Февраля 2004 года, москва, мгу ИМ. М. В. Ломоносова

 

Уважаемые друзья!

Прежде всего хочу поблагодарить всех, кто собрался в этом зале и готов к совместной работе. И, разумеется, хотел бы сегодня поблагодарить каждого, кто готов поддержать меня на предстоящих выборах Президента России.

Мне часто задают вопрос: буду ли я проводить избирательную кампанию, и если буду, то как.

Уверен, что действующему главе государства не следует заниматься собственной рекламой – надо было делать это в течение четырех лет: митинговать, сочинять всякие красивые сказки, красивые, но далекие от нашей реальной жизни. Вместе с тем считаю, что я просто обязан отчитаться перед моими избирателями и всей страной за то, что было сделано в течение последних четырех лет, и доложить людям о том, что намерен делать в период ближайших четырех лет, если 14 марта граждане России окажут мне доверие.

Именно об этом – о проделанной работе и планах на будущее – и хотел бы сегодня поговорить.

Но прежде чем сказать, что было сделано, давайте вспомним, в каком состоянии находилась страна в конце 99‑го – начале 2000 года и какие причины, какие факторы повлияли на это состояние.

Переход к демократии и рыночной экономике в начале 90‑х был самым активным и решительным образом поддержан гражданами России, которые сделали окончательный и, хочу это подчеркнуть еще раз, бесповоротный выбор в пользу свободы. Это было огромным и реальным достижением российского народа, думаю, одним из самых больших достижений нашей страны в XX веке.

Но какую цену мы вынуждены были заплатить за это? Деструктивные процессы разложения государственности при развале Советского Союза перекинулись – и это можно и необходимо было предвидеть – на саму Российскую Федерацию.

Политические спекуляции на естественном стремлении людей к демократии, серьезные просчеты при проведении экономических и социальных реформ привели тогда к очень тяжелым последствиям. За чертой бедности оказалась фактически треть населения страны. При этом массовым явлением стали многомесячные задержки с выплатой пенсий, пособий, заработных плат. Люди были напуганы дефолтом, потерей в одночасье всех денежных вкладов и всех своих сбережений, не верили уже и в то, что государство сможет исполнять даже минимальные социальные обязательства.

Страну лихорадило от забастовок горняков, учителей, других работников бюджетной сферы. Ставки налогов постоянно повышались, а фискальная политика в целом была направлена на элементарное выживание.

Большинство крупных банков, как мы знаем, обанкротилось, и после кризиса 98‑го года кредитная система была практически парализована.

Больше того, страна впала в унизительную зависимость от международных финансовых организаций и разного рода международных финансовых спекулянтов. Только вдумайтесь: в пересчете к ВВП внешний долг России на конец 99‑го года составлял почти 90 процентов.

Все эти обстоятельства вкупе с только что пережитым дефолтом не давали забыть о реальной возможности новых экономических потрясений.

Ситуация усугублялась тем, что к этому времени Россия в значительной степени утратила самостоятельные позиции на внешней арене. А те силы в мире, которые продолжали жить стереотипами холодной войны и, несмотря на «сладкие» речи, продолжали рассматривать Россию в качестве своего политического соперника – всячески поддерживали все, что могло как можно дольше законсервировать подобное состояние нашей страны.

 

Мы получили свободу, но этого не понимаем. До сих пор не можем понять, что свобода для России – это и есть национальная идея, это и есть содержание жизни человека, главнее которого нет… Почему россияне боятся свободы? Вот это мне не понятно. Мы не боимся войн, голода и холода. Все это мы пережили и даже этому аплодировали. Сейчас никак не можем пользоваться плодами свободы. Это печальный итог перестройки. Что же касается ее потерь, то они очевидные: номенклатура потеряла власть и до сих пор злобится по этому поводу («Трибуна», 15.03.2005).

Александр Яковлев, бывший член Политбюро ЦК КПСС, бывший советник Президента СССР

 

Не менее драматично развивалась ситуация и во внутриполитической сфере. Конституция страны и федеральные законы утратили во многих регионах качество актов высшей юридической силы. Региональные парламенты принимали законы вразрез с конституционными принципами и федеральными нормами. Федеральные акты применялись избирательно, что называется, по собственному усмотрению. И неизбежным следствием такой «конкуренции» стал произвол властей, от которого только страдали люди.

