Абсолютно ясно, что в условиях возможного повторения украинского сценария неизбежно нужна более жесткая административная модель, в частности, назначение губернаторов (интерфакс, 29. 11. 2004).

Александр Ципко, политолог

 

Такое чередование у власти разных политических сил не совсем правомерно рассматривать как смену замкнутых правящих группировок. Например, процессы, происходившие в 1989–1995 гг. в Польше, не были «ни революционным замещением одного состава элит другим, ни долговременной стабилизацией новых выдвиженцев». Замена правящих групп имела скорее эволюционный и постепенный характер. Однако в данном контексте важно то, что выборы стали играть решающую роль в процессе трансформации элит и, в частности, смены правящей группы и проводимой политики. Отсюда – закрепление за партиями, возникшими в ходе режимных преобразований, функций завоевания (путем участия в электоральном соревновании) и удержания (посредством создания большинства в парламенте) власти, что – в определенном смысле – привело к «замораживанию» существующих политических альтернатив и затруднило создание новых организаций.

В России же ситуация складывалась по‑другому. Трансформация российской элиты была лишь в ограниченной мере связана с проведением первых относительно свободных выборов 1989–1991 гг. События августа 1991 г. устранили необходимость поиска электоральной поддержки; был объявлен мораторий на проведение общероссийских и местных выборов. Состав политического и административного руководства определялся непосредственно президентом, причем новая элита мало чем отличалась от прежней. ‹…› Основным источником пополнения правящей группы стали кадры, выдвинувшиеся при Горбачеве. Значительного обновления «горбачевской когорты» не произошло, в частности, потому, что первый российский президент довольно рано предпринял шаги по «закрытию» элиты. И хотя говорить о простом «наследовании» руководящих постов одними и теми же лицами или группами лиц не совсем правильно, не подлежит сомнению, что в России состав властвующей элиты обновился значительно меньше, чем в Восточной Европе.

Ситуация, в которой проводились первые относительно свободные выборы в российский парламент (1993 г.), требовала наличия политической организации, способной подтвердить легитимность правящей группы и укрепить ее политические позиции посредством создания в парламенте лояльного большинства. Выяснилось, однако, что использовать для реализации этой цели уже существующие партии невозможно. ‹…› Думается, что это «внепартийное» положение российской элиты и явилось главной причиной, обусловившей необходимость создания новой политической организации для участия в выборах. Характеристики подобной организации должны были отвечать критериям рациональности, заданным российским институциональным дизайном.

 

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ

 

На выборах нижней палаты парламента России применяется «смешанная несвязанная» избирательная система. Две части этой избирательной системы по‑разному влияют на партийное строительство и, следовательно, стимулируют собственные стратегии участия элит в выборах. С одной стороны, это формирование избирательного объединения (блока), с другой – выдвижение своих кандидатов в одномандатных округах в качестве либо независимых, либо «партийных». Теоретически, пропорциональная система должна вести к появлению многочисленных небольших партий, ибо голоса, поданные за мелкие партии, не теряются, как происходит при мажоритарной схеме в одномандатных округах. ‹…› В свою очередь, система относительного большинства, применяемая в одномандатных округах, способствует сокращению количества партий и часто ведет к формированию двухпартийной системы. Отсюда – различные наборы факторов успеха на выборах по двум частям российской избирательной системы. Система относительного большинства благоприятствует партиям, имеющим прочные региональные сети либо выдвигающим в качестве кандидатов в округах местных нотаблей. Одновременно она открывает окно возможностей для мелких локальных партий, которые не в состоянии преодолеть заградительный барьер. Стимулы к коалиционным взаимодействиям между партиями в рамках этой системы чрезвычайно слабы. Что же касается пропорциональной системы, то она позволяет победить партиям, не обладающим поддержкой на местах, и делает вероятным успех организаций, имеющих ярко выраженную идентичность. Такую идентичность можно почерпнуть из двух источников: а) харизматических качеств возглавляющего список лидера; б) на идеологической основе.

 

Назначаемость губернаторов не только не является шагом от демократии, но еще и делает политическую систему более динамичной. Назначаемые губернаторы могут сохранить равноудаленность от местных заинтересованных групп (Интерфакс, 29.11.2004).

