Глава 55. За семь с полтиной.

 

Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам его? Они предложили ему тридцать серебренников.

И с того времени он искал удобного случая предать его.

Матфей, глава. 26, ст. 14-16.

Черт бы его побрал! Провалиться ему на месте! Чтоб его приподняло да грохнуло! И… во всех святых и родителей!..

Подобные восклицания слетали с уст князей церкви, фарисеев и сторонников Ирода, собравшихся во дворце Каиафы.

Дело было в среду, на следующий день после того, как кротчайший Иисус излил на них поток проклятий. Особенно ярились фарисеи: с «пожирателями верблюдов» они еще могли бы смириться, но переварить «гроба повапленные» было свыше их сил.

– Вот уже три года мы собираемся порознь, – проговорил один из них, костлявый тощий верзила, – и порознь обсуждаем, как нам избавиться от этого разнесчастного Иисуса. А результаты? Я спрашиваю: какой толк от всех наших разговоров, если Иисус до сих пор разгуливает на свободе?

Речь его была преисполнена горечи.

– Нам бы поменьше болтать и побольше действовать! – поддержал его старик с дребезжащим голосом.

– Правильно! Хорошо сказано! – хором подхватили остальные. Каиафа, который играл роль председателя по праву верховного первосвященника на тот год, потребовал тишины.

– Господа, – сказал он, когда собрание успокоилось, – действия, разумеется, имеют свои преимущества, но они должны быть мудро обсуждены заранее. Все ранее принятые нами решения свидетельствуют о нашем неукротимом желании действовать, в то время как бесконечные отсрочки и проволочки в выполнении принятых решений не менее неопровержимо свидетельствуют о нашей терпимости, гуманности и милосердии. Мы доказали всему миру, что были и остаемся людьми великодушными, умеющими сочетать чувство долга с великим долготерпением. Но сегодня даже нашему терпению пришел конец. Непотребное словоблудие Иисуса перешло все границы! Поэтому предлагаю незамедлительно принять безотлагательное решение, которое на сей раз будет выполнено без всяких отсрочек и проволочек.

– Превосходно! Прекрасно! Наконец-то! – единодушно поддержало его собрание, за исключением Никодима: тот вообще предпочитал воздерживаться и не отступал от этого правила никогда.

– Кто еще просит слова? – спросил председательствующий Каиафа.

Поднялся какой-то фарисей.

– Говорите!

Прокашлявшись и высморкавшись, фарисеи начал свою речь:

– Господа, совершенно очевидно, что мы имеем дело с весьма опасным бунтовщиком. Благодаря своим странным выходкам, он сумел сколотить целую шайку жуликов и простофиль: одних привлекла к нему их порочность, других – непроходимая глупость. Этот взвод пройдох сегодня представляет собой угрозу для общественного порядка и безопасности но, разумеется, сделается вполне безобидным, если лишится своего вожака.

Следовательно, все наши усилия должны быть направлены на то, чтобы захватить смутьяна внезапно, не возбудив подозрений у остальных членов шайки. Когда же он окажется в наших руках, мы с ним живо расправимся, ибо нет такого порока, которому бы он не был подвержен, и нет такого проступка или преступления, предусмотренного нашим уголовным кодексом, которое этот негодяй не совершил.

– Правильно! Здорово излагает!

– Начиная со статьи, карающей гадалок и предсказателей будущего за злоупотребление общественным доверием, и кончая указом против вербовщиков рабочей силы, дающих ложные обязательства, он нарушил все наши законы. Составить обвинительное заключение будет легче легкого: запрещенные собрания, явное и тайное ношение оружия, уличные беспорядки, тайное общество, волнения, угрожающие общественной безопасности, бродяжничество, манифестации с лозунгами и символами, пропагандирующими неповиновение, нищенство, оскорбления действием, призывы к преступным актам, раздувание ненависти и междоусобной розни, агитация против законных властей, воровство, мошенничество, оскорбление служителей культа, высмеивание государственной религии, покушение на личную собственность, аморальное поведение, призывы к развалу семьи, попытка свержения существующего государственного строя, защита действий, квалифицируемых законом как преступления, покушение на свободу торговли, противодействие и сопротивление властям и так далее и тому подобное… Посему, господа, примем же единодушное решение: сразу после пасхи вышеупомянутый Иисус должен быть схвачен и осужден без промедления. Я кончил, господа. Благодарю за внимание.

