В самый разгар споров из Программы вышел Артур Притчард, ее создатель. На этой неделе его адвокат сделает официальное заявление. Пока что с ним нельзя связаться, чтобы получить комментарий.

Репортер Келлан Томас

Глава 1

Я слышу голоса, но слова разобрать не могу. Сначала не могу. Пытаюсь открыть глаза — веки налились тяжестью — моргаю, прищурившись от света. Рядом со мной эхом отдается голос.

— Есть здесь кто-нибудь? — женщина спрашивает более четко.

Я медленно поворачиваю голову, чувствую, как онемели губы. Как пульсирует в голове боль, там, где я ударилась об асфальт. «Помогите», — шепчу я медсестре, которая ждет ответа. Пытаюсь протянуть к ней руку, но руки у меня привязаны к кровати. Со всех сторон — ярко-белые стены, в воздухе — резкий запах хлорки. Медсестра наклоняется ко мне, и я вспоминаю, что видела ее в первый раз, когда лежала в больнице. Сестра Келл кладет руку мне на плечо.

— Мы поможем тебе, — говорит она, искренне улыбаясь тонкими губами, — но сначала нужно избавиться от инфекции.

Из кармана пушистого голубого свитера она достает шприц и снимает колпачок.

— А теперь не шевелись, милая, — говорит она, закатывая мне рукав, — или будет и правда больно.

Ахнув от страха, я закашливаюсь, жалобно говорю:

— Пожалуйста, Келл. Я не больна. Правда же.

— Все так говорят.

Ведет она себя доброжелательно, но твердо. А когда я чувствую укол иглы и жжение лекарства, не скрываю рыдания.

Входит обработчик. Он высокий и, по сравнению с другими, немного неопрятный. Это — тот самый, который положил Касу руку на плечо тогда, на парковке. Я падаю духом и трясу головой, пытаюсь избавиться о воспоминания о Касе. Пытаюсь притвориться, что последних нескольких недель, что я знала его, не было. В моей голове просто не умещается, что именно тот парень, который заботился о нас, нас и сдал.

Обработчик подходит к нам, и они с Келл о чем-то тихо говорят. Когда заканчивают, отстегивают мне руки и сажают на кресло-каталку, привязав к подлокотникам. В месте укола уже не жжет, только щиплет, а потом появляется такое чувство, будто я в теплой ванне. Меня охватывает покой, даже хотя умом я и понимаю, что нет причин успокаиваться. Лекарство заглушает панику, но не может замаскировать все. Я не позволю. Отталкиваюсь ногами, пытаюсь вытолкнуть себя из кресла, но я такая вялая. Стараюсь я зря, как рыба, которую бросили на землю, тяжело дышу, а когда мы выезжаем в коридор, я настолько устала, что не могу драться. Я откидываюсь в кресло, чувствуя, как по щекам стекают слезинки.

— Куда мы идем? — я едва слышно бормочу, а сестра Келл торопливо идет рядом со мной, засунув руки в карманы свитера.

— На прием к доктору, Слоан. Им нужно решить, подходишь ли ты для того, чтобы продолжать лечение.

Сердце у меня пропускает удар.

— А если нет? — спрашиваю я. Сестра Келл не отвечает мне, только улыбается, как будто это глупый вопрос.В коридоре мы проезжаем мимо пациентов — ярко-желтый цвет их одежды режет мне глаза. Но перед тем, как каталку заводят за двойные двери, я вижу лицо — и лиишаюсь всякой надежды.

Сидя на стуле рядом с окном, широко раскрытыми, наивным глазами на меня смотрит Лейси Кламат. Ее светлые волосы подстрижены короткой стрижкой пикси, а на безмятежном лице — ни единого признака, что она меня узнала, ни единой эмоции. Я едва не окликаю ее, но молчу, когда вижу, как к ней подходит медсестра и кладет в руку маленький бумажный стаканчик. Послушно, не сопротивляясь, Лейси проглатывает то, что лежит внутри и снова смотрит прямо перед собой.

Когда обработчик толкает мое кресло в дверь с табличкой ОТДЕЛ ТЕРАПИИ, я оборачиваюсь и снова смотрю на нее. Это же она — Лейси. Но, хоть я и рада видеть, что с ней все в порядке, очевидно, что она... изменилась. Не знаю, что они с ней сделали, но мне нужно перестать об этом думать. Я вернусь за ней. Так же, как и Джеймс за мной, о чем я молюсь.