Андраник Мигранян, политолог

 

Очевидно, что «партия власти» способна реализовать свое предназначение, т. е. стать «партией большинства», лишь при одновременной максимизации успеха по обеим частям избирательной системы. Достижима ли эта цель? В одномандатных округах естественной стратегией выглядит выдвижение местных начальников, которые, во‑первых, вполне узнаваемы избирателями, а во‑вторых, в состоянии задействовать такой важный политический ресурс, как клиентелизм. Иначе говоря, «партия власти» превращается в «партию начальства». Эта стратегия, наиболее последовательно реализованная НДР на выборах 1995 г., оказалась проигрышной. ‹…› проблема состояла, думается, в том, что опора на административную элиту подорвала идеологическую идентичность движения. Действительно, оптимальный в рамках местной политики имидж «крепкого хозяйственника» трудно ввести в какие‑то идеологические рамки. С этим связана отмечаемая многими авторами размытость стратегических программных ориентиров «партий власти» в России. Но отсюда же, как представляется, проистекает и их принципиальная неспособность выгодно позиционировать себя на поляризованном электоральном поле. ‹…› используемая на российских думских выборах избирательная система препятствует успеху «партий власти», ибо задаваемые ею стимулы к партийному строительству внутренне противоречивы.

Особенности избирательной системы, применяемой на выборах главы государства, и время проведения последних оказывают значительное влияние на стратегии в области партийной политики. При выборах российского президента действует мажоритарная схема: в ситуации, когда ни один из претендентов не набирает абсолютного большинства голосов, проводится второй тур, в котором участвуют два кандидата, получившие наибольшую поддержку в первом туре. Согласно сформулированному М. Дюверже закону, мажоритарная система в два тура способствует формированию многочисленных, но связанных между собой партий. Провоцируя увеличение числа кандидатов в первом туре, такая схема создает сильные стимулы к коалиционным взаимодействиям. При этом пропрезидентские парламентские коалиции нередко в значительной степени отличаются от тех, которые создавались для участия в выборах. Вообще, в системах с сильным президентом парламентские альянсы неустойчивы. Поэтому оптимальная для президента стратегия все же заключается в том, чтобы в парламенте его поддерживала та самая партия, которая привела его к успеху на президентских выборах. Предпочтительно, чтобы такая партия опиралась на большинство, но в любом случае она должна быть достаточно сильна, дабы цементировать собой парламентскую коалицию. ‹…›

 

С созданием Общественной палаты мы даем дополнительные возможности для развития гражданского общества в стране. Общественная палата – абсолютно общественный орган, который получает в соответствии с законом громадные права. Речь идет, в первую очередь, о возможности проводить в рамках Общественной палаты экспертизу важнейших законопроектов, в том числе конституционных; осуществлять контроль за деятельностью органов исполнительной власти (Интерфакс, 16.03.2005).

Борис Грызлов, председатель Государственной Думы

 

‹…› независимо от избирательной системы, применяемой на выборах президента, фрагментация снижается, если они проходят одновременно с выборами парламентскими. Дело в том, что при одновременных выборах президентская партия неизбежно добивается весомого представительства в парламенте. В России, однако, сложился квазипарламентский формат электорального цикла, при котором парламентские выборы предшествуют президентским. Такое электоральное расписание ведет к тому, что выступающие на думских выборах «партии власти» не способны привлекать голоса, поданные за президента. Более того, проведение выборов в конце президентского срока побуждает избирателей переадресовывать «партии власти» все накопившиеся претензии к инкумбенту. Именно так, по нашему мнению, и произошло в России в 1995 г., когда не только избиратели, но даже элиты не захотели связывать себя с курсом обанкротившегося политического руководства. При этом на последовавших полгода спустя президентских выборах лояльность к действующему президенту заметно возросла ‹…›. Таким образом, принятое в России электоральное расписание, при котором парламентские выборы превращаются в своего рода «черновик» президентских, является крайне неблагоприятным для «партий власти».