Под гром аплодисментов взволнованной аудитории оратор сел, и Каиафа поблагодарил его от имени собрания.

– Вы сумели выразить наши общие чувства, – сказал он. – Примите мои самые искренние поздравления. Не думаю, чтобы кто-либо смог опровергнуть столь убедительные и логичные доводы, поэтому ставлю ваше предложение на голосование.

– Правильно! Голосовать! Голосовать!

– Итак, все, кто согласен с тем, чтобы вышеупомянутого Иисуса сразу же после пасхи арестовали и передали в руки компетентных следственных органов, должны опустить бюллетень со словом «за». Если же кто-нибудь – хотя я в такую возможность не верю – не усмотрит в действиях вышеупомянутого Иисуса никакого преступления, тот пусть напишет «против». Члены счетной комиссии синедриона прошлись по рядам с урнами, и вскоре председательствующий Каиафа объявил результаты голосования.

Слушали: Предложение арестовать упомянутого Иисуса сразу же после пасхи. Присутствовало – 247 человек. Принимало участие в голосовании – 247 человек. За предложение проголосовало – 246 человек. Против

– 0 человек Воздержался – 1 человек Постановили: Принять предложение единогласно Воздержавшимся был, само собой разумеется, непоколебимый Никодим. Как бы там ни было, на сей раз переговоры принесли ощутимый результат: было принято недвусмысленно ясное решение.

Выполнение его возложили на верховного первосвященника, и тот уже собирался объявить собрание закрытым, когда слова попросил капитан храмовой стражи. Он сказал, что у него сообщение чрезвычайной важности, и все снова уселись на свои места.

– Капитан, – спросил Каиафа, – имеет ли ваша новость отношение к уже не раз упомянутому Иисусу?

– Так точно, имеет!

– Дело в том, что сейчас мы, видите ли, интересуемся только действиями этого смутьяна. Но раз имеет, говорите.

– Господин председатель, вот уже сколько раз вы приказывали мне и моим бравым ребятам задержать названного Иисуса. Но известно ли вам, почему до сих пор мы не могли выполнить ваш приказ?

– Разумеется, известно. Вы отправлялись за ним с самыми лучшими намерениями, но каждый раз приходили в тот момент, когда он произносил свои речи, и вас очаровывала его болтовня – впрочем, как и многих моих непросвещенных соотечественников, – так что вы просто забывали предъявить ему ордер на арест. Но стоит ли вспоминать прошлое? Вы ведь уже обещали при первой же возможности действовать быстро и решительно…

– При первой-то при первой, господин председатель. Да только разрешите мне малость объясниться. Дело не только в том, что нас околдовывали его речи, как вы говорите…

– Очаровывали.

– Простите, не понял…

– Я сказал «очаровывали».

– Очаровывали или околдовывали – мне все едино. Так что, прошу прощения, дело не в этом, а в том, что каждый раз, отдавая приказы, вы настоятельно требовали избегать скандала, а поскольку лицо, подлежащее задержанию, каждый раз оказывалось окруженным довольно многочисленной толпой, следовало опасаться, что каким-нибудь непредвиденным способом оно сумеет ускользнуть, а потому…

– Ближе к делу!

– Вот я как раз и говорю, прошу прощения, господин председатель и высокое собрание, я и говорю: а потому сейчас момент самый что ни на есть подходящий, то есть благоприятный…

– Вы что, собираетесь арестовать Иисуса в разгар пасхальных празднеств?

– Так точно, господин председатель, то есть нет… Тут, видите ли, есть одна тонкость…

– Объяснитесь, да покороче!

– Так точно, господин председатель… Так вот, один из этой шайки…

– Какой шайки?