Когда меня завозят в кабинет врача, руки мне не освобождают. Я сижу не с той стороны огромного дубового стола, заваленного бумагами. Это не то учреждение, в котором я была раньше, даже хотя сестра Келл и выступает в роли сестры Рэтчед (антигерой романа «Пролетая над гнездом кукушки — прим. перев.). С тех пор, как я уехала из Орегона, по всей стране открылись новые учреждения. Я даже не могу сказать, в каком я штате.

В отличие от коридора, где сразу понимаешь, что ты в больнице, здесь такое ощущение, что ты дома, хотя и дома у мужчины. Вдоль стен темно-зеленого цвета, напоминающих об охоте, выстроились ряды книжных полок, а стул с витиеватым узором, к которому меня привязали, стоит на ворсистом бордовом ковре. Картину довершает бар в виде глобуса, заполненный бутылками, и вся обстановка напоминает мне чью-то элитную пещеру.

Они что, пытаются создать ощущение комфорта? Того, что все в порядке? Наверное, это не важно. Мне нужно найти Даллас и убедиться, что с ней все хорошо. Имеенно она всегда добывала для нас информацию, но сейчас — моя очередь.

Позади открывается дверь, и я вся напрягаюсь. Я почти жду, что ко мне подойдет доктор Уоррен, с ее русыми волосами, забранными в хвостик — таким безобидным и внушающим доверие. Но человек, который обходит мое кресло — не доктор Уоррен. Я смотрю на мужчину, который садится в кожаное кресло по другую сторону стола.

Открыв мое дело, он смотрит на меня и тепло улыбается.

— Привет, Слоан, — говорит он, но как-то странно, как будто провел годы, избавляясь от акцента. Его тщательно подстриженная борода цвета перец с солью растет на лице, которое могло бы быть красивым, если бы не шрам, который рассекает верхнюю губу. Но даже шрам не делает его непривлекательным — просто чуть более жестким, чем большинство бесцветных докторов, к которым я привыкла.

— Меня зовут доктор Беккетт, — говорит он и достает из кармана пиджака очки в тонкой оправе. Надев их, внимательно смотрит на меня.

— Вижу, тебе уже дали лекарство, — он что-то записывает на листе в моем деле, — это необычно.

— Я бы сказала, что почти все, что происходит — необычно.

Голос у меня хрипит, и доктор Беккетт, положив локти на стол, наклоняется ко мне.

— Думаю, я с тобой соглашусь, Слоан. Ты уже прошла через Программу. Что такого случилось, что ты оказалась здесь во второй раз? Депрессия снова овладела тобой?

— Вы шутите? — спрашиваю я. — Я здесь, потому что я хотела сбежать. Потому что вы все — просто сборище психопатов!

Мою вспышку эмоций сразу же заглушает еще одна теплая волна, и я, выругавшись, опускаю голову набок. Я не хочу расслабляься. Я хочу тут все расколошматить.

Доктор печально качает головой.

— Похоже, ты страдаешь заблуждениями. Не так уж необычно.

Он что-то записывает в моем деле.

— Пациенты-суицидники часто неправильно интерпретируют то, что происходит. У них развивается паранойя. Они думают, что все хотят причинить им вред. Жаль, что ты чувствуешь себя такой одинокой. Мы все так за тебя переживали.

— Да уж, конечно.

— Ну же, подумай, — говорит он, взмахнув рукой, — посторайся мыслить здраво, Слоан. Ты же не можешь верить в то, что мы все желали тебе несчастья. Сестра Келл даже сама попросила, чтобы ее назначили к тебе. Мы хотим, чтобы у тебя все получилось. Подумай о своем потенциале. Ты могла бы принести такую пользу обществу — как подросток на плакате. Красивая, умная, по-человечески несовершенная. Публика бы с радостью восприняла тебя как мотивационного оратора. Ты бы могла убедить детей принимать участие в Программе, чтобы нам не пришлось выискивать их. Но ты не следовала рекомендациям твоего врача. Или обработчика.

Он замолкает и складывает руки перед собой.

— Сожалею по поводу Кевина. Мы вместе работали в другом учреждении.

Хотя лекарство должно успокаивать меня, при упоминании о Кевине я выпрямляюсь, а веревки, которыми я привязана, сильнее вонзаются в руки.

— Что вы с ним сделали?

Доктор Беккетт качает головой, как будто не понимает, о чем я говорю.

— Я? Нет, дорогая. Это из-за тебя он снова заболел. Из-за того стресса, в который вы с Джеймсом Мерфи повергли его. Вскоре после того, как вы сбежали, Кевин прыгнул с моста Сент-Джонс.

Это шокирует меня, и я опускаю голову. Боль, резкая, острая, вонзается в меня, и лекарство не успевает ее спрятать. Кевин больше не в Программе. Он мертв.

