Зарождение литературной прозы

До начала VI в. литературное творчество греков облекалось в стихотворную форму. Прозаические записи имели по преимуществу характер документов и притом документов очень несложного содержания. Полисы вели списки должностных лиц или царей; в храмах составлялись перечни жрецов, победителей на играх, а также правила храмового распорядка; если эти документы предназначались для всеобщего сведения, их изготовляли в форме надписей на твердом материале (дерево, камень, металл) и выставляли в каком-либо публичном месте. Первым сколько-нибудь значительным памятником греческой прозы были те писаные законы, установления которых демократическое движение передовых общин добилось на рубеже VII и VI вв., для того чтобы положить конец судебному произволу знати. Документы эти писались безыскусственным языком на диалекте той области, к которой они относились; выработанного стиля литературной прозы еще не было. Наряду с этим существовало, правда, фольклорное искусство прозаического сказа (стр. 25), но оно не получало письменного закрепления. Сказки и басни, которые передавались из уст в уста, рассказывались каждый раз новыми словами и не имели постоянного текста. Лишь в VI в. в Греции начинает развиваться прозаическая литература.

Причину этого более позднего возникновения литературной прозы некоторые ученые усматривают в обстоятельстве чисто технического порядка, в недостатке пригодного писчего материала. Они указывают на то, что стих легче запоминается и в меньшей мере подвергается искажениям при устной передаче, чем проза. Прозаический текст может хорошо сохраниться лишь в записи. Начиная со средины VII в., участились торговые сношения греков с Египтом, страной папируса; по мнению указанных ученых, только со времени ввоза папируса могла зародиться греческая проза.

Эта точка зрения совершенно неудовлетворительна: вместо социальных причин, повлекших за собой на разных этапах развития греческого общества становление поэтической и прозаической литературы, она выдвигает второстепенное обстоятельство, которое могло иметь только подсобное значение. Папирус был далеко не единственным писчим материалом. Народы Передней Азии создали богатую письменность, не прибегая к папирусу Греки и до ввоза папируса имели писчий материал, изготовлявшийся из животной кожи. Материал этот был менее удобен, но технические возможности для записи прозаического текста все же были налицо С другой стороны, как мы сейчас увидим, прозаическая литература греков с самого своего зарождения имела идейное содержание, отличное от содержания поэзии, содержание, которое могло возникнуть лишь на определенной стадии общественного развития. Это новое содержание и было причиной, вызвавшей появление новой литературной формы, прозаической.

Первые жанры греческой литературы, эпос и лирика, создались на основе песенного фольклора, связанного с культом, обрядом, с героическими сказаниями. Содержание этого песенного фольклора, по преимуществу мифологическое, занимало видное место в идеологии родового общества. Прозаический фольклор, сказочный и басенный, не играл такой значительной идеологической роли и служил для развлечения. Зарождающаяся литература примкнула к песенным формам, так как с ними было связано более серьезное содержание, и преобладание их закреплялось тем значением, которое государственная религия и мифология продолжали сохранять в рабовладельческом полисе. В противоположность этому проза была обязана своим возникновением росту критической и научной мысли, разрушавшей мифологическую систему.

Проза зародилась в Ионии, вместе с греческой наукой и философией. Ионийцы вели широкую морскую и сухопутную торговлю, плавая по Средиземному и Черному морям, от Кавказа и северного Причерноморья до Египта и Атлантического океана, и находясь в постоянных сношениях с Передней Азией' В своих путешествиях ионийцы соприкасались со многими народами и накопили огромный материал наблюдений и сведений, который лег в основу греческой науки. Вместе с тем политическая жизнь Ионии была очень бурной, и Иония быстрее, чем другие области Греции, изживала мировоззрение родовой эпохи. Традиционные представления о природе и богах стали подвергаться острой критике. Мифологическое понимание природы начало уступать место философскому, которое истолковывало развитие природы как естественный процесс, происходящий без участия божественных сил. Энгельс характеризует мировоззрение ионийских философов как «первоначальный стихийный материализм».[1] «Материалистическое мировоззрение, — поясняет Энгельс в «Людвиге Фейербахе», — означает просто понимание природы такой, какова она есть, без всяких посторонних прибавлений, — и поэтому-то это материалистическое мировоззрение было первоначально у греческих философов чем-то само собой разумеющимся». [2] В этом умении видеть природу «такой, какова она есть», — величайшее достижение ионийской мысли, которое потребовало Для себя новой формы литературного выражения.