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Как показало исследование российского институционального дизайна, формирование в парламенте партии большинства является рациональной стратегией правящей группы. В то же время эта стратегия естественно вытекает из особенностей генезиса и функционирования современной российской политической элиты. Проведенный анализ позволяет констатировать, что теоретически оправданная модель «партии власти» – это партия парламентского большинства, служащая опорой президента как в парламенте (в виде доминирующей фракции), так и в ходе выборов (в качестве его собственной электоральной машины). ‹…›

Мы видели, что одно из основных препятствий к созданию эффективной «партии власти» связано с взаимной противоречивостью стимулов к партийному строительству, порождаемых двумя частями применяемой на парламентских выборах избирательной системы. Стало быть, простое институциональное решение проблемы состояло бы в реформе, заменяющей «смешанную» избирательную систему на «однородную». Вопрос лишь в том, какую из частей сохранить. Уже при Б. Ельцине довольно широкое распространение получило мнение, что «помилования» заслуживает система большинства в одномандатных округах. ‹…› Думается, однако, что отмена выборов по партийным спискам устранила бы важнейшее институциональное условие существования российских политических партий вообще, а значит – и «партии власти». ‹…› система большинства оставила бы президента один на один с парламентом, озабоченным местными проблемами и решающим их на основе клиентелизма. Вряд ли такая мера способствовала бы консолидации власти в стране. ‹…› Правда, выборы по партийным спискам требуют формирования четкого имиджа партии, а мы уже видели, что идеологическая идентичность «партии власти» по необходимости размыта. Однако этот недостаток можно компенсировать за счет харизматичности. Более того, в условиях сильной президентской власти подобный выбор становится естественным. ‹…›

Таким образом, «партия власти» – стратегия не только рациональная, но и принципиально реализуемая. Но каковы возможные последствия осуществления этой стратегии? Несомненно, важнейшим условием российской демократизации выступает расширение политического участия граждан, а это, в свою очередь, требует развития партий совсем иного типа. Более того, можно утверждать, что «партии власти» серьезно препятствуют становлению массового демократического участия. Однако подобное утверждение имеет смысл лишь в контексте анализа, игнорирующего переходный характер российской государственности. Низкий уровень смены элит в ходе российской политической трансформации привел к появлению целого ряда феноменов, которые, не являясь демократическими по существу, служат средствами адаптации авторитарных элит к новым институциональным условиям. Наиболее яркий пример такого рода феноменов – комплекс явлений, связанных с так называемым российским федерализмом. Не секрет, что последний долго был прикрытием для самых архаичных, авторитарных элементов государственного уклада. Не исключено, что преодоление подобных элементов когда‑нибудь приведет демократическую Россию к государственной централизации. Однако, на наш взгляд, допустим и другой вариант развития событий – постепенное наполнение демократической институциональной формы, каковой, собственно говоря, и является федерализм, адекватным ей содержанием. Сходным образом обстоит дело и с «партией власти». Она может остаться прибежищем авторитарных тенденций или исчезнуть за ненадобностью, но возможна и ее эволюция в направлении «нормальной» партии, полностью адаптированной к условиям демократического общества. Такой путь представляется более органичным, если не более вероятным.

 

 

А. ФИЛИППОВ. РЕГИОНАЛЬНЫЕ ВЫБОРЫ В РОССИИ [64]

 

Филиппов Александр – регионалист, соучредитель Международного Института гуманитарно‑политических исследований (ИГПИ), в 1996–2000 гг. – главный редактор «Политического мониторинга» ИГПИ. Статья опубликована в октябре 2004 года.

«Выступление Президента РФ 13 сентября с инициативой формирования единой системы исполнительной власти кардинально изменило политическую повестку дня и на время вывело в центр внимания такую рутину, как региональные выборы. Правда, отныне они перестают быть рутиной. ‹…›

Избранных губернаторов и сам принцип выборности главы исполнительной власти защищают в регионах сегодня как раз те, кто находится в оппозиции (справа и слева) действующей (законно избранной) региональной власти. При этом оппозиция обессилена и деморализована понесенными в электоральном цикле 2003–2004 гг. поражениями. А избиратели, от которых, собственно, больше всего зависит решение вопроса, пассивны. Напрашивается аналогия с ситуацией сентября‑октября 1991 года, когда к спору между Президентом РСФСР Б. Ельциным и Верховным Советом РСФСР на тему о назначении или выборах глав администраций население никакого интереса не проявляло, и все те, кого проблема волновала, вполне умещались в конференц‑залах обл– и крайсоветов на общественных слушаниях и дискуссиях.