— Вы убили его, — шепчу я, зажмурив глаза.

— Не будь дурочкой, — говорит доктор с легким недовольством. — Мы хотели помочь Кевину, но он решил поступить по-своему. Иногда они так делают — больные. Вопрос в том, -он снимает очки. — что решишь ты? Если бы у тебя была возможность, ты бы покончила с собой, Слоан? Ты бы зашла так далеко, чтобы сохранить зараженные воспоминания?

Да. Я думаю, если вкратце, то да — но зачем задавать этот вопрос? Почему нет другой альтернативы? Я хочу быть сильной. Внутри себя я кричу, что я должна быть сильной, но по-настоящему уже начинаю паниковать. Кевин — мой обработчик, мой друг — мертв. Учитывая все, что я знаю, люди из Программы могли заставить его спрыгнуть с моста, но даже если он и сделал это сам, то затем, чтобы защитить нас. Программа заставила его. А когда они начнут так же давить на меня, что сделаю я? Ничего не осталось. Они изменили Лейси. Изменят и меня. Стоит ли вообще жить?

— Нужно ли нам держать тебя связанной ради твоей же безопасности, Слоан? — мягко спрашивает доктор Беккетт.

— Да, — отвечаю я резко, упрямо. — Да, нужно.

Доктор Беккетт вздыхает и откидывается назад в кресло.

— Печально.

Он наживает кнопку вызова на телефоне.

— Предупредите сестру Келл, чтобы приготовила следующю дозу, — говорит он, бросив осторожный взгляд в мою сторону. Несколько секунд собирается с мыслями — складывает очки и кладет их в карман. Я вдруг думаю, что он носит их только затем, чтобы выглядеть более официально. Мы, видимо, уже прошли через эту стадию в наших отношениях.

— Мы можем быть друзьями, — тихо говорит он мне, — если захочешь. Но в этом уравнении есть одна неизменная часть — ты никогда и ни за что не выйдешь отсюда, сохранив воспоминания. Мы просто не допустим этого. Попытайся понять наше положение.

— Вы — монстры.

— Правда? А может, мы — способ остановить эпидемию мирового масштаба? Когда испытывали вакцины, всегда были жертвы. Разве ты не хочешь умереть ради будущих поколений?

— Нет. А вы хотите убить меня ради них?

— Да. Если коротко, то — да.

Я не помню то время, когда была в больнице. Неужели они всегда были такими откровенными? Такими ужасающими? Или же, учитывая мое нынешнее положение, они решили отбросить приличия? Отчасти я хочу, чтобы он обманул меня, сказал что-нибудь, чтобы прогнать страх. Но опять же, его прямота поможет мне твердо стоять на земле и с большей решимостью идти к цели.

— Ну, — говорит доктор Беккетт, — я знаю, что ты испытывала серьезный стресс. Не проявились ли какие-нибудь воспоминания?

Я чувствую скорбь, когда понимаю, что я снова потеряю часть своей жизни, потеряю Миллера. Но если я надеюсь выбраться отсюда и остаться в живых, мне нужно подыгрывать — хотя бы какое-то время.

— Да, — говорю я, — но это не плохие воспоминания. Я... я расскажу о них, без сопротивления. И без лжи. Но сначала я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали. Я хочу знать, все ли в порядке с Даллас.

— Доктор улыбается — кажется, он рад слышать, что я буду принимать участие в лечении.

— Ах да. Даллас Стоун. Похоже, ее болезнь прогрессирует. Если не принять решительные меры, она может и не пережить эту ночь. До дальнейших указаний она находится в карцере.

— Что? Вы не можете вот так запереть ее. Она же не животное!

— Она вырывала свои волосы. Она представляет опасность для себя и других. Ради Бога — она же ударила ножом обработчика.

— Он заслужил это! — кричу я.

— Она совсем сошла с ума. Убьет кого-нибудь.

— Позвольте мне поговорить с ней. Пожалуйста.

Я натягиваю веревки, и мне хочется сложить руки перед собой, чтобы показать, насколько я искренна. Доктор Беккетт наклоняет голову и, кажется, обдумывает это.

— Она — моя подруга, — умоляю я, — я смогу ее успокоить.

Даллас и правда моя подруга, та, за кого я стану бороться. Жаль, что я не поняла это раньше и не вытащила нас из того дома до того, как появились люди из Программы.

— Ты правда думаешь, что сможешь до нее достучаться? — осторожно спрашивает он.

— Да, — выдыхаю я, — правда.