Борьба за «особые» финансово‑экономические режимы была постоянным предметом торга регионов с федеральным центром. Дело дошло до того, что отдельные регионы фактически оказались вне единой правовой и финансовофискальной системы государства, перестали отчислять налоги в федеральный бюджет, требовали создания так называемых собственных золотовалютных резервов, собственных энергетических, таможенных систем, региональных денежных единиц. Результат – экономическое неравенство регионов и, как следствие, экономическое неравенство граждан. И это становилось нормой. Разрушался только еще нарождающийся единый рынок товаров и услуг.

Сепаратистские процессы, вызревавшие в России в течение нескольких лет, не получали адекватного ответа со стороны власти, но были активно поддержаны международными экстремистскими организациями и в конечном итоге выродились на Северном Кавказе в наиболее опасную форму – терроризм. Речь здесь в первую очередь, конечно, о Чечне.

После подписания Хасавюртовских соглашений, в результате которых были брошены на произвол судьбы и сама Чечня, и весь чеченский народ, кому‑то могло показаться, что кошмар гражданской войны закончился. Не тут‑то было.

 

К 1991 году было разрушено все, что можно, и на этих обломках началась жизнь, которую называют постперестройкой. В результате ее сформировалось исторически бесперспективное общество, которое опиралось на слабые бесперспективные классы и группы. Вот единственный итог, к которому привели реформы Горбачева. Какие из этого следуют уроки? Первый из них говорит о том, что невозможно осуществлять реформы без субъекта реформ, без ответа на вопрос, кто их осуществляет. Второй урок, который нужно вынести из перестройки: нельзя путать революцию и эволюцию вместе. Нельзя говорить, что мы революцией все разрушим, а созидание передадим живому творчеству масс. И третий урок: каждый раз, когда мы объявляем, что входим в мировое сообщество, то обязательно начинаем разваливаться. В то время как без собственной мировой линии (философия, вопросы будущего, геополитика) жить автономно мы не сможем. Это не значит, что нужно быть закрытыми. Не надо сводить все к альтернативе: вольемся мы во что‑либо или нет («Трибуна», 15.03.2005).

Сергей Кургинян, политолог

 

Чувствуя нашу слабость, понимая всю расхлябанность власти и удручающее моральное состояние общества, летом 99‑го года многочисленные банды международных террористов пошли, как и следовало ожидать, дальше. Они обнаглели настолько, что совершили открытое нападение на Дагестан, совершили агрессию с целью отторжения от России и вовлечения в зону своего криминального влияния дополнительных наших территорий.

Насколько это было опасно для Кавказа, для России в целом – особенно с учетом традиционного компактного расселения народов юга России и некоторых прилегающих к югу России территорий, – объяснять, думаю, не надо: достаточно посмотреть на трагедию распада Югославии, чтобы сделать все необходимые выводы.

Замечу, что Россия всегда была весьма сложным государственным образованием, требовала к себе бережного, я бы сказал, профессионального отношения. Но, к сожалению, к концу 90‑х годов, и это надо признать, она под ударами всех вышеперечисленных негативных факторов стала утрачивать основные признаки единого государства. Это то, с чем мы столкнулись, и то, в каких условиях нам необходимо было одновременно решать и острейшие каждодневные проблемы, и работать на то, чтобы заложить новые – долгосрочные – тенденции роста. Власть фактически постоянно должна была разгребать текущие завалы, защищать целостность страны в борьбе с сепаратизмом и международным терроризмом и при этом закладывать основы нашего будущего.

И сегодня я просто обязан сказать слова благодарности всем, кто в этой трудной ситуации отстоял демократические завоевания народа, кто не сломался в тяжелых жизненных условиях и ситуации и собственным трудом помог стране встать на ноги.

Мы также обязаны вспомнить и сохранить в нашей памяти тех, кто в условиях практической неготовности государства к обеспечению безопасности своих граждан и защите своей территориальной целостности до конца выполнил свой долг перед Родиной – выполнил, как это, к сожалению, не раз бывало в истории нашей страны, ценой собственной жизни.

С тех пор прошло четыре года, четыре года напряженной и непростой работы. Конечно, хотелось бы добиться большего, чем те результаты, которые у нас сегодня есть, но и сделано все‑таки немало.

