Глава 12. По прежнему — Монако. Все еще — благотворительный бал, посвященный 150-летию автоспорта

 

 

«Это скопище машин

На тебя таит обиду.

Светло-серый лимузин!

Не теряй ее из виду!

Впереди — гляди — разъезд!

Больше риска, больше веры!

Опоздаешь! Так и есть!..

Ты промедлил, светло-серый!»

 

В.С. Высоцкий. «Песня о двух красивых автомобилях»

 

Яркие южные звезды двоились и расплывались в глазах. Ник стояла, запрокинув голову, и смотрела в ночное небо.

Мысль сделать именно так возникла в голове неожиданно — не иначе, какие-то обрывочные воспоминания из пансионской юности. Если очень хочется плакать — нужно поднять голову вверх, чтобы не испортить макияж. На душе было так погано, что подпорченный макияж должен был бы волновать ее менее всего. Но Ник привыкла уважать чужой труд. А, увидев себя сегодня в зеркале после тех титанических усилий, которые приложили Корделия и ее девочки, Ник не могла относиться к себе как… к себе. Она попросту не узнала свое отражение. И теперь относилась к себе, такой нереально, невозможно, неузнаваемо красивой, как к произведению искусства. Которое ей отчего-то хотелось сохранить, несмотря ни на что. Несмотря на то, что тот, кому в самой-самой глубине души ей очень хотелось понравиться в таком виде, разбил вдребезги ее хрупкую мечту. Сначала вознес на небо этим полным восхищения взглядом и нежным поцелуем руки, от которого она вздрогнула всем телом. А потом, с размаху, наотмашь… Он ее просто не узнал! Он улыбался и целовал руку другой! А когда понял, кто перед ним… Поздравляю тебя, Николь! Ты наконец-то увидела на лице великого и бесстрашного Падрона выражение настоящего ужаса.

Ник еще сильнее, до боли в шее запрокинула голову, как будто это могло удержать готовые пролиться слезы. Жалко ведь портить такую красоту, вон девушки сколько времени старались. А она сейчас постоит, продышится и пойдет потихоньку домой. И больше никогда не увидит Кайла Падрона. Все, к черту неустойки и что там еще предусмотрено по контракту! Нет таких денег, ради которых стоит терпеть такое!

 

Доигрался. Допрыгался. Довыпендривался.

Этими и другими, еще более резкими словами потчевал себя Кайл, шагая по коридорам шикарной резиденции правящей семьи Гримальди. Растерянность и подступающая паника — вот те чувства, которые полностью владели им. Как он мог, черт побери, не узнать… ее?! И где ее искать? И, самое главное, что делать, когда найдет?

Его глаза выхватили на фоне стены фигуру весьма внушительную, но пытающуюся казаться как можно неприметней. Сотрудник охраны. То, что надо!

— Простите?

Фигура изобразила всем своим видом сдержанное внимание.

— Вы не видели тут девушку? Ээээ… голубое платье, светлые волосы. Красивая и… возможно… немного расстроенная.

— Насколько расстроенная? — деловито поинтересовался охранник.

Кайл поморщился.

— Очень.

— Я не видел, — качнул головой здоровяк, — сейчас уточню.

Отошел на пару шагов, вполголоса переговариваясь по рации со своими коллегами, разбросанными по всему зданию. Затем вернулся к Кайлу.

— По коридору прямо, потом налево. И еще раз налево. Там ее видели недавно.

Кайл кивнул и двинулся в указанном направлении.

Паника нарастала. Что, Кайл, хотел собрать себя в единое целое? Преодолеть пропасть между Голосом и Шарки? Поздравляю! Теперь их трое! Прекрасная незнакомка… а у него, несмотря ни на что, сердце предательски дрогнуло, когда вспомнил, как отреагировал на нее… бесившая его Шарки… и его любимый Голос… и все это — один и тот же человек! Его проблемы множились просто с ужасающей скоростью.

Он едва не проскочил. Как заметил, непонятно. Натренированным за годы езды на предельных скоростях боковым зрением, не иначе. Небольшой балкончик, а на нем — одинокий силуэт в светлом платье на фоне темного неба.

Кайл подошел к балконной двери. Со стороны балкона такие двери обычно не запираются. Значит, надо просто потянуть на себя ручку и выйти… туда, к ней. И…

Он глубоко вздыхает, пытаясь собрать скачущие мысли. Так, во-первых, успокоиться. Во-вторых, настроиться на то, что сейчас он будет разговаривать не с Шарки, не с Голосом из штурманского кресла, и не со сногсшибательной красавицей, увиденной им в зале. Он будет говорить с человеком, в котором есть это все! С Николь Хант. Впрочем, проще всего ему было найти общий язык именно с красавицей-блондинкой. Уж с такими-то он умел разговаривать! Хотя нет, одернул он себя, как раз с ними он обычно не совсем… разговаривал. Ладно, обойдется как-нибудь, сколько еще можно тут торчать перед дверью, как идиот.