И хотя его убеждает то, что я могу помочь Даллас, я больше озабочена тем, чтобы она не распускала сопли, пока я не решу, что делать дальше. Мы нужны друг другу, чтобы сохранить рассудок.

После долгой паузы доктор Беккетт кивает и нажимает кнопку на интеркоме — и, пока говорит, смотрит на меня.

— Пожалуйста, отведите мисс Барслоу в карцер, чтобы поговорить с пациентом. Приглядывайте за обеими.

Снова усевшись в кресло, он берет мое дело и проглядывает его.

— Надеюсь, ты сможешь успокоить ее, Слоан, — говорит он, кинув коричневую бумажную папку на стол, — а если нет, тебе очень не понравится то, что случится дальше.

Глава 2

От обработчика, который толкает мое кресло, пахнет сигаретным дымом. Он — тот самый, который привез меня из палаты, но сестры Келл нигде не видать. Это небольшое отклонение от нормы, то, что от него не несет пластырем Банд-Эйд, внушает мне толику надежды. И напоминает мне о...

Я опускаю глаза — теперь, когда лекарство теряет силу, на глаза наворачиваются слезы. Кевин мертв. С Лейси все кончено. Как ни больно сознавать, но я и правда могу быть виновата в этом. Если бы я соблюдала правила, Кевину бы не пришлось мне помогать. Он был бы жив.

Кто-то трогает меня за плечо, а потом проводит платком по глазам, щекам, под носом. Я вздрагиваю, отшатываюсь назад, а когда смотрю на обработчика, вижу, что он прячет в карман носовой платок.

— Ты плачешь, — говорит он тихо, — не делай так.

Я фыркаю — мне хочется послать его куда подальше, ему-то что за дело? Я плачу из-за настоящей трагедии, а он — еще один козел, который работает на Программу. Но не успеваю — обработчик останавливается у двери с маленьким прямоугольным окошечком и достает с пояса карточку на цепочке. Распахивает дверь и заглядывает в темную палату, пытаясь разглядеть, что внутри. Снимает с пояса электрошокер и скрывается внутри. Я ожидаю услышать крики Даллас или, что хуже — как она падает на пол — но внутри тихо. Потом обработчик с непроницаемым выражением лица выходит оттуда. Он заходит за мое кресло и толкает его в помещение. Развязывает мне руки, смотрит на меня суровым, предупреждающим взглядом и уходит, закрыв за собой дверь.

В карцере темнее, чем в других помещениях больницы, где я была, но темнота не мрачная. Пол покрыт серым резиновым покрытием, а на стенах — белая обивка. Свет исходит от небольшой светодиодной ленты, но окон нет. В углах карцера темно. Там я и вижу Даллас — она сидит на полу, скрестив руки. На ней ярко-желтая пижама, из-за чего сама она кажется бледной. Она замечает меня и широко улыбается. Теперь, когда она похожа на чокнутую, ее щербатая улыбка больше не кажется такой очаровательной.

— Я убила его? — спрашивает она.

Она что, все это время думала о Роджере?

— Не знаю, — говорю я. — Последнее, что я слышала — к нему ехала скорая.

Мне очень не нравится разочарование в ее глазах. Что с нами стало, что мы желаем чьей-то смерти? Что с нами сделала Программа?

— А Риэлма нашли? — спрашивает она.

— Не знаю. О нем они еще не говорили.

Я не хочу озвучивать тот факт, что Роджер мог что-нибудь с нимсделать. Так я могу надеяться, что ему удалось бежать. Прямо сейчас он, быть может — единственный, кто сможет нас спасти. Джеймс сохранит воспоминания — он принял Лекарство — но он все равно в Программе. Остается надеяться, что с ним все хорошо.

— Никому не убежать, — говорит Даллас, медленно раскачиваясь. Она стала как будто меньше, уязвимее. — Люди Программы найдут Риэлма. Это всего лишь вопрос времени, ведь у тебя в голове где-то есть зацепка, которая поможет найти его. Они вытащат это из тебя. Или из меня, — продолжает она рассуждать, закатив глаза к потолку. — Нет, наверное, не из меня, я ведь уже буду мертва.

— Даллас, — шепчу я и наклоняюсь к ней, — сейчас ты мне нужна. Мы нужны друг другу. Соберись, или все будет кончено.

— Все уже кончено.

— Нет.

Я сползаю со стула — все еще едва шевелюсь из-за лекарства. Беру Даллас за руку, пытаюсь привести ее в чувство.

— Мы ведь уже пережили Программу, — говорю я, — и теперь переживем. Знаешь, кого я видела? Лейси — она здесь.