Широкое распространение среди оппонентов В. Путина получил тезис о неконституционности (или даже антиконституционности) его предложения. Но в тексте Конституции РФ нет ни слова о выборности губернаторов; каждый, кто помнит политическую ситуацию и условия ее принятия, согласится, что таких слов в ней и не могло быть.

Вспомним совсем недавнее прошлое. Это сегодня американского или европейского наблюдателя Россия удивляет как страна непрестанных голосований – ежегодно в регионах проходят десятки выборов. Но такое изобилие возникло после многолетнего дефицита – первые в отечественной истории (если не считать псковских с новгородскими вече и казачьих кругов) выборы глав исполнительной власти территорий России проходили 12 июня 1991‑го – можно сказать, почти сегодня. И вплоть до осени 1996 года выборы руководителя региональной исполнительной власти были не правилом, а исключением.

 

Я вместе с партией и фракцией «Родина» поддерживаю инициативы президента по реформе политической системы. Что касается назначения губернаторов, то это первый шаг к тому, чтобы назначать всех в системе исполнительной власти. Глав администраций можно сохранить только на уровне территориальных общин. Теперь о выборах депутатов Госдумы по партийным спискам. Мы за это предложение только в сочетании с идеей реформирования Совета Федерации. Считаем, что верхнюю палату следовало бы формировать от территорий по принципу – равное число голосов на один мандат. Таким образом Госдума, избираемая по партийным спискам, представляла бы политические идеи, а Совет Федерации – интересы территорий. Кроме того, мы ждем от президента укрупнения регионов («Трибуна», 28.10.2004).

Андрей Савельев, депутат Государственной Думы, «Родина»

 

В раннеельцинской России республики в составе РФ имели право самостоятельно определять, какой формой правления им пользоваться – парламентской или президентской, и, соответственно, проводить или не проводить выборы президентов. Исполнительной властью краев, областей и автономных округов согласно Указу Президента РСФСР № 75 от 22 августа 1991 года и постановлению Съезда народных депутатов РСФСР от 1 ноября 1991 года руководили назначаемые Президентом РСФСР по согласованию с соответствующим Советом народных депутатов главы администраций. При этом в 1992 году действовал введенный вышеупомянутым постановлением Съезда народных депутатов мораторий на проведение всех выборов, кроме уже назначенных к 1 ноября.

В итоге в 1991 году были избраны на пятилетние сроки мэры Москвы и Ленинграда (референдум о переименовании в Санкт‑Петербург проходил одновременно с выборами), президенты Адыгеи, Кабардино‑Балкарии, Марий Эл, Мордовии (в 1993‑м пост президента в республике был упразднен; введен вновь в 1998 году), Татарстана и Якутии. Проводились, но были признаны несостоявшимися, выборы президентов Калмыкии и Чувашии.

В 1992‑м состоялись выборы президента Тувы (на пятилетний срок).

В декабре 1992 года, по истечении моратория на выборы глав регионов, Съезд народных депутатов России принял решение о подтверждении полномочий глав администраций, согласованных с Советами, в то время как в отношении других Советы были вправе либо подтвердить их полномочия, либо назначить выборы; в случае выражения Советом любого уровня недоверия соответствующему главе администрации назначались выборы (это постановление съезда открыло путь выборам глав городов и районов). В результате в апреле 1993 года выборы глав администраций прошли в восьми субъектах РФ: Красноярском крае, Амурской, Брянской, Орловской, Липецкой, Пензенской, Смоленской, Челябинской областях. В апреле же состоялись выборы президентов Калмыкии и Ингушетии. ‹…› Результаты выборов в Челябинской области президент Б. Н. Ельцин не признал (несмотря на решение Конституционного Суда); в регионе в мае – октябре продолжалось двоевластие – работали и избранный, и назначенный главы администрации.

