Становление юридической науки в России

В России понятие юриспруденции в XVIII-XIX веках обозначалось терминами «законоискусство», «законоведение», «правоучение», «правоведение», «правомудрие». При этом под законоискусством понималась, как правило, практическая юриспруденция. «Законоискусство есть верное применение поступков гражданина к законам», – писал

И. М. Наумов.

Термином «законоведение» русские юристы обозначали «совокупность сведений о законах» или науку, изучающую закон во всех его частях, представленных для исследования. М. М. Сперанский выделял два рода законоведения: «одно практическое, дело навыка и здравого смысла; другое – ученое».

В настоящее время слово «правоведение» понимается в качестве синонима термина «правовая наука». Однако в трудах русских ученых-правоведов первой половины XIX в. данный термин употребляется нередко в более широком значении. «Правоведение есть знание законов, соединенное со способностью применять оные к деяниям во всяких, встречающихся случаях». Таким образом, теоретические знания в области права связываются с практическими навыками обращения с правовым материалом.

Сегодня юриспруденция в широком смысле – это деятельность по обслуживанию механизма формирования, функционирования и развития права.

В более узком смысле — представляет собой совокупность теоретических знаний о праве и практических навыков формулирования и толкования правовых норм, их классификации и систематизации, приемов и способов обработки правового материала.

Из-за неочевидности социальной ценности научного правового знания системное изучение юриспруденции в России изначально не представлялось необходимым. Затем, уже в Петровскую эпоху, из-за утилитарной приоритетности технического познания перед гуманитарным юридическая наука не была ни предметом специального изучения, ни частью общеобразовательной подготовки, ни способом повышения квалификации государственных служащих.

Отсутствие юридического образования и университетов в России, однако, отнюдь не свидетельствовало о недостатке образованности или учености в русской культуре. Это, скорее, означало недостаточность осознания необходимости возведения просвещения (и просветительства) на уровень общезначимой государственной деятельности. В отсутствие образовательной системы в России и те немногочисленные попытки обучить российское юношество наукам в европейских университетах (первенство в этом деле традиционно приписывается Борису Годунову. Известно об учебе в Европе восемнадцати юношей, посланных по инициативе Бориса Годунова) в XVII в. не дали ощутимых результатов. Другое образовательное начинание, имевшее просветительскую цель, – «великое посольство» Петра I (в 1697 – 1698 гг.) – послужило ознакомлению с успехами европейской цивилизации не только самого царя, но и большого числа русских людей, их приобщению к европейским достижениям в области корабельного и оружейного дела, мореплавания, фортификации, архитектуры, медицины, но не в гуманитарной сфере.

Обучение гражданским наукам, в частности праву и философии, начали практиковать позднее.

Первая школа не морского или инженерного направления, а именно общеобразовательная, которая задумывалась для осуществления начального уровня подготовки учеников, в том числе тех, кто пожелает в будущем продолжить учебу в университетах Европы, была открыта в Москве в 1703 г. Помимо необходимых для государственной деятельности знаний европейских языков (а для церковной – восточных) в школе, именовавшейся Gymnasium Petrinum, изучали философию, логику, грамматику, риторику, математику, географию, историю, политику, музыку, танцы, фехтование. Эта школа хотя и просуществовала до 1715 г., но к концу своей деятельности по сути стала школой, где изучались иностранные языки.

К началу 20-х гг. XVIII в. для обучения юношества при коллегиях были организованы специальные школы. Школа при Юстиц-коллегии должна была обеспечить подготовку кадров для судов и некоторых других гражданских (административных и канцелярских) учреждений; школа при Военной коллегии готовила военных «законоведов». Эти школы при коллегиях не оправдали чаяний, возлагавшихся на них их создателями. Малолетние ученики – «коллегии юнкеры» – были из числа детей, которых посылали родители на обучение «за казенный кошт». Из семейств, как правило, необеспеченных дворян, эти дети часто были непригодны к обучению общей юридической науке из-за неграмотности, а специализированной военной юридической – из-за слишком юного возраста.