– Шайки названного Иисуса, черт возьми!

– Ну так что?

– Вот я и говорю, есть тут один такой, как бы вам сказать… ну, в общем он предлагает выдать преступное лицо завтра или послезавтра, как вам будет угодно, и в таком месте, где не будет толпы, то есть по месту жительства упомянутого лица… то есть не по месту жительства, потому что оное такового не имеет; я хотел сказать: вдали от всяких скандальных сборищ, на холме, где оное проживает… то есть не проживает, конечно, а… ну, в общем, ясно…

– Мы тоже поняли, что вы хотели сказать, капитан.

– Благодарю, господин председатель. Каиафа обратился к собранию.

– Что вы об этом думаете? – спросил он.

– Если есть возможность арестовать Иисуса сейчас же и без особого шума, надо это сделать, – отозвался один из первосвященников. – Но сначала следовало бы выслушать этого члена шайки, который согласен выдать своего вожака правосудию.

– Я держусь того же мнения, – сказал Каиафа.

– Он уже здесь, – заметил капитан стражи.

– Введите его! Человек вошел.

– Как тебя зовут?

– Иуда, ваша милость.

– Ты член общества этого Иисуса?

– Я один из двенадцати, кого он называет апостолами.

– Что тебя заставило покинуть своего главаря?

– Видите ли… я завербовался в его компанию, потому что всегда жаждал быть свободным, ни от кого не, зависеть. Его речи мне понравились, он обещал нам беззаботную и счастливую жизнь… Позднее я заметил, что этот говорун – обыкновенный обманщик. Потом вот уже несколько раз он предлагал нам отведать его плоти и крови, а я человек брезгливый… Я давно уже понял, что этот парень замышляет! Он хочет, чтобы его провозгласили царем Израиля вместо нашего уважаемого монарха его величества Ирода… А я не желаю вмешиваться в политику. Подумать только: восстание! Нужно быть слепым и глухим, чтобы не понимать, чем все это кончится… Кроме того, он заставляет нас воровать… Вот совсем недавно, в прошлое воскресенье, мы из-за него впутались в настоящее жульничество…

– Жульничество?

– Ну да, он заставил нас украсть осла, чтобы въехать на нем в Иерусалим.

– Значит, это был краденый осел?

– А разве у него есть хоть что-нибудь свое? Осла мы увели из одной деревни… Так что, вы понимаете, с меня довольно всех этих фокусов, и я считаю своим долгом оказать услугу властям. Я могу указать вам место, где он прячется, и даже могу провести туда взвод храмовой стражи, когда стемнеет или с утра пораньше, пока не рассвело. С этим делом нечего тянуть!

– Иуда, мы выносим тебе благодарность и принимаем твое предложение.

– Можете не сомневаться. Только желание исправить содеянную мной ошибку и помочь правосудию…

– Ясно, ясно! Сколько ты хочешь за беспокойство?

– О господа, как вы могли подумать?..

– Любая услуга заслуживает вознаграждения. Во сколько ты ценишь свою?

– Я полагал, что сорок шекелей…

– Стоп, не увлекайся! Средний раб стоит сейчас восемьдесят шекелей. Мне кажется, что такому преступнику, как Иисус, красная цена – четверть стоимости раба. Скажем: двадцать шекелей.

– Я не люблю торговаться, господа. Сойдемся на середине.

– То бишь тридцать шекелей?

– Вот именно.

– Пусть будет так, по рукам!

– Когда я смогу получить эту скромную сумму?

– Ступай к кассиру, он тебе отсчитает все сполна. Спустя пять минут Иуда получил свои тридцать шекелей, или сребреников. Шекель, или сикль, стоил тогда один франк двадцать пять сантимов, что примерно соответствует нынешним двадцати пяти копейкам. Следовательно, господа бога нашего Иисуса современники оценили в семь с полтиной (смотри у Матфея, глава. 26, ст. 1-5. 14-16; Марка, глава. 14, ст. 1-2, 10-11; Луки, глава. 22, ст. 1-6).