Разгон Советов народных депутатов в октябре 1993 года стимулировал введение поста президента в республиках в составе РФ: в декабре 1993‑го состоялись выборы глав Башкирии и Чувашии (на пятилетние сроки), а в 1994 году – вновь в Ингушетии (внеочередные выборы проводились в связи с принятием конституции республики), Бурятии, Карелии, Коми и Северной Осетии (на четырехлетние сроки). Тот же переворот привел к замене избранных руководителей Амурской, Брянской и Челябинской областей назначенцами. В марте 1994 года с санкции Президента РФ состоялись выборы главы администрации Иркутской области (на четырехлетний срок); свои полномочия подтвердил руководивший регионом Ю. Ножиков.

В 1995 году с разрешения Президента РФ, оформляемого всякий раз отдельным указом, состоялись выборы губернатора Свердловской области (в августе; смещенный в 1993‑м «за Уральскую республику» Э. Россель вернулся к власти) и глав администраций 12 областей, совмещенные с федеральными парламентскими (инкумбенты победили в серии со счетом 9:3). В октябре президент Калмыкии К. Илюмжинов провел безальтернативные досрочные перевыборы своей персоны на семилетний (!) срок, несмотря на сопротивление этой затее со стороны ЦИК РФ.

В 1996 году с санкции Президента РФ состоялись выборы губернатора Санкт‑Петербурга (май), мэра Москвы и президента Татарии (совмещенные с президентскими). Лишь с 1 сентября в регионах России начались выборы, проводимые без особых санкций Президента РФ, на основании Федерального закона «Об основных гарантиях избирательных прав граждан ‹…›«, региональных уставов и законов. В сентябре 1996 – марте 1997 года выборы губернаторов прошли в 50 субъектах Федерации; инкумбенты проиграли их со счетом 24:26.

Таким образом, вплоть до осени 1996 года проведение выборов главы исполнительной власти было привилегией, которой одни располагали в силу особого правового статуса (республики в составе РФ, Москва и Санкт‑Петербург), а другие получали в порядке исключения, которое надо было заслужить у Президента РФ – тем или иным образом.

В тот момент, когда принималась Конституция, в России имелось всего 15 (если считать Джохара Дудаева) или 14 (если Дудаева не считать) избранных региональных лидеров (кстати, трое из них – на безальтернативной основе). Поэтому в тексте Конституции никак не могло быть прямых упоминаний о выборах губернаторов – назначенцы, отнюдь не рвавшиеся доказывать свое право на руководство в электоральном состязании, попросту провалили бы ее на референдуме.

В силу обстоятельств места и времени в Конституции РФ неявно присутствовали два принципиально разных подхода к организации региональной власти. Один наиболее четко прослеживается в ст. 95 и 96 главы «Федеральное Собрание» и пункте 7 «Заключительных и переходных положений», посвященных Совету Федерации, где подразумевает выборность глав исполнительной власти субъектов Федерации в той или иной форме (всенародно или в форме утверждения депутатами Верховных Советов республик председателей Советов министров). Противоположный подход наиболее четко выступает в ст. 77 Конституции – это идея исполнительной вертикали, основанной на назначении глав администраций Президентом РФ.

В ходе политической борьбы 1994–1995 годов, ведшейся одновременно в центре (прежде всего оппозиционными депутатами ГД против Администрации Президента РФ) и на местах (внепарламентской оппозицией и депутатами региональных легислатур против администраций), победу одержали сторонники первого подхода.

Переломным стало принятие закона о формировании Совета Федерации. Полномочия избранного 12 декабря 1993 года СФ, согласно «Заключительным и переходным положениям» Конституции, истекали одновременно с полномочиями ГД. В развитие положений ст. 95 и 96 Конституции депутаты Думы подготовили ФЗ «О порядке формирования Совета Федерации ‹…›„, вводивший должностной принцип формирования верхней палаты российского парламента из числа председателей ассамблей и глав регионов. Однако депутаты поставили четкое условие – членами СФ могут быть только избранные руководители исполнительной власти. Статья 3 ФЗ гласила: «Выборы глав исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации должны быть завершены не позднее декабря 1996 года“.

