стоило. — А чего вы хотите от Риэлма теперь? — спрашиваю я едва шевеля губами. — Вы захватили нас. Даже если он и не сдал нас самостоятельно, он свою работу выполнил. Зачем вам теперь-то его воспоминания? Доктор Беккетт складывает руки перед собой. — Он нам должен, — говорит он коротко. — Мы полностью его сотрем. Во мне вспыхивает сочувствие к Риэлму, даже хотя я и ненавижу его — ненавижу то, что он сделал. Я всхлипываю и опускаю голову набок, не желаю испытывать сострадание. Риэлм предал меня. Это я простить не могу. — Хорошо, — говорю я наконец, даже хотя и не имею это в виду. — Хорошо. * * * Аса провожает меня в палату, оставив кресло-каталку в коридоре напротив кабинета доктора Беккетта. Он помогает мне идти, обхватив за талию. Действие лекарства усиливается сразу же, как только я встаю на ноги, голова у меня кружится, ноги подкашиваются. — Еще чуть-чуть, — говорит Аса, повернув в мой коридор. — Тебе надо было посадить меня в кресло, — бормочу я и хватаюсь за стену, чтобы удержаться на ногах. — А почему я больше не связана? Ты не боишься, что я ударю тебя? — Нет, — говорит он. Аса не показывает чувств, его лицо всегда непроницаемо, а движения целеустремленные. Когда мы заходим в палату, одной рукой он убирает покрывало, а другой поддерживает меня. Помогает мне забраться в постель, и боль из-за всего того, что случилось сегодня, наваливается на меня. Аса застывает на месте и смотрит на меня, а я протягиваю к нему руку. — Почему ты помогаешь мне? — спрашиваю я. Он берет меня за руку и сочувственно сжимает. — Потому что Риэлм попросил меня. Я широко открываю глаза и отдергиваю руку, но Аса снова хваатает ее и прижимает к груди. — Риэлм беспокоится за тебя, — настойчиво говорит он. — Он просил позаботиться о тебе. Я не хочу слушать. Другой рукой я пытаюсь ударить Асу, но он легко блокирует удар, схватив меня за запястья и заставив меня вскрикнуть от боли. — Успокойся, Слоан, — говорит он, прижимая меня к постели. — Майкл Риэлм — лжец, — кричу я и вырываюсь, а Аса снова заламывает мне руки. — Мы все — лжецы, Слоан, — говорит он, — каждый из нас скрывает то, кто он есть. — Но не так же, — я снова начинаю плакать, теперь — от злости. Я поворачиваюсь из стороны в сторону, борюсь, сама не знаю, с чем. Я думала, Риэлм любил меня. Я так во всем ошибалась. — Ненавижу его, — из меня вырывается рыдание, настолько невыносимо горе. Уткнувшись в подушку, я повторяю: — Ненавижу его. Чувствую, как Аса гладит меня по голове, проводит рукой по волосам. Делает это до тех пор, пока я не начинаю засыпать, устремляясь навстречу свободе от боли, которую не может дать лекарство. И, перед тем, как заснуть, я слышу, как Аса шепчет: — Майкл очень расстроится, когда услышит это. Глава 4 На следующее утро, когда я просыпаюсь, я чувствую резкую боль в голове, как будто меня ударили молотком. Я поднимаю руки, чтобы нащупать шрам, как будто врачи могли сделать мне лоботомию, пока я спала. Ничего, сроме спутанных волос. Мои руки. Я смотрю на них, удивляясь, что больше не привязана к постели. Протягиваю их перед собой и вижу на запястьях красные отметины и синяки, но все равно, я рада, что свободна. В груди я чувствую боль, глубокий страх. Мне нужно рассказать Даллас все о Риэлме, начиная от их общего прошлого, и кончая тем, что он — грязный обманщик. Кончая тем, что я ненавижу его. Я оглядываюсь по сторонам, вспоминая, как Аса отвез меня в то ужасное место, где держат пациентов после лоботомии, чтобы я увидела, как Артур Притчард пускает слюни. И что, по мнению обработчика, я должна делать? Если бы сбежать было так просто, другие уже выбрались бы. Я в ловуушке, и не знаю, помогает мне или вредит та информация, которую передал Аса. Чтобы не сойти с ума, я вспоминаю всю свою жизнь — по крайней мере, жизнь после лечения. На следующий день, после того, как я вернулась, мы с Джеймсом встретились в Велнес Центре. Обращался он со мной то ласково, то грубо, пока не стал склоняться к ласке. Он защищал меня, в том числе и тогда, когда Риэлм переступал черту. Риэлм... Я вздыхаю и трясу головой, чтобы удержаться от крика. Я пылаю от гнева, но это чувство мне не поможет. Мне нужна ясная голова. Нужно придумать, как выбраться отсюда. Но как