Услышав это, Даллас проявляет интерес. Распахивает темные глаза, слегка улыбается.

— Она жива?

Я быстро киваю, чтобы скрыть, как я подавлена состоянием Лейси.

— Жива, — говорю я, — а нам нужно просто держаться. Тебе нужно держаться, Даллас, пока я не придумаю, что делать.

— Я устала бороться, — шепчет она. — Кас был прав — это слишком тяжело. Наверное, мне лучше умереть.

Ее печаль наполняет помещение, наполняет меня. Я заключаю ее в объятия, впитываю в себя ее боль. От ее волос теперь пахнет не землей, а сырой бумагой. Каким-то веществом, смывающим краску для волос. Почему-то кажется, что Даллас тут самое место — она хочет покончить с собой, и если бы они не вмешались... она была бы мертва. Я не позволю, чтобы это произошло.

— Ты должна быть сильной, — говорю я безнадежным тоном. Когда я ее обнимаю, она кажется такой маленькой и хрупкой. — Тебе нельзя уходить. Я не позволю тебе.

Позади слышится скрип, и дверь открывается. Там стоит обработчик — его лицо скрывают густые тени. Мне пора уходить. Я отхожу от нее, прикладываю ладони к ее щекам, но я вижу, что ее как будто здесь нет. Взгляд расфокусирован, в нем нет никаких эмоций, Даллас как будто уже мертва.

— Я спасу нас, — шпечу я и чувствую, что вот-вот заплачу. — Просто поборись еще чуть-чуть.

Обработчик подходит и берет меня за руку, сжимая ее не грубо, но твердо. Он усаживает меня на кресло и снова привязывает к креслу, приглядывая за Даллас. Она смотрит на нас, но никак не реагирует. Сейчас она затерялась в своих мыслях.

Я прощаюсь с Даллас, а обработчик выкатывает меня из карцера. Мы едем по коридору, а я подавлена горем. Даллас сошла с ума, Лейси стерли память, в данный момент я — единственная, кто еще стоит на ногах, и по иронии судьбы, я привязана к креслу-каталке. Я не могу ждать, пока Джеймс или Риэлм придут и спасут меня. Мне нужно собрать информацию, изучить это место и решить, как выбраться отсюда. Я знаю, чего от меня хотят — чтобы я была послушной. Мне нужно освежить мои актерские умения.

— А ты не можешь устроить мне экскурсию по этому месту? — я поворачиваюсь к обработчику и говорю настолько мило, насколько могу. Когда он бросает взгляд в мою сторону, на его губах появляется едва заметная улыбка. Глаза у него карие, они не такие притягательные, как у Джеймса, но, кажется, добрые. Он явно больше похож на человека, чем другие обработчики, которых я встречала — за исключением Кевина.

— Для экскурсий немного поздновато, — говорит он тем же тихим голосом, — может, завтра.

Я усаживаюсь поудобнее. Он расстроил меня, но не настолько, чтобы я сдалась. Я не стану обращать внимания на печаль, отключу эмоции. Я говорла Даллас правду. Я спасу нас.

Я должна.

* * *

Когда я открываю глаза, я слышу, как кто-то тихо напевает. Утреннее солнце светит в надежно запертое окно моей палаты. Я часто моргаю и, повернув голову, вижу сестру Келл, которая сидит на стуле рядом с моей кроватью и — кто бы мог подумать — вяжет. Я, немного растерявшись, смотрю на нее, а потом прокашливаюсь.

— Что вы делаете? — спрашиваю я.

Она не смотрит на меня, но прекращает напевать, и теперь слышно только, как спицы ударяются одна о другую.

— Я разрешила тебе немного поспать, — говорит она, — вчера ты выглядела такой уставшей.

Я сжимаю зубы, но потом вспоминаю об обещании, которое дала сама себе. Мне нужно подыгрывать.

— Да, конечно, — говорю я спокойно, — это, наверное, из-за лекарства, которое вы мне дали.

Она останавливается, опускает спицы.

— Наверное. Но возможно, что сегодня утром оно нам не понадобится. Доктор Беккетт хочет тебя видеть.

— Хорошо. А нельзя ли, чтобы с меня сняли ремни, насовсем? Они натирают мне запястья.

Келл морщится и смотрит на мои руки.

— Бедняжка, — говорит она, рассматривая кожу. — Я посмотрю, как ты справляешься и решу, что можно сделать. Ответ, конечно, будет зависеть от тебя.

Так трудно уержаться и не съязвить ей в ответ. Ведь если бы это зависело от меня, я не только не была бы связана — меня вообще бы тут не было. Я хочу плюнуть в лицо сестры Келл, сказать ей, как она жестока. Но вместо этого опускаю голову.