Именно этот закон наконец превратил выборность главы исполнительной власти субъекта Федерации из исключения в правило. Отметим, что последний губернатор‑назначенец – глава Карачаево‑Черкесской Республики В. Хубиев – вышел на выборы (и проиграл их, заняв четвертое место) лишь в июне 1999 года. А спустя всего год в России вновь появился назначенный губернатор – Ахмат‑Хаджи Кадыров.

Конституция не устанавливает выборности губернаторов – она была введена федеральными законами. ‹…› В случае изменения федеральных законов решать вопрос о конституционности такого изменения предстоит Конституционному Суду. Он является единственным органом, решающим конституционные споры, и единственным, дающим толкование Конституции. Только сам Конституционный Суд может решить, насколько его связывают его же прежние решения – должен ли он придерживаться постановления по Алтайскому краю или же принять иное решение. Только Конституционный Суд может определить, является ли представление Президента РФ депутатам законодательного органа субъекта Федерации кандидатуры на пост губернатора основанием считать, что исполнительный орган власти не образован субъектом Федерации, или же это не так».

 

ЗАДАНИЯ НА ПОНИМАНИЕ

 

1. На основании выступлений В. В. Путина постарайтесь определить, какие основные цели ставятся Президентом при проведении реформы федеративных отношений?

____________________

2. Как Вы понимаете, зачем необходим институт Общественной палаты?

____________________

3. Сравните между собой тексты Лейпхарта, с одной стороны, и Голосова и Лихтенштейн – с другой. Попытайтесь оценить введение в России пропорциональной избирательной системы при президентско‑парламентской форме правления как с позиции одного, так и с позиции других авторов.

Лейпхарт

____________________

Голосов, Лихтенштейн

____________________

 

 

МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

 

Ни одна страна в мире не одинока – она всегда включена в мировую систему государств. Поэтому мы ознакомимся с ведущими концепциями складывающегося нового мирового порядка и тем местом, которое Россия стремится занять в мире.

Основой современных «реалистических» теорий международных отношений является политическая практика XIX века – так называемая реальная политика, виднейшим деятелем которой был германский канцлер О. Бисмарк. Фрагмент из мемуаров великого дипломата позволяет увидеть ход его мысли при принятии политического решения исторического масштаба – заключения австро‑германского союза.

Основа современного международного права – Устав Организации Объединенных Наций. Устав прямо запрещает агрессивную войну и вручает Совету Безопасности ООН полномочия (включая применение силы) для предотвращения угрозы миру. Концепция внешней политики России строится на идее центральной роли ООН в международных отношениях.

Однако политика наиболее мощной силы современного мира – США – есть по сути политика силы. Ее примеры вы найдете и в теоретических рассуждениях патриарха американской дипломатии 3. Бжезинского, и в таком практическом документе, как Стратегия национальной безопасности США. В полном соответствии с realpolitik вполне бисмарковского стиля там вводится следующая логическая цепочка: (1) введение демократий по американскому образцу выгодно США как государству‑нации, значит (т. е. именно поэтому), мы будем за демократию; (2) демократизация других стран по образцу США означает усиление влияния США, значит, демократизация может вводиться в других странах под давлением.

Своего рода полемика с этими откровенно силовыми построениями содержится во фрагментах из книги знаменитого британского историка А. Тойнби «Мир и Запад» и статье современного американского политолога С. Хантингтона. Оба применяют цивилизационный подход к анализу мировых событий и оба – причем Хантингтон открытым тектом – предостерегают от соблазна силового доминирования. Осознание факта сползания политики США к односторонним силовым решениям, стремление к демократии в международных отношениях звучат в посланиях В. В. Путина Федеральному Собранию Российской Федерации.