Прежде всего в стране восстановлен конституционный правопорядок, укреплена – а по сути, отстроена заново – вертикаль федеральной исполнительной власти. Российский парламент стал профессионально работающим законотворческим органом. Восстановлено единое правовое пространство страны.

Пресечены опасные процессы деградации государственной власти, ослабления армии, разрушения правоохранительных органов, других силовых структур. Идут кардинальные по своей сути изменения в системе правосудия.

Принципиально изменилась и экономическая ситуация: рост ВВП с 99‑го года составил почти 30 процентов – 29, 9; в три раза упал уровень инфляции; отпала необходимость запредельно повышать уровень налоговых ставок для покрытия минимальных потребностей государства; и как результат вот уже второй год подряд наращивают темпы производства средние компании. Эффективно работающих предприятий в стране сегодня – многие тысячи. На рынке начинают побеждать те, кто работает более эффективно, а не те, кто наживается на экономически неоправданных льготах и преференциях.

Это значит, что пусть трудно, медленно, но структурные преобразования все‑таки начались. Они проявляются в увеличении инвестиций в основной капитал и, что очень важно, в развитии внутреннего рынка, в росте внутреннего потребления.

Одним из фундаментальных достижений последних лет считаю обретенную нами финансовую независимость и стабильность курса национальной валюты – рубля.

Проблема выплаты внешнего долга практически решена. В прошлом году, как и в предыдущие годы, мы выполнили все свои финансовые обязательства. Только в 2003 году мы выплатили 17 миллиардов долларов, а страна этого даже не почувствовала. Всего же за эти годы Россия по внешним долгам вместе с процентами выплатила 50 миллиардов долларов.

И в то же время золотовалютные резервы ЦБ достигли рекордного уровня за всю историю страны, включая и ее советский период, – более чем 84 миллиарда долларов.

Мы многократно усилили инвестиционную привлекательность России, и прямым подтверждением этого стало присвоение России инвестиционного рейтинга.

Эти пока скромные, но все‑таки очевидные и положительные сдвиги в экономике позволили сделать первые шаги по решению социальных проблем и укреплению жизненного уровня наших граждан.

В отдельных отраслях производства и некоторых регионах мы еще сталкиваемся с задержками по заработной плате, но такого общенационального характера, как это было раньше, эта проблема уже не имеет: забыты хронические невыплаты пенсий и пособий; четыре раза за 3 года повышался минимальный размер оплаты труда; в стране как массовое явление исчезли забастовки.

Начиная с 2000 года достигнута положительная динамика всех основных социальных показателей. Я знаю, Правительству не всегда удается предотвращать экономически неоправданный рост цен, но все‑таки доходы граждан растут опережающими темпами. И это подтверждают цифры, которые известны, но которые я еще раз сейчас назову, причем цифры за минусом инфляции, я хочу это подчеркнуть, то есть с учетом роста цен, колебания валюты и других факторов.

Так, средний размер пенсий в реальном выражении вырос с 99‑го года почти на 90 процентов. Реальные доходы населения выросли за этот же период в полтора раза. Последовательно из года в год растет реальная заработная плата: с 99‑го года она почти удвоилась. Повторюсь, речь идет о росте реальных доходов – номинальные, то есть абсолютные, показатели, конечно, намного выше.

Значительно, почти на треть, сократилась безработица. Число людей с доходами ниже прожиточного минимума у нас пока еще слишком велико, но тоже сократилось на одну треть.

Главное, что хотел бы сегодня выделить: из нашей жизни уходит неопределенность перспектив, уходит неясность и невозможность строить какие бы то ни было долгосрочные планы. В обществе наконец, как кажется, преодолен страх перед болезненными последствиями реформ.

Однако нельзя забывать и другое: одновременно с этим растут справедливые требования людей к эффективности государственной работы, растут их запросы к уровню и качеству жизни.

Хотел бы здесь подчеркнуть: несмотря на весь масштаб перемен, мы лишь создали плацдарм для решительного поворота в экономическом развитии страны, поворота, ведущего к качеству жизни, сопоставимому с развитыми странами, и уже через это – к такому авторитету и к такому влиянию России, которые будут достойны и нашей тысячелетней истории, и наших интеллектуальных ресурсов, и наших возможностей для полноценного участия в мировом разделении труда.