Неудачи петровских начинаний в сфере гуманитарного и научного, в частности юридического, образования вполне объяснимы. Распространение научного знания в начале XVIII в. и позднее было существенно осложнено тем обстоятельством, что привлекательность учебы была низкой главным образом потому, что невысоким было социальное значение науки. С одной стороны, ученость в целом была востребована, но ее получение сопрягалось с немалыми трудностями – студенчество воспринималось как вынужденное изгнание, странствование в чужих странах. С другой стороны, востребованность научных знаний была очень специфичной. В петровские времена обучение было не столько восприятием научного опыта зарубежного образования, сколько копированием, механическим перенесением частных примеров зарубежного опыта или его отдельных образцов без учета социальной основы государства, без внимания к характеру общественных связей в стране.

Стремление Петра I к обучению молодежи ограничивалось почти исключительно практическими соображениями; наука в понимании Петра сводилась к усвоению утилитарных сведений по кораблестроению и кораблевождению, архитектуре и фортификации. Поэтому Петр I охотно отправлял на учебу в голландские или английские училища. А вот овладение науками в университетах Европы он поощрял с гораздо меньшей охотой. Отдельные проявления интереса к заграничному обучению детей вельмож и столичного дворянства из числа приближенных не встречали препятствий, и они могли уезжать на обучение в Европу, но Петр относился к таким инициативам как к делу, которое, в общем, не дает практической пользы. Однако и петровское время оставило несколько примеров, когда активное стремление к наукам проявляли люди из слоев не только высшей бюрократии. В 1710 г. студентом юридического факультета Кенигсбергского университета стал Василий Каневский – дворовый человек кабинет-секретаря Петра I. А в 1716 г. – еще «30 или 40» студентов (как дворян, так и не дворян, из разных городов России) были направлены на обучение, которое первоначально планировалось ограничить «научению» немецкому языку для проведения задуманной Петром административной реформы. Но они вернулись (их возвращение связывалось в том числе с прекратившимся государственным финансированием), показав неплохую подготовку в правовой сфере.

Обучение российского студенчества в западноевропейских университетах при Петре I не стало более или менее системным. Ценность высшего образования только-только начинала внедряться в общественное сознание: это было лишь самое начало профессиональной подготовки юристов. Об образовании как приоритете Российского государства стали говорить спустя почти полвека, после учреждения Московского университета. «Петру I не удалось организовать в России систему юридического образования, – отмечает профессор В. А. Томсинов, – не возникла в период его правления и русская теоретическая юриспруденция. Тем не менее, великий царь-реформатор очень многое сделал для русской правовой культуры: своими реформами он создал условия и предпосылки для того, чтобы такая система и такая юриспруденция появились в России в скором будущем».

Между тем объективные потребности диктовали необходимость государству уделять больше внимания законодательству и правовой науке. Необходимость овладения начальным объемом знаний о праве и законодательстве всеми более или менее образованными людьми в начале 30-х гг. XVIII в. осознавалась все явственней: службе государству как главной обязанности дворянина должно предшествовать изучение и усвоение законов. Юридической подготовленности подрастающего поколения большое значение придавал ученый и государственный деятель В. Н. Татищев, считавший, что распространение гуманитарного, и в первую очередь – юридического, знания просто необходимо, так как дворянин – это не только подданный государства, но и «по природе судия» над социально подчиненными ему сословиями.

Юридические факультеты российских университетов (а позднее – и юридические учебные заведения) были призваны «приготовлять деятелей, стоящих на страже закономерности и правосудия в нашем отечестве». А поскольку цель подготовки юристов вначале была исключительно практической, то и обучение праву на базе западных научных достижений, тем более за рубежом, представлялось нецелесообразным.