Не давая себя времени на то, чтобы опомниться и струсить, он поворачивает ручку и шагает внутрь. Она вздрогнула. Но не обернулась, продолжая стоять, запрокинув голову, обнимая себя руками. Что ж, звезды сегодня действительно красивы…

— Николь…

Она вздрогнула еще раз, ощутимее. И, хрипло, через силу:

— Шарки!

Кайл чуть не застонал. Как же он усложнил себе задачу!

— Ник, послушай…

— Шарки! — шипит она. — Меня зовут Шарки!

— Я больше никогда не назову тебя так…

— А я больше никогда не собираюсь разговаривать с тобой! Вообще! Ты понял?

Что сказать? Довыпендривался…

— Ник, послушай… — повторяет он.

— Я — Шарки! — упрямо в ответ. И почти кричит уже.

— Да послушай же! — не выдерживает он и тоже почти кричит в ответ. Выдыхает шумно. Надо успокоиться. — Ник, я прошу, выслушай меня…

Молчит. И на том спасибо. Он стоит у нее за спиной и, наперекор всему, любуется красивой тонкой шеей. Слепой он был, что ли?..

Кайл усилием воли заставляет себя сосредоточиться. Главное сейчас — вернуть ее в зал, иначе все мероприятие срывается, и чем это грозит лично ему… черт, лучше об этом не задумываться.

— Послушай, — он выдыхает, собираясь, — я знаю, что вел себя как последний идиот. И нет мне оправданий. Я расскажу тебе о том, почему я это делал. Потом. Когда сам в этом разберусь. А сейчас… Николь, прости меня, пожалуйста. Прости меня… за все.

Плечи вздрагивают в судорожном вздохе.

— Ник…

— Уходи.

Черта с два! Куда ему идти, когда он должен быть здесь, с ней! Нет, он не уйдет.

— Николь, что мне сделать, чтобы ты простила меня?

— Уйди. Сейчас. Немедленно!

Это мы обсуждали, не вариант. Он лихорадочно соображает. Он никогда раньше не просил, не вымаливал прощения. Тем более — у женщины. Что сделать? Все, все, что угодно, но нужно, чтобы она его простила!

— Хочешь, я встану на колени?

— Вставай.

И на колени он ни разу в жизни не становился. Только в детстве, когда его заставляли молиться. А вот сейчас, подумав и поколебавшись, он все-таки опускается на колени. Так нужно. Ему это категорически не нравится, но он терпит. Молчание, и ничего не происходит.

— Ник?..

Чуть заметное движение плечом он воспринимает как ответ, как знак, что она его слушает.

— Я на коленях стою.

— Мне все равно, — бесцветно.

— Совсем?

— Абсолютно.

— Тогда, я поднимусь, если ты не против, — он, откровенно говоря, разочарован. Самонадеянно полагал, что падение на колени может растопить любое сердце. Оказалось — не любое. — А то штаны помну, а мне еще возвращаться… со спонсорами фотографироваться…

Неожиданный хриплый смешок.

— Тебя сэр Макс заставил прийти, да? Пригрозил тебе? Я же ему нужна… для спонсоров… для всяких там представлений, знакомств… Какое усердие, Кайл… На колени готов встать, чтобы исполнить поручение шефа?

— Да пошел Макс! — Кайл легко поднимается с колен, отряхивает брюки. — Плевал я на него. На колени я готов встать только ради тебя…

Фраза звучит фальшиво, Кайл понимает это в ту самую секунду, когда замолкает. Ник не дура, она тоже это чувствует и качает головой:

— Отдает дешевой мелодрамой, Падрон. Так я тебе и поверила…

Кайл готов выть от бессилия. Ну вот как, как вымаливать прощение у женщины, которая тебе ни на йоту не доверяет?!

Зато ты ей доверяешь больше чем себе, тихонько произносит внутренний голос. Ты веришь каждому ее слову, целиком и безоговорочно. А вот что ты сделал, чтобы она поверила тебе?

Внезапно, вдруг, мгновенно в голове все собирается. Из мелких разрозненных фрагментов мозаики формируется одно цельное полотно. Одна оглушающе простая мысль: «Падрон, ты законченная мерзкая тварь. Окончательный и бесповоротный подонок».