 

Вопрос: «Ваше личное отношение к развалу Союза?»

– По моему глубокому убеждению, развал Советского Союза – это общенациональная трагедия огромного масштаба. Я думаю, что рядовые граждане бывшего Советского Союза и граждане постсоветского пространства, стран СНГ, рядовые граждане, ничего от этого не выиграли. Но это состоялось. Это принято народами этих стран, признано международным сообществом и самой РФ. Это полноценные независимые государства, и нужно относиться к ним с уважением. С уважением, это значит признавать их законные интересы, и вот на этой почве здесь есть плюсы и для нас. Плюсы заключаются в том, что Россия должна перестать быть дойной коровой для всех и каждого. Мы, выполняя требование относиться ко всем нашим партнерам, учитывая их интересы, вправе потребовать такого же отношения к себе, чтобы все учитывали наши интересы. И на этой основе выстраивать новые отношения. Можем мы это сделать эффективно или нет? Я просто убежден, что можем. У нас в отличие от других регионов мира, если взять постсоветское пространство, есть явные преимущества. У нас есть язык межнационального общения, русский язык, на котором все говорят, у нас похожий менталитет, у нас общая история, у нас взаимопроникновение экономик, производств и личных связей.

 

А. ШЛЯЙФЕР, Л. ТРЕЙЗМАН РОССИЯ – НОРМАЛЬНАЯ СТРАНА [58]

 

Шляйфер Андрей – почетный профессор экономики Гарвардского университета, в 1992–1996 гг. – один из экономических советников правительства РФ.

Трейзман Дэниэлъ – профессор политических наук Калифорнийского университета (Лос‑Анджелес).

 

Последние пятнадцать лет стали для России периодом небывалых преобразований. На смену коммунистической диктатуре явилась многопартийная демократия, и руководство страны приходит к власти в результате очередных выборов. Централизованная плановая экономика преобразована в капиталистическую, в основу которой положены рыночные отношения и частная собственность. Россия осуществила мирный вывод своих войск из стран Восточной Европы и бывших республик Советского Союза, позволив последним обрести статус независимых государств. Сегодня в лице России Запад имеет дело не с агрессивным соперником, ощетинившимся против него тысячами ядерных ракет, а с партнером, готовым к сотрудничеству в том, что касается вопросов разоружения, борьбы с терроризмом и обуздания гражданских войн.

 

То, что сделал Горбачев, нанесло самый большой ущерб нашему государству, нашему народу. Ни один царь, ни одна война не наносила такого ущерба… В тот период изменения в государстве были нужны, но надо было решить проблему государства, используя мощь партии, КГБ и армии. Нужно было превратить страну в единое российское унитарное государство, разделить КПСС на две партии. Но переходить на президентскую республику, породившую Ельцина, который нанес еще больший вред, чем Горбачев, было нельзя. Введение в стране частной собственности должно было ограничиться возможностями иметь лошадь и разводить кроликов. Но никто не просил создавать ЮКОСы. Нынешняя власть сейчас пытается исправить ошибки Горбачева и Ельцина, но многие опять недовольны (Интерфакс, 10.03.2005).

Владимир Жириновский

 

Казалось бы, обновление России не может не явиться поводом для торжества. Двадцать лет назад такая метаморфоза могла прийти в голову только крайне наивному идеалисту. Однако настроение у западных обозревателей далеко не праздничное. Положение России рассматривается как бедственное, а 1990‑е годы – как десятилетие, ставшее катастрофой для всего ее народа. Журналисты, политики и ученые пишут о России не как о стране среднего достатка, стремящейся освободиться от пережитков коммунистического прошлого и найти свое место в мире, а как о государстве, лежащем в руинах, населенном криминальными элементами и представляющем собой угрозу мировому сообществу как рассадник многих социальных недугов. ‹…›

Правда, сравнительно недавно на короткое время замаячили проблески оптимизма. В быстром росте экономики и в приходе на смену слабому здоровьем Борису Ельцину молодого и собранного Владимира Путина некоторые увидели признаки начала стабилизации. ‹…› Но вскоре оптимизма поубавилось. Когда в октябре 2003‑го ‹…› был арестован ‹…› нефтяной магнат Михаил Ходорковский, ‹…› казалось, сбываются наихудшие опасения относительно того, что авторитарные силы возьмут реванш. По словам обозревателя The New York Times Уильяма Сэфайра, Россией правит «схватившая страну за горло» «властолюбивая мафия» из бывших офицеров КГБ и военных. Когда было объявлено о победе пропутинской «Единой России», которая набрала более 37% голосов на декабрьских парламентских выборах 2003‑го, Сэфайр мрачно заявил о возвращении «однопартийной системы» и пришел к выводу о том, что эксперимент с демократией в России «находится при последнем издыхании».