Впервые о пользе обучения на юридических факультетах в зарубежных университетах начали говорить во времена Екатерины II. В середине 60-х гг. XVIII в. начали напрямую связывать с обучением на юридических факультетах подготовку образованных чиновников. Тогда освоение права в западноевропейских университетах начали практиковать особенно активно. Например, в Лейпциг было направлено двенадцать студентов, в числе которых были ставшие впоследствии известными деятелями будущий революционер А. Н. Радищев, соратник Н. И. Новикова и оказавший влияние на молодого Н. М. Карамзина A. M. Кутузов, собравший ценные сведения по этнографии Русского Севера П. И. Челищев. По сообщению инспектора, на которого возлагалось попечение о «русских молодых людях», к началу сентября 1769 г. студенты изучили помимо общеобразовательных наук «натуральное право, народное право... генеральное политическое право». Екатерина II придавала настолько большое значение обучению юриспруденции, что сочла необходимым подготовить для них специальное наставление «Собственноручное черновое наставление Екатерины II для молодых русских, отправленных в Лейпциг для изучения юриспруденции, и современные известия о пребывании их там» (22 сентября 1766 г.).

В 70-е гг. XVIII в. на юридический факультет Лейденского университета были записаны и успешно выпущены спустя примерно два года известные в будущем государственные деятели Н. И. Панин и П. И. Панин, будущий вице-канцлер и управляющий Коллегией иностранных дел князь А. Б. Куракин, граф Н. П. Шереметев, позднее – младший брат А. Б. Куракина Алексей, который в свое время занял должность генерал-прокурора и возобновил работу по систематизации российского законодательства и составлению общероссийского уложения (при Александре I – Министр внутренних дел), граф Н. П. Румянцев – инициатор императорского указа, известного под названием Закона о вольных хлебопашцах.

Из числа студентов, обучавшихся праву в Страсбургском университете, более других известным стал А. Я. Поленов (приступил к обучению в декабре 1762 г.). Своим кураторам Поленов еще запомнился «непослушанием» во время учебы. Обучение он начал вопреки указаниям кураторов из Академии наук на занятиях историко-филологического курса. Объяснял начало своего обучения «не по специальности» (оно требовалось для отчета направившей его на обучение Академии наук) Поленов тем, что юридический факультет в Страсбурге того времени был «в немалом беспорядке». По возвращении вопреки сложившейся практике он не был приглашен для преподавания в Академию наук, а оставлен в прежней должности переводчика (видимо, как лицо, позволявшее критически высказываться и по поводу процесса обучения и в адрес контролировавшего его куратора из Академии советника И. И. Тауберта). Но талантливый правовед и на практике зарекомендовал себя весьма деятельным чиновником. Он принимал участие в обсуждении законодательных вопросов, возникавших накануне открытия Уложенной комиссии (1767 г.), переводил сочинения

Ш. Монтескье. Известен его труд «О крепостном состоянии крестьян в России» (1768 г.), представленный на конкурс Вольного экономического общества, за который Поленов был удостоен золотой медали; заметной была его работа в Комиссии по составлению законов, где он подготавливал обзор по истории русского законодательства.

Общая немногочисленность русских дарований, раскрывшихся в процессе обучения в Европе и оставивших позднее заметный след в российской юридической науке, объясняется еще и тем, что немногим из них довелось полноценно применить свои знания в России. Как считается, подчас сопряженная со значительными лишениями бытового характера из-за недостаточности выделяемых на обучение средств или почти регулярной задержки с их выплатой (студенты должны были оплачивать не только лекции профессоров, но и проезд, проживание, питание, покупку стоившей весьма недешево литературы, а также другие расходы, например услуги лекарей и лекарства) учеба существенно подрывала здоровье молодых людей. Известно, например, о «бунте» русского студенчества, обучавшегося в Берлинском университете. В 1767 г. студенты, в числе которых был отправленный Екатериной II А. Н. Радищев, протестовали против куратора, ограничивавшего денежное содержание студентов. (Впрочем, о других студентах известно другое – праздное и разгульное времяпровождение сразу после получения жалования оборачивалось необходимостью отказывать себе в насущном после того, как деньги были потрачены.)

