Коммуникативная экология города

Экологию города рассматривают, по крайней мере, в двух разных аспектах. Первый – это взаимоотношение природной и техногенной сред на территории города и, соответственно, защита природной среды от воздействий техногенной. Второй – сохранение и согласование социокультурных организованностей города в условиях их взаимодействия, приводящего зачастую к уничтожению ряда форм городской жизни.

Первый аспект более традиционен и представлен в научных и проектных разработках. Научные представления о состоянии природной среды содержат параметры, фиксирующие и оценивающие степень ее комфортности в разных ситуациях. Усилия ученых и проектировщиков направлены на то, чтобы нормативно обеспечить соблюдение этих параметров. Однако на практике достаточно часто этот подход оказывается неэффективным. Фиксация таких фактов, как наличие в воздухе или в воде химических или биологических веществ, содержание которых в десятки раз превышает их предельно допустимую концентрацию, не влияет на градостроительную политику, так как непонятно, во сколько раз предельно допустимое можно превысить, чтобы оно стало недопустимым. Усиление штрафных санкций такую ситуацию в большей степени легализует, чем исправляет. По-видимому, экологический мониторинг есть вещь необходимая, но недостаточная, ибо он только фиксирует положение дел, но не указывает на истоки экологического неблагополучия и возможные механизмы его исправления.

Экология культуры, о которой так много писал Д.С.Лихачев, ориентирована на охрану традиционных феноменов, но сама по себе идеология охраны культуры практически не отличается от научной идеологии охраны природы. И в сфере культуры запретительство также неэффективно, как и в охране природы.

Города на протяжении всей истории своего существования были средоточием экологического неблагополучия. Г.З.Каганов еще в 70-е годы выступил против мифа о некоторых «золотых» эпохах в истории городов, приведя многочисленные примеры из старых хроник, дающие весьма неприглядную картину состояния городской среды в Древнем Риме и в городах средневековой Европы [2].

Так как проблема относится к разряду вечных, то накоплен большой исторический опыт по смягчению неблагополучий. В традиционных городах существовало несколько форм такого регулирования, в частности выделение священных и особо почитаемых территорий, в том числе священных и храмовых рощ. Были разработаны образцы городской планировки, которые давали возможность проветривания и обеспечения элементарными инженерными коммуникациями. Так называемая гипподамова планировка является примером такого подхода. Это создавало условия для быстрого строительства (например, военных лагерей римлян) и для переноса города на другое место, как это было принято в практике постоянного переноса столиц в Японии. Позже появились правила, регулирующие застройку и жизнь города. Римские дигесты являются наиболее ярким примером такого рода, оказавшим, как показала Г.В.Алферова, через византийские нормы влияние на застройку и жизнь русских городов [1, с.197].

Более эффективным способом регулирования стал генеральный план, в основе которого лежит идея о некотором идеальном проекте города. Эта идея оформилась во Франции во времена абсолютистской монархии и до сих пор является одной из наиболее значимых и употребимых, хотя уже в ХХ веке в дополнение к проектному подходу и к генплану стал формироваться программный подход, предполагающий регулирование городского развития в процессе реализации городских программ. Сегодня городские власти пытаются заимствовать опыт реализации таких программ, как, например, программа превращения Сингапура в один из самых чистых городов в мире или восстановления разрушающегося центра Детройта. Однако когда программ становится много, возникает проблема их согласования, выбора приоритетов и борьбы за ресурсы, и в итоге опять появляются те же затруднения.

По-видимому, сегодня выход может быть найден в представлении города как места согласования устремлений всех участников, действующих как от имени разных организованностей городской жизни, в том числе от имени природы, так и от имени разных форм регулирования – от охраны образцов до программы транснационального развития и глобального взаимодействия.

Такое постепенное накопление способов территориального и организационного регулирования характерно для городов Европы, и ткань современного города вся пронизана отношениями, реализующими традиционные образцы, правила, законодательные нормы, проектные и программные ориентации. Все это закреплено и ментальностью горожан, и законодательством.