 

О. БИСМАРК. МЫСЛИ И ВОСПОМИНАНИЯ [65]

 

Бисмарк Отто Эдуард Леопольд фон Шенхаузен (1815–1898), германский государственный деятель, князь. В 1851–1859 гг. – представитель Пруссии в бундестаге во Франкфурте‑на‑Майне, в 1859–1862 гг. прусский посланник в России, в 1862 г. – во Франции. С 1862 министр‑президент и министр иностранных дел Пруссии, в 1870–1890 гг. – рейхсканцлер Германской империи. В Германии О. Бисмарк – основатель единого Германского государства – считается величайшим из государственных деятелей. Его «Мысли и воспоминания», сданные в печать при жизни автора, но увидевшие свет после его кончины, считаются классикой мемуаристики. Главы, посвященные заключению австро‑германского союза 1879 г., принадлежат к числу наиболее знаменитых в этой книге и породили целую библиотеку комментариев. Эти страницы Бисмарка раскрывают ход мысли великого политика при принятии ключевого политического решения и показывают, какими соображениями он руководствовался.

 

Тройственный союз, которого я первоначально пытался добиться после заключения Франкфуртского мира[66]и относительно которого я уже в сентябре 1870 г., в бытность мою в Mo (Meaux), зондировал мнение Петербурга и Вены, представлял собой союз трех императоров. ‹…›

‹…› Вполне понятно, что с точки зрения русской политики удельный вес Франции в Европе не должен падать ниже определенных пределов. Мне кажется, что эти пределы были достигнуты Франкфуртским миром. ‹…›

Граф Шувалов был вполне прав, говоря, что мысль о коалициях вызывает у меня кошмары. Мы вели победоносные войны против двух великих держав Европы[67]; важно было удержать по крайней мере одного из обоих могущественных противников, с которыми мы встретились на поле сраженья, от искушения, заключающегося в возможности взять реванш в союзе с другим. То, что речь не могла идти о Франции, было ясно для всех знающих историю и галльскую национальность; если возможно было заключить секретный договор в Рейхштадте без нашего согласия и ведома, то не было ничего невероятного и в старой коалиции Кауница между Францией, Австрией и Россией[68], как только в Австрии у кормила правления оказались подходящие для этого скрыто существующие элементы. Они могли найти исходный пункт для того, чтобы снова оживить старое соперничество, старое стремление к гегемонии в Германии как фактор австрийской политики либо опираясь на Францию, как это намечалось во времена графа Бейста[69]и зальцбургского свидания с Луи‑Наполеоном в августе 1867 г.[70], либо сближением с Россией, как это проявилось в секретном соглашении в Рейхштадте.

На вопрос о том, какую поддержку в этом случае могла бы ожидать Германия от Англии, я не могу дать немедленный ответ, принимая во внимание историю Семилетней войны[71]и Венского конгресса. Скажу только, что если бы не победы, одержанные Фридрихом Великим, то Англия, вероятно, еще раньше отказалась бы от защиты интересов прусского короля.

Эта ситуация требовала сделать попытку ограничить возможность антигерманской коалиции путем обеспечения прочных договорных отношений хотя бы с одной из великих держав. Выбор мог быть сделан только между Австрией и Россией, так как английская конституция не допускает заключения союзов на определенный срок. ‹…›

Материально более сильным я считал союз с Россией. Прежде он казался мне также и более надежным, так как традиционная династическая дружба, общность монархического чувства самосохранения и отсутствие каких‑либо исконных противоречий в политике я считал надежнее изменчивых впечатлений общественного мнения венгерского, славянского и католического населения габсбургской монархии. Абсолютно надежным на долгое время не был ни один из этих союзов. ‹… › Если бы в Венгрии всегда брали верх трезвые политические соображения, то эта храбрая и независимая нация ясно понимала бы, что, будучи островом среди необъятного моря славянского населения, она при своей относительно небольшой численности может обезопасить себя, только опираясь на немецкий элемент в Австрии и Германии. Но кошутовский эпизод[72]и притеснение верных империи немецких элементов в самой Венгрии, а также другие симптомы показывали, что самонадеянность венгерского гусара и адвоката в критические моменты сильнее политических расчетов и самообладания. ‹…›

При этих соображениях, угрожающее письмо императора Александра II (1879) вынудило меня к твердому решению в целях обороны и сохранения нашей независимости от России. Союз с Австрией пользовался популярностью почти у всех партий. ‹…›

‹…› единственным прочным залогом русских дружеских отношений служит личность царствующего императора, и если она не представляет такой гарантии, как личность Александра I, выказавшего в 1813 г. такую преданность прусскому королевскому дому[73], на которую не всегда можно рассчитывать на престоле, то при таких условиях на союз с Россией в случае нужды в нем не всегда следует в полной мере полагаться.