В образовательном плане будущим ученым-юристам предписывалось обязательное изучение нравственной философии, истории, а главным образом права: естественного и всенародного – в первую очередь, римского – во вторую. Обязательным было изучение языков – не только европейских, но, по возможности, и славянских. Настоятельно рекомендовалось посещение, помимо лекций, всех университетских ученых собраний и публичных диспутов; предписывалось избегать потерь для собственного образования от пропущенных занятий, для чего запрещалось давать друг другу уроки в частном порядке. Во внеуниверситетской жизни предписывалось «похвальное и благородное» «незазорное» поведение, «честность обхождения», а также содержать в чистоте «платье». Обучение за границей не стало достаточно популярным. Но бывали времена, когда сама возможность учиться в западных университетах ограничивалась властью. В 1798 г. императором Павлом I был введен запрет российскому юношеству обучаться в любых образовательных учреждениях за границей из-за того, что, по мнению императора, обучению русских студентов стало вредить проникновение в «иностранные училища» «зловредных правил к воспалению незрелых умов на необузданные и развратные умствования подстрекающих, и вместо ожидаемой от воспитания посылаемых туда молодых людей пользы пагубу им навлекающих». Спустя два месяца последовал еще один Указ – об обязательном возвращении в Россию всех ранее направленных на обучение учащихся в двухмесячный срок под угрозой наказания, применяемого к нелегальным эмигрантам, – конфискации принадлежащих им имений.

Однако такое ограничение действовало недолго. Но снижение популярности заграничного обучения произошло уже по другим причинам.

Первый российский университет – Московский, открытый в 1755 г., – длительное время оставался единственным университетом в России. Устройство этого университета было продиктовано стремлением сформировать внутреннюю организацию и обучение студентов по типу западноевропейских университетов, но его деятельность являла собой особый пример. Московский университет соответствовал формальным признакам университетов: система четырех факультетов (богословского, юридического, медицинского, философского); провозглашение академических свобод (привилегий, включая свободу преподавания; введение научных степеней); некоторая автономность в области дисциплинарного суда над своими членами – преподавателями и учащимися (суд университета мог выносить разные приговоры, а потому частью его были и карцеры). Кроме того, самим университетом разрабатывались «нарочные законы», исполнение которых было обязательным для студентов. Но университет был зависим от государства. Такая зависимость при учреждении университета была признана необходимой, потому что в России, особенно в условиях середины XVIII столетия, только государство, а не академическая корпорация могло обеспечить повышение «усердия» профессоров через государственное субсидирование, подбирать кадры ученых для преподавательской работы.

После учреждения Московского университета привлечение учащихся продолжало оставаться актуальной задачей. Университет – это важное государственное предприятие – какое-то время после своего открытия специально занимался поиском обучающихся. В 1758 г., например, в Московском университете обучалось около 100 студентов, а для страны с двадцатимиллионным населением – это цифра крайне небольшая. Научные «штудии» сами по себе, как в университетах Западной Европы, не особенно привлекали молодежь. Даже через призыв как «университету для слуг Отечества» интерес к научному обучению прививался на российской почве с трудом. Чтобы стимулировать этот интерес, М. В. Ломоносов в конце 1764 г. – начале 1765 г. предлагал наделить научное сообщество правом награждать чиновными рангами обладателей научных степеней: магистров поручическими (X класс – коллежский секретарь), докторов – капитанскими (IX класс – титулярный советник), а успешно окончивших обучение разночинцев производить в гражданские чины наравне с дворянами, не учившимися в университете.

В начале XIX в. стали активно открываться новые российские университеты. Но они по-прежнему оставались малопривлекательными для российских дворян, покуда не приобрела достаточной заманчивости идея получения университетского образования в качестве образовательной основы для занятия государственных должностей: до этого классического лицейского образования было, в целом, достаточно для того, чтобы получить некоторую сумму основополагающих правовых знаний, а навыки практической юридической работы осваивались в ее процессе.