— Сделаю все возможное.

Я сижу, не шевелясь, но внутри все так и кипит.

— Почему вы этим занимаетесь, Келл? Что это для вас значит?

Она откладывает вязание, кажется, неподдельно удивившись моему вопросу.

— Я спасаю жизни. Я даже твою жизнь спасла.

Она и правда так думает? Я смотрю на нее и вижу, что правда. Ее круглое лицо, короткие, кудрявые рыжие волосы выглядят отнюдь не угрожающе. Быть может, она — чья-то заботливая бабушка.

— Вы знаете, что они с нами делают, — говорю я, начиная терять самообладание. — Они изменяют нас против нашей воли. Они ломают нам жизнь.

Зеленые глаза сестры Келл мрачнеют.

— Я знаю, что ты так думаешь, милая, — говорит она, — но ты ошибаешься. Я работаю медсестрой уже тридцать лет, но ничто, ничто не могло подготовить меня к тому, что происходило, когда началась эпидемия. Не думаю, что ты понимаешь...

— Я прошла через это, — перебиваю я.

— Да, ты была больна и прошла через это. Что значит, что ты не видела картину целиком. Инфицированные видят все в извращенном, фальшивом свете. Я вытаскивала нож для масла из горла пятнадцалетнего парня. Именно тогда в Программе решили, что в кафетериях лучше подавать ложки. Я вставала на стул и обрезала простыню, на которой повесилась тринадцатилетняя девочка, а ее ногти до крови впивались в предплечья.

Келл вся раскраснелась, она наклоняется ко мне.

— В прошлом году я похронила двоих внуков, Слоан. Так что не думай, что я ничего не знаю об эпидемии. Я знаю о ней намного больше, чем ты. Я — просто человек, который хочет сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить это.

Я теряю дар речи. Так, значит, она все же человек.

— А почему вы эдесь, в этой больнице? — наконец, спрашиваю я. — Почему вы попросили, чтобы вас направили сюда?

Она улыбается и заправляет мне волосы за ухо.

— Потому что я видела, с чего ты начинала — я видела тьму в твоих глазах. И я не сдамся, пока ты не выздоровеешь.

Ее лицо говорит мне, что она считает, что ее мотивы благородны, и что я должна быть благодарна. Может, я бы и поверила, что она действует с добрыми намерениями, если бы не мои воспоминания, которые она помогала стирать.

Внутри себя я кричу: «Спасибо, что разрушили мою жизнь!» и едва сдерживаюсь, когда шепчу: «Спасибо, что спасли меня».

* * *

Закончив этот сердечный разговор, сестра Келл помогает мне одеться. Когда я переодеваюсь в чистую желтую пижаму и мохнатые тапочки, она вызывает обработчика. Это — тот самый, кого я видела вчера вечером, и я чуть-чуть перестаю волноваться, даже хотя и не вполне понимаю, почему. Он должен быть таким же монстром, как и остальные.

— Аса, — сестра Келл говорит ему, когда он придвигает ко мне каталку. — Ты не мог бы отвезти Слоан к доктору Беккету? Он ее ждет.

Обработчик не отвечает, но протягивает мне руку, помогая забраться в кресло — эта необычная вежливость вбивает меня с толку.

— Скоро все будет хорошо, — ласково говорит сестра Келл, привязывая к креслу мои запястья. Она отходит в сторону, но я не успеваю ответить — Аса выкатывает меня из палаты.

И снова обработчик катит меня по коридорам, как и прошлым вечером, но на этот раз мы идем медленнее. Он никуда не торопится. Некоторые из пациентов ходят сами по себе, но Лейси среди них нет. Я ищу ее, мне отчаянно хочется знать, что сталось с ней — что осталось от нее — хотя и ужасно страшно.

— Я хочу кое-что показать тебе, — тихо говорит Аса и нажимает кнопку, которая открывает двойные двери — те, что не ведут в отделение для пациентов. Я смотрю на него через плечо, пытаюсь понять, опчему он привез меня сюда тайком. Он напоминает мне о Риэлме, так что я не спорю. Мы идем по тихому коридору, со стенами пыльного серого цвета.

— Есть шанс, что это выход? — спрашиваю я, пытаясь прогнать тяжесть в груди. Аса смотрит прямо вперед, не глядя на меня.

— Не совсем.

Сердце у меня опускается, и я снова смотрю вперед. Мое спокойствие начинает улетучиваться, его сменяет тревога. Когда мы подходим к еще одним дверям, Аса идет медленнее.

— Вот где их держат, — шепчет он.