Принципиально иная ситуация сложилась в постсоветских городах. Советские города строились и реконструировались в идеологии административно-государственного управления в рамках движения к единой системе расселения, в которой каждый город имел определенное функциональное назначение. Разрушение Советского Союза и взаимоотношений внутри сети расселения сделало постсоветские города недостаточными. Имеется в виду, что, с одной стороны, в этих городах давно отсутствует та основа, которая определяет жизненность европейских городов, то есть тот слой территориальных сообществ, по отношению к которым только и имеет смысл говорить о местном самоуправлении. Именно на этом уровне оформляется отношение человека к земле, к месту проживания, формируется чувство хозяина и, соответственно, становится возможным то понимание места, которое делает осмысленными все разговоры об экологии. Попытки ввести местное самоуправление законодательным путем без долгой работы по воспитанию «человека места» делают все разговоры о муниципализации бессодержательными.

С другой стороны, постсоветские города не включены в международные процессы глобализации, именно по отношению к которым можно осмысленно говорить о программах развития. Все известные попытки участия постсоветских городов в международных программах типа «Здоровый город» превращаются в имитацию деятельности, так как в структуре управления нашими городами отсутствуют организованности, реализующие программы. По-прежнему проекты и программы развития включают в планы работ административных структур, которые заниматься этим не могут по существу. И за экологию у нас отвечают тоже администраторы. В европейских странах в законодательстве уже появились представления о программах как субъектах права [3], но наши законодатели к таким представлениям, вероятно, придут еще не скоро.

Другими словами, мы утверждаем, что основной проблемой постсоветского города является ущербность, неполнота его структуры, и, соответственно, то согласование устремлений, о котором говорилось выше как об основе и условии нормальной экологии, по сути, сведено к простому администрированию.

Следует отметить еще одно обстоятельство, полученное нами в наследство от советской системы образования: город никак не представлен в школьных программах. Школьник больше знает об устройстве Вселенной, чем о месте, в котором ему придется жить, а отсюда – отсутствие элементарных знаний о формах городской жизни и городском устройстве. Кое-где этот парадокс уже осознан. Так, например, в московских школах преподается обширный цикл предметов под общим названием «Москвоведение», обеспеченный большим числом учебников и справочников, а, например, в Париже во многих школах история Франции изучается через историю района, в котором живут школьники. Вроде бы понятна мысль, что городская экология начинается с воспитания горожан, но не известно, когда она будет осознана чиновниками системы образования.

Исчезновение или ослабление функциональной нагрузки постсоветских городов поставило перед многими из них проблему самоопределения – формирования представления о собственной миссии и стратегии развития, что выходит далеко за рамки сложившейся ментальности и уровня подготовки как чиновников, так и жителей городов. Традиционно развитие советских городов связывалось с развитием индустрии, которая и есть основной источник экологического неблагополучия. Но сегодня еще трудно пойти на путь реструктуризации производства и принять допущение, что образование, туризм и здравоохранение могут стать основой городского развития.

Думаем, что к осознанию миссии и выработке стратегии города можно прийти только путем организации коммуникации, так как и миссия, и стратегия есть производные от понимания места и его истории или исторической ситуации, мировых глобальных тенденций, касающихся развития устройства самого города, возможностей работать с ресурсами своего развития.

Под коммуникативной экологией мы понимаем движение к согласованию в процессе взаимодействия и взаимопонимания всех организаторов городской жизни и городского развития. Но оно не может быть достигнуто только путем проведения совещаний, конференций или публикаций разоблачающих материалов. В городе должно существовать общее место, экран, где были бы представлены траектории движения всех участников городских преобразований и плацдарм осуществления городской политики. Для формирования такого места нужна иная технология городского управления. То, что в европейских городах «оестествилось» за столетия непрерывного развития, в нашей стране возможно решить только за счет новых технологий, так как выход из экологического кризиса обеспечивается именно высокими технологиями, а не возвратом к предыдущим, как бы более естественным состояниям, поскольку «одичание» города есть уничтожение высших, сложных форм его жизни.

 

Литература к этой части:

1. Алферова Г.В. Кормчая книга как ценнейший источник древнерусского градостроительного законодательства //Византийский временник.– 1973.– N35.

2. Каганов Г.З. Урбанистический эпос и развитие городов //Строительство и архитектура Ленинграда.– 1975.– N8.