Первый ионийский философ Фалес (начало VI в.), учивший, что «вода — начало всех вещей», не оставил письменных произведений, но уже его ученик Анаксимандр, составитель первой географической карты, изложил свою философскую теорию письменно и притом в прозе. В прозе писали и последующие философы — ионийцы Анаксимен и Гераклит. Прозаическая форма философского трактата была новшеством, которое не сразу привилось повсеместно. Философская школа «элеатов»,[3] возникшая в греческих колониях Италии и Сицилии, первое время еще пользовалась старинной формой дидактической поэмы в гексаметре (Ксенофан, Парменид, по примеру элеатов — Эмпедокл; Ксенофан пользовался также и формой элегии), но впоследствии и она перешла к прозаическому изложению. Наряду с философскими трактатами, в прозе стали появляться и научные произведения по математике, астрономии, медицине, географии.

Другая отрасль ионийской прозы — историография. Она развивалась в двух направлениях. Это, с одной стороны, — местные хроники, предания об основании ионийских городов, родословные, близкие по своему материалу к «каталогическим» поэмам школы Гесиода (стр. 64), с другой стороны, произведения полугеографического характера, содержавшие одновременно описания чужих земель, рассказы о быте населяющих их народов и исторические сведения об этих народах. Этот вид историко-географического повествования развился из рассказов мореплавателей об их путешествиях. Такие (рассказы существовали издавна, но заключали в себе много фантастического, как мы видели уже на примере «Одиссеи» (стр. 39). Новое понимание действительности, развившееся в Ионии VI в., требовало критического отношения и к мифологическим преданиям и к рассказам о чудесах дальних стран. Критика эта имела, правда, еще очень наивный характер. Ранние греческие историки думали, что ходячие предания воспроизводят подлинную действительность, только несколько изукрашенную вымыслом и преувеличениями, что достаточно поэтому механически устранить из сказаний сверхъестественные и неправдоподобные моменты, для того чтобы восстановить истину. Таков был метод виднейшего представителя ранней греческой историографии, Гекатея из Милета (родился около 540 г). Гекатей составил два трактата: один географический, называвшийся «Описание земли», содержал сведения о всех странах и народах, которые известны были грекам этого времени; второй трактат, «Родословные», имел историко-мифологический характер. Сохранились слова, которыми начинались «Родословные»: «Так говорит Гекатей из Милета. Я пишу это так, как мне кажется истинным, ибо у эллинов существует много рассказов и, как мне кажется, смешных». Эти «смешные», т. е. мифологические, рассказы, Гекатей пересказывает по-новому, без чудесного элемента. Миф повествовал, например, о том, как Геракл (Геркулес) привел из преисподней Кербера, пса подземного бога Аида, к царю Эврисфею. Гекатей не сомневается в историческом существовании Геракла и Эврисфея, но Кербера представляет себе как ядовитую змею, смертельные укусы которой создали ей прозвище «пса Аида»; эту-то змею Геракл, по мнению Гекатея, действительно доставил Эврисфею. Благодаря такому методу естественного объяснения мифов, в труды ранних историков попадало очень много мифологического материала, наряду с точными и даже документальными данными.