Злость на себя включила мозги. И он вдруг понял…

— Ник, я знаю, что делать! Я извинился перед тобой и нисколько об этом не жалею. Очень надеюсь, что ты меня все же простишь… Я… как натуральный моральный урод, унижал тебя публично, при всех. И извиняться буду тоже публично. На первом же совещании… где будут все… вся команда… я извинюсь при всех. Обязательно. Честно. Веришь мне?

Он наконец-то шагает вперед и встает рядом с ней. И видит: и вцепившиеся в перила тонкие пальцы, и блестящую дорожку от слез на щеке, и закушенную нижнюю губу. Ругается вполголоса, запас приличных слов у него уже иссяк.

— Ник, ну правда… — он просто не знает, что еще сказать. И, неожиданно для себя, накрывает ее ладонь своей. Правильно, если слова бессильны, надо переходить к… невербальным методам коммуникации. Холодные пальцы дрогнули под его ладонью, но он лишь сильнее сжал их, не давая отнять руку. И, вопреки обстоятельствам, наслаждался прикосновениям к ее руке. Интересно, а те ссадины с Аргентины уже зажили? Пришлось срочно давить в себе желание поднести руку к губам и проверить… Он чертов извращенец!

Столько времени травил, сживал со свету человека, который и виноват-то был только в одном — что родился женщиной. Прекрасной женщиной, к слову сказать. В голове начинается кружение и мельтешение, но все затмевает острое чувство стыда и почти непреодолимое желание сбежать. Куда угодно, лишь бы избавиться от этого топящего его чувства собственной вины и угрызений вдруг внезапно проснувшейся совести. Только вот от себя не убежишь, не так ли?

Ее пальцы под его ладонью дрожат. Потом вздрагивают плечи. Потом она начинает вздрагивать вся, всхлипывая. А потом…

Медленно притянул ее к себе, к плечу. И гладил по содрогающейся спине, обнаженной, получая от этого извращенное, кто б сомневался, удовольствие! И чувство облегчения от ее тихих слез тоже было извращенным. Но он был уверен: раз плачет, значит — простила. И плевать, чего там хотел от него Макс. Обойдется. Он должен ее привести в зал, и Макс с него шкуру спустит, если он этого не сделает, но… В данный момент он совершенно точно понял — прощение Ники во сто крат важнее каких-то там спонсоров.

— Слушай, — шепчет ей тихонько в волосы, — давай я тебя домой отвезу? Сейчас немножко подождем, пока ты… — замялся, пытается сказать по-другому: — Черт с ним, с этим балом, совру что-нибудь… Что тебе плохо стало, голова заболела или еще что-нибудь. Перетопчутся. А? Что скажешь, Ник? Поедем домой?

— Никуда я не поеду! — упрямо, шмыгнув носом напоследок.

— Ник, ты не обязана…

— Я профессионал!

— Видела бы ты себя сейчас, профессионал…

— А кто виноват?!

Кайл улыбается. Она огрызается, значит — пришла в себя.

— Пойдем, найдем дамскую комнату.

— Зачем? — удивляется Ник. — И что значит — пойдем? Ты в дамскую комнату со мной собрался? Маньяков туда не пускают.

— Кто это не пустит, интересно? Пошли, надо тебя в порядок привести.

Она выпрямляется, высвобождаясь из его объятий. Вздернутый подбородок, упрямо сжатые губы — она поразительно быстро приходит в себя.

— Возвращайся в зал. Я скоро приду.

— Николь, я подожду тебя.

— Я сказала — возвращайся! — в ее голосе звенит металл. В сочетании с заплаканными глазами это создает потрясающий эффект. — Я обещала Мак-Коски, что буду присутствовать на этом проклятом вечере, и я это сделаю. Тебе не о чем волноваться, — она горько усмехается уголками губ и отворачивается.

Это не победа. Но и не поражение.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Да. Я видела в зале Корделию Деламико. Знаешь, кто это? Отлично, ты меня очень обяжешь, если попросишь ее прийти сюда.

— Сделаю все, что смогу.

 

— Ну, и где она? — шипит сквозь зубы Мак-Коски, не переставая широко улыбаться.

— Сейчас придет, — Кайл тоже улыбается репортерам до боли в скулах. — Я все уладил.

— Очень на это надеюсь…

Николь появилась через полчаса. Безмятежная улыбка, прямая спина, по-прежнему безупречный макияж.

— Ники, дорогая, твоя мама гордилась бы тобой, — произносит сэр Макс. Будучи при этом совершенно искренним. — Можно пригласить тебя на танец?

— Предупреждаю, что из меня не самая хорошая партнерша для танцев!