Уже в прошлом столетии опасно было рассчитывать на обязательную силу договорного пакта, если изменялись обстоятельства, при которых этот договор был заключен; в настоящее же время для крупного правительства едва ли возможно полностью применить все силы своей страны для помощи другой дружественной стране, если это вызывает порицание народа. ‹…› Тем не менее в моменты, когда дело идет о том, чтобы вызвать войну или избежать ее, текст ясного и всеохватывающего договора не остается без влияния на дипломатию. Готовности к открытому вероломству не проявляют даже софистские и насильнические правительства, пока не наступает force majeure – непреодолимая сила бесспорных интересов.

Возобновление коалиции Кауница создало бы для Германии, если бы она оставалась сплоченной и искусно вела свои войны, хотя и не безнадежное, но все же очень серьезное положение. Задача нашей внешней политики должна состоять в том, чтобы по возможности предотвратить такое положение. ‹…› Прочность всех договоров между большими государствами становится условной, как только она подвергается испытанию в «борьбе за существование». Ни одну великую нацию нельзя будет когда‑либо побудить принести свое существование в жертву на алтарь верности договору, если она вынуждена будет выбирать между тем и другим. Положение ultra posse nemo obligatur (сверх возможного никто не обязуется) не может быть отменено никакими параграфами договора. Точно так же нельзя обеспечить договором и степень напряжения сил при его выполнении, как только собственные интересы договаривающегося перестанут соответствовать подписанному тексту и его прежнему толкованию. Поэтому если в европейской политике наступит такой поворот, что Австро‑Венгрия увидит свое спасение как государства в антигерманской политике, то ради соблюдения договора также нельзя ожидать самопожертвования, как во время Крымской войны не последовало выполнения долга благодарности[74], являющегося, быть может, более важным, чем пергамент государственного договора.

‹…› Но как раз обеспечение таких взаимных обязательств договорным путем – враг их прочности. Пример Австрии времен 1850–1866 гг. служил для меня предупреждением о том, что чрезвычайно соблазнительные политические векселя, выдаваемые на такого рода отношения, превышают пределы кредита, который независимые государства могут предоставлять друг другу при своих политических операциях. Поэтому я думаю, что изменчивый элемент политического интереса и его опасностей является неизбежной подоплекой письменных договоров, если они должны быть прочными.

 

Если в предшествовавшие 15 лет главной бедой для внешней политики России была катастрофическая нехватка ресурсов, то теперь проблемой становится их разумное, честное использование в соответствии с интересами страны и народа. За прошлые годы разрушилась система контроля государства над использованием средств для обеспечения внешнеполитических целей. Экспорт энергоресурсов и влияния на рынках нефти – инструмент наступательной внешнеполитической стратегии, атомное оружие – основа обороны. Проблемой остается то, как страна может эффективно использовать оба этих колоссальных ресурса. Пока ключевого решения не нашлось («Международная жизнь», 28.01.2005).

Алексей Багатуров, заместитель директора Института проблем международной безопасности РАН

 

‹…› Опасности, заключающиеся для нашего единения с Австрией в искушениях русско‑австрийских соглашений в духе времен Иосифа II и Екатерины II ‹…›, можно парализовать – насколько это вообще возможно, – если мы, хотя и твердо соблюдая верность по отношению к Австрии, позаботимся также о том, чтобы путь из Берлина в Петербург оставался открытым. Наша задача – сохранять мир между обоими нашими императорскими соседями. ‹…› Каждый из обоих соседей необходим нам не только с точки зрения европейского равновесия, но мы не могли бы лишиться ни одного из них, не подвергаясь сами опасности.

‹…› Между Германией и Россией не существует такого расхождения интересов, которое заключало бы в себе неустранимые зародыши конфликтов и разрыва. Напротив, совпадающие интересы в польском вопросе и последствие трад