Мировоззренческий сдвиг отразился и на фольклорном повествовании. Появляется новый тип фольклорного рассказа, в котором героями становятся, взамен древних мифологических фигур, исторические лица или бытовые персонажи, а сюжетное действие развивается по большей части без непосредственного вмешательства божественных сил. Этот повествовательный жанр не имел в, античности специального наименования; пользуясь термином, возникшим уже в Средние века, его можно назвать новеллой. Новеллы рассказывали о видных политических деятелях VI в., о персидском царе Кире, лидийском царе Крезе, о Солоне, Писистрате, Поликрате Самосском; они принимались на веру, как исторические рассказы о подлинных событиях, и известный греческий историк V в. Геродот ввел целый ряд новелл в состав своего повествования. Героями новеллы являлись также мудрецы и поэты. Новый фольклор насчитывал «семь мудрецов», к числу которых принадлежали знаменитые философы и политические деятели VI в., как например Солон, Питтак или Фалес, и которым приписывались различные мудрые изречения (гномы); составлялись рассказы о совместном «пире» мудрецов и об их «состязаниях». В это время была создана легендарная биография Гомера, рассказывавшая о его странствиях и о состязании с Гесиодом (стр. 64). Новелла широко пользовалась сюжетами и мотивами мифа, но переносила их на фигуры недавнего прошлого и в бытовую обстановку. Так, в мифах часто рассказывается о царевиче, который счастливо избежал смерти, предназначенной ему по приказу старого царя немедленно после его рождения, затем вырос и отнял царство у своего противника (ср., например, сказание о Персее; стр. 25 — 26); героем этого мифологического сюжета новелла сделала Кира, основателя персидского царства в VI в. до н. э.

Уже при рассмотрении гомеровских гимнов мы могли наблюдать проникновение в эпос «низменного» героя (стр. 71-72). Еще сильнее это проявляется в прозаическом фольклоре. Таков, например, рассказ о ловком воре, получившем в награду за свои плутни руку щарской дочери; Геродот передает этот рассказ как исторический факт, некогда имевший место в Египте при фараоне Рампсините. Самым ярким героем низового фольклора VI в. является, однако, Эзоп, фригийский раб, безобразный горбун и составитель басен. Существовал ли этот Эзоп исторически, неизвестно; рассказы о нем имеют новеллистический характер и принадлежат народному творчеству. Старинная фигура шута-урода, послужившая в «Илиаде» материалом для карикатурного изображения демагога Ферсита, получает новое, на этот раз положительное осмысление. Народная мудрость, житейский и технический опыт масс воплощены здесь в лице раба, противопоставленного кичащимся своими познаниями верхам. В многочисленных (рассказах, героем которых был Эзоп, он всегда оказывался умнее и находчивее своего господина, мудрее официальных мудрецов. Из этих рассказов было составлено целое «жизнеописание» Эзопа, дошедшее до нас в нескольких редакциях, относящихся уже к эллинистическому и даже к византийскому времени, но основное ядро фольклорной биографии Эзопа (восходит к VI в. Интересно сказание о смерти Эзопа: он был сброшен со скалы дельфийскими жрецами, которых упрекал в корыстолюбии, и Аполлон покарал за это дельфийцев чумой. Сбрасывание со скалы — древний фольклорный мотив; некогда существовал обычай сбрасывать со скалы какого-либо урода или преступника в качестве искупительной жертвы богам. В предании об Эзопе мотив этот переработан в плане антагонизма между аристократическим жречеством и мудрецом ив народа; характерны для идеологии греческих масс их вера в справедливость дельфийского бога и, вместе с тем, отрицательное отношение к официальным служителям этого бога. С таким отношением к дельфийскому жречеству мы уже встречались в другом памятнике низового творчества этого времени, в «гомеровском» гимне к Гермесу (стр. 71 — 72).

С именем Эзопа у греков неразрывно была связана басня. Стихотворные басни, как самостоятельный жанр, известны в греческой литературе со времени Архилоха (стр. 77), прозаические басни сохраняли еще свой фольклорный, устный характер. Начиная с VI — V вв., они распространялись под именем «Эзоповых басен», и все позднейшее античное басенное творчество возводило свои сюжеты к Эзопу. Сохранившиеся сборники «Эзоповых басен» принадлежат уже византийской эпохе, но сюжеты их зачастую очень древнего происхождения. По своей тематике античные басни относятся преимущественно к области рассказов о животных, и многие из них прочно вошли в европейскую басенную литературу (например, «Волк и ягненок», «Ворона и лисица», «Лягушки, просящие царя», и мн. др.).

Повествовательную прозу, включая сюда и историческую, греки этого времени именовали общим термином «логос» (речь), который противопоставлялся стихотворному «эпосу». Ранние историки назывались поэтому логографами (писателями логоса). И в повествовательной и в научно-философской прозе применялся ионийский диалект; как в свое время язык эпоса, так теперь язык ионийской прозы получил значение общегреческого литературного языка.