— Кого — их?

Очевидно, что это больничное отделение используют нерегулярно. Тут тихо, как в гробнице, и слегка пахнет мочой. Страх вот-вот овладеет мной, и я натягиваю ремно — сначала слабо, но потом все с большей силой. Я не знаю, куда он везет меня. Не знаю, что происходит!

И вдруг мы останавливаемся. Мы находимся в большом помещении, похожем на комнату отдыха — но вместо столов с развлечениями и играми в карты я вижу несколько инвалидных кресел и людей в серых одеждах. Они все смотрят в окно, а кто-то — на черно-белую картину на стене. У некоторых под глазом приклеен белый пластырь.

— Что происходит? — спрашиваю я, заикаясь.

— Доктора обнаружили, что сразу же после операции яркие цвета раздражают их, — шепчет Аса. — Как и шум. Они держат их в изоляциии, пока их ум слегка не окрепнет.

Я так и подпрыгиваю на стуле, и ремни так сильно впиваются в кожу, что я морщусь от боли.

— Ты хочешь сказать, что всем этим людям сделали лоюотомию?

Аса кивает и смотрит на меня.

— Именно это я и хочу сказать, Слоан. Именно это и делают в этой больнице. Ты — одна из неизлечимых. Это случится и с тобой.

У меня земля начинает уходить из-под ног. Я снова окидываю взглядом помещение, пытаясь понять. Хотя угроза лоботомии всегда маячила поблизости, я не думала, что это так реально. Никогда не представляла ее такой. И не думаю, что верила, что это может и со мной случиться.

— Но я же сотрудничаю, — говорю я слабым голосом, — я же рассказываю им...

— Они получают от тебя ту информацию, которая им необходима, а потом ты все равно окажешься здесь. Как и все остальные.

Я моргаю, чувствую, как слезинка стекает с щеки, капает на ногу. Я в ужасе, в шоке, мне больно от того, что Аса показал мне. Я не знаю, что так делать. И мне так страшно, что я даже думать не могу.

— У тебя есть неделя, — говорит Аса, — до того, как они привезут тебя сюда. Чем дольше ты сможешь придерживать информацию, тем больше времени ты купишь для себя. Я просто хотел, чтобы ты знала, что стоит на кону, Слоан.

Неделя. Жить мне осталось неделю. Как можно осознать это и не скатиться в совершенное безумие? И что он хочет, чтобы я сделала? Я просто не смогу выбраться отсюда. Это как будто еще одна форма пытки.

— Зачем ты привез меня сюда? — шепчу я, глядя на затылки, на опущенные плечи, на пустые души.

— Тут есть кое-кто, кого, я думал, ты захочешь увидеть.

Джеймс. Я подскакиваю в кресле, ищу его глазами, но мне в кожу ту же впиваются ремни. Пожалуйста, нет. Пожалуйста.

Аса наклоняется ко мне — его щека совсем рядом с моей — и показывает на один из стульев в другом конце помещения. Судя по профилю человека, я вижу, что это старик, и не могу сдержать вздох облегчения, потому что это не Джеймс. Обработчик отворачивается, а его щетина колет меня.

— Они подавили восстание, — шепчет он. — Но Джеймс и Майкл Риэлм бежали, и теперь вся надежда на то, чтобы покончить с Программой, находится в твоих руках и руках твоих друзей. Я просто хотел, чтобы ты знала, как мало вам времени осталось, чтобы придумать, как это сделать.

Джеймс в порядке. О, Боже, Джеймс бежал. Но мое облегчение тут же сменяется ужасом — я смотрю на того человека на стуле. И узнаю его.

— Артур? — зову я его, а голос у меня садится от страха.

Аса встает и толкает мое кресло ближе к нему. Не веря своим глазам, я смотрю на него, на его седую бороду, морщинистую кожу. Под глазом у него пластырь, а по щеке, по седой щетине, на грудь стекает тонкая струйка слюны.

Я плачу.

— Артур? — снова зову я его и надеюсь, что он выйдет из этого состояния, посмотрит на меня. Но он не реагирует. Он смотрит в никуда и ничего не видит. Ничего не понимает. Артур Притчард мертв, в его тело осталось тут, чтобы сгнить.

— Простите, что не верила вам, — плачу я. — Мне жаль, что они сделали это с вами.

Я вытягиваю пальцы, как будто могу дотянуться до него, но Аса откатывает кресло.

— Нам нужно идти, — мрачно говорит он. Пока мы идем к двери, я не отрываю гляз от Артура, и мне жаль, что тогда я не повела себя по-другому. Теперь-то на что мне надеяться? На что мне надеяться, если в Программе подвергли лоботомии своего создателя?