только я чувствую ярость, ей на смену тут же приходит теплая волна, разливающаяся в груди. Видимо, в лекарстве содержится ингибитор, который успокаивает мои расшатанные нервы. Я помню, как он действует, с первых дней лечения. Оставшись без присмотра, я сползаю с кровати, медленно шевелюсь, чтобы размять мышцы, боюсь резко шевелиться. Когда я чувствую, что стою ровно, я надеваю свежую пижаму, которая лежит у меня на кровати. Осторожно и робко, глядя через плечо, выхожу из палаты. В конце коридора я слышу голоса и иду туда. Я захожу в небольшое помещение — маленькую версию комнаты отдыха. Четверо пациентов сидят там и смотрят телевизор — похоже, что это рекламно-информационный ролик Программы — а двое других смотрят в окно. Я вижу, что один человек из этих двоих — Лейси. Я тут же инстинктивно улыбаюсь, но потом, когда подхожу к ней, делаю спокойное лицо. Я не хочу напугать ее. Я замираю. Могу я напугать ее? Она вообще понимает, что происходит? Я подавляю боль в сердце, которая приходит вместе с этой мыслью. — Привет, — говорю я хриплым голосом, когда встаю рядом с ней. Лейси продолжает смотреть в окно, не обращая внимания на мои слова. Я ищу глазами шрам, но не вижу. Не знаю, как они проводят лоботомию; никогда не хотелось выяснять. Вдруг Лейси поворачивается ко мне. Она медленно окидывает меня взглядом, ее губы приоткрываются. — Пора завтракать? — спрашивает она слишком тихо. В груди у меня больно от глубокой печали, но я изо всех сил стараюсь улыбнуться. — Еще нет, — ласково говорю я ей. — А-а, — она поворачивается к окну, а мысли ее похожи на легкий ветерок, который шелестит в ее голове — ни стремлений, ни страха, ни волнения. Я пытаюсь придумать, что сказать ей, как дать ей понять, что она мне небезразлична. Мне так жаль, что я не спасла ее от Программы. Так жаль, что с ней произошло такое. — Слоан? — голос сестры Келл пугает меня, и я, оглянувшись через плечо, вижу, что она стоит в дверях. На ее лице видно подозрение, и когда она зовет меня второй раз, с укором, как нашалившего ребенка, я понимаю, что мое время с Лейси вышло. — Потом поговорю с тобой, — я говорю подруге, пытаясь тоном голоса передать, что надеюсь снова с ней встретиться. Она еще раз смотрит на меня без интереса и потом снова возвращается к виду из окна. С тяжелым сердцем я подхожу к сестре Келл. Увидев осуждение в ее взгляде, съеживаюсь и пытаюсь объясниться. — Когда я проснулась, я не знала, куда пойти, — говррю я, как только подхожу к ней. — Вас же не было. Она берет меня за руку и выводит из комнаты. — Асе нужно было првязать тебя. Слоан, ты еще не готова взаимодействовать с другими пациентами. Ты представляешь для них угрозу. Мы идем в мою палату-тюремную камеру, и я поворачиваюсь к сестре Келл. — Вы собираетесь привязать меня? — спрашиваю я, не в силах сдерживать кипящую ярость. — Я-то думала, что иду на сотрудничество. — Ну, дорогая, — говорит она покровительственно, — так и есть. Но для остальных пациентов было бы вредно общаться с тобой. Ты все еще очень больна. Можешь начать здесь распространение эпидемии. Потерпи еще недельку. Время пролетит быстро. Через неделю мне сделают лоботомию. Сестра Келл должна знать это, и все-таки она разговаривает со мной так, как будто я должна быть благодарна. И тогда все то ощущение дружбы, которое она пыталась создать, улетучивается. Я сжимаю зубы, не говорю ни слова. — Я оставила завтрак в твоей палате, — говорит она. — Думала,там тебе будет удобнее. Возле двери в палату она останавливается и жестом приглашает меня зайти. Рядом с кроватью я вижу железный поднос на тележке. Еда прикрыта коричневыми пластиковыми мисками, чтобы сохранить тепло. Я вспоминаю то, что однажды сказала мне Лейси — что они кладут лекарства в еду. Но мне хочется есть — я ужасно голодна. Могу я переварить немного лекарств, чтобы получить питательные вещества? Стоит ли так рисковать? Я захожу в палату, иду к подносу и слышу, как позади закрывается дверь. Оборачиваюсь и слышу, как щелкает замок. С замершим сердцем я подбегаю к двери, дергаю за ручку. Келл только что заперла меня. Я оглядываю палату, ищу что-нибудь, что угодно, чтобы вскрыть замок. Но в Программе работают осторожно. Самое острое, что есть в палате — пластиковая ложка, которую принесли вместе с завтраком. Поняв, что я в ловушке, я сажусь на кровать, поднимаю миску и вижу блинчики со смешными рожицами. Я долго смотрю на них, и эта ирония — или жестокость — выводит меня из себя. И я поднимаю поднос, бросаю его на пол — он падает с громким стуком — и, свернувшись в клубок, смотрю в окно. * * * Доктор Беккетт не вызывает меня, и те часы, что я провожу в одиночестве, растягиваются до бесконечности, пока я не начинаю сходить с ума. Что-то бормочу сама себе, в волокнах деревянной двери вижу силуэты. Начинаю сомневаться, что кто-нибудь придет за мной, пока не решат, что мне пора в серую комнату. В обед приходит сестра Келл, чтобы принести следующую порцию. Как только я вижу ее, я подбегаю к ней, умоляю выпустить меня. Думаю, что если я хотя бы не выйду из палаты, я могу вовсе сойти с ума. Но сестра Келл только окидывает меня взглядом и идет к перевернутому подносу с завтраком. — Прости, Слоан, — говорит она, — ты не можешь выйти. Пока что — нет. Эта новость подавляет меня, но похоже, что ее это не волнует — она просто вытирает с пола липкий апельсиноый сок. — А что-же мне тогда делать все это время? Это что — еще одна версия одиночной камеры? Сестра Келл вздыхает, встает и смотрит на меня. — Сегодня утром доктора Беккетта вызвали в другое место. Как только он вернется, он навестит тебя. А пока что, он хочет, чтобы ты оставалась в палате, подальше от неприятностей. Напрягаться нет смысла. А теперь ешь обед. Я смотрю на сэндвич, удивляясь тому, как аппетитно он выглядит. Не помню, когда я ела в последний раз — может, и не ела с тех пор, как оказалась тут. Желудок урчит согласно со мной. Я беспомощно падаю на кровать, беру сэндвич, соторожно откусываю. Ожидаю почувствовать известковый или горький вкус, который бы подтвердил, что там есть лекарства. Но не чувствую ничего, кроме вкуса индейки. — Под этой тарелкой лежит бумага, — говорит сестра Келл, растряхнув салфетку и положив ее мне на колени. — доктор Беккетт подумал, что ты, может быть, захочешь записывать свои мысли для следующей сессии — это бы помогло двигаться дальше. И, видимо, это поможет тебе бороться со скукой. Дерьмо все это. Он хочет получить информацию о Лекарстве. Или о Риэлме. Но этого он от меня не дождется. — Может, я напишу родителям, — предлагаю я, чтобы посмотреть на реакцию Келл. Она тепло улыбается. — Да, звучит чудесно, — искренне говорит она. — Уверена, что им уже сказали, что ты здесь, но, наверное, они будут рады узнать новости от тебя. Ты их ужасно напугала. Неужели родителям сказали, что я здесь? Это было бы бессмысленно, ведь они все равно собираются сделать мне лоботомию. А если посмотреть на сестру Келл, и правдв веришь в то, что она рада, что я хочу написать родителям. Не уверена, знает ли она, что случается с теми, кто выписываются из этой больницы. И не думаю, что кто-то знает. Родители. Если в Программе им не сказали, что они думают о том, где я? Сказал ли отец матери, что звонил Джеймс? Может, они думают, что он защитит меня, как и обещал? Если бы они знали, что в Программе собираются сделать мне лоботомию. Сделать меня послушной. Этого они от меня хотят? Пока сестра Келл заканчивает убираться, я молчу, а она говорит, что через час вернется, чтобы забрать тарелки. Больше я не ем, а вместо этого беру бумагу и гибкую ручку, которую она оставила, чтобы я писала. Я отодвигаю с подноса тарелки, чтобы использовать поднос, как стол. Но, пока я смотрю на чисто-белый, пустой лист, я никак не могу придумать, о чем писать. Если честно, я думаю о Джеймсе. О том, что очень вероятно, что я его больше не увижу — в качестве самой себя. Закрыв глаза, я представляю, что напишу ему, но не осмеливаюсь перенести мысли на бумаге. Повзволяю себе забыться в хороших воспоминаниях — или в плохих. Вспоминаю наши обещания. Я люблю тебя, — в мыслях я пишу Джеймсу. — В другой жизни мы могли бы остаться вместе, бороться вместе, вернуться домой вместе. И наше существование никого бы не волновало. Может, я бы научилась плавать. Может, у нас были бы дети.
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-08-10; просмотров: 100; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.248.48 (0.01 с.) |