Однако данные об укреплении позиций России, ее макроэкономической стабильности, неравенстве доходов и состоянии корпоративных финансов в стране, информация о российских выборах, коррупции и свободе печати наводят на мысль о наличии серьезного расхождения между чрезвычайно негативными оценками и реальными фактами. ‹…›

Экономическая и политическая системы в России пока далеки от совершенства, но их недостатки типичны для стран со сходным уровнем экономического развития. Как в 1990 году, так и сегодня Россия является страной со средним достатком, ВВП которой составляет примерно 8 тыс. долларов на душу населения и, по оценкам ООН, при равной покупательной способности, сопоставим с ВВП Аргентины за 1991‑й и Мексики за 1999‑й. Подавляющее большинство демократий с подобным уровнем дохода далеки от идеала: их правящие круги поражены коррупцией, судебная власть политизирована, пресса почти никогда не бывает полностью независима. Для этих стран характерны существенное неравенство доходов, концентрация корпоративной собственности, турбулентность макроэкономических показателей. ‹…› Превалирующий взгляд на Россию напоминает отражение в кривом зеркале: черты узнаваемы, но пропорции искажены до абсурда. Чтобы увидеть отчетливое изображение России, следует вернуться к фактам.

Широко распространено мнение о том, что в 1990‑е в российской экономике произошел катастрофический спад. Например, в одном из докладов в Палате общин Великобритании за 1998 год утверждалось, что уровень жизни в России «впервые опустился до показателей первых послевоенных лет». Согласно Госкомстату, за период с 1991‑го (год отставки Михаила Горбачева) по 2001‑й (Путин уже год находился у власти) объем ВВП на душу населения в реальном исчислении снизился на 24%. С 1991‑го по 1998‑й, прежде чем подняться, ВВП упал на 39%.

‹…› При внимательном ознакомлении с данными ‹…› возникают сомнения в справедливости общепринятой аргументации о масштабах спада российской экономики. ‹…› Сравнение России 1990‑х с другими посткоммунистическими странами еще больше подрывает мнение о том, что экономические недуги России являются исключительными. Согласно официальным данным, объем производства снизился во всех без исключения посткоммунистических экономиках Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Это и новые демократии, такие как Россия и Польша; и страны, в которых до сих пор сохраняется диктатура, такие как Белоруссия и Таджикистан; это и страны, быстро продвигающиеся по пути реформ (Чехия, Венгрия); и государства, в которых этот процесс идет очень медленно (Украина, Узбекистан). Универсальный характер данного явления предполагает наличие общей причины. Во‑первых, возможно, все объясняется сокращением военного и экономически нерентабельного производства, объем которого ранее также учитывался. Во‑вторых, вполне вероятно, что распад плановой системы во всех государствах на постсоветском пространстве породил временную дезорганизацию в экономической сфере. Справедливость и того, и другого соображения подтверждает тот факт, что по истечении ряда лет почти во всех странах постепенно пошел вверх официально зарегистрированный показатель объема производства.

Данные о спаде в экономиках посткоммунистических стран подрывают основы еще одной распространенной теории сокращения объемов производства в России. Некоторые утверждают, что чрезмерно высокие темпы реформирования лишь усугубили кризис ‹…›. В действительности очевидной связи между скоростью протекания реформ и изменением официального объема производства в странах Восточной Европы и бывших республиках Советского Союза нет. Группа наименее пострадавших стран, согласно официальным цифрам, включает как государства, быстро реформирующиеся (Эстония, Польша, Чехия), так и медленно или совсем не реформирующиеся (Белоруссия, Узбекистан). Страны, которым пришлось тяжелее всего, тоже не похожи друг на друга: тут и отказавшиеся от преобразований Таджикистан и Туркменистан, и некоторые из тех, кто пытался осуществить реформы (Молдавия).