Глава 3

Аса молча закатывает мое кресло в офис доктора Беккетта, ставит его в центр и уходит, оставив меня одну. Я вся трясусь — у меня перед глазами до сих пор стоит бессмысленное выражение лица Артура Притчарда. Для нас он больше ничего не значит. От него ничего не осталось. Через неделю, если только я не придумаю, что делать, это случится и со мной.

А с Лейси тоже так было? Была ли она похожа на Артура? Так же пуста? Я чувствую, что вот-вот заплачу, но, всхлипнув, моргаю, стараясь прогнать слезы. Руки у меня все еще связаны, так что я не смогу вытереть лицо до прихода доктора Беккетта. Мне нужен план. И нужен быстро.

Позади открывается дверь, и я, глубоко вздохнув, жду, пока доктор не усядется за стол, напротив меня — пока он идет, он изучает меня взглядом. Выглядит он так же, как и раньше, только теперь, когда я знаю, на что способны в Программе, я его по-настоящему боюсь.

— Здравствуй, Слоан, — добродушно говорит он. — Как ты поговорила с Даллас?

Даллас. У нее, скорее всего, осталось еще меньше времени, чем у меня. Кто знает, может, сегодня утром ей уже сделали лоботомию.

— Хорошо, — говорю я, улыбаясь и плотно сжав губы. — Она больна, но вы еще можете помочь ей.

Доктор Беккетт кивает сам себе и садится в кресло, раздумывая над моими словами.

— Это — твое мнение как эксперта?

Мне не нравится его сарказм, но я сдерживаю себя.

— Я не эксперт, но я видела депрессию. И знаю, что в глубине души Даллас хочет жить. Думаю, вы сможете спасти ее.

— Интересно, — доктор снова открывает папку с моим делом и что-то быстро записывает на листах белой бумаги, сложенных там.

— Похоже, что со вчерашнего дня у тебя сильно изменилось настроение. Кто в ответе за эту чудесую перемену?

— Сестра Келл, — отвечаю я. — Она рассказала мне, почему попросила ухаживать за мной и почему работает в Программе. Что я могу сказать? Это произвело впечатление.

Беккетт смеется и отодвигает от себя бумаги.

— Так, значит? — говорит он. — Ну, Слоан, извини, но сейчас я на это не куплюсь. Правда это или нет, но к лечению мы подходим очень серьезно и не можем просто положиться на твое слово. Мы должны продолжать, и, как мне представляется, у тебя есть два варианта: либо ты добровольно отдаешь свои воспоминания, либо мы их забираем. Знаю, конечно, что ни один вариант не кажется привлекательным, но поверь, первый — лучше.

Он прав. Я могла бы посчитать его угрозу пустой или хотя бы думать, что я смогу перехитрить его, но ведь я сама все видела.

— Я сделаю все, чтобы выйти отсюда, — я говорю доктору. — Это я вам обещаю.

Я очень рад это слышать. Ведь нам нужна твоя помощь, чтобы найти Майкла Риэлма.

— Ч-ч-что? — восклицаю я. Он же не рассчитывает, что я сдам ему Риэлма — даже если бы я и знала, где он, с ним Джеймс. Я должна защитить их.

— Да, вы дружили с Майклом с тех пор, как ты проходила лечение. Вообще-то, — улыбается он, — тут говорится, что речь идет не просто о дружбе. И, похоже, что с тех пор Майкл Риэлм исчез из поля нашего зрения, но, видишь ли, ему запрещено так поступать. У него контракт.

У меня по спине пробегают мурашки.

— То есть — контракт?

Доктор Беккетт, кажется, по-настоящему удивлен.

— А ты разве не знала? Он не рассказал тебе, пока вы были в бегах?

Я не отвечаю — отчасти из-за того, что не хочу признаваться, что была с Риэлмом, отчасти — думаю, потому, что знаю, что хочет сказать доктор. Почему-то знаю.

— Майкл Риэлм — обработчик, Слоан. Внедренный обработчик, которого назначили, чтобы помочь стереть твои воспоминания, а потом — чтобы помочь найти тебя и мятежников. Вот только он, наверное, проникся вашими идеями или, скорее всего, заболел. Нам нужно найти его до того, как он причинит себе вред.

У меня шевелятся губы, но я не могу ничего сказать. Риэлм... обработчик? Я часто моргаю, едва не падаю в обморок, но ударяюсь плечом о металлическую ручку кресла. Риэлм помог стереть меня, а потом выследил меня, для Программы? Это что, правда? Как такое может быть?