3. Книпер Р. Цивiльне та економiчне право. Тези про розвиток цивiльного i економiчного права в вропi //Укра нський правовий часопис.– 1998.– N1.

 

Мир персонального дома

Как люди, работающие и живущие в разных местах, мы были вынуждены задуматься над тем, что есть сегодня дом, где его границы. Ведь многие наши знакомые тоже живут такой же полукочевой жизнью – заказы, выставки, проекты, семинары в разных городах и странах, поэтому очень четко представляешь себе, где ядро этой жизни и где ее периферия, как все это взаимодействует между собой и дополняет друг друга. Следовательно, эти заметки не теоретические спекуляции, а особое представление своего опыта и складывающегося убеждения, что сегодня уже весь мир является единым домом, сложенным за тысячелетия. Это не метафора политического согласия, а попытка задать общее поле, на котором можно осмысленно представить мировые тенденции, смену базовых символов и движение принципов и приемов формообразования.

В одном из номеров «Независимой газеты» середины 1999 года был подробно представлен грандиозный проект «Корабля свободы». Это плавучий город, в котором можно жить и работать постоянно, пользуясь мощной информационной инфраструктурой и преимуществами экстерриториальности, а можно в качестве туриста отдыхать и развлекаться. В чем-то этот проект является воплощением новейших тенденций, а в чем-то – плоской проекцией того сложнейшего феномена, который мы называем домом.

Безусловно, каждый локальный дом – это точка прорастания всей истории и место фокусировки основных мировых тенденций. Так, в нашей квартире слои культуры представлены очень зримо – старинные гравюры, книги разных эпох, собрание пластинок, проявляющее вкусы трех поколений, магнитофонные кассеты и, наконец, все увеличивающееся количество дискет и дисков. То же самое – на рабочих местах и везде там, где мы оседаем на какой-то период. Время начинает характеризовать дом более значимо, чем пространство, так как именно его структура определяет нашу жизнь. Вспомним, как старшее поколение боролось за квадратные метры жилплощади, через них реализуя свои представления о свободе и достоинстве. Нам же важнее «начинка», те возможности, которые она предоставляет, и без набора бытовых машин и средств мгновенной связи с миром дом уже кажется недостаточным. Осмысляя все это и те мелочи, из которых состоит жизнь дома (семейные трапезы и поездки на дачу, установка металлической двери в парадном, оснащение кухни и ванной), мы и пришли к тем обобщениям, которые постарались представить на схеме, и тем самым объективировать их, подкрепив историческими ссылками и реконструкциями.

Думаем, что самые радикальные изменения произошли в понимании принципа дома – от дома частного к дому персональному через этап акцента на доме-стандарте (или доме-индивидууме).

Частное жилище появилось одновременно с формированием частного права в гражданском обществе, оно пришло на смену (или в дополнение) дворцам знати и предназначалось для джентльменов. Жизнь джентльмена протекала в свете, и дом должен был обеспечить светскую жизнь с ее публичностью. Англичане создали не только тип джентльмена, но и то, что сопровождало его жизнь, – комфорт. Помните у Пушкина:

Все, чем для прихоти обильной

Торгует Лондон щепетильный

И по Балтическим волнам

За лес и сало возит нам,

Все, что в Париже вкус голодный,

Полезный промысел избрав,

Изобретает для забав,

Для роскоши, для неги модной, –

Все украшало кабинет

Философа в осьмнадцать лет.

 

Частный дом еще в старой ремесленной традиции начинался как изделие, как произведение мастера, но очень быстро стал превращаться в продукт строительного промышленного производства и нарождающейся индустрии комфорта. Постепенно выделились стандарты комфортного дома, и уже они стали основой массового жилья в нашем веке. Метафора «машина для жилья» характеризовала новый принцип дома, предназначенного уже не для джентльменов, а для людей дела – служащих, предпринимателей, инженеров. Стандарт стал основой индивидуализации, и этот принцип проектирования жилища успешно реализовали мастера функционализма.