Особенно полезно сопоставить Россию и Украину. До перехода на капиталистические рельсы Украина имела большую численность населения (около 52 млн. на 1991 год), индустриально развитую экономику, значительные природные ресурсы и политическую культуру, сходную с российской. В отличие от России там реформы проводились осторожнее, причем гораздо большая доля экономики осталась в руках государства. И все же с 1991‑го по 2001‑й здесь было официально зарегистрировано сокращение ВВП на душу населения на 45%, почти вдвое превосходящее сокращение ВВП в России.

‹…› Девяностые годы стали для России десятилетием сильнейшей макроэкономической турбулентности. С декабря 1991 по декабрь 2001 года стоимость рубля по отношению к американскому доллару упала почти на 99%. В 1998‑м ‹…› спекулятивный кризис прорвал оборону Центробанка, вынудив правительство девальвировать рубль. После этого многие пришли к выводу, что российские экономические реформы провалились.

И все же российский кризис не был изолированным явлением: он произошел на фоне прокатившейся по всему миру волны валютных кризисов. Как ни странно звучит статистика о падении рубля на 99%, но, по данным МВФ, в 11 других странах, включая Белоруссию, Бразилию, Турцию и Украину, в 1990‑е годы произошли еще более крупные обвалы национальных валют. Больше того, при том что в 1998‑м рубль упал за два месяца сразу на 61%, в период с января 1992 по декабрь 2001 года подобные или даже более значительные двухмесячные валютные коллапсы случались 34 раза в 20 различных странах. ‹…›

Считается также, что сами методы экономического реформирования в России способствовали обострению экономического неравенства. Часто все беды списываются на приватизацию. ‹…› Неравенство в России, безусловно, заметно обострилось со времен падения коммунизма. Согласно официальной российской статистике, коэффициент Джини – показатель экономического неравенства, выраженный в цифрах от нуля (полное равенство) до единицы (абсолютное неравенство), – между 1991 и 1994 годами вырос с 0,26 до 0, 41, после чего остановился на уровне примерно 0, 40.

Но приватизация не могла вызвать рост неравенства в доходах населения по одной простой причине: он начался еще до приватизации. Наиболее резкое увеличение коэффициента Джини было отмечено в России в период с 1991‑го по 1995‑й, а его пик приходится на 1994 год, когда еще не могли материализоваться какие‑либо последствия приватизации ‹…›.

‹…› 77% подъема неравенства в доходах населения в России объясняется не приватизацией, безработицей или ростом доходов в сфере бизнеса, а увеличивающимся разрывом в уровне заработной платы. Одни работали в процветающих компаниях, стремительно богатевших в условиях свободного рынка и открытой торговли, а другие – в постепенно разорявшихся фирмах и в государственном секторе. Драматизм ситуации в связи с усилением неравенства доходов в России в значительной степени обусловлен потрясениями, неизбежно сопровождающими рационализацию экономической деятельности.

Часто можно услышать, что экономические реформы в России породили малочисленный класс олигархов, которым удалось за бесценок приобрести дорогостоящие предприятия на залоговых аукционах и затем целиком изъять из них активы. Считается, что изъятие активов и привело к застойному инвестированию и замедлению экономического роста.

Сфера крупного бизнеса в России действительно контролируется группой финансовых магнатов. Но это характерно для большинства развивающихся капиталистических стран – от Мексики, Бразилии и Израиля до Южной Кореи, Малайзии и ЮАР. Даже в развитых странах, таких как Италия и Швеция, крупнейшие компании, как правило, управляются государством или династиями промышленников, причем зачастую несколько таких семейств контролируют большую долю государственного производства посредством финансовых и индустриальных групп. Крупные бизнесмены обязательно имеют связи в политических кругах, они получают займы и субсидии от правительства (например, в Южной Корее и в Италии), участвуют в процессе приватизации (в Мексике и в Бразилии) или занимают важные государственные посты, сохраняя при этом связь с собственными компаниями (в Италии и в Малайзии). Олигархическая форма собственности возникла и в других странах с переходной экономикой, например в Латвии и в ряде государств Центральной Азии.