После воцарения Александра I поездки молодых людей на обучение за границу были возобновлены. Однако к тому времени число европейских университетов, привлекательных именно как научные центры, сократилось: после спада уровня преподавания многие стали закрываться, в других прекращались занятия вследствие войны с наполеоновской Францией (так, например, к началу нового столетия был закрыт Страсбургский университет, практически не функционировал из-за отсутствия студентов Лейденский университет; на время войны с Наполеоном прекратились занятия в Галльском университете). Интерес для русских студентов сохранили университеты в Лейпциге и Геттингене, внутренняя организация и порядок научной деятельности в которых, как считается, были приняты за образец при формировании российской университетской системы в 1804 г.

Несмотря на то, что и число студентов в российских университетах, и общее количество выезжающих на учебу за границу было невелико, специальным Указом для Министерства народного просвещения разъяснялось, что при «производстве в чины» аттестаты иностранных учебных заведений (училищ, академий, университетов) «не заменяют аттестатов университетов российских». Помимо юридических факультетов университетов подготовку юристов осуществляли и другие учебные заведения.

Как привилегированные учебные заведения юридического профиля, где специальное внимание уделялось наряду с образованием и воспитанию, учреждались «ведомственные» школы. При С.Е.И.В. Канцелярии по учреждениям императрицы Марии в 1811 г. Александром I был основан Царскосельский лицей. В числе целей его учреждения была и такая, как для «образования юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной и составляемого из отличнейших воспитанников знатных фамилий», поэтому и учебная программа Лицея была близка к программе юридических факультетов университетов.

Эту же цель преследовало образование в 1814 г. при Царскосельском лицее Благородного пансиона; успешное, прохождение 9-летнего курса обучения в Благородном пансионе открывало возможность для воспитанников претендовать на вакантные места в Лицее. Окончание Лицея открывало для его выпускников большие служебные возможности как на военном поприще, так и на гражданском (обучение и в Пансионе, и в Лицее было платным).

При Министерстве юстиции с 1835 г. действовало Училище правоведения. Оно, в отличие от Царскосельского лицея, который готовил чиновников для всех областей государственной службы, осуществляло подготовку чиновников для «судейской части». Общий срок обучения там, как и в университете, составлял 3 года, а уровень подготовки обеспечивал быстрый карьерный рост его выпускникам.

С увеличением числа университетов возникла необходимость обеспечения юридических факультетов профессорскими кадрами. В юриспруденции нехватка профессуры ощущалась особенно остро. Преподавание на юридических факультетах нуждалось в серьезном кадровом пополнении. Поэтому с открытием новых российских университетов существенно изменилась цель, с которой студенты из России стали уезжать на обучение: теперь возникла необходимость не только в подготовке юристов широкого профиля, но главным образом юристов-ученых для замещения вакансий в новых университетах. Расходы на обучение таких студентов уже полностью брало на себя государство. После возвращения в Россию окончившие курс университета должны были пройти аттестацию. Им присваивались российские научные степени и предлагались должности в университетах.

Привлечение в правовую науку преподавателей проходило под общей установкой на то, что «природные россияне, нужные знания и качества имеющие, должны быть предпочтены чужестранным». О необходимости чтения лекций в Московском университете «природными россиянами» на «российском языке» «для лучшего распространения в России наук» говорилось уже в 1768 г. Поэтому подготовке российской профессуры стали уделять повышенное внимание. В 1827 г. император Николай I поддержал идею бывшего многолетнего ректора Дерптского университета академика Г. Ф. Паррота о необходимости форсированной подготовки профессоров для российских университетов, используя при этом все возможности, поскольку достойных российских профессоров «немного и нет им наследников». Николай I, озаботясь тем, чтобы активнее взращивать «природных» русских профессоров, предложил лучших студентов, а также кандидатов и магистров направлять в Берлин и Париж с тем, чтобы по возвращении они работали в русских университетах (не менее 12 лет). Обучению за границей должна была предшествовать двухлетняя подготовка на базе университета в Дерпте. В 1827 г. для этого был организован специальный Профессорский институт в Дерпте, главной задачей которого было воспроизводство профессорского состава российских университетов. Прохождение курса Профессорского института давало, главным образом, необходимую языковую – латынь, греческий, немецкий – подготовку для продолжения обучения за границей; допуск к обучению в Профессорском институте открывала успешная сдача вступительных экзаменов при Петербургской академии наук. Для отбора претендентов для продолжения учебы за границей помимо знания латинского языка, природных дарований и любви к наукам предъявлялись требования «надежной нравственности».

