Глава 2.2. Теория достоверного познания. Определение и доказательство.

Первая часть теории познания Аристотеля – «диалектика». Она ведёт к критическому очищению значения от ошибочных утверждений и только подготовляет ум к созерцанию, или интуиции истинных начал, исходных положений знания. Этим двум целям служат сопоставление вероятных предположений, анализ языка, критическое рассмотрение исторически известных учений и содержащихся в них противоречий.

Вторая часть теории познания совпадает с логикой: выясняет условия, исследует методы уже не вероятного только, а достоверного знания. Главным предметом это части – теория определения и теория доказательства.

Задача теории состоит в том, чтобы указать такие свойства определяемой сущности, которые, не составляя самой этой сущности как таковой, всё же следовали бы из неё. Только при наличии определения знанию не угрожает регресс в бесконечность, а доказательство получает необходимый для него отправной пункт. Так же есть вторая точка зрения Аристотеля на эту теорию: неделимые простые сущности имеют бытие не только как сущности в себе, но и как сущность для нас. Простые сами по себе, они делимы, так как составляют предмет мысли нашего не абсолютного, но конечного ума. Какой бы простой ни была мыслимая сущность, мы можем мыслить её только при условии, если мыслим отношение её к какой-то другой сущности: если, например, мыслим её как входящую в некий род, внутри которого она выделяется при помощи определяющего её вид различия.

Существует, по Аристотелю, глубокое соответствие между понятым таким образом бытием и определением как условием доказательства и средством познания бытия. В определении род соответствует «материи», или «возможности», так как род – то, что может быть определено различными способами. Определяющее вид различие соответствует «форме», или «действительности», так как предмет указывает на индивидуальную реальность.

Совмещение обеих точек зрения о теории на определяемые сущности проливает свет на черты определения как элемента и условия достоверного знания. По Аристотелю, «материя» определяемого не должна быть отделяема от «формы» и, наоборот, «форма»- от «материи». Правило это относится не только к чувственной материи отдельной природной вещи, но и ко всему, что в понятии о предмете принадлежит к его роду.

В науке ценность причинных определений обусловлена их ролью в доказательстве. Собственная задача определения в том и состоит, что оно дает причинное, необходимое объяснение, и притом объяснение, касающееся сущности. Соответственно с этим, по Аристотелю, имеются доказательные определения. В них сущность – предмет непосредственного созерцания.

Кроме доказательного определения Аристотель различает еще один вид определения. Особенность его в том, что в нем нет указания на причину самой равновеликости. Согласно Аристотелю, такое определение есть не доказательство, оно дает лишь заключение доказательства. Такое определение, по наблюдению Аристотеля, встречается редко, и Аристотель считает это недостатком большинства существующих определений.

В проблеме доказательства Аристотель различает знание достоверное и лишь вероятное. Началом доказательства не может быть, по Аристотелю, ни неправдоподобное, ни даже правдоподобное знание, и умозаключение должно быть построено из необходимых посылок.

Две мысли характерны для аристотелевской теории доказательства. Первая состоит в утверждении, что исходные начала доказательства – сущности, природа которых недоступна доказательству; вторая – в утверждении, что доказательство все же способно получать из сущностей свойства, вытекающие из их природы.

Ценность этого способа получения свойств из сущностей представится еще большей, если учесть, что сущности, познание которых имеет в виду Аристотель, в большинстве не простые, а сложные. Знание о таких сущностях дано в суждениях, которые указывают отношение «материи» к «форме». Именно этот метод применяется в доказательстве. Последнее есть умозаключение, в котором из сущности с необходимостью получаются истинные свойства. Именно этот метод применяется в доказательстве. Последнее есть умозаключение, в котором из сущности с необходимостью получаются истинные свойства.

Задача доказательства – привести к усмотрению, что некоторое свойство принадлежит предмету или, что некий предикат принадлежит субъекту.[22]

Аристотель вводит в учение о применимости доказательства важное ограничение. Обусловлено оно его убеждением в том, что общность может существовать только между подчиненными одно другому понятиями. Каждая отдельная наука имеет свой особый высший род, но переход от одного рода к другому невозможен: между понятиями, образующими координацию, нет, и не может быть общего. «Нельзя, следовательно, - утверждает Аристотель, - вести доказательство так, чтобы из одного рода переходить в другой…нельзя геометрическое положение доказать при помощи арифметики»; «…арифметическое доказательство всегда имеет дело с тем родом, относительно которого ведется это доказательство»; «…вообще нельзя доказать посредством одной науки положения другой, за исключением тех случаев, когда науки так относятся друг к другу, что одна подчинена другой, каково, например, отношение оптики к геометрии и гармонии к арифметике».

Глава 2.3. Индукция.

Аристотель называл «эпагогэ» то, что на латинский язык было переведено впоследствии как «индукцио». Он определил индукцию как «восхождение. От единичного к общему».

Обычно считается, что Аристотель признавал лишь полную индукцию, а неполную недооценивал, между тем именно проблема неполной индукции у Аристотеля и дает ключ к его гносеологии, да и сама получает объяснение лишь в системе гносеологии и даже всей его метафизики. Активность разума, о которой говорилось выше, состоит, прежде всего, в том, что он совершает акт неполной индукции, что на основе отнюдь не всех, а только нескольких случаев – и даже одного – происходит скачок от частного к общему. Случаи – это представления души, скачок – деятельность активного разума, актуализирующего в пассивном интеллекте те формы бытия, на которые указывают единичные представления. Это место объяснимо лишь в связи с логическим учением Аристотеля о неполной индукции, а сама неполная индукция, обычно третируемая при рассмотрении логики Аристотеля, приобретает в свете его метафизики и гносеологии важнейшее принципиальное значение. Как уже выше подчеркнуто, без индукции у Аристотеля остается загадкой происхождение знания общего. Но имеется и ее логическая разгадка.

Как уже указано, разумно-созерцательная часть души имеет две стороны: активную, соответствующую форме, и пассивную, соответствующую материи. Бог, мысля самого себя, является активным разумом, интеллектом. В человеке же отношение к самому себе опосредовано материальным миром, материализацией форм. Чтобы мыслить эти формы, активный разум нуждается в пассивном уме и в представлениях, которыми он обладает. Однако представления носят лишь частный характер, в них нет общего. Роль же активного разума состоит в том, что он обобщает, опираясь на пассивный. В этом процессе неполная индукция поднимается до полной. Логическое содержание неполной индукции у Аристотеля невелико, ибо он, принципиально противопоставив индукцию дедукции, затем пытался подтянуть индукцию до дедукции, показав ее, как частный случай третьей фигуры силлогизма[23]. Но в плане философском, метафизическом неполная индукция очень важна, ибо именно она и объясняет тот скачок от общего в природе к общему в душе.

Таким образом, логика Аристотеля – органическая часть его системно-рационализированного, философского, мировоззрения. Логика Аристотеля помогает понять даже его теологию. Бог Аристотеля – тоже логик, а поскольку Аристотель – первый логик, то в понятии своего бога Аристотель, можно сказать, обожествил самого себя. В самом деле, бог, по Аристотелю, – это мышление о мышлении, что и есть логика. Правда, выше отмечалась неясность предмета мысли бога: являются ли им формы бытия или формы мышления. Но здесь, по сути, нет противоречия, поскольку в силу панлогизма[24] Аристотеля формы мышления и формы бытия тождественны.[25]