После финансового кризиса в Азии эта система политизированной собственности получила уничижительное название «блатной капитализм», несмотря даже на то, что на ее фоне в нескольких странах наблюдался невиданный экономический рост и что именно этой системе Малайзия и Южная Корея обязаны возрождением своих экономик. ‹…›

Это, конечно, не означает, что олигархи озабочены благополучием общества, далеки от политических интриг и преданы интересам мелких акционеров. Они извлекли немало выгод из полюбовных соглашений с правительством, стремясь консолидировать контроль над своими компаниями, в массовом порядке занижали стоимость акций, принадлежавших не владевшим контрольным пакетом акционерам. Защита прав инвесторов и корпоративное управление в России по‑прежнему развиты недостаточно. Но и в этом Россия не одинока: подобная ситуация типична для развивающихся стран со средним доходом, где экспроприация мелких акционеров – практика почти повсеместная. Реформы в законодательной сфере постепенно смягчают эти проблемы, но они, как правило, проводятся на более высоком уровне экономического развития, чем у нынешней России. ‹…›

Итак, вступив в 1990‑е как разваленная централизованная экономика, Россия к концу десятилетия превратилась в стремительно развивающуюся рыночную систему. Российскую экономику, конечно, не назовешь хрестоматийным эталоном капиталистических отношений. Как и другие страны со средним достатком, Россия страдает от нерешенной проблемы неравенства в доходах населения, финансовых кризисов, разросшейся теневой экономики, тесного переплетения политической и экономической власти. Но утверждать, что российская экономика – уникальное в своем уродстве образование, было бы слишком большим – и безграмотным – преувеличением.

В конце 1990‑х годов председатель Банковского комитета Палаты представителей Конгресса США Джим Лич, ссылаясь на свое исследование, проведенное среди самых коррумпированных режимов мира, писал, что режимы Фердинанда Маркоса на Филиппинах, Мобуту в Заире, Сухарто в Индонезии не идут ни в какое сравнение со «всепроникающей, допустимой в политических кругах коррупцией» в посткоммунистической России. Другие встречающиеся определения коррупции в России столь же беспощадны. ‹…›

А что говорят источники, менее зависимые от оценок непосвященных? Летом 1999‑го Всемирный банк и ЕБРР провели опрос коммерческих директоров в 22 бывших соцстранах. Респондентов просили определить ту часть годового дохода «компании вроде вашей», которая обычно уходит в виде неофициальных платежей государственным чиновникам, чтобы «продвинуть тот или иной вопрос». ‹…› По обоим показателям («бремя взяточничества» и «захват государства») Россия оказалась в самой середине списка посткоммунистических стран. В среднем, согласно этому опросу, российские компании тратят 2, 8% своих доходов на взятки должностным лицам. Это меньше, чем в Украине и Узбекистане, и намного меньше, чем в Азербайджане (5, 7%) и Киргизии (5, 3%). Процент респондентов, ответивших, что их компаниям «иногда», «часто», «в большинстве случаев» или «всегда» приходится давать взятки государственным чиновникам, чтобы повлиять на содержание новых законов, декретов или постановлений, тоже довольно средний – 9%. Для сравнения: в Азербайджане этот показатель составил 24%, в Латвии и Литве – 14%, в Белоруссии и Узбекистане – 2%. В обоих случаях полученные данные по России практически подтверждают предположения, отправным пунктом которых является уровень ее экономического развития.

 

Основной проблемой всех двадцати лет трансформации общества был разрыв между авангардом общества, проводящим реформы, и интересами консервативного большинства. Все, что мы имеем, мы сделали с собой сами («Солидарность», 16.03.2005).

Глеб Павловский

 

Последние десять лет западные наблюдатели весьма резко отзываются о российских политических институтах. В июне 2000 года The Economist назвал Россию «фальшивой демократией». В то же время недавно в этом издании Иран, где законодательство целиком находится под строгим контролем невыборного совета из религиозных деятелей, а ученые могут поплатиться жизнью за инакомыслие в вопросах вероучения, был назван «квазидемократическим» государством. Начиная с 2000‑го правозащитная организация Freedom House неизменно ставит России «пятерку» за соблюдение политических свобод и «пятерку» же за обеспечение гражданских свобод по шкале от 1 (высшая оценка) до 7 (низшая оценка). Получается, что российский политический режим по своей приверженности демократии значительно уступает Бразилии времен военной хунты конца 1970‑х, а его приверженность гражданским свободам не идет ни в какое сравнение со взглядами на демократию нигерийского диктатора Бабангиды в 1991 году. Кувейт, будучи наследственным эмиратом, где запрещены политические партии, женщины лишены права голоса на выборах в органы законодательной власти, а за критику в адрес эмира людей сажают в тюрьму, пользуется более высоким рейтингом с точки зрения политических свобод. ‹…›