— Зато, безусловно, самая красивая.

— О, какая неприкрытая лесть! — Николь сдержанно улыбается.

На Кайла она даже не посмотрела.

— Я приглашу ее на следующий танец, — заявляет подошедший Хирвоннен. — Кто бы мог подумать, что малышка Ник окажется такой умопомрачительной красоткой!

Кайл с неприязнью покосился на второго пилота.

— Черта с два! Иди, танцуй со своим штурманом! Следующий танец она обещала мне.

Микко жизнерадостно ржет.

— Я бы рад, но Крис не в моем вкусе.

 

— Николь, я бы хотел потанцевать с тобой, — одобрительный кивок Макса. — Ты ведь мне не откажешь?

Ники очень хочет отказать, но рядом стоит Мак-Коски и не сводит с нее внимательных глаз. Приходится соглашаться.

— Буду счастлива, — цедит она сквозь зубы и кладет пальцы в протянутую ладонь.

Кайл это чувствует сразу. Какая она деревянная в его объятиях. Какие у нее ледяные пальцы, какая у нее неестественно напряженная спина под его рукой.

Она упорно смотрит куда-то поверх его плеча.

— Ник!

Молчание.

— Ники!.. Ну, посмотри на меня. Пожалуйста.

Николь переводит взгляд на него, и Кайла обдает холодом. Ух ты, как, оказывается, малышка Шар… Ники может смотреть!

— Что?

— Ник, ну я же… извинился. И извинюсь еще раз, публично, я же обещал…

Николь недоумевает: неужели он и в самом деле считает, что этого… достаточно? Что можно просто извиниться, и этого хватит, чтобы она забыла, как он к ней относился все эти месяцы? А что поменялось? Она надела красивое платье и туфли? И все? Увидел, что у нее есть грудь и ноги, и это поменяло все? Если бы она знала, то вырядилась бы в платье в самую первую их встречу! Ник представляет, как она бы залезала в раллийную машину — в шлеме, короткой юбочке и на шпильках, — и фыркает, не сдержавшись.

— Что смешного? — бормочет Падрон.

— Что смешного? — переспрашивает Ник. — Да все!

— И я?

— Ты — больше всего.

 

— Макс, что случилось с Николь?

— А что с Николь? — Мак-Коски уверенно ведет Корделию в танце. — С ней все в порядке.

— Сейчас — да! Но еще час назад…Ты б ее видел!

Сэр Макс хмурится. Значит, Кайл ее все-таки довел.

— Насколько все было плохо?

— Поверь, мне пришлось приложить значительные усилия, чтобы привести ее в порядок.

— Так это тебя я должен благодарить? — Мак-Коски подносит руку Корделии к губам.

— Благодарить — меня, — улыбается Карделия, — а вот кого убивать за то, что ее до этого довели…

— Убивать — понятно кого, — мрачно цедит сэр Макс. — Если бы я только мог придушить своего первого пилота…

— Да неужели!? — ахает Корделия. — Кайл!? Не может быть! Такой хороший мальчик. Такая красивая девочка… Что там может быть не так?!

— Известно что, — грустно усмехается Мак-Коски, — один — упрямый идиот, другая — умная гордячка. А в результате я слягу с сердечным приступом еще до конца сезона.

 

— Николь, Кайл, потрясающе смотритесь вместе! Позвольте фото?

— Конечно, — широко улыбается Кайл.

— Да сколько можно… — вполголоса бормочет Ник.

— Работай, профессионал, — шепчет он ей на ухо, обнимая за плечи. — Это наша работа. Улыбаемся и машем.

 

Он не отходил от нее ни на минуту. Улыбался, болтал без умолку, отвечал на вопросы журналистов, спонсоров и просто знакомых. Отшучивался от ироничных замечаний, несколько раз танцевал с ней, уверенно ведя и не давая сбиться. Ник в принципе умела танцевать — занятия по бальным танцам входили в обязательную программу пансиона, но она ими старательно манкировала, поэтому блестящей партнершей себя не считала. Но послушно танцевала с ним.

И улыбалась, постоянно улыбалась, хотя безумно устала. Устала делать лицо, устала прямить спину и плечи, устала держать удар. Устала от его тревожащего и непонятного присутствия рядом. Она — профессионал. Она выдержит это испытание.

А о том, что было на балконе, она себе запретила думать. Она подумает об этом потом, завтра. Главное — пережить этот вечер, а там видно будет. Думать о произошедшем, стыдиться своих слез и рефлексировать по поводу проявленной слабости, а также гадать о том, насколько искренен был Кайл, она сейчас точно не будет.