Сегодня новой массовой профессией стал менеджмент (а эта деятельность предполагает большую подвижность и устремленность за пределы своей территории), и дом стал цениться не столько за комфорт (эти характеристики «свернулись» в стандарты), сколько за возможности, которые он предоставляет для многообразия форм жизни и деятельности. При этом жилище утеряло определенность границ и стало включать в себя и бизнес-центры с жилыми помещениями, и кондоминимумы (эти обособленные миры внутри города), и загородные клубы, и многое другое. Поверх частных и стандартных форм стали складываться их персональные конфигурации, которые мы и называем персональным жилищем.

Персональное жилище является сборкой разных функционально-символических единиц, набор которых можно выделить исторически.

Первой базовой единицей жилища является функция родового или семейного центра-очага. Таковы древнегреческий дом, изба, хата, японский дом и, вообще говоря, всякое народное жилище. Проектируя дом, мы стараемся оттолкнуться от этих образцов и отобразить их хотя бы намеком – камином, трапезной.

Следующая функция – это защита, кров. Дом становится замком, и мы сегодня многое отдаем за безопасность, сооружая, например, крепостные ворота из стали.

Дворец-поместье является одним из излюбленных воплощений отдельности, уединенности, здоровья и изобилия. Большинство людей стремится хоть что-то из этого набора «естественных» привилегий заиметь на своих дачах.

«Машина для жилья» обеспечивает комфорт, поэтому вокруг инфраструктур бытовых услуг создаются сегодня жилые группы и роскошные кондоминимумы.

Различного рода сети, концентрируя информационные, торговые, услуговые, образовательные и прочие ресурсы, задают возможности современного жилища.

Персональное жилище, повторяем, есть конфигурация этих исторических типов или функций, и без любой из них дом неполон. Но дом в этом понимании не набор помещений, а «размазанное» по миру множество мест нашего пребывания с ядром в месте очага.

Такое понимание дома имеет зримое выражение в стилистике современных интерьеров. Если на рубеже веков можно было говорить о стилистической эклектике в интерьерах, и это имело смысл на фоне исторических стилей и нарождающегося пуризма – стремления к чистоте форм у мастеров функционализма (эклектизм, однако, недолго был приемом постмодернистов), то сегодня дизайн все отчетливей движется от индивидуальных манер к творению персональных миров. Персональный интерьер – это то, что может прорасти сквозь обнаженные конструкции, чистые формы в виде временных следов жизненных событий, взаимоотражения мест нашего пребывания, в том числе исторической географии реальных и виртуальных странствий. В итоге от исторических стилей интерьер движется к выражению стилей персональных.

Тысячелетиями дом создавался под влиянием мужских интересов и вкусов патрициев, баронов, джентльменов, но со становлением идеи комфорта, а затем и ценностей потребительского общества, дом все больше становится тем, что мужчины творят для женщин. Женский характер все чаще определяет подвижность форм, на дом как бы переносятся принципы моды – яркая индивидуализация, быстрая смена акцентов и подчеркивание аксессуаров, нарочитая экстравагантность. Женский характер стал жестче – и в интерьере сентиментальность драпировок и пуфов иногда возникает как момент игры, но не как выражение характера. Игра со своим обликом, которую женщины доводили до совершенства в течение тысячелетий, стала и формой жизни дома. Думаем, что те средства виртуализации, которые предоставляет дизайну современная техника, будут все чаще использоваться для придания подвижности и персональности интерьеру и дому в целом.

В нашей стране только сейчас появилась некоторая свобода домостроительства, хотя институт прописки не отменен, а в массовом сознании только проясняется идея частного дома и идет освоение стандартов проживания. Но в то же время множество людей приходят к осознанию необходимости творить персональное жилище. Сложность и неопределенность этой ситуации вызывают ностальгию по устойчивости образа традиционного дома или исторических образцов, и часто бывает так приятно проглядывать в журналах фантазии в стиле ретро, но жизнь приходится выстраивать в множественности и непредсказуемости мирового дома, выделяя в нем место нашей, совместной с другими, персональности. Акцент в проектировании начинает смещаться с вопроса, что есть дом, на вопрос, что и с кем мы создаем этим домом. От проектирования содержимого дома к созданию его содержания – таков наш дальнейший путь.