Насколько плохо обстоят дела с демократией в России? Насколько ограничена свобода новостных СМИ? Никто не отрицает, что российские политические институты во многом несовершенны и гражданские свободы соблюдаются далеко не всегда. Тенденции, возникшие в период президентства Путина, вызывают тревогу и могут в дальнейшем еще более ухудшиться. Но все же, по всем объективным сравнительным стандартам, обвинения западных наблюдателей в адрес российских институтов за последние десять лет до невозможного преувеличены. С точки зрения политической обстановки Россия находится в ряду наиболее демократичных в регионе. Что же касается изъянов демократии в стране, то они характерны для многих государств со средним достатком.

‹…› Обвиненные в социальной апатии россияне в действительности активнее посещают избирательные участки, чем американцы. Процент явки избирателей в России никогда не опускался ниже 54%. Для сравнения: в ходе недавних президентских и парламентских выборов в США средний показатель явки избирателей составил приблизительно 50%.

В условиях «фальшивой демократии» следовало бы ожидать, что официальные результаты выборов будут подогнаны под запросы властей предержащих. Тем не менее итоги голосования зачастую шокировали правящую элиту. ‹…› В 1993‑м элиты были напуганы результатами, которых добился Владимир Жириновский со своими шутовскими ультранационалистами. А в 1995 году наблюдателей удивила КПРФ, возглавившая партийный список с 22% голосов. В 1999‑м коммунисты повторно добились большого успеха, сумев набрать 24%. ‹…›

Наиболее резкой критике подверглась российская пресса. В 2002 году Россия получила 30 баллов по шкале Freedom House, отражающей уровень «политического давления, контроля и насилия» по отношению к СМИ, при этом 0 – высший балл, а 40 – низший. Таким образом, Россия оказалась в списке ниже Ирана, где за два года было запрещено сорок газет, за решеткой оказалось больше журналистов, чем где‑либо в мире, а работников СМИ наказывают плетьми… ‹…› В сравнении с другими странами со средним достатком ситуация с государственным преследованием прессы в России просто вопиюще нормальна. Когда в 2000 и 2001 годах администрация Путина попыталась вытеснить Березовского и Гусинского из медийного бизнеса, западные журналисты забили тревогу. Но гораздо меньшую озабоченность вызвала у них удивительно похожая кампания в Южной Корее. Выполняя, по мнению многих, политический заказ президента страны Ким Дэ Джуна, пожелавшего «наказать» газеты, выступавшие с критикой его деятельности, Национальная служба налогообложения Кореи и Комиссия по честной торговле провели расследование в 23 медийных компаниях и предъявили им многомиллионные штрафы. По заданию прокуратуры руководители трех консервативных газет, наиболее активно критиковавших политику Ким Дэ Джуна, были арестованы и помещены в одиночные камеры. ‹…› В последние месяцы критики российской демократии активизировались: создается впечатление, что недавние события подтверждают их мрачные прогнозы. ‹…› Сэфайр, к примеру, сокрушался по поводу возвращения «однопартийной системы» и «возрождения автократии». ‹…› Учитывая, что с момента прихода Путина реальный доход населения ежегодно прирастает примерно на 10%, а с октября 2002 по октябрь 2003 года был отмечен скачок сразу на 17%, было бы удивительно, если б пропутинские партии не пользовались популярностью. ‹…›

 

В. ТРЕТЬЯКОВ. ДИАГНОЗ: УПРАВЛЯЕМАЯ ДЕМОКРАТИЯ [59]

 

Юрий Лужков, запутавший осенью всю политологическую элиту страны своими рассуждениями о том, что «у нас не власть, у нас режим», сам того не подозревая, все‑таки поставил, хоть и неграмотно, один из фундаментальных вопросов сегодняшнего дня в России, ставший особо актуальным после артистичной отставки Бориса Ел