Первыми воспитанниками Профессорского института из числа правоведов, которые продолжили обучение в Берлине, были П. Г. Редкий и П. Д. Калмыков. В Дерпт направлялись в качестве слушателей и выпускники других учебных заведений. Например, из Главного педагогического института, который в те годы не ограничивался только подготовкой преподавателей средних школ, вышли известные правоведы Н. Д. Иванишев, В. Н. Пешков, А. И. Полюмбецкий, Ф. Г. Юшков, позднее – А. С. Жиряев, Д. И. Мейер.

Командирование выпускников российских университетов в западные, главным образом немецкие, университеты со временем становилось не просто образовательным путешествием, как это было в XVIII в. Это были научные стажировки: с изучением достижений западной науки, включая методологию, с работой в библиотеках под руководством профессоров, с участием в совместных научных разработках ученых и научном процессе университетов в целом, с экспортированием не только научных школ, но и системы образования за пределы своего университета.

Впрочем, к концу второго десятилетия XIX в. одной из причин ограничения выездов студентов для обучения за границу в некоторые из немецких университетов стала активизация политической деятельности студенческих объединений и, как следствие – вывод, что студентам за границей прививают «худые нравы». Но ограничения эти действовали недолго и продиктованы были политическими событиями в раздробленной на мелкие государства Германии.

Всего из 208 обучавшихся в Берлинском университете российских подданных в 1815 – 1849 гг. будущих юристов было 23 человека, в следующее десятилетие - не более 5, в числе которых известные в будущем профессора Д. И. Каченовский, В. А. Незабитовский. Около трех десятков высокопрофессиональных ученых-юристов за четыре десятилетия на фоне не особенно благоприятной общей ситуации в Германии – показатель уже некоторой активности российской ученой молодежи. Объяснение этому видится в том числе в качестве постановки образования в университете Берлина именно в эти годы, когда университет представлял собой эталонный пример организации науки и преподавания под руководством В. фон Гумбольдта не только для России, но и для всей Европы.

По возвращении из Берлина с хорошими рекомендациями о пользе применения ими знаний на преподавательском поприще молодые юристы в исключительном облегченном порядке допускались к сдаче экзаменов и защите докторских диссертаций, связанных с историческими и философскими аспектами теории права. Такое кадровое «подкрепление» для Московского, Петербургского, Киевского, Казанского, Харьковского и Дерптского университетов в 40-е гг. XIX в. было очень кстати. Кроме того, с приходом нового поколения ученых-юристов связывались надежды на создание «науки законоведения», которая в будущем могла бы составить «честь уму русского народа».

Когда в конце 20-х годов XIX в. научные командировки в немецкие университеты начали ограничиваться, активизировались «подготовительно-преподавательские» силы самих российских университетов. В 1828 г. специальную подготовку профессоров правоведения начал осуществлять Петербургский университет. Шесть лучших студентов Московской и Петербургской духовных академий были зачислены студентами Петербургского университета с тем, чтобы, окончив обучение и стажировку за рубежом, они заняли профессорские должности на кафедрах юридического факультета. Программа, содержащая требования по общей теоретической и практической – в области законоведения – подготовке этих студентов, составлялась в интересах «правильной» постановки «